Текст книги "Не будь таким серьёзным! иронические рассказы"

Не будь таким серьёзным!
иронические рассказы
Марина Важова

Самое смешное – это лишь лёгкое преувеличение того серьёзного, что окружает нас в реальной жизни.

Чарлз Чаплин

Оформление обложки Александр Петров

Иллюстратор Владимир Румянцев

Иллюстратор Аруш Воцмуш

Редактор Маргарита Сарнова

Корректор Антонина Егорова

© Марина Важова, 2024

© Владимир Румянцев, иллюстрации, 2024

© Аруш Воцмуш, иллюстрации, 2024

ISBN 978-5-4496-2245-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Владимир Румянцев, «Хэллоуин по-питерски», 1997 г. бум., акв.

Необязательное чтение

Вообще это можно не читать. Я для себя пишу. Чтобы не забыть. Потому что иногда такие невероятные истории происходят! Начнёшь вспоминать, ничего не получается, потому что – провал. То есть стёрто напрочь: ни следа, ни намёка. А так – в любой момент открываю тетрадочку (прошу прощения – файл, это я так, фигура речи – про тетрадочку), а там в хронологической последовательности всё изложено. Ну, может не в хронологической, а как-нибудь иначе, по темам илиa интересам. К примеру, смешное. И читай-вспоминай все смешные случаи, которые со мной или с кем из знакомых происходили. Хохочи до колик, друзьям пересказывай, пусть они тоже посмеются.

Вот и вы сейчас читаете. Но это вовсе не обязательно. Можете бросить. Или что вы там в руках держите? Электронную книжку? Тогда бросать не надо, просто загрузите что-нибудь другое, более важное. К примеру, классиков. Я вот люблю читать классиков. Они как-то отлежались и настоялись, крепость слова у них особенная. Не то, что порой в руки попадается. Мумриков, к примеру, попался. Дай, думаю, прочту, что там этот Мумриков пишет, да ещё публикует, несмотря на фамилию. Ну и читаю:

«Грета подошла к кровати и, не отрывая взгляда от моей поднимающейся и опускающейся груди, начала медленно раздеваться. Сначала она сняла через голову юбку, а сама всё глядит и глядит, потом нервными пальцами стала расстёгивать блузку, и пуговицы покатились по полу. Мне показалось, что это упало и рассыпалось моё сердце…»

Нет, невозможно такое читать. Откуда он всё это взял, ей-богу? Просто на ходу что-то навалял и весьма неумело, без опыта и фантазии. Такое не то что не обязательно, а даже вредно читать!

А вот это:

«В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставные подполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян, словом, все те, которых называют господами средней руки. В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод».

Правда же, совсем другое дело? Сразу чувствуешь, что с этим господином такой неопределённой наружности, что подойдёт, к примеру, и моему брату Севе, непременно всякие интересные вещи происходить начнут.

Но я ведь Гоголя читаю не для развлечения, не только сюжет меня волнует – для этого можно и Джеймса Купера взять. Читая «Мёртвые души» или, к примеру, «Ревизора», я растворяюсь в таком насыщенном питательном для моей души бульоне, что не сразу, оторвавшись от чтения, могу к трапезе приступить. Как будто вместе с автором – или его героем – и стерляжьей ухи с налимами довелось попробовать, и щей со слоёным пирожком, заедая всё это расстегаем или кулебякой. Даже если там ни слова про еду – всё равно сыт. Такое это чтение. Пища, так сказать, для сердца и ума. А другую книжку без яблока или бутерброда и прочесть невозможно. Есть и такие сочинения, что только под обед из трёх блюд усваиваются. Но до этого лучше не доходить.

