Текст книги "Новое Черное Пальто"

Мария Ботева
Новое чёрное пальто. Повести и рассказы

Иллюстрации Вольги Пранкевич

© Ботева М. А., текст, 2022

© ООО «Издательский дом «КомпасГид», 2022

Куплю черепаху

Мама и сырники

Наш учитель истории – самый лучший, это давно и всем известно, даже вспоминать не стоит. Учитель года.

– Ой, да когда это было-то? – говорит мама. – В две тысячи лохматом году. И не в вашей школе, между прочим. Возьми-ка винограду в холодильнике, я купила.

Мама моя весёлая сегодня, счастливая, люблю, когда она такая, хоть поговорить можно. А то всё – как в школе, да как здоровье, да почему дома сидишь, а на улице как хорошо. Вот когда мама сдаёт свой квартальный отчёт, с ней можно по-человечески разговаривать. Дня два, а когда повезёт – неделю. Мне тогда из дому совсем выходить не хочется, я бы всё так сидела и сидела рядом с мамой. Ей, кажется, тоже такая мысль приходила в голову. Однажды будит меня шёпотом, говорит:

– Галка, Галка, Галчонок мой, спишь?

Я только начала один глаз открывать, как слышу, она шепчет опять:

– Ну ты поспи, а я посижу.

А мне уже расхотелось спать. Думаю: происходит что-то или мне кажется? Глаза не открываю. Мама и в самом деле сидит на моей кровати рядом, не уходит. Вдруг как каркнет:

– Кра! – и руками ещё взмахнула, и снова: – Кра!

Я подпрыгнула, чуть в потолок не влетела.

Мама смеётся:

– Хорошее, – говорит, – я имя тебе придумала, а, Галчонок?

И смех и грех. Напугала меня, а как её ругать: так ей весело. Пусть этот день у неё таким и будет, радостным до ушей. Мы смеёмся вместе.

– Мама, – говорю.

– Нет, только не сегодня, – перебивает она меня.

– Да ты послушай, ты же не знаешь, о чём я.

– Знаю я, всё про тебя знаю, сейчас спросишь, кто твой отец да где он. Так?

– Так, – отвечаю, хотя думала совсем не об этом, хотела позвать маму гулять целый день, покупать тонкие колготки, брюссельские вафли и мороженое. Но раз уж разговор зашёл… – Так, – говорю, – правда, расскажи про него.

– Ай, прощелыга тот ещё, – отвечает она. А настроение, чувствую, нисколько не испортилось. Обычно в этом месте она начинает грустить.

– Ага, понятно, – говорю, – аотчествоу прощелыги какое?

– Погоди, – мама задумывается, – дай-ка вспомнить. Мольбертович, что ли?

– Ну мама!

– Говорю же, только не сегодня.

И мы идём гулять. То в один торговый центр, то в другой. Мне так нравится там ходить! Всё яркое, блестящее, покупатели ходят радостные. Или озабоченные ходят. Но по всем видно: люди делом заняты. И просто мне нравится в магазинах, на рынках – жизнь! Кипит и клокочет, а не так себе проистекает. Тут кричат продавцы, там заманивают, тут хвалят свои товары, показывают их во всей красе, там чуть не бегут за тобой с какой-нибудь кофточкой или тапками.

Купили мне водолазку бирюзовую, а маме зимние ботинки со снежинками.

– Мама, – я ей говорю, – ты как маленькая! Хорошо, что снежинки, а не снеговики.

– А что, бывают? – мама спрашивает. И я закатываю глаза. А-а-а! Вот это мама. Как это я с ней ещё держусь сегодня, с такой дикой.

Мы спускаемся на эскалаторе, а времени уже три часа, и я хочу есть. Мы так за целый день и не поели никакого мороженого, никаких вафель.

– Пойдём перекусим? – наклоняется ко мне мама, и тут мы видим, как навстречу нам поднимается моя классная, Валерия Геннадьевна.

– Здрасьте, – говорим с мамой в один голос.

А Валерия нам пальцем грозит, и я не могу понять, это она всерьёз или в шутку. Никогда она мне пальцем не грозила – и вдруг.

– Не думай даже, я ей позвонила утром, отпросила тебя. Сказала, надо в больницу.

Какую ещё больницу? И тут я вспомнила, что утром мы в самом деле заходили в поликлинику, взяли направление на анализы крови и мочи. Мне и маме заодно. А может быть, это мне заодно, а главное – маме. Не знаю.

