Текст книги "Отступники"

Глава седьмая

Адриан закинул ноги на низкий журнальный столик и поставил на колени мисочку с хрустящими хлопьями. Так он обычно ужинал, когда родители работали допоздна. Такое бывало частенько, а уж после событий прошедшего дня он точно не ждал их домой рано.

Взяв пульт, он включил вечерние новости. На экране телевизора появились любительские кадры праздничного шествия – в кадр попал аэростат Кукловода, дрейфующий над улицами Гатлона. Внизу кричащие от ужаса люди, отталкивая друг друга, пытались унести ноги. Закадровый голос комментировал происходящее, называл статистику. С тех пор, как Адриан в последний раз слышал новости, цифры изменились. Сейчас объявили, что число пострадавших выросло до шестидесяти восьми, причем более пятидесяти человек госпитализированы в городскую больницу Гатлона, а два Отступника, в том числе член Совета Тамайя Раи, ранены и проходят лечение в здании штаба Отступников. К счастью, жертв не было. Виновник, Анархист Уинстон Прэтт, известный, как Кукловод, задержан…

Адриан отвернулся от экрана и нащупал лежащий сбоку блокнот. Откинув обложку, он начал пролистывать страницы, пока не нашел последние свои рисунки – эти торопливые наброски он сделал сразу, как только вернулся домой, пока еще идея была свежа в памяти.

Набив рот хлопьями, он поднес блокнот к глазам, рассматривая рисунки.

Задумки для парочки новых наколок.

Вначале он не планировал увеличивать их количество и каждую татуировку считал последней, но с начала эксперимента прошло только два месяца, а на коже было уже три наколки.

А сейчас, после столкновения на крыше, он многое понял о своих возможностях. Точнее, он многое понял о возможностях Стража.

У него еще есть потенциал. И очень большой – он это знал. Броня сработала именно так, как он и ожидал, не сковывала движений и надежно защищала, хотя Кошмар и сумела отыскать в костюме уязвимое место.

Пружины на пятках вообще действовали волшебно. Когда впервые, оттолкнувшись от тротуара, он подскочил до третьего этажа, чувство было такое, будто он летит.

Но вот огонь… с огнем возникли проблемы.

Когда Адриан это задумал, план казался блестящим. Это была, вообще-то, самая первая татуировка, которую он себе наколол, не зная еще, что из этого получится. Но оказалось, что его рисунки не только не утратили силу, став татуировками, но и наделили Адриана доселе невиданными и совершенно реальными сверх-возможностями.

О манипуляциях с огнем мечтали все. Настоящая классика, у которой была масса разновидностей, от зажигания свечей в день рождения до поджога целого склада, где незаконно хранились наркотики.

Адриану не приходилось иметь дела с подобными складами, но если бы пришлось, хотелось бы знать, что он в состоянии с этим что-то сделать.

Но огонь непредсказуем. Это сила природы – дикая и необузданная.

Адриан предпочел бы что-то более четкое, упорядоченное. Нечто такое, чем можно управлять, точно поражать цель – даже ему, далеко не самому лучшему стрелку среди Отступников. Необходимо было понизить вероятность того, что он снова поразит своего же товарища.

Первой мыслью было встроить в броню еще модуль – какое-то огнестрельное оружие. Но затем Адриан вспомнил девчонку, несколько лет назад ходившую к ним на тренировки – эта Одаренная выпускала узкие пучки энергии прямо из лба, поражая любую цель. Почти все называли пучки лазерами, но на самом деле это были не лазеры. Адриан, собственно, и не знал толком, что это такое, зато ему было известно, что пучки энергии достаточно мощны, чтобы сбить противника с ног и даже лишить сознания, не оставляя следов, как от пули. Ни самой пули, ни стреляной гильзы, ни открытых ран.

Совершенное оружие.

Оставалось только придумать, как встроить такое оружие в броню Стража… и какая татуировка сможет наделить его такой силой. Адриан и сам удивлялся, что может воплотить практически любой свой рисунок – лишь бы сперва убедить самого себя, что в реальности такое возможно. Важно при этом не терять голову. И рассуждать здраво.