«Мёртвые души» я читаю каждый год. Это не потому что забываю, а традиция у меня такая. Уже лет двадцать так повелось, и ничего с этим сделать не могу. Разок пропустишь – паршиво так на душе становится, как будто за свет три года не плачено или в новостройки пришлось переехать. Обычно где-нибудь в конце октября на меня это накатывает, когда на улице становится довольно мерзко, и весь резон в домашнем тепле вечер коротать. Как-то непроизвольно открываю книжный шкаф, беру с полочки первый том «Мёртвых душ» – второй, недописанный и якобы сожжённый, у меня тоже есть, но его я читаю редко. Достаю, значит, книгу с третьей полки, она всегда справа стоит, между «Над пропастью во ржи» Селленджера и томиком О. Генри. Как в руки возьму, сразу успокаиваюсь, всё на места становится. Такая тихая радость наступает, как будто встретилась с давним и близким другом, с которым вместе и помолчать, и поговорить приятно.

Что интересно, ведь чуть не наизусть знаю некоторые места, а читаю так, будто впервые. Так в груди тепло становится, когда к этим драгоценным фразам подберусь: здравствуйте, дорогие вы мои, давненько не виделись! И ещё замечено: как книжка подходит к концу, ни сожаления, ни боли утраты не испытываю. Хорошо так, светло на душе. Наверно потому, что твёрдо знаю – это не конец. Что минет год, всякие события произойдут, может быть, хорошие, а скорее всего, и не очень, только книжка будет меня ждать всё это время, поживая своей тихой книжной жизнью между Селленджером и О. Генри.

Мне тут Сева говорит: сдай ты свою библиотеку букинистам, от твоих книг – одна пылища и место занимают. И вообще, незачем деньги на книжки тратить, теперь всё, что хочешь, в интернете есть, читать – не перечитать. Аудиокниги, мол, сейчас все интеллигентные люди слушают. И глаза портить не надо, всё тебе прочтут хорошо поставленные голоса артистов. Стоишь в пробке, а тебе голосом Иннокентия Смоктуновского излагают всю подноготную Евгения Онегина. Время даром не теряешь, и зрение не садится.

Хорошо, что мы с братом раздельно живём, а то пришлось бы переживать за судьбу библиотеки. Ну, как приду с работы, а на месте книжного шкафа – студия звукозаписи, о которой он мне все уши прожужжал. А что, в моей коллекции есть довольно редкие экземпляры, так что они вкупе с книжным шкафом красного дерева вполне могут обернуться в эту его студию, а то и в две. Но я бы сразу – с моста в Неву!

Только среди этих полновесных стен я могу предаться самой пагубной, всепоглощающей страсти. Вся моя небольшая комнатка, пропитанная дыханием, разговорами, скорбями, сокровенными мыслями, голой правдой и блестящей выдумкой, – она не оставляет мне выбора. Каждый Божий день, вернувшись с работы и наскоро перекусив, я добровольно, с ничем не оправданным рвением, усаживаюсь в кресло и тотчас впадаю в транс. Иногда и до дому не успеваю дойти, как меня накрывает волна, и в голове так отчётливо, будто кто приёмник включил…

Ведь я от себя никогда, ни строчки – Боже упаси! Я – счастливый невольник редкого и непостоянного порока: улавливать и фиксировать. Бывает – тишина. Жду час, другой, бездумно постукиваю по кнопкам – и что-то блеклое, непроизносимое выползает на экран. Тогда я отступаю и с чувством исполненного (но не выполненного) долга иду к шкафу и теплом руки безошибочно выбираю вечерний утешительный приз.

Но если повезёт, если тонкая ниточка забьётся азбукой морзе, выдавая пульсирующие точки-тире, тут уж мой час не зевать, ничего не перепутать, и пока меня колотит нерв настоящей жизни, успеть, успеть…

Я – ловец слов. Простите меня.

90-Е. ВОПРЕКИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАМ

Владимир Румянцев, «Прогулка со сфинксом», 1996 г., б., акв,, белила.

Грузинская гостиница

Поздно вечером Машу довезли на машине до каких-то ветхих построек. Это был рынок, ещё одна изнанка Москвы, менее всего похожая на столичную застройку. Маша зашла во двор и по наружной, средневекового вида лестнице забралась на второй этаж, нажала кнопку звонка. Дверь открылась, и она оказалась в небольшом холле с телевизором, перед которым сидела группа мужчин кавказской национальности. Они тут же на неё уставились, так что ей захотелось побыстрее отвалить. Но здесь обещан ночлег… хотя место больше похоже на общагу, причём мужскую.