Потом мы пошли шляться по магазинам, и я совсем про это забыла. Вот это подарок мне сегодня. Завтра в школу, но в субботу ничего сложного. География, химия и физкультура. Ау меня освобождение по здоровью, так что я иду только на два урока, виват!

В субботу мне приходится вставать самой. У мамы законный выходной, и она спит сколько хочет. Не знаю, когда она встаёт. Может, ещё долго лежит, но не удивлюсь, если она после моего ухода вскакивает и прыгает на кровати. Хотя нет, на наших кроватях не попрыгаешь, там какие-то хитрые матрацы. Ну, всё равно что-нибудь делает моя мама. По субботам я прихожу, а дома пахнет горячими сырниками. Маме отменно удаются именно сырники. Блины не получаются, на пироги ей не хватает терпения, а вот сырники – думать позабудешь, пока их ешь.

Сегодня только собралась домой, стою, натягиваю свою куртку. Идёт он – Лев Ильич Давыдов, учитель года две тысячи лохматого года, наш историк.

– Ты куда это? – спрашивает меня.

– Домой, – отвечаю, – куда ещё?

– Рановато, – он мне говорит.

– В самый раз, – отвечаю, а сама чувствую: не клеится у нас с ним разговор. У него одна настройка, а у меня другая, что-то не так.

– Погоди, а ты карточки мне расписала?

– Конечно, во вторник ещё. Вы же видели.

– А-а, – тянет он, – это во вторник было, да? Вот время-то.

И идёт себе дальше. А я стою, у меня куртка только на одну руку натянута, стою и думаю: что-то тут не так. Хотя кому какая разница, что я думаю, мне можно и вовсе ни о чём не думать. Взять да пойти домой. Так я и делаю.

– Погоди! – снова говорит он. Я уже у дверей, а он чуть ли не бегом бежит ко мне. – Погоди, а куда ты их положила? Что-то я не помню. И вообще, рассказала бы, что там да как? Ты же была на этом, на слёте археологов?

Вот тоже мне! Не мог сразу же с этого и начать. Всё хорошо в нашем учителе, только это и плохо – не может сразу о деле спросить, издалека начинает. Не видать мне тёплых маминых сырничков, приду, когда они уже остынут. Хотя нет, не всё пропало.

– Мама, – говорю я по телефону, – я, оказывается, задержусь тут, надо рассказать о собрании.

– Ясно, – мама мне отвечает, – это ты Льву будешь рассказывать, да? Давай-давай. Я всё поняла, позвони, как соберёшься домой.

Но я позвонить забываю. Я вообще обо всём забываю, потому что в кабинете у Льва такое!

– Кто это сделал? – говорю.

– Кто-кто, – отвечает Лев, – самый ваш лучший учитель.

– Ну ни фига себе! Это вы сами?

– Ну да, – он говорит и по усам себя гладит, – сами.

– А когда? А почему меня не позвали? Я тоже хочу!

В классе у Льва две парты сдвинуты, а на них – бумажный макет нашего летнего раскопа.

– Узнаёшь? – спрашивает он.

Ещё бы не узнать, сколько мы там зависали. Я разглядываю макет медленно, вспоминаю, где что выкопали. Не напутал ли учитель немного.

– Нет, правда, что ли, сами сделали? – спрашиваю.

– Ну, нашёлся добрый человек, помог. Новенькая ваша.

И тут она заходит, прозвенел звонок, физра кончилась, Катерина переоделась там последней, как всегда. И прямой дорогой сюда, к Лёве. Ну и мы вдвоём с ней уже возле макета зависли. Оказывается, она его ещё не видела собранным полностью, только частями.

Лев достал карточки, которые я заполняла, отдал мне в руки, сказал, чтобы по макету разложила. А я в шапке, в куртке хожу вокруг макета. На север кладу карточки с находками, которые там были, на северной стороне раскопа, на запад – те, что западные. Катерина мне помогает. Лев только ходит за нами следом. Мы положим карточку, он поднимет, прочитает, обратно кладёт. Любуется. Так день и прошёл. Домой я привалила только вечером. И маме забыла позвонить.

