Текст книги "Пирамиды роста"

Это в голове не укладывалось. Валя в ночнушке побежала с сотовым на кухню и дрожащими пальцами набрала номер Юлии Измайловны. Но та ответила странно приподнятым тоном:

– Бумеранг возвращается потяжелевшим.

– Там роддом, беременные, дети! – вскрикнула Валя.

– Чувствую себя после ваших слов в досадном одиночестве. Включите «вражий голос», там всё объяснят.

Валя покрутила колёсико кухонного приёмника, попала на хрипловатый картавоватый голос, знакомый с квартирования у Юлии Измайловны:

– «Трагедия обрушилась на родное село Басаева в конце мая, когда оно подверглось бомбовому удару российской авиации. И, потеряв свою деревню, дом, мать, двоих детей, брата, сестру и ещё шестерых родственников, Басаев решился на возмездие за пределами своей родной земли… По его собственному определению, Басаев – террорист, но – террорист с рыцарским чувством чести…»

Телевизионные кадры с места захвата, победительный прищур Басаева, торжествующий тон Юлии Измайловны и заявление «о рыцаре чести» никак не монтировались друг с другом. Валя представила, как обладатель знакомого картавоватого хрипловатого голоса, сидя в кресле, затягивается дорогой сигаретой, отхлёбывает кофе и продолжает:

– Похоже, он не видел иного пути заставить русских осознать трагичность этой войны… «Мы не бандиты, – заявил Басаев. – Мы солдаты страны, которая находится в состоянии войны с другим государством, лишающим нас наших семей, наших земель и нашей свободы!»

Валя вернулась в комнату, где перед телевизором плакала мать, и обняла её за плечи. Захваченная Басаевым Центральная районная больница – трёхэтажная, из линялого светлого кирпича с полосками линялого красного под покатой железной крышей – была точь-в-точь как в их городке.

– Джигит-гинеколог, – процедила Вика и ушла в ванную.

– Война будет! Я в войну мала была, а помню, – всхлипнула мать. – Последние дни, коли беременных ловят. У нежити своего обличия нет, она чужие личины носит.

Валя снова вышла на кухню, набрала телефон Горяева, но он скороговоркой выпалил:

– Соскучился, люблю, занят!

– Умоляю, скажи про Будённовск!

– Это конец Степашки и Ерина.

– Не поняла…

– А ты ждала, что братский чеченский народ придёт в нашу больницу с цветами? Про русских рабов в каждом чеченском дворе никогда не слышала? И это там никем не осуждалось. А армии у нас как не было, так и нет. Она чтоб генералам дачи строить!

– Как они прошли охрану, ну, или как это у вас называется?

– Говорили на блокпостах, что везут «груз 200»! А наши лохи гробы, полные оружия, не досматривали! Пока, целую.

Под конец он почти кричал, и Валя успокоилась. В отличие от Юлии Михайловны, с Виктором всё было в порядке.

Когда ехали в кабинет, люди в метро выглядели понуро и растерянно. В перерывах между пациентами Вика прибегала из комнаты Маргариты, где сидела с Эдиком перед телевизором, и докладывала обстановку.

– Ну что там? Что с людьми? – останавливали её в коридоре пациенты.

Сегодня они приходили задолго до назначенного времени, чтобы не оставаться наедине с новостями. Мест на диване не хватило, пришлось добавить стулья из кухни.

Пациенты гомонили:

– Говорят, чеченцы согнали всех русских к бензовозу и взорвали! Не взорвали, а несколько человек расстреляли! Съёмку с воздуха показывали – тротуары Будённовска усыпаны трупами! А врали по радио, Дудаев побеждён! Да там не Дудаев, там бородатый с похожей фамилией! Нехай отделяются, баба с возу, кобыле легче! Сталин их ссылал, а мстят нам!

В перерыве Валя позвонила с сотового Тёме, тот скороговоркой бросил:

– Чехи положили отделение наших.

– Кто кого?

– Чечены – ментов…

– Я ж это с бубном предсказать могла, – с укором напомнила Вика. – А ты б Горяичу слила.

Потом стало ещё страшнее. Басаев в шляпе защитного цвета и с зелёной лентой на лбу потребовал пресс-конференцию, и когда в назначенное время не привезли журналистов, расстрелял пять заложников. Мать бегала молиться в тропарёвскую церковь и целыми днями плакала в голос.