Вскоре вышла пожилая женщина и, расплывшись в радушной улыбке, протянула руки: «Пойдёмте, моя дорогая, я вас устрою в лучшем виде».

– Это закрытая грузинская гостиница, – пояснила она, когда они вышли в коридор, – правда, в ней живут одни мужчины, но вам дадут отдельную комнату. Одну ночь ведь переночуете?

Комната оказалась довольно просторной: посреди круглый стол, накрытый плюшевой скатертью с бахромой, по углам три кровати с тумбочками, шкаф возле двери. Ладно, переживёт как-нибудь, бояться нечего: дверь закрывается изнутри, да и женщина по виду приличная.

Она тут же появилась в дверях с чистым бельём, представилась тётей Пашей, пригласила смотреть телевизор и посоветовала закрываться на ночь. Что Маша немедленно и сделала, потом соорудила постель, выбрав одну из трёх кроватей. Только собралась раздеться, как в дверном замке что-то забрякало, и дверь начала открываться. В проёме появилась грустная усатая физиономия, и через секунду её обладатель уже стоял перед Машей.

– Меня зовут Гоги, это моя комната, – сообщил он и, заметив испуг на её лице, уточнил: – Эту ночь она в полном вашем распоряжении, я только пришёл познакомиться и сказать, чтобы вы закрывались на ключ.

Он уселся за стол, понизил голос и добавил:

– Вы же понимаете, это мужская гостиница, здесь не бывает женщин. Вот они и бесятся.

– Кто бесится?

– Да эти абхазы, кто ж ещё! – как неразумному ребёнку пояснил Гоги.

– А вы кто? – поинтересовалась Маша. Для неё все они были на одно лицо.

– Я грузин, это совсем другое! Здесь почти все грузины, но есть несколько типов… Я бы их никогда не пустил сюда! – Гоги в волнении ударил кулаком по столу.

В дверях незамедлительно показалась тётя Паша:

– Ты зачем сюда пришёл, тебе ж было сказано! Ну-ка, отдай ключ, ишь, с вахты стянул… Не волнуйтесь, моя дорогая, спите спокойно, я ключик вот сюда спрячу, – и с этими словами тётя Паша засунула протянутый Гоги ключ в глубины необъятного лифа.

Зря она ему показала, где ключ, место не очень надёжное. Остаётся уповать, что её здесь боятся.

Ночь прошла тихо, только фонарь за окном сильно скрипел и раскачивался от ветра. Утром, когда она шла по коридору в душ, краем глаза видела, как из дверей выглядывали какие-то личности, но никто слова не сказал, видимо, авторитет тёти Паши здесь был силён.

Весь день прошёл в суете, но Маша была довольна: удалось подписать два контракта, завязать новые знакомства. Внезапно она почувствовала, как сильно устала. Но к усталости примешивалось что-то ещё, а, когда заложило нос и стало саднить горло, поняла, что заболевает. Ей предстояло ещё забежать на открытие выставки и купить билет на поезд.

Но как только она добралась до Крымского вала и вошла в фойе выставочного зала, в голове забухал молот, заложило уши. Маша почувствовала, что задыхается и почти теряет сознание. Горело горло, давило на глаза. Сославшись на внезапную болезнь, она извинилась перед устроителями и вышла на улицу. Сначала – за вещами, а там видно будет.

В гостинице её поджидали. Видимо, знали, что гостья сегодня уезжает. Гоги и ещё трое грузин сидели в холле и при её появлении дружно встали. Маша была в таком состоянии, что хотелось только лечь, а уж боже упаси с кем-то общаться. Но надо было ехать, а билет ещё не куплен. Раз уж эти грузины проявляют к ней такое внимание, пусть помогают.

Но у них были свои планы, и она узнала об этом, войдя в комнату. Стол был накрыт, как в хорошем ресторане. В центре – шампанское, какие-то салаты и фрукты, а на кровати, под подушкой – кастрюля с дымящимся мясом. Как бы она это всё заглотила всего три часа назад!