Катерина

Засада в том, что нас теперь стали путать. Меня с Катериной. Казалось бы. Я в школе с первого класса, а она только что пришла. Это из-за фамилий. Разница в одну букву, а сколько неприятностей. Один раз меня хотели выгнать с биологии из-за неё. Из-за самой Катерины, а не фамилии. Римма ходила по рядам, смотрела, все ли записывают д. з., она всегда так делает. Как будто это чему-то поможет. Вот Дизель в любом случае всё выучит, а я – ещё подумаю, стоит ли какая-нибудь инфузория-туфелька моих стараний. Да и что там учить эту биологию. На уроке послушаешь – всё понятно. Ну, что-то запоминать надо специально, да. В тот день Римма задавала нам чуть ли не всё, что мы прошли за четверть, да ещё что-то вспомнила с прошлого года. И ещё конспектировать статьи из энциклопедии, это она любит, постоянно хочет, чтобы мы их читали. Говорит, любые энциклопедии, а не этот ваш интернет. Законспектируешь, а она потом читает и пишет в тетрадке, что в этой энциклопедии никакой подачи материала. Непонятно, что она хочет сказать всем этим.

– Имейте в виду, – говорит, – эти вопросы будут у вас в итоговой работе. Учите сейчас, не ждите следующего года.

Очень быстро она всегда говорит, не всегда успеваешь за ней уследить. Начинает нормально, но к концу урока обычно как ведущие утром по радио торопятся всё сказать.

– Проверю всё и у всех: и конспекты, и самостоятельные работы, и устные…

– Ой, а можно как-то избежать этого? – спросила вдруг Катерина.

– Нельзя, – без перерыва сказала Римма. Они это так дружно сказали, сначала одна, потом другая, будто репетировали, – этого избежать нельзя. Даже если вы перейдёте в другую школу, даже если вы заболеете – этого не избежать.

– А если умрём? – спросила Катерина.

– О-оу, – сказал Митенций.

– Даже если умрёте, на вашем могильном памятнике будет написано, что вы не учили биологию. Так что избежать не удастся ни при каком раскладе.

– А если… – стала спрашивать Катерина.

– Гудина Екатерина, если ты сейчас не замолчишь, выйдешь из класса.

– Дудина, – сказала я, – это я – Гудина.

А Катерина сказала, что она не Екатерина, встала, собрала сумку и вышла.

Я подумала немного и тоже ушла. Но не знаю, как это считается: что меня выгнали или что я сама ушла? Потому что, когда я открывала дверь класса, прозвенел звонок.

Она такая, Катерина. Не может, когда её называют по-другому. Это у неё с детства.

Самой первой её увидела я. И то потому что она все уроки просидела за последней партой. Я на среднем ряду сижу, а она села у окна. И никто её не заметил! Несмотря на внешность: волосы белые, я таких раньше не видела. Они белые, совсем, без вариантов! Так и не обращали на неё внимания до предпоследнего урока. До истории. Конечно, Лев, как вошёл в класс, тут же её углядел.

– Ого, – говорит, – у вас в классе пополнение, – и вызвал её к доске. – Посмотрим, – говорит, – как вы знаете материал, познакомимся.

Это бываете нашими учителями, давно замечено. Начинают вдруг ученикам говорить «вы». Математичка Ираида Натановна, например. На уроках – со всеми на «вы». А на перемене встретит, говорит:

– Где ты бегаешь? Приходи контрольную переписывать!

После этого идёшь на урок, а она – та же самая математичка – вызывает к доске, говорит: «Докажите теорему». Вот и пойми.

Ну, новенькая вышла, Лев её спрашивает имя, фамилию.

– Катерина Дудина, – говорит.

Все сразу на меня заоглядывались. Ещё бы!

– Как? Дудина или Гудина? Имейте в виду, Гудина у нас уже есть.

– Катерина Дудина, дэ, Дионис, – новенькая повторила.

Хорошо, не Гудина, всё-таки на одну букву различаются наши фамилии.

– Катя, а вы…

– Извините, – перебивает она его, – Катерина. Пожалуйста.

Бледная, волосы белые, даже брови. Ресницы тёмные, понятно, накрашены, а так тоже белые, вот нисколько не сомневаюсь. Глаза большие, голубые, что ли. Или серые? У меня, конечно, острое зрение, но не настолько, чтобы всё замечать. Цвет глаз на таком расстоянии мне не видно.

Ладно, историк тоже представился, ну, что зовут его Лев Ильич Давыдов, он учитель истории. Кажется мне, он любит с людьми знакомиться, всем повторять, как его зовут. Я уже только за этот учебный год слышала раза три. Он представился, а заодно спросил: из какой школы она к нам посреди сентября? Она сказала, что из лингвогимназии, перешла к нам по месту жительства.