Пружины на подошвах ног. Языки пламени на предплечьях. Застежка-молния на груди – открыв ее, он извлекал и активировал костюм.

А теперь это будет что-то вроде светодиода. Длинный, узкий цилиндр, на этот раз на правом предплечье. Он окажется встроенным в бронированную перчатку Стража, уже заряженный и готовый начать стрельбу…

Положив блокнот перед собой, Адриан снова сунул в рот полную ложку хлопьев.

– … и последнее: Кукловод, разумеется, задержан, и это хорошо. Но на мой взгляд совершенно недопустимо, чтобы такое множество невинных людей пострадало, пока преступника ловят.

Внимание Адриана снова вернулось к телевизору. Двое мужчин и две женщины, нарядные и ухоженные, сидели вокруг стола в студии.

– Вот именно! – воскликнул один из мужчин, подавшись вперед и гневно тыча пальцем в говорившую женщину, хотя, кажется, был с ней согласен. – Совершенно недопустимо. Разве не было известно, что это массовое мероприятие соберет огромную аудиторию? Куда смотрела безопасность? И почему Совет так долго ничего не предпринимал? Их обязанность нас защищать, но складывается впечатление, что сегодня их больше волнует негативное освещение событий журналистами, чем охрана города от того безумца.

– В защиту Совета, – другой мужчина успокаивающе поднял вверх руки, – у нас есть свидетельства того, что в первые же минуты нападения Капитану Хрому удалось спасти семерых детей от воздействия Кукловода. Остальные члены Совета и несколько Отступников эвакуировали буквально сотни горожан в безопасные места, в ближайшие дома и на автостоянки.

Первый ведущий попытался было его перебить, но говорящий остановил его жестом и продолжил.

– Это связано с тем, что повторял нам Совет с первых же дней возникновения Отступников как организации: они всегда в первую очередь направляют свои действия на спасение человеческих жизней и во вторую – на отражение атаки. Сегодня они следовали своим правилам, и я ими восхищаюсь. Это было совсем не просто, особенно учитывая, что целью первую очередь были сами члены Совета Кукловода.

Адриан поднес миску к губам и отпил глоток розоватого молока.

– Да, это так, – вступила в разговор одна из женщин, – но множество несчастий можно было предотвратить, останови они его сразу!

Ведущий пожал плечами.

– А что если бы те горожане, которых они вывели из-под удара, погибли? Все просчитать невозможно.

– Горожане горожанами, но мы знаем, – заговорила первая женщина, – что Уинстон Прэтт, скорее всего, так и ушел бы безнаказанным, если бы та горе-убийца не сбросила его с собственного аэростата. Мы и дальше будем умалчивать об этом факте?

Она картинно воздела руки, как бы в горестном изумлении.

– Кошмар! Что известно о ней? Откуда она явилась? Мы ничего не знаем кроме того, что сегодня она едва не убила Капитана Хрома, серьезно ранила Гром-птицу и скрылась от патруля Отступников, сразившись одна против троих. Это кого-нибудь волнует?

– Меня, – отозвался ее сосед. – Но еще больше меня волнует то, что подобная выходка одиночки – а это была выходка одиночки – может быть тревожным симптомом. Ведь и другие Одаренные могут пожелать выйти из тени и снова начать все громить и разрушать. Это доказывает, что Отступники, возможно, вовсе не контролируют город, как пытаются нам внушить. Новые злонамеренные Одаренные пока сидят тихо. И если дело обстоит так, я хотел бы услышать от Совета, что планируется делать в связи с этими угрозами.

– Надеюсь, – сказала вторая женщина, – у них есть план лучше и надежнее, чем сегодняшний!

Хмурясь, Адриан схватил пульт и выключил телевизор. Откинувшись на диванные подушки, он зачерпнул еще хлопьев. В наступившей тишине хруст прозвучал до нелепости громко – крашенные рисовые зернышки исчезали, грохоча на всю гостиную. Не станет смелым тот, кому неведом страх.

Поразительно, но вопросы ведущих теленовостей совпадали с теми, что вертелись у него в голове с самого утра.