Маша объяснила ребятам свою ситуацию. Они заговорили по-грузински все разом, попутно переводя: один из них сейчас пулей на вокзал, остальные составят ей компанию, отпразднуют знакомство, отъезд, заодно и подлечат.

Некоторое время они препирались между собой, видимо, решая, кто из них, такой несчастный, поедет за билетом. Отправился самый старший по имени Алексей. Его долго не было, Машу уже почти привели в чувство хорошим грузинским коньяком и перчёными закусками.

Наконец Алексей вернулся, сказал, что поезд через час, что внизу ждёт такси, но подождёт, ещё есть время. Тут всё началось по новой, так что на вокзал прибыли за пять минут до отхода поезда.

Место было в купе, Алексей занёс сумку и папку, помог снять пальто и уселся рядом. Маша забеспокоилась, что ему пора, поезд вот-вот тронется, на что он невозмутимо заявил: «Так я с тобой еду, я два билета купил. Тебя одну нельзя отпускать, ты вон какая больная, за тобой ухаживать надо. Да и что я в этой Москве забыл? Поеду в Ленинград, никогда не был, посмотрю, поживу…».

Весь хмель и болезнь с Маши мигом соскочили. Она стала звать Гоги, грозилась позвонить тёте Паше. Неизвестно, что она там плела, но ребята вытащили Алексея из вагона чуть ли не на ходу. Они дружно махали вслед уходящему поезду, не переставая переругиваться между собой. А может, и не ругались они вовсе, а сокрушались, что не повезло на этот раз, и «кина не будет – кинщик заболел».

Как пройти таможенный досмотр

В начале 90-х деловые заграничные поездки стали знамением времени. Получить бизнес-приглашение уже не составляло труда и препятствий от властей не встречало. Другое дело – таможня, она строго следила за тем, чтобы декларировали вывоз валюты и платили пошлины.

В Голландию Маша поехала присмотреть печатное оборудование. Для начала – попасть на современное производство, чтобы покупать не допотопную технику, которую Европа сбывает в третьи страны, а самую современную. Изучить краски, бумагу, ведь про них ничего не известно. Заодно договориться о выставке питерских художников, а ещё лучше – о культурном обмене. Ей хотелось по максимуму использовать поездку, к тому же друзья и знакомые надавали поручений.

Фотограф Валерий Лозовой, имеющий всюду доступ номер один, попросил показать голландским газетчикам его фоторепортажи. На снимках – бывшие и действующие политики, заснятые в разные моменты своей деловой жизни и, что интереснее, – в личной тоже. «Я бы мог стать внештатным корреспондентом солидной газеты, я работал в Англии, Японии», – наставлял Лозовой. Друг детства Митя попросил подыскать товар для его магазина – у финнов слишком высокие цены, в Голландии всё дешевле.

Мало-помалу набираются две сумки. Только денег практически нет. Десять немецких марок и пятнадцать долларов, выданных бывшим мужем. Мог бы и расщедриться, из-за границы почти не вылезает. Перед самым отъездом он подбросил книжицу: «Возьми, может пригодиться, забавно написана». Книжка вовсе не забавно, а вполне по-деловому называется «Как пройти таможенный досмотр». Читать некогда, Маша кладёт её на дно сумки. Авось не пригодится.

Жаль, что никто не даёт советов выезжающим за рубеж. Рассказывают о людях, падающих в обморок при виде магазинных полок. Особенно почему-то напирают на сыр – несметное количество сортов, приводящее советских граждан в форменный ступор. Подчас это заканчивается совершенным равнодушием к изобилию, раздражением и желанием поскорее вернуться домой. Вот тут-то обалдевшие от избытка впечатлений россияне попадают в алчные объятья родной таможни.

Но Маша пока ещё летит туда, и таможенники на пару с паспортной службой угрюмо и безучастно фильтруют отъезжающих через своё сито. Флаг им в руки, а Маша как шла, так и прошла. Как будто никаких препятствий нет, а есть потребность с кем-то поговорить, поделиться планами, показать фотку на паспорте, вытащить на свет божий пятнадцать долларов и десять марок. Конечно, с улыбкой и прямым, честным взглядом. Ей тоже в ответ улыбаются, кивают – полная идиллия.