– Да? – говорит Лев, – Да вы что!

И сидит на неё смотрит, рот раскрыл. Неожиданно, конечно, мы тоже удивились, что такая птица к нам залетела. Из гимназий и лицеев нормальные люди не уходят. Если только их не выгоняют. Там двери в одну сторону работают – на вход. Если уж ты там оказался – держись, учись, а не как у нас. Каждый месяц, говорят, там такие контрольные, тесты, зачёты – мало не покажется. Я это знаю, у меня троюродный брат, Славка, учится в экономическом лицее. Как их там гоняют! Поэтому все ученики там такие нервные, ходят и подёргиваются. Ну ладно, я не проверяла сама, как-то не было повода. Хотя эта наша новенькая спокойно так стоит, не трясёт её. Исключение, которое только подтверждает правило. Что вот ей у нас надо? Учиться надоело, что ли? Расслабиться решила? Лев её спрашивает:

– А чего ушли? Хорошая же гимназия. Говорят, даже лучшая.

– Сами тоже ушли, – она отвечает.

Кто-то присвистнул, не знаю кто, но очень хорошо его понимаю. Сама бы от удивления засвистела, только сразу не сообразила. Наш Лев работал там! Это одна причина свиста. А другая – новенькая. Никто не думал, что она такая. Дерзкая, что ли. Катерина. Лев молчит, все молчат, тишина. Слышно, как Губанов набирает что-то на экране телефона – он никогда звук не отключает. Понятно, ищет уже новенькую в интернете. Лев говорит:

– Я по семейным обстоятельствам.

– Я тоже.

Помолчали опять. Потом историк опомнился:

– А классный руководитель? Кто?

– Леди Ди.

– О! Дина Валерьевна? Хорошая!

– Ну да. Нормальная.

Лев смотрит на новенькую, Лёвушка наш, смотрит, улыбается и вдруг начинает быстро трындеть с Катериной. Про эту самую Леди Ди, да в каком кабинете она работает, да заменили или нет диваны в холле, да былали новенькая в здании младшей школы после ремонта. И всё такое. Диваны у них, гляди. В холле.

Дизель поднял руку.

– Что? – спрашивает Лев.

– Я извиняюсь, можно нам выйти?

– Куда? В туалет? Иди, конечно.

– Нет, совсем. Мы тут, кажется, не нужны. А я бы по физре домашку доделал. Нам отжимание задали, боюсь помешать. Вам всё равно, а мне приятно.

Такой он, Дизель, как скажет.

– Так, – говорит Лев, – так. Ты прав, конечно. Продолжаем урок. А вы идите на место. Поздравляю вас с нами, а нас с вами!

– О! Неужели из самой лингвогимназии? Вот счастье-то! – сказал Дизель. – Нет, в самом деле удивительно.

– Бородулин! – говорит Лев.

– А?

– Урок. Откройте учебники.

А Дизель не думает молчать:

– Оукей! – и громко выкладывает из сумки учебник, тетрадь, ручку. Потом как будто вытирает рукавом пот со лба, такой делает вид. Новенькая улыбается учителю, потом всему классу. Говорит:

– Надеюсь, мы друг другу понравимся.

И садится на своё место. Урок начинается, надо же.

Странно, я совсем не помню, что мы в тот день проходили. Всегда уроки истории самые интересные, а тут был обычный. Как какая-нибудь физика. Лев говорил не так, серо, что ли, тускло. А к перемене совсем сдулся, даже ничего не задал. Нашим легче, конечно.

На перемене к ней подошли одноклассники, к Катерине. Ирка, ясно, не стала утруждаться. Да ей Губач всё рассказал, он уже страницу новенькой почитал, фоточки поглядел. Зафрендил. Катерина Дудина, так она и записана.

– А почему не Екатерина? – спросила Дарико.

– Так привыкла, – сказала новенькая, – с детства.

Не понравилась она мне, пожалуй. Спина прямая, как будто не гнётся. Волосы белые, таких не бывает. Не блондинка, ещё бледнее. Фамилия на мою похожа. Надо же так.

А может, и понравилась. Опять же фамилия почти как у меня.

Ну, так.

Не хватает черепахи

Я говорю Дизелю:

– Привет, Федосья!

Ему не нравится это имя, но от меня он терпит.