Вика так помрачнела, что Валя не отпускала её от себя ни на секунду. Сотовый Виктора был отключён, Валя боялась, что он поехал в Будённовск. Искала его на экране телевизора, но всё время натыкалась на Кашпировского, который вёл переговоры с Басаевым, добился, чтоб выпустили пять беременных женщин, и не побоялся остаться в больнице вместе с басаевцами и заложниками.

Прежде считала Кашпировского клоуном, устраивающим спектакли вместо нормального лечения в кабинете, а тут зауважала. Ещё на экране активно светился депутат Ковалёв, но не спешил в больницу к заложникам, а трындел перед прессой.

Басаев по-прежнему объявлял на камеру, что расстреливает за одного своего раненого пять человек, а за убитого десять. Что в заложниках куча народу, так что ему надолго хватит…

– Кашпировский-то депутат, как «сам»? – осенило мать, и у неё на мгновенье просохли слёзы.

– Депутат.

– Он же, доча, как ты, лечит, «установку даёт»! Пусть «сам» похлопочет, чтоб тебя тоже в депутаты приняли! Хорошую квартиру дадут!

Пять дней люди не отрывались от новостей, спрашивали о них друг друга на улицах, звонили о них домой с работы. Телевизор показывал здание будённовской больницы в пятнах от стрельбы, а потом на экране появился Черномырдин, звонящий Басаеву:

– Алло, Шамиль Басаев, говори громче!

После этого показали штурм, и было невыносимо смотреть на примотанных бинтами женщин в окнах больницы, в ногах которых улеглись стреляющие бандиты. В финале была гора трупов и интервью с полувменяемыми освобождёнными.

А ещё вереница автобусов, на которых Басаев уезжал с мужчинами-заложниками под полные гарантии Черномырдина. 129 человек погибли, 415 были ранены.

– Григорий Алексеевич сказал, что Ельцин должен был ехать не в Галифакс, а в Будённовск! – торжественно объявила позвонившая Юлия Измайловна. – Это ведь Ельцин сказал, берите суверенитету столько, сколько сможете проглотить.

Валя не знала, где Галифакс, зачем туда поехал Ельцин, но злилась, что Юлия Измайловна и тут носилась со своим противным Явлинским, как курица с яйцом. Да ещё Свен позвонил с текстом об освободительном движении Чечни, поддержанным просвещённым Западом.

– Ты женщин, привязанных бинтами, видел? Ты трупы после штурма видел? – заорала Валя.

– Такой всегда есть в война, – возразил Свен, и Валя, психанув, швырнула трубку.

В этой невыносимой атмосфере сели смотреть передачу Александра Любимова «Один на один». Рассчитывали услышать хоть какое-то разъяснение, раз в студию позвали Жириновского и Немцова. Жириновского Валя терпеть не могла, а Немцов ей, конечно, нравился.

– Ма, помнишь, директора магазина, где тётя Клава работала? Правда, вылитый Жириновский? – спросила Валя.

– Похож на Шунькина! Глаз такой же вороватый, – кивнула мать. – Бабам проходу не давал, обещал то колбасу копчёную достать, то туфли хорошие.

– Всю передачу протреплетесь! – оборвала их Вика. – Борик Жиру говорит, ты туда поехал, а потом сразу штурм начали и людей поубивали!

– И этот ездил? – удивилась Валя.

Но тут Жириновский закричал в ответ что-то про сифилис, а Немцов развернул перед камерой журнал с интервью, компрометирующим Жириновского. Жириновский стал мешать зачитывать интервью, вопя, что Немцов негодяй и преступник.

– Фигасе, Борик «Плейбоем» трясёт! – вскрикнула Вика.

– Чем трясёт? – заинтересовалась мать.

– Журналом с голыми бабами.

– Ума палата! Нашли время!

Немцов всё же зачитал опубликованное в журнале признание Жириновского, что у него были сотни женщин, и пообещал Жириновскому помощь в лечении сифилиса. На это Жириновский вскочил и плеснул в Немцова стакан с апельсиновым соком, Немцов ответил ему тем же из своего стакана, и завязалась рукопашная.