Поездка прошла замечательно! Две недели показались бесконечными от перенасыщенности дел. Все планы выполнены, цели достигнуты, образцы товаров для магазина получены, валюта потрачена на сувениры. Но главное, главное! – техника подобрана. Современней некуда!

Чувство восторга сопровождало Машу до самого прилёта в Пулково, когда, спустившись с трапа самолёта, она ступила на родную землю. В самую грязь! Белые кроссовки, пережившие двухнедельное путешествие, исходившие почти сотню километров по разным дорогам, – её новые хорошенькие кроссовки теперь решительно и безвозвратно потеряли и белый цвет, и тугую прелесть новизны – всё то, что казалось Маше как бы уже свойствами самой обуви.

Настроение мгновенно испортилось, и по щеке покатилось что-то похожее на слезу. Ругая себя за позорную расслабленность, она подошла к длинному столу таможенного контроля. Видимо, на её лице была несвойственная приезжающим из капстран унылая гримаса, потому как ребята в форме тотчас попросили открыть багаж и стали планомерно выгружать из сумки на колёсиках содержимое. А затем рассматривали и чуть ли не обнюхивали каждый предмет. Добравшись до пакета с хорошенькой детской одеждой, потребовали показать чеки. Маша предъявила фабричные бланки, как попугай повторяя: «Это образцы, это образцы». Таможенники оживились и со словами «старший разберётся» отложили вещи в сторону.

В общем, её багаж стали капитально потрошить. Были отложены все фотографии Лозового, все его генсеки и английские королевы, а также папка с гравюрами и рисунками. Маша объясняла, что везёт это обратно, но стражи порядка лишь повторяли: старший разберётся. Проверив сумку на колёсиках, приступили к другой.

Внезапно Маша вспомнила, что в ней, на самом верху, лежит бельё, бывшее, так сказать, в употреблении. Она представила, как взору молодых таможенников и прочей публики явятся трусики, лифчики и колготки, которые она сунула в последний момент. И такая взяла злость, что абсолютно чужим, грубым и наглым голосом Маша произнесла: «Валяйте, ройтесь, небось такого никогда не видели!».

В тот же миг рука таможенника, опустошавшего первую сумку, нырнула ещё раз и, пошарив по дну, извлекла ту самую книжечку «Как пройти таможенный досмотр». Честно сказать, Маша туда ни разу не заглянула, просто забыла о её существовании. Книжка спокойно проехала весь путь на дне сумки и вот теперь выпрыгнула, как чёртик из табакерки, пред очи озадаченных служителей закона.

А они и впрямь были не на шутку удивлены. Принялись листать, тыча пальцами в страницы и переглядываясь. Когда обнаруживший книжку куда-то отправился, видимо, всё же к «старшему», старались на Машу не смотреть и до её вещей не дотрагиваться.

Ей казалось, что ожидание длится вечно, в мозгу крутились сцены, одна другой ужасней. Кто его знает, что там, в этой книжке? Сейчас придёт «старший», заберёт её со всеми шмотками, и всю ночь придётся объясняться, звонить и, возможно, высвистывать службу безопасности.

Но товарищ с книжкой вскоре появился и, ни слова ни говоря, стал укладывать вещи обратно в сумку. Делал он это очень ловко и очень аккуратно, а сверху положил книжечку и только тогда, взглянув Маше в глаза, с улыбкой произнёс: «Интересную литературу читаете, гражданочка».

Да не читает она, не читает! Только таможне знать об этом необязательно. Дома Маша полистала книжку. В ней обстоятельно и доходчиво было изложено, что нужно делать, если багаж задерживают на границе, что и в каких количествах можно ввозить и вывозить, а главное, какие и куда писать заявления в случае таможенного произвола.

Это происшествие напрочь сбило всякую романтическую сопливость и подступившую ностальгию. Маша открыла дверь на балкон и, подставив лицо холодному ветру залива, оглядывала заснеженную набережную, потонувшие в сугробах скамейки, картавую из-за вечно перегоревшей лампочки вывеску кафе «Бригантина».