Кошмар. Полная тайна. Но только ему известно кое-что еще более таинственное, слова, которые он не мог забыть.

Не станет смелым тот, кому неведом страх.

Адриан спустил ноги на ковер, поставил миску на столик и взял блокнот.

Скрипя деревянными половицами, он босиком прошлепал в переднюю, оттуда по дубовой лестнице поднялся на второй этаж. Это был старый, роскошный дом. Когда-то он принадлежал мэру – когда в Гатлоне еще был мэр. В этом самом доме, в первые дни Века Анархии их и убили – самого мэра, всю его семью и кое-кто из прислуги. В детстве Адриан верил, что их духи до сих пор бродят по верхним этажам, потому и умолял устроить ему комнату в подвале. Разумеется, он давно уже не верил в слоняющихся по дому призраков, но, когда поднимался на второй этаж (с хозяйской спальней и несколькими гостевыми комнатами), по спине все равно частенько пробегал холодок. Впрочем, заходил он сюда нечасто. Его владениями были подвал, кухня и гостиная.

Однако сейчас Адриану было позарез нужно взглянуть на то, что хранилось здесь, в родительском кабинете.

Поднявшись, он щелкнул выключателем. Лампа загорелась, осветив темные деревянные двери, вычурную лепнину под потолком, потертую ковровую дорожку по всей длине узкого коридора.

Когда родители решили переехать сюда, дом был в ужасном состоянии. Во время Анархии его грабили и разрушали все кому не лень, но Саймон счел, что нельзя обрекать место с такой богатой историей на вечное запустение. Дом был символом иного, мирного времени и цивилизованного общества, в котором уважали порядок, законы и власть.

Вот так они и въехали сюда. С тех пор дом непрерывно ремонтировали. Адриан очень смутно помнил, как ужасно все здесь было тогда. Он замирал от ужаса при одной мысли о переезде в этот дом – кругом горы мусора и окурков, толстый слой пыли на всем, мрачные, покрытые граффити стены, где из дыр свисали оборванные провода, а углы были затянуты густой паутиной. Но вскоре мечты родителей заразили и его, и в последнее время он с не меньшим рвением, чем они, участвовал в восстановлении жилища. Его таланты нашли применение. Когда ломались ставни или отваливался кусок перил, Адриану легче было просто нарисовать новую деталь, чем разыскать умельца, который смог бы скопировать ее. В итоге Адриан гордился домом не меньше, чем родители, хоть и избегал по старой памяти те комнаты, где произошли убийства.

Сунув блокнот под мышку, он толчком открыл дверь в кабинет. Скрипнули дверные петли. Свет из коридора прорезал густые тени комнаты. Войдя, Адриан нажал кнопку старинного выключателя, одной из немногих уцелевших в доме настоящих вещей. Комната ожила: люстра – пять небольших янтарных абажуров – окрасила ее в тончайшие оттенки золотистого цвета.

На письменном столе посреди кабинета царил хаос, на книжных полках кавардак. До порядка ли в комнате тем, кто управляет целым городом, а все свободное время тратит на ремонт дома.

Не обращая внимания на кипы бумаги, валяющиеся повсюду папки, конверты, журналы и газеты, Адриан уверенно подошел к полке, на который между устаревшим географическим атласом и сломанным радио была втиснута пыльная стопка фотоальбомов.

Он положил руку на корешок альбома в коричневой суперобложке и вытянул его из-под других. Остальные альбомы со стуком обрушились на полку. Адриан, не обращая на это внимания, уселся прямо на ковер. Примостив альбом поверх своего блокнота, он перелистнул первые страницы. С тех пор, как он раскрывал этот альбом, прошли годы, но большая часть фотографий отпечаталась в его памяти.

Нечеткий снимок с его третьего дня рождения: он сидит среди груды коробок и вороха разорванных газет (заменявших в те годы нарядную оберточную бумагу), сзади стоят, улыбаясь, мама и Касуми.