– Машутся как ширанутые, – присвистнула Вика.

– Начальство соком брызжет! – возмутилась мать. – Скажи «самому», чтоб порядок держал!

А Валя не понимала, как это? Вчера погибло столько людей, а сегодня депутаты обсуждают сифилис и плещутся соком. Ведь это телевидение! На них смотрит вся страна!

– Объясни про сок, – попросила она, снова позвонив Горяеву.

– Думаешь, мне не хочется задушить Жирика? – Он ехал в машине и отвечал скороговоркой. – А Боря – молодой, блестящий. ЕБН объявил его преемником, вот Жирик и бесится! Больше не могу говорить, пока!

Позвонила Кате, но та ответила на своём языке:

– Первый канал всех сделал своим шоу с соком. Нам теперь до них по рейтингам, как до Пекина раком.

И Валя снова не поняла, как это?

А потом Свен пригласил Валю с Викой в свою наконец обустроенную квартиру на Садовом кольце, куда нанял домработницей длинноногую красотку. Красотка старалась ходить почти без юбки и, подавая к столу, отработанным жестом роняла из «анжелики» бюст.

Собственно, к Свену пошли, чтобы в комфорте его «нездешней» жилплощади стряхнуть с себя телеужасы Будённовска. Но не тут-то было, в огромной гостиной со светлой мебелью, подчёркнутой антиквариатом, собрались говорливые иностранцы.

Все взяли по бокалу, насыпали в тарелки закусок с фуршетного стола, расселись по диванам и креслам, и Свен включил в видике кассету с западными репортажами о теракте. Репортажи были на английском и немецком, и когда кассета закончилась, гости одновременно загомонили, как школьники после звонка на перемену.

Говорили по-шведски и по-английски. Вика крахмалила уши, чтоб понять хоть что-то, а Валя услышала только одно знакомое «Робин Гуд». Она дёрнула Свена за руку:

– Вон та тётка назвала Басаева Робин Гудом!

– Это есть журналист из Америка. Валья, Басаев есть герой, – согласился Свен. – Он сделать это, чтоб закрыть война или умереть.

– Там больные, беременные, роженицы! – повысила голос Валя, и все на них оглянулись.

– Русские пришли стрелять его дом, его дети, – возразил Свен.

– Чечня – часть России!

– Басаев сказать – Чечня есть колония для Россия!

– А если б финики решили, что они твоя колония, и захватили твою жену в роддоме? – громко спросила Вика.

– Это есть невозможно, – помотал головой Свен. – Мы есть первый мир, вы есть третий. Мы не так делать политика, Валья!

Валя встала и скомандовала Вике:

– Уходим!

Свен поспешил за ними, уговаривая остаться, объясняя, что так уходить неприлично. Что в Европе, когда говорят о политике, не хлопают дверью. А гости замерли от этой неловкой сцены, ведь он представил Валю как «гёрл-френд с дочерью».

В конце месяца Горяев позвонил с вопросом:

– Во сколько тебя забрать с паспортом для политинформации?

– Через час, – ответила Валя, но из принципа не стала подкрашиваться Викиной косметикой.

Если дёргает её без предупреждения, пусть и получает в натуральном виде. Слава молча привёз в Георгиевский переулок со спины Госдумы и повёл в бюро пропусков.

– Это правда Дума? – спросила Валя, прочитав табличку.

– Правда.

С парадного входа Госдума выглядела солидно, подкупала тяжелым торжественным камнем. А сзади была скучно достроена современными кусками. В лифте встретили живых депутатов, и Валя пожалела, что не подкрасилась и что на ней простенькое платье.

Помещение, в которое вышли из лифта, было мрачное, стариковское, словно пропахшее нафталином, и люди в нём казались усталыми и надутыми. Слава отворил перед Валей большую деревянную дверь с табличкой «Горяев» и исчез.

В предбаннике перед кабинетом за столом сидела секретарша, можно сказать, классическая секретарша с короткой стрижкой, в очках и пиджаке с модно увеличенными плечами. Она вопросительно вскинула на Валю глаза.

– Мы договаривались о встрече с Виктором Мироновичем, – пробормотала Валя и густо покраснела. – Созванивались.

– Как вас представить? – холодно спросила секретарша.

– Валентина… – Валя готова была провалиться сквозь землю.