– Чего, – спрашивает, – как сама?

– Нормально. Читаю вот твой комментарий.

Это он оставил под рисунком Катерины, новенькой. Конечно, как только она пришла, все кинулись смотреть её страницу в интернете, и я тоже, и Дизель вот. У неё не было этих дурацких котиков, единорогов и кто там ещё бывает. И цитат тоже не было будто бы умных, а на самом деле каких-то… Я не знаю даже, как назвать. Не люблю я их, словом. Зато были какие-то короткие записи, видно, что не списано. И рисунки. Сама, похоже, рисовала. Мне один понравился очень, последний, она его вчера только поставила. Вот странно: человек живёт себе и живёт, ставит, как всегда, как раньше, на свою страницу рисунки, а утром встаёт и идёт в другую школу. А тут – рисунки, будто ничего не изменилось. Ничего такие, только люди там как будто не совсем настоящие. То ли голова у них слишком маленькая, то ли ноги длинноваты. На этом рисунке, который мне понравился, город и дождь. И девушка в синем платье идёт под дождём. Без зонта, просто идёт. Очень высокие дома. Есть в этом какая-то тоска, что ли, но не смертельная, а та, что проходит, когда после раскопа возвращаешься домой, а там горит свет, есть горячий чай. Ну, такая.

Мне хотелось написать комментарий под этим рисунком. Ну, например: не хватает черепахи. Катерина, конечно, обомлеет, а потом спросит: почему черепахи? А я откуда знаю, почему именно черепахи? Интересно было бы тут её увидеть, правда. Синее платье, девушка, высокие дома, дождь. И черепаха. Маленькая, такие в детских садах, бывает, живут. У нас жила в группе, Карабас. Еле удержалась, чтобы не написать про черепаху. Через час где-то снова открыла рисунок, а под ним Дизель написал: «Котика не хватает!» Черепаха, котик – опять у нас с ним мысли совпали. Я уже ничему не удивляюсь. Даже вот совсем не странно будет, если он мне сейчас позвонит.

И он позвонил. И тут я ему сказала, что сама хотела написать комментарий, только не про котика, а про черепаху.

– Почему про черепаху? – спрашивает Дизель.

– Не знаю, почему нет?

– А. Ну да.

И замолчал. То ли забыл разговаривать, толи думает.

– Федь, – говорю, – чего звонишь-то?

– А, да, – он отвечает. – Завтра чего делаешь?

– Учусь.

– Да это понятно. А потом?

– Потом. Потом у Льва посидим. Перед сборищем, массовым. И это, гусятника ещё не было, тоже об этом подумаем. Может, там и отметим, на сборище. Придёшь?

– Да ну. А кто ещё будет?

– Ну… Наши. Приходи, ты же тоже ездил.

– Не. Я не могу. Потом на гусятник приползу. Ладно, что ли. Поке.

И повесил трубку. Вот человек. Я посидела, открыла страницу Катерины и написала под тем рисунком: «Черепахи!» Федос тут же ответил: «При чём тут черепаха? Коты спасут вселенную!» Вот замахнулся. И мы начали переписываться, перебрасываться комментариями. Так подумать – ничего особенного, но нам смешно. Я пишу про чёрные дыры, а Дизель отвечает, что две приличные дыры можно победить сотней черепах.

А я ему – про котов, которых надо разогнать в адронном коллайдере, выпустить на улицу и посмотреть, что будет. Всякий бред, короче говоря, мы строчили. До вечера. Вечером пришла Катерина и написала: «Э-э-э. WTF?» Сразу видно человека из лингвогимназии. Больше никто ничего, замолчали. Думаю, ещё никогда у неё на странице не было такой переписки. Я посмотрела – вообще почти нет комментариев.

А я так развеселилась, что не смогла остановиться, придумала ещё немного про черепах. Ну, так. Но записала уже у себя, конечно, на своей стене.

ЧЕРЕПАХИ

При написании этого рассказа ни одна черепаха не пострадала. Говорю это для того, чтобы засвидетельствовать, что ни одна черепаха действительно не пострадала. По крайней мере ни одна из ближайших ко мне черепах. Что было с другими черепахами – бог весть. Думаю, что они тоже не пострадали. Довольно трудно, вообще говоря, представить страдающую черепаху. Мне ни разу не доводилось видеть такую.

Нежные почки

Наверное, какие-то бури в космосе происходят. Не может