На другой фотографии мама держит его у себя на боку, стоя перед множеством сумок и коробок, доверху набитых консервными банками и пачками макарон. Другие Отступники из числа первых тоже все здесь, кроме Саймона – по всей видимости, он выступал в роли фотографа. Адриан помнил, что происходило в тот день: они удачно отбили всю эту еду со склада, которым заправляла одна из банд. Бандиты продавали припасы населению по запредельным ценам.

После этого мама перестала появляться на фотографиях, а сам Адриан через несколько страниц из щекастого карапуза превратился в тоненького восьмилетнего мальчугана. Два его отца стояли сзади, положив руки ему на плечи, и горделиво улыбались. Сам он тоже радостно улыбался, хотя теперь трудно было вспомнить, что он чувствовал на самом деле. Это был день, когда Адриана официально усыновили – с момента гибели его матери прошло около года. Рана была еще свежей, но оформленные документы странным образом успокаивали – ему казалось, что теперь, наконец, он больше не плывет куда-то без якоря, без семьи и без дома, и эта определенность казалась тогда невероятно важной.

Потом, задним числом, Адриан догадался, что никакого официального усыновления тогда быть не могло. Эвандр Уэйд подготовил свидетельство об усыновлении, но не было никакого государственного органа, чтобы его заверить. Его родители сами творили законы на ходу. Видимо, им передалась тревога и потерянность мальчишки, не имевшего собственной семью (хотя они с самого начала взяли на себя заботу о нем). Видно, они почувствовали, как важны для него могут быть несколько подписей и официального вида синяя печать.

Адриан пролистал страницы с праздника по поводу усыновления, пропустил даже тот самый внушительный на вид документ, лежащий между страниц. Еще пара дней рождений, пара праздников – хотя, чем старше становился Адриан, тем все менее популярна становилась фотография. После десяти лет снимков почти не было – но его это и не напрягало. Он не большой любитель путешествий по волнам памяти.

Наконец, почти в самом конце альбома он нашел то, что искал. Газетную вырезку, сложенную в несколько раз и засунутую в пластиковый файл. Адриан вытащил листок. Бумага слегка пожелтела, и это показалось ему странным. Не так уж долго она здесь лежит – не настолько, чтобы время разрушило этот клочок. Иногда ему казалось, что все случилось вчера.

Правда, в другие дни казалось, что с тех пор прошла целая жизнь.

Адриан поправил на переносице очки и развернул вырезку из «Гатлонских ведомостей» – единственной местной газеты, которая продолжала выходить в Век Анархии, хотя и под давлением бандитов, требовавших от журналистов освещения некоторых событий в мягко говоря не совсем честном ключе.

Тем не менее у Адриана были все основания считать эту заметку правдивой.

На черно-белом фото была изображена она во всей супер-героической красе – ноги в белых сапогах уверенно стоят на земле, золотистый плащ полощется на ветру, знакомая улыбка как бы говорит фотографам, что они могут начинать. Все это являло трагический контраст с заголовком, напечатанным выше крупным шрифтом.

ЛЕДИ НЕУКРОТИМАЯ МЕРТВА.

УБИЙЦА НЕИЗВЕСТЕН.

Адриан не ожидал, что эти слова так ранят его даже спустя столько лет. Он множество раз перечитывал эту заметку, знал наизусть – и все-таки ее вид причинял боль. Адриан смирился с тем, что мать умерла. Он приспособился жить без нее. Привык к мысли, что ее убийца, кем бы он ни был, почти наверняка и сам был убит в День триумфа. Это хотя бы отдаленно походило на акт правосудия, несмотря на то, что тайна ее смерти так и не была разгадана.

Но все это было раньше, до того, как Кошмар произнесла свои слова. Фразу, которая его завораживала, которая значила для него неизмеримо больше, чем для других. Неужели она знает?

Но… откуда?

Адриан водил глазами по колонкам, пока не отыскал в заметке нужный абзац.

Вскрытие выявило множественные переломы костей и осколочные переломы черепа, что согласуется с версией о гибели в результате падения с седьмого этажа на асфальт – коронер констатировал, что именно это явилось причиной смерти.