– И всё? – фыркнула секретарша.

– Да.

– Присядьте, – оскорбительным тоном разрешила секретарша, кивнув на кресло, и сняла телефонную трубку. – Виктор Миронович, к вам… некто Валентина.

Не прошло и пары секунд, как Горяев вышел из кабинета, поцеловал Валину щёку и вместо приветствия сказал:

– Пойдём в буфет, очень хочется есть!

И секретарша вскочила из-за стола и впилась в Валю новым взглядом, просверлив глазами каждый миллиметр её облика от заколотых волос до будничных туфель. Валя снова густо покраснела, а Горяев бросил на ходу:

– Лена, а ещё письмо в Новгород и списки! Для всех я на совещании.

– Чего она на меня так вылупилась? – спросила Валя, когда вышли в коридор.

– Свидетельство того, что ко мне не каждый день ходят любимые женщины, – усмехнулся он.

Буфет в Думе был жалкий, длинный, подвальный и неуютный. Сбоку несколько сидячих столиков, а напротив прилавка стоячка, как в советской пельменной. Цены как везде, хотя газеты писали, что депутатам всё даром.

– Ничего поприличней у вас нет? – удивилась Валя.

– Только столовка.

Нашли место за столиком сбоку.

– Смотри, смотри, Хакамада, – зашептала Валя. – Она такая стильная.

– Меня интересует только стиль её голосования, – скривился Горяев.

– У нашего метро старуха пела частушку:

 
                          Просто нету с милым сладу,
                          Как увидит Хакамаду.
                          Рвётся ящик обнимать
                          и орет: «Япона мать!»…
 

– Терпеть не могу баб в Думе, – он даже не улыбнулся. – Дети у них брошенные, мужья как вдовцы.

– Свен рассказывал, в шведском парламенте есть комната, чтоб женщины-депутатки кормили младенцев грудью.

– И часто ты с ним общаешься?

– Раз в неделю. Ему скучно без семьи, мы с Викой и таскаемся.

– Таскаетесь в качестве его семьи? – внимательно посмотрел на неё Виктор. – У нас с Гарантом, ласточка моя, наполеоновы планы! Соскучился, дела отменил, а у тебя в каждом предложении целлулоидный швед.

– Гарант – это кто?

– Ельцин.

– А почему он в Будённовск не поехал? – вспомнила Валя претензии Юлии Измайловны.

– Поехал на Большую семёрку говорить о терроризме, оставил в лавке ЧВСа. Выборы в следующем году, если б он в Будённовске лажанулся, президентом можно выдвигать Басаева. А ты хочешь такого президента?

– Скажи, почему их отпустили?

– Потому что с ними были заложники, и ЧВС дал слово. Военных ругают, а у них даже плана больницы не было, и снайперы лепили по ним сзади. Здание, когда штурмовали, качалось, как при землетрясении. А басаевцы прикрылись беременными бабами. Верно Степашка сказал: «Не мужики, а шакалы!»

– Басаев сказал, если погибнет Чечня, мы готовы погубить Россию! Доберёмся до Москвы! У Свена видела то, что наш телик не показывает, – со значением сказала Валя.

– А у Свена не показывали, что задача бандитов – великий исламский халифат с центром в Чечне? И тогда в шведском парламенте точно закроют комнаты для кормления сиськой! – Горяев стукнул ладонью по столу так, что на них оглянулись. – Беременные и роженицы, стоявшие живой мишенью, писали фамилии на руках и ногах, чтоб потом опознали!

– Ещё у Свена показывали интервью Ковалёва…

– Ковалёв там круглосуточно давал интервью, и ни слова, что все эти годы в Чечне был геноцид русских. Что их уничтожено около двадцати тысяч, а тысячи превращены в рабов! О Япончике ходатайствовал, за этих рта не открыл! Уполномоченный хренов!

У него зазвонил сотовый, он зло ответил:

– Горяев. Это не ко мне. Не я его назначал на командные высоты. Гаранту нужны качели – за десять красных одного Рыжего. Скажи Цицерону, нечего думать, трясти надо.

– Кто такой Цицерон? – спросила Валя, когда он закончил разговор.

– Виктор Степанович.

– В прошлый раз Трубой называли, ЧВСом, Чириком, – напомнила она.