Узнаю тебя, моя родина! Твои объятия так крепки, а поцелуи столь неотвратимы, что на излишнюю сентиментальность не остаётся сил. После всех перипетий выходишь посвежевший, слегка ободранный, но почему-то довольный. Смотришь на только что прожитый день, и таким пустяковым и далёким кажется утренний кофе со сливками и круассанами в голландском кофехаусе! А никому не нужный английский сухой шкуркой слетает с языка и немедленно затаптывается в грязь снега и дождя.

Под арестом

Своё летнее детство Маша провела в исчезающей Финляндии. О ней напоминали и названия поселений – Каннельярви, Яппеля, и кое-где уцелевшие каменные и бревенчатые постройки. Правда, Териоки стал Зеленогорском, Райвола – Рощино, а Ольгино, самое близкое к Питеру, когда-то называлось ласковым именем Оллила. Всё, что сохранилось, что не разрушено войной, стоит крепко, основательно.

Теперь бывшие распри забыты, линия Маннергейма – созданные людьми и природой защитные укрепления – стала объектом туристического паломничества. В Финляндию ездят запросто: походить по магазинам, посидеть в кафе и – по делам. «Финики» никому не уступят прорубленное Петром окно в Европу. Почему-то через них удобнее даже японские машины и бразильский кофе покупать.

Полиграфия здесь тоже на высоте. Поэтому издательство «МАрт» (конечно, Мария Арт) осваивает финские типографии. На отечественных – чуть ли не довоенного образца – им делать нечего. В «МАрте» – европейское качество по стандарту ISO 12647. Если по-простому – соответствие мировым нормам. Финны не сразу этому поверили, а когда убедились – прониклись уважением. Деловые поездки стали всё более напоминать «хождение в гости»: бесплатно селили в гостинице, возили в аквапарк, кормили и развлекали. Одно напрягало – необходимость стоять в очередях за визой. Но тут забрезжили мультивизы – на несколько поездок сразу. Их давали со скрипом, но давали. Виктор Трапенков, поставщик издательства и представитель финской фирмы KALIO, предложил по-быстрому сделать такую визу.

В Финляндии самые инициативные люди – это шведы. Так уж повелось. И шведский язык признан в Финляндии вторым государственным. Фирму KALIO возглавляет Рейнхард Лендквист, швед с русскими корнями по бабушкиной линии. Прекрасно говорящий на дореволюционном русском языке, обаятельный и как будто не очень деловой. Трапенков тоже выглядит не очень деловым, под стать шефу. Это, видимо, и помогает успешно двигать бизнес.

Забавный этот Трапенков. «Машунечка, девочка», – то и дело повторяет он и далее излагает свои взгляды на всё на свете, но заканчивается всегда призывом покупать печатную технику и расходники в фирме KALIO. Заговаривая и уговаривая, Трапенков то и дело что-нибудь отчебучивает. Как-то Маша поехала с ним в Хельсинки, и он долго что-то декларировал у наших таможенников. Вернулся расхристанный, в руках куча бумаг, шапка набекрень, пальто нараспашку. Попытались выехать с таможенного терминала – перед машиной опускается шлагбаум, и два погранца с автоматами наготове преграждают дорогу. Как выяснилось, Трапенков в пылу разговора прихватил пыжиковую шапку таможенного шефа и спокойненько на свою голову нацепил. Хотя его кожаная кепка лежала в машине на заднем сидении. «Понимаешь, Машунечка, девочка, у меня дома точно такая шапка есть, ну я и решил, что это моя».

В другой раз, уже на финской границе, они зашли перекусить в буфет. Виктор, как всегда, вдохновенно гнал очередную тему про достоинства финской плёнки, потом подошёл к автоматам с напитками и стал энергично жать на все кнопки. Из носика полился апельсиновый сок и лился не переставая, а Трапенков всё говорил и говорил. Что там случилось – слишком сильно он нажал на кнопку или его личное магнитное поле сработало, – сок продолжал течь, разливаясь по полу оранжевой лужей. Виктор пытался подставлять другие стаканчики, стучал по кнопкам, тряс автомат, пока не подоспели рассерженные финны, моментально отключив поток.