Хотя никаких следов насилия не обнаружено, версия о самоубийстве почти сразу была исключена из-за одной улики: за ремень Леди Неукротимой был заткнут обычный листок белой бумаги с надписью: «Не станет смелым тот, кому неведом страх».

Адриан опустил руку с вырезкой и невидящим взглядом уставился в стену за письменным столом.

Ее кто-то убил. Скорее всего, злодей, которому удалось как-то обмануть ее, справиться с ее собственной сверхспособностью – потому что как, скажите, мог человек умереть от падения с седьмого этажа, если он умел летать?

Адриан закрыл глаза. Прошли годы, но воображение услужливо подсунуло ему ту картину, из-за которой он не мог спать по ночам – изуродованное тело матери. Переломанные кости. Разбитый череп. В заметке об этом не говорилось, но Адриан знал: ходили слухи, что глаза у нее были открыты, а лицо искажено беззвучным криком.

По спине у него побежали мурашки.

Не станет смелым тот, кому неведом страх…

Откуда Кошмар знает эти слова? Сама она слишком молода, чтобы быть причастной к убийству, но что если убийца до сих пор жив? Что если она знает его? Они соратники?

Но если она на самом деле входит в шайку Анархистов, разве не логично предположить, что убийца матери – один из них?

Адриан вскочил, уронив альбом на пол, и почесал в затылке. Глядя перед собой невидящими глазами, он шагал по кабинету, от стены к стене.

Совет намерен поручить кому-нибудь обследовать логово Анархистов и найти доказательства того, что с ними связана Кошмар или что к нападению на параде были причастны и другие члены группировки. Если удастся, задержать Цианида за соучастие. Не исключено, что патрульный отряд уже сейчас занят этим делом. «Опытный» отряд.

Но он, Адриан – единственный, кому известно об этой связи с давним происшествием десятилетней давности. С убийством Леди Неукротимой. Одной из первых Отступников. Его мамы.

Если ее убийца еще жив и до сих пор ходит по земле… Адриан должен это знать. И, насколько он может судить, единственный человек, способный дать ему ответ – это Кошмар.

Проглотив ком, он прижал руку к груди, где под футболкой скрывалась татуировка – застежка-молния.

Ноги сами остановились.

Для Адриана Эверхарда нарушение прямого приказа и попытка на свой страх и риск заняться Анархистами была чревата слишком многими последствиями – и для него самого, и для его отряда. Скетч не мог действовать сам, а тем более вовлекать в это других. Для этого маловато одной фразы, которой никто кроме его не слышал.

Адриан понимал, что это опасно и, пожалуй, не очень умно. Первый выход Стража прошел не так, как он планировал. Но он ведь уже пытался, просил разрешения – и пробовать еще раз бесполезно.

Он мог бы рассказать обо всем Совету. О Страже и его новых сверхспособностях. О том, что сказала ему Кошмар. Скоро он все им расскажет.

Он ничего от них не скроет – после того, как сам получит некоторые ответы.

Глава восьмая

Нова любила туннели за то, что в них не было ни дней, ни ночей. Там, наверху, Нове становилось грустно, когда на витрины опускались ставни и под утро даже самые отпетые полуночники поддавались соблазну сна. Нет, она не боялась одиночества, просто иногда становилось скучно и тоскливо было дожидаться, пока мир пробудится от сна и вернется к унылому, несчастному бодрствованию.

В туннелях же день и ночь не особо различались. Единственным напоминанием Нове о восьми дополнительных часах, имевшихся в ее распоряжении, был храп Ингрид, раздававшийся из заброшенной шахты эскалатора, которую та звала своей спальней. Да, у Ингрид все было громко – бомбы, темперамент – и уж, конечно, сон.

Нова выдернула дротики из мишени и отошла подальше по туннелю, собираясь еще потренироваться. Она провела тут всю ночь. В ночные бессонные часы ей нравилось работать над своими изобретениями, мастерить новое оружие, медитировать, оттачивать навыки в боевых искусствах или устраивать тренировки на силу и выносливость – словом, отрабатывать любые навыки, которые могли оказаться полезными при стычке с Отступниками.