– Хоть горшком назови, только в печку не ставь. Каждый раз хочу украсть тебя на дачу, и каждый раз то нет времени, то сил, – пожаловался он. – Прихожу на заседание Думы, а там Жириновский, Кашпировский, Мавроди, Марычев, Власов, Карелин и Невзоров! И у каждого из них цыганочка с выходом. То ли в цирк, то ли в спортзал пришёл, а решается судьба страны.

– Зачем вы их туда посадили?

– Это не мы, это вы их туда посадили, ласточка моя! – снова хлопнул он ладонью по столу, и на них снова оглянулись.

– А в Белый дом и сюда меня таскаешь, чтоб пыль в глаза пустить? – упрекнула она в ответ.

– Чтоб час на дорогу сэкономить. Не забывай, в декабре у меня перевыборы.

– Зачем звал?

– Не справился с тем, как соскучился…

Обратно ехала и счастливая, и подавленная одновременно. Белый дом, Госдума, правительственная дача. Всё почему-то тусклое, мрачное. Там любимый. Его оттуда никак не достать. Он служит стране. И надо намекать на Свена, чтобы отвоевать у страны кусочек его времени.

Слава домчал до подъезда. Пациенты терпеливо ждали в коридоре. Валя зашла в кухню.

– Тяжело в ваши годы быть девочкой по вызову, – ядовито заметила Маргарита.

Валя вспыхнула, а Вика мгновенно вставила:

– Можно и на своём продавленном юзаться, но тогда это будет максимум лейтенант Ежевикин!

И Маргарита обиженно ушла в свою комнату.

Центр «Валентина» работал в прежнем режиме. Эдик встречал пациентов в угрожающем пятнистом прикиде, сидя за компьютером, важно разглядывал их паспорта, забивал данные в карту. Вика брала с них деньги, а Маргарита пафосно отвечала на звонки.

Дополнительно Вика тянула лямку пионервожатой Эдика, а Валя, несмотря на «басаевскую» вечеринку с иностранными журналистами, продолжала работу пионервожатой при Свене. Таскалась с ним раз в неделю то в театр, то в музей, то выбирать вещи для его шестикомнатной квартиры.

Однажды он повёл в гости к шведскому атташе по культуре, симпатичному Юхану Эбергу, живущему в одноэтажном особнячке возле Пироговки. У Юхана была весёлая жена Кайса и трое детей. Толпу гостей принимали на цветущей лужайке перед домом и очень вкусно кормили.

Валю поразили обаяние и открытость семьи дипломатов, ведь боялась, что они такие же самовлюблённые, как Свен. Кайса объяснила Вале, что «шведский стол» – это привычка шведов выставлять сразу все продукты, чтоб гости не ждали следующего блюда и сами решали, в каком порядке что есть.

Валя набралась смелости спросить про «шведскую семью». Кайса со смехом рассказала, что в европейских странах в шестидесятые-семидесятые были модны лозунги хиппи «занимайтесь любовью, а не войной», но американцы создали в прессе образ разнузданных шведов в ответ на то, что Швеция отказалась вступать в НАТО, считая свой путь социалистическим.

Тут Валя совсем запуталась, поскольку и образ жизни Свена, и то, что он рассказывал о своей стране, никак не напоминали социализм.

А поздно вечером позвонила Катя:

– Завтра в десять съёмка. Откладывали, откладывали – денег-то кот наплакал! Голову вымой, улыбайся, остальное на монтаже вытянем.

– Может, не надо? – заканючила Валя.

– Надо, Федя, надо. Вякнешь что-нибудь народно-природное про бесплодие.

– Что надеть? – спросила Валя Вику.

– Конечно, бирюзовое!

– Оно очень обтягивает. Правда, я его считаю счастливым, ходила в нём на первое свидание с Виктором…

– Нет базара, только бирюзовое. Часы с кулоном выправишь, типа добрая совковая нотка. А я, как твоя управляющая, прикинусь помажорней. По-любому раскручиваем «Центр «Валентина»!

Валя с Викой добрались до Останкино и ввинтились в толпу у семнадцатого подъезда. Знакомая по прошлой передаче администраторша с красными волосами почтительно вынула их из толпы, повела наверх и оставила в просторной гримёрке на шесть кресел.