С визой обошлось без приключений. «Вот, Машунечка, девочка, на целых шесть поездок. Катайся – не хочу», – и Трапенков вручил ей загранпаспорт с мультивизой. Фото сына Егора вклеено в паспорт, ему пока своего не дают.

Две поездки были сугубо деловыми, а в третий раз Маша взяла сына. Егор с вечера собирался. Словарик просмотрел, правда русско-английский, но тоже пригодится. С причёской были вопросы. На фото в загранпаспорте – маленький мальчик, стриженый, с чёлочкой. Но за полгода волосы отросли, каштановыми кудрями болтаются вокруг головы. Вдруг погранцы его не признают? Стричься? Ни за что! Фотку менять? Времени нет. Едут так, авось признают.

Поезд называется красиво – «Сибелиус». А так – электричка электричкой, только сиденья мягкие да есть несколько клозетов и вагон-ресторан. Но это уже комфорт! Садятся в поезд, и так им хорошо, весело становится! По части юмора у Маши с сыном полный альянс. Чуть что – начинают хохмить. Егор обожает юмор – хлебом не корми, расскажи что-нибудь весёлое. А Маша как раз любит пошутить. Ей вообще жизнь кажется полной нелепиц и дурацких розыгрышей. Даже в тяжёлые моменты они совершенно некстати вспоминаются и помогают переживать напасти.

Вот и тут, в поезде, несущемся в зарубежную Финляндию, они нашли объект для смеха. Тётка одна ехала в вагоне, по виду челнок: сумка в сумке, сумка в сумке, всё на колёсах. Крутились такие тётки, каждый божий день «за границу» ездили. Доедут до приграничного городка Лаппеенранта, затарятся и обратно тем же поездом.

Что в ней было забавного, в этой тётке, они и сами не могли объяснить. Но это как смешинка в рот попадёт: пальчик согни – хохочут до упаду. Уж и отвернутся друг от друга, и нахмурятся, но стоит кому-то скосить глаз в её сторону – опять смех прорывает плотину серьёзности, и они задыхаются, уткнувшись в воротники и шарфы. Ну очень смешная тётка!

Так до самого Выборга и прохохотали, придумывая всё новые и новые подробности, одна другой нелепее. Уже представляли, как эту тётку высаживают таможенники за неполадки с декларацией – наверняка ведь где-то деньги спрятаны, иначе как такую прорву сумок загрузить? Но с тёткой, к счастью, ничего не случилось. В Выборге прошёл паспортный контроль, прошла таможня, и поезд двинулся дальше. Десять минут тихим ходом – и финская граница.

Тут к ним финские пограничники подошли. Егор отвечает бойко по-английски – ребята молодые, с улыбками переглядываются: видимо, сын какую-то шутку завернул. Паспорт им тянет, тут же вопросами засыпает. Совсем молоденький финн ему отвечает, но страницы паспорта просматривает внимательно, потом кивает и ставит штампик. Ну всё, впереди Финляндия!

Погранцы потянулись к выходу, Егор за ними, всё с тем молоденьким о чём-то толкует. Когда до отхода поезда осталось меньше минуты, молодой вдруг резко останавливается, разворачивается и несётся прямиком к Маше. От неожиданности она не сразу понимает, что он просит снова показать паспорт. Егор – следом, с лица его мгновенно сползает восхищённое собачье выражение, он силится понять, что так спешно понадобилось этому чудесному парню. Паспорт ещё раз перелистывается и на страничке с визой замирает в руках служителя закона.

– You don’t have a visa11
  У вас нет визы (англ.)


[Закрыть], – наконец уверенно выдыхает он. Остальные пограничники мгновенно устремляются к ним и окружают.

– We have а multivisa, look attentively – for six trips22
  У нас мультивиза. Посмотрите внимательно. На шесть поездок (англ.)


[Закрыть], – уверенно отвечает Маша, уже чувствуя неладное.