Но сегодня ее не покидали воспоминания о параде. Те мгновения на крыше. Когда она держала на мушке Капитана Хрома.

Она могла это сделать. Она – Кошмар, Нова Джин Артино, могла и должна была поразить неуязвимого Капитана Хрома.

Но она дрогнула. Медлила, не нажимая на спусковой крючок – и провалила дело.

Больше никогда.

Она дошла до линии, которую прочертила мелом поперек путей, и зарядила дротиками винтовку. Не ту, с которой была днем на крыше – ту Красная Убийца вырвала у нее из рук – а другую, из коллекции Ингрид.

Нова взвесила оружие на руке. Подняла и прицелилась. Навела на первую мишень.

Выстрел.

Еще.

И еще.

И еще, пока не расстреляла все дротики.

Выдохнув, пошла собирать их. Только подойдя близко к мишеням, Нова могла оценить точность стрельбы.

Прямые попадания. Дюжина дротиков поразила зрачки у дюжины журнальных вырезок – на каждой глянцевой странице по смазливой физиономии Капитана.

Нова даже не улыбнулась, выдергивая из стены дротики. Это рутина, обычная огневая подготовка. Она спасовала, когда дошло до серьезного дела. Когда был шанс все изменить.

Революции немыслимы без жертв. Кто-то должен погибнуть, чтобы другие жили. Это трагично, но это правда.

С детства и по сей день Нова помнила, эти слова Аса. Она спросила, почему так много людей умирают ради того, чтобы другие стали свободными. Тогда, ребенком, она еще понятия не имела о том, что в прошлом, за столетия до века Анархии, Одаренных ненавидели и преследовали. И все равно ее, шестилетнюю девчушку захватывала страсть, с которой говорил Ас.

Мало кто сегодня понимал, чего добивался Ас. Он вовсе не хотел, чтобы мир стал таким, каким стал. Без сомнения, поначалу его действия были жесткими и разрушительными, но он был прав – революции всегда начинаются именно так. Но конечная цель, к которой он стремился, заключалась в том, чтобы Одаренных вроде него самого перестали угнетать и запугивать, принижать их и помыкать ими. Он сражался за мир, в котором все смогли бы жить свободно и заниматься каждый своим делом, не мешая друг другу.

Это уж потом другие, охочие до власти люди… и злодеи из числа Одаренных, и простые, не наделенные сверхспособностями, начали драться за первые места. Из-за них в мире без правил и начался хаос.

Нова не желала возвращения Века Анархии. Ей не хотелось, чтобы невинные люди гибли, как погибла ее семья. Она хотела только свободы, которую обещал Ас, свободы для нее и ей подобных. Она мечтала, чтобы Отступники во главе с Советом оставили их в покое, ее и всех Анархистов.

Проклятье, да пусть этот Совет вообще всех оставит в покое – вот чего она хочет. Они-то, конечно, уверены, что очень хороши в роли высшей власти, правящей элиты, вот только обществу они не нужны – но Совет слишком много о себе возомнил, чтобы признать: люди в них не нуждаются.

Людям давно пора научиться самостоятельности, но этого никогда не случится, пока всем заправляют супергерои.

Она мерно шагала по путям, как вдруг почувствовала подземный толчок. Нова покачнулась и рукой оперлась о стену, чтобы устоять на ногах. С высокого потолка струйками посыпалась пыль и цементная крошка. Рельсы под ногами вибрировали, и на мгновение Нова замерла от жуткой фантастической мысли, что по путям несется поезд – а ей некуда скрыться.

Вибрация прекратилась. Земля под ногами содрогнулась еще несколько раз, после чего все стихло. Нова заглянула в туннель, размышляя о том, не землетрясение ли это было – подземное, глубоко в толще земли, а может быть, даже за сотни миль отсюда. Тогда беспокоиться не о чем. Эти древние туннели и не такое видали, наверное.

Но тишина была нарушена снова, на этот раз оглушительным треском. В туннеле невозможно было определить, откуда и с какого расстояния доносится звук, но в одном Нова теперь была уверена.

Отступники вернулись.

Она подхватила винтовку, зарядила один дротик в патронник, остальные сложила в висящую на поясе сумку. Хотя Лерой не успел смазать их ядом, она и без этого найдет им применение.

Закончив, она побежала в ту сторону, где стояли их вагоны. Домчавшись до основной платформы, Нова заставила себя перейти на шаг. Без капюшона и маски она не могла выступить как Кошмар, а раскрыть сейчас перед Отступниками свое истинное лицо было бы непростительной глупостью.

Когда она завернула за угол, стены снова начали дрожать, следом опять раздался треск – на этот раз еще громче и ближе.

Нова дошла до вагона Цианида и остановилась. Отсюда было слышно происходящее на платформе – а там что-то грохотало и падало на рельсы. Спустя минуту баночка печеной фасоли, ударяясь о рельсы, подкатилась к Нове и остановилась от нее в двух шагах.

– Анархисты, выходите, – зазвенел в воздухе пронзительный женский голос. – Настало время подвести итоги.

Стремительно бросившись за вагон Лероя, Нова спряталась там. Осторожно выглянув, она заметила четыре фигуры на центральной платформе, где хранились их продукты и припасы. Или уже не хранились – два массивных металлических стеллажа были опрокинуты, на полу была мешанина из битых бутылок, переломанных коробок, а в воздухе стоял резкий запах уксуса.

Этих Отступников Нова узнала с первого взгляда – одна из самых заметных команд в городе, с репутацией матерых охотников на злодеев. Их командиром была Отмороженная – та девушка, чей голос звучал только что. На несколько лет старше Новы, красотка атлетического сложения, с шапкой серебристо-белых волос и белоснежной кожей, такой тонкой, что даже в туннеле при тусклом освещении Нова различала просвечивающие голубые сосуды.

Рядом стоял Афтершок[1]1
  Афтершо́к (англ. aftershock) – повторный сейсмический толчок меньшей интенсивности по сравнению с главным сейсмическим ударом. Прим. переводчика.


[Закрыть], коренастый брюнет с бородкой – по-видимому, именно он был причиной землетрясений. За ним – Скат-Хвостокол, тощий долговязый парень с глазами-бусинками. Он двигался с жутковатой грацией существа, у которого позаимствовал прозвище, тонкий зазубренный хвост тянулся за ним. Последним оказался гигант, Горгулья, которому постоянно приходилось сгибаться, чтобы не застревать в проходах, и плоть которого могла мгновенно превращаться в прочный камень.

– Ну что, – произнесла Отмороженная, уперев руки в бока, – видно, они так перетрусили, что боятся выйти поздороваться.

Она кивнула Афтершоку и Горгулье.

– Обыщите туннели. Посмотрим, удастся ли вытащить кого-нибудь на свет.

Отступники бросились бегом в два противоположных туннеля – Афтершок пронесся на расстоянии вытянутой руки от затаившейся Новы. Хвостокол стал ворошить рассыпанные по платформе припасы.

– Маринованная бамия? – брезгливо сморщив нос, поднял он стеклянную банку. – Дрянь какая-то.

Он запустил банкой в стену, где мелкой мозаичной плиткой было выложено название проходящей наверху улицы. Во все стороны разлетелись осколки стекла и зеленые стручки, еще сильнее запахло уксусом.

Нова крепче стиснула в руке приклад.

– А «Фруктовые колечки»? – подхватила Отмороженная, пнув раздавленную коробку сладких завтраков. – Я с четырех лет не едала подобной пакости. Лучше отдать это крысам.

Пройдясь по краю платформы, она подняла коробку, раскрыла и высыпала разноцветные колечки на рельсы.

Коробка принадлежала Уинстону – это были его любимые хлопья – так что остальные не много потеряли. Но несмотря на это на скулах у Новы заходили желваки. Для всякого, кто еще помнил Век Анархии, по какую бы сторону он ни стоял, расточительство было непростительным проступком.

В вагоне, за которым пряталась Нова, с громким лязгом отворилась дверь. Отмороженная и Хвостокол резко развернулись к вагону. Девушка пригнулась пониже, прислушиваясь к шагам Лероя, который спустился по ступеням и вышел к рельсам. Она заметила брезгливость, с которой Отмороженная взглянула на шрамы и пятна на коже Лероя.

Когда Лерой ненадолго попал в поле зрения Новы, она увидела, что он вышел к ним в заношенном халате и рваных спортивных штанах. Под подошвами его домашних тапок захрустели хлопья, рассыпанные по платформе.

– Ох, – издевательским тоном заговорила Отмороженная, – мы вас не разбудили?

– Да нет, – ответил Лерой, остановившись в десятке шагов от Отступников. – Мы вас ждали, после сегодняшнего. Приятно, что вы до сих пор оправдываете ожидания. Но вот это…

Он с тяжким вздохом обвел рукой поваленные стеллажи и рассыпавшиеся на четверть платформы продукты.

– …это вызывает у меня вопросы.

Выражение лица Отмороженной из ехидного стремительно стало гневным, она приблизилась к Лерою, а в кулаке у нее вдруг появилась длинная острая ледяная сосулька.

– Мы хотели напомнить вам, уроды, что все – вода, еда, даже этот жалкий клоповник в туннелях – все это у вас есть только потому, что мы смотрим на это сквозь пальцы.

Она потрясла в воздухе осколком льда и ткнула им в подбородок Лероя, заставив его отвернуться.

– И если мы решим, что вы не заслуживаете такой милости, то можем вас всего лишить.

– Милость? – голос Лероя звучал ровно, как будто не ему в шею упирался кусок льда. – Отступники нам ничего не дали. Все, что здесь есть, куплено, за каждую вещь мы заплатили – или просто подобрали, как поступают все.

– Подобрали, – в разговор вступил Хвостокол. Отвернувшись, он плюнул, выпустив на платформу длинную струю слюны. – Никому из нас не пришлось бы рыскать в поисках пропитания, если бы не ваша шайка-лейка, ты не забыл про это?

Лерой поднял одну бровь – точнее, шевельнул мышцей на том месте, где должна бы расти бровь, если б не сгорела много лет назад.

– Если бы не наша шайка-лейка, мальчонку с зазубренным хвостом прибили бы сразу после рождения, а трупик засунули бы в банку с формалином для изучения.

Не обращая внимания на искаженное гневом лицо Хвостокола, Лерой продолжил.

– Ваш Совет владычествует в городе вот уже скоро десять лет. Если они до сих пор не сумели восстановить экономику, может, надо у них спросить, почему они возятся так долго, а не валить все попусту на нас.

Отмороженная провела своей сосулькой по шее Лероя, оставив тонкий порез. Цианид вздрогнул, но овладел собой.

– Может, если бы Совет не был вынужден защищать город от безумных нападений, его члены сумели бы заняться делом и привести в порядок то, во что превратили мир злодеи вроде вас.

– Может, – возразил Лерой, – имея в распоряжении столько Одаренных с промытыми мозгами, они могли бы как-то постараться и укрепить свою оборону.

Земля снова содрогнулась, и в просвете одного из туннелей появился Афтершок. Каждый его шаг отдавался слабым подземным толчком.

– Там ничего, кроме кучки заплесневевших книг.

Положив руку на платформу, он одним махом взлетел на нее и встал рядом с Хвостоколом.

– Ты, видимо, не очень внимательно искал, – раздался сухой голос. Афтершок повернулся, чтобы увидеть говорящего. Из туннеля, откуда он только что вышел, показалась темная фигура – чернильно-черный плащ Фобии выглядел, как будто был сшит из тени, поблескивало только лезвие его длинной косы. Он был единственным из всех Анархистов, кого Нова ни разу не видела в домашней одежде – всегда только неизменный плащ с капюшоном, мрачная маска и дуга косы над головой. А еще, из всей их группы – Ингрид и Хани, Уинстона и Лероя, Фобия был единственным, чье имя оставалось загадкой. Иногда Нова даже думала: возможно он родился таким уродливым, что родители в ужасе так и нарекли младенца – Фобия.