Валя досталась симпатичному парню с нежными руками, одетому в подчёркнуто гомосексуальной стилистике. В соседнем с ней кресле сидел живой Познер, у Вали от потрясения защекотало в носу, а Вика, вместо того чтоб присесть на диван, застыла у стены как соляной столб. Пожилая гримёрша клала Познеру на лицо тон и жаловалась на жизнь, а он вежливо кивал.

– Вы врач? – спросил гримёр.

– Целительница, – ответила Валя.

– Травы, заговоры?

– Массаж, рейки-терапия, биоэнергетика, – ответила Валя. – Сильно не красьте, пожалуйста.

– Косметики на лице должно быть такое же точное количество, как приправы в кастрюле. Иначе испортишь всё блюдо, – улыбнулся гримёр.

Тут появилась как обычно лохматая Катя.

– Здрасьте, Владимир Владимирович! – просияла она, видя Познера. – Валь, будет мужик из «Счастливой семьи», врач-гинеколог и кликуша антиабортная. Больше никого не нашли. Лови интонацию, чтоб вставить своё.

– Как это?

– Например, мужик говорит, рожать только в воде. А ты ему – про загрязнённые водоёмы. Антиабортная – мол, убивают младенцев. А ты ей – при криминальных абортах младенцев погибает больше! Чтоб был конфликт.

– Ты ж сказала про «народно-природное», – занервничала Валя.

– Антиабортная сама оказалась по природно-народному, так что гаси её чем попало. – Катя повернулась к Вике. – Студия та же, найдёте!

Потом схватила со столика щётку для волос и начала чесать многодневно немытую шевелюру. Гримёр поморщился. Его косметическое хозяйство сияло в распахнутом чемоданчике стерильными рядами. Катя бросила щётку и унеслась восвояси, а гримёр снял со щётки Катины волосы, покачал головой и вымыл сперва щётку, потом руки.

– Кулон с часами выправь на платье! – на всю гримёрку скомандовала Вика. – Нам важна картинка.

Валя с Викой вошли в студию, когда съёмка уже началась. Два человека сидели перед аудиторией в креслах.

– Проходите потихонечку, – зашипела на них незнакомая женщина.

Сели в последний ряд, стали искать глазами Катю и Горбушкину.

– Снимите пелену с глаз! Посмотрите, что пишут о президенте «Известия», «Московские новости», «Общая газета»! – выкрикнул бородатый в ковбойке, сидя в кресле. – Дирижировать по пьяни оркестром в Германии у него получается лучше, чем управлять страной!

– Все президенты мира участвуют в популистских спектаклях. Доить корову, играть в гольф, дирижировать оркестром – стандартный политтехнологический набор! – возразил из своего кресла ухоженный в дорогом костюме.

– Как называется передача? – шёпотом спросила Валя cоседа.

– Это пилот, – ответил тот.

Валя потянула Вику из студии:

– Не наша передача, тут про пилотов.

Вышли в коридор, окончательно заблудились. Стали дёргать все двери подряд, пока их не схватила Катя и не втолкнула в нужную студию. Здешний белый задник был размалёван молодыми мамами с колясками, рекламой детского питания и памперсов.

Вику посадили в первый ряд, а Валю за столик к монитору. Там уже сидели патлатый мужчина в клетчатом пиджаке, высокая красивая женщина в деловом бежевом костюме и тётка, ряженная под квасную патриотку. Платье на тётке было расшито тесьмой, словно она пела в фольклорном ансамбле, а поверх крупных бус висел деревянный крест с ладонь.

К монитору вышла Галина Горбушкина в ярко-фиолетовых, неприлично обтягивающих лосинах и прозрачной кофте.

– Ты чё неодетая? – закричала на неё Катя.

– Да всё гладит дура старая Львовна! – огрызнулась Горбушкина. – Ты когда её уберёшь?

– Куда уберу? Львовна в Останкине всю жизнь проработала. Если на такие деньги молодую найдёшь, она тебе тысячедолларовое платье с разбегу прожжёт, – возразила Катя.

– Платье не готово, публика не сидит, – обратилась Горбушкина к Вале за сочувствием, словно они были приятельницами.

– Здравствуйте, – вежливо кивнула Валя.