– Yes, it is a multivisa, but only for two trips, and they have been used33
  Да, это мультивиза, но только на две поездки, и они уже использованы (англ.)


[Закрыть].

Егорка берёт паспорт в руки и рассматривает злополучную визу. Шрифт на ней такой мелкий и узкий, что с трудом можно прочесть написанное.

– Мама, там действительно две поездки и они использованы. Как же так? – сын побледнел, но силится улыбнуться.

Зато финны больше не улыбаются. Тот, молоденький, предлагает немедленно выйти и обсудить всё на блокпосту. В его словах сочувствие переплетается с требовательностью, он просто теснит их к дверям, остальные помогают. Ничего не остаётся, как сойти с поезда, который тут же медленно отходит от платформы, увозя благополучных пассажиров – а вместе с ними смешную тётку – и оставляя задержанных на чужой земле до выяснения причин.

Их препроводили в чистенькую комнату с парой стульев, столом и диванчиком. Туда же привели трёх размалёванных девиц, у которых с документами было всё в порядке, но их не пропустила полиция нравов – оказывается, такая существует и действует решительно на своё усмотрение.

Машу с Егором проверили по базе данных и, не обнаружив криминала, оставили дожидаться обратного поезда. Того же самого, на котором они прибыли и который отвезёт их домой только через девять часов. Заберёт он в Лаппеенранте и тётку-челнока, уже не смешную, а уставшую, довольную, с набитыми сумками.

А они – под арестом. Разрешается лишь выйти в туалет, в буфет и недолго постоять на крыльце. Хорошо хоть от них забрали девиц – под охраной повезли на машине до границы. Маша сделала пару звонков – в финскую типографию, чтобы её не ждали, и Трапенкову. Тот был очень удивлён, клялся, что самолично и заказывал шесть поездок, а не две. Правда, полученные документы не разглядывал, надеясь на Машу. Что ж, правильно, паспорт её, и ей надо было проверить. Машунечка, девочка, деньги за шесть поездок не пропадут, – заверил Виктор, – у финнов с этим строго.

То, что строго, они поняли быстро. За каждым их шагом следили, хотя и довольно равнодушно. Видимо, опасений они не внушали. В комнату заглянул их конвоир. Он сделал фото на полароиде и вручил на память. Будет фотоотчёт, пошутил он, других документов они не дают. Егор с ним опять заговорил вполголоса, и Маша поняла, что они продолжают прерванный в вагоне разговор, что финский парень за тем и пришёл.

Тем временем, она воспользовалась разрешёнными свободами: в третий раз выпила кофе с вкусным сэндвичем, посетила чистенький, приятно пахнущий туалет, поторчала на крыльце… А ребята всё продолжали говорить, пока погранца не позвали сдавать смену.

Егор с сияющими глазами поведал, что Микки – этого бдительного педанта звали Микки Кукконен – тоже занимается программированием, но пока ещё сильно плавает в этом деле и по сравнению с Егором – зелёный, но перспективный, мыслит системно. А какие у них компьютеры! Макинтоши, память и быстродействие обалденные, интерфейс – просто мечта, а внутренняя конфигурация…

Хорошо быть увлечённым человеком! Кто-то, вроде философ Пьер Буаст, заметил, что «мыслящая голова никогда не скучает». Вот и Егор после ухода финского друга достал блокнот и принялся быстро строчить значки и формулы: программные коды.

Через час Микки опять появился, уже в штатском. Он принёс им два яблока из своего сада и немедленно принялся изучать написанные Егором формулы. Ребята сунулись было к компьютеру, чтобы испытать в деле, но их, конечно, не пустили. До самого отъезда Микки не покидал «задержанных» и даже помог написать заявление, чтобы в следующий раз им зачли сумму неиспользованного билета.

Через пару недель, уже с настоящей мультивизой – Маша трижды проверила, а потом ещё и Егор – они предприняли очередной вояж. На сей раз не шутили, вели себя вполне солидно, вспомнив и про «смех без причины – признак дурачины», и что «после радостей – неприятности по теории вероятности».