– Как поживает наш обаяшка-депутат? – сладко пропела Горбушкина.

– Нормально, – кивнула Валя.

– К нему крошечное дельце! Бизнес близкого человека.

– Позвоните ему, – посоветовала Валя.

– Это нулевая стратегия, но если вы замолвите словечко… – голос у Горбушкиной потёк, как варенье. – Мы бы славно поужинали на четверых в чудесном местечке!

– Спрошу, – пообещала Валя.

– Спасибо, моё золотце, – проворковала Горбушкина, впилась в Валину щёку мокрым поцелуем и побежала переодеваться.

Валя тут же пожалела о сказанном, сама не может с ним увидеться, а тут с Горбушкиной и её другом. И, пока раздумывала над этим, Катя заорала:

– Экспертов прошу на площадку!

Сидящая у мониторов четвёрка экспертов вышла и расселась по креслам. Валя угнездилась в предложенном кресле, но, увидев напротив себя студию, полную народу, страшно напугалась. С Зайчиковым они были вдвоём, а тут всё оказалось по-настоящему. Сейчас она опозорится, сморозит глупость, и студия засмеётся. Да ещё и Вика строила рожи из первого ряда.

– Пятисекундная готовность! – гаркнула Катя, и стало ещё страшнее.

Горбушкина вышла под аплодисменты в платье изнурительно оранжевого цвета и тяжёлом чёрном ошейнике на шее. Агат, подумала Валя на автомате, лечит cepдце, горло, щитовидку, суставы, нopмaлизует дaвлeниe и слух. Но само украшение сделано как для садо-мазо. Неужели она сама его выбрала?

– Здравствуйте, дорогие друзья! Наш сегодняшний разговор о самом важном моменте жизни каждого… о миге рождения… – бойко начала Горбушкина в микрофон. – Стоп!!!! Кать, ну кто это писал? Ну как это можно выговорить? «Омигерождения»? Ты глухая на оба глаза?

– Скажи «о часе рождения»! – согласилась Катя, стоя возле одной из камер.

– О тайне рождения, – возразила Горбушкина.

– Скажи «о рождении человека» и давай быстрей, – поторопила Катя.

– Здравствуйте, дорогие друзья! Наш сегодняшний разговор…

– Стоп, стоп! – вмешалась Катя сбоку. – Энергичней! Ты как вареная колбаса.

– Здравствуйте, дорогие друзья! Наш сегодняшний разговор о самом важном моменте в жизни каждого из нас… о рождении человека, – пропела Горбушкина.

– Гениально, – буркнула Катя.

– Научно-технический прогресс требует отнестись к этому мигу по-новому, но новое – это всегда хорошо забытое старое, – читала Горбушкина по телесуфлёру. – С нами врач-гинеколог Ирина Куница, целительница Валентина Лебедева, член ассоциации «Счастливая семья» Алексей Иванов и руководительница общества «Божье дело» Тамара Будкина.

Валя сидела ни жива ни мертва. Врач-гинеколог с пушистой фамилией Куница, эдакая фотомодель с внимательными глазами, казалась совсем молодой. И Валя снова почувствовала себя выскочкой без высшего образования. Слава богу, не прямой эфир, а запись. Все её глупости успеют вырезать.

– Скажите, госпожа Куница, как вы, врач-гинеколог, относитесь к новомодным теориям о родах в воде? – начала Горбушкина.

– Статистики по родам в воде нет, все несчастные случаи скрываются, чтоб псевдоакушеры не сели в тюрьму, – ответила красавица-гинеколог. – Вода – это, конечно, романтично, но где гарантия, что не обнаружатся осложнения? Поймите, акушер должен быть частным детективом, который просчитывает и предугадывает любые мелочи. И обязан во всеоружии встречать любую непредвиденную опасность.

– Что скажете на это, господин Иванов? – переключилась Горбушкина на патлатого в клетчатом пиджаке.

– Наша ассоциация учит супругов принимать роды в бассейне, – с готовностью откликнулся представитель «Счастливой семьи». – Роды проходят в приподнятой атмосфере праздника: летом – в водоёме, в ванне – зимой. Мы украшаем свечами и цветами место, где маленький человек появится на свет!

– Какими ещё свечами? – возмутилась гинеколог Куница. – А если внутреннее кровотечение? Там дело идёт не на часы, а на минуты! А если парадоксальная реакция? А если роженицу надо кесарить?

– Целительница Валентина, вы что думаете? – повернулась Горбушкина к Вале.

– Мне кажется, нужно учитывать и накопленный опыт, и современные технологии. Знаю от своей бабушки-знахарки много примет, связанных с родами. – Валя всё-таки решила говорить про народно-природное, и страх сразу прошёл.

– Помню только, что нельзя заранее готовить приданое, – добавила Горбушкина.

– Ещё надо сообщать как можно меньшему количеству людей, что начались схватки. В деревнях, когда шли потуги, муж ложился у порога, а роженица переступала через него и порог девять раз, – перечислила Валя. – Чтоб роды были лёгкими, надо открыть всё открывающееся: дверцы шкафов, духовку, выдвинуть ящики, отпереть висячие замки. При тяжелых родах даже просили священника отпереть в церкви царские врата, считалось, тогда и для новорождённого откроются врата материнской утробы.

– Верно говорит, к природе и к Богу надо быть ближе! – закивала Будкина.

– К природе и воде! – поддержал патлатый.

– Так вы одобряете роды в воде? – удивилась Горбушкина.

– Мне кажется, мода на роды в воде – это протест против безобразных роддомов, – попыталась объяснить свою позицию Валя. – Легко говорить о воде, свечах и цветах, но как взять на себя такую ответственность? Вот у меня среднее медицинское образование, но я бы не решилась принимать роды, ведь самое страшное – это неуверенные руки акушера.

И сказала это так искренне, что зал зааплодировал. Скосила глаза на Катю, та подняла вверх большой палец.

– Именно! Когда я сдавала экзамен, профессор кинул мокрые перчатки не по размеру и сказал: вяжи узлы на скорость! – вмешалась гинеколог Куница. – Я только через много лет поняла, сколько жизней он этим спас. Ведь когда начинается внутреннее кровотечение, всё заливает, ты шьёшь и вяжешь узлы в крови на скорость! Случись у них там что, в воде со свечками, роженица погибнет!

Публика снова зааплодировала.

– Дитя – это плод любви, рождённый в браке от венчанного мужа! – попыталась перекричать аплодисменты Будкина.

– Дева Мария тоже родила не от мужа! – выкрикнул из первого ряда бородатый господин в очках.

– Камерой! Камерой возьми его крупно! – гаркнула Катя на оператора.

– Вы кто по профессии? – спросила Куница Иванова.

– Я – инженер и пять лет состою в обществе «Счастливая семья»! – гордо ответил патлатый. – Мы с женой родили в море двоих детей!

– Только рожали не вы, а жена. А вы, как маленький мальчик, играли в доктора. Это она рисковала своей и детской жизнью, а не вы! А знаете, сколько надо принять младенцев, чтобы у вас не дрожали руки?

– Лично я вспоминаю роды, как страшный сон, – внезапно вставила Горбушкина. – До сих пор иногда снятся… Сначала никого нет, потом все орут, а потом я уже ничего не соображаю и они всё сами за меня делают.

– Во время родов женщина проходит три стадии. Сперва боль и страх. Потом полную апатию, и, только увидев ребёнка, она «просыпается» и приходит в состояние экзальтации, – пояснила Куница. – Роженицы часто принимают естественную апатию за усталость от борьбы с персоналом.

– Минздрав – враг России! – ни с того ни с сего заорала Будкина. – Он разрешает аборты! Долой врачей-детоубийц!

– Убийцы! Убийцы! – вскочили и начали скандировать две тётки из второго ряда в таких же расшитых платьях, как на Будкиной, и подняли над головой по иконе.

– Третья камера, не стой столбом! – гаркнула Катя. – Снимай их! Галя, гони в абортную сторону!

– Скажите, госпожа Лебедева, а как вы относитесь к абортам? – повернулась Горбушкина к Вале.

– Аборт – это очень страшно, но женщина идёт на него, когда нет возможности вырастить. И ещё потому, что её не научили предохраняться, – ответила Валя, и стоп-кадры собственного ужасного аборта поплыли перед глазами. – А врач делает аборт, чтоб она не пошла к бабке, чтоб после аборта был один труп, а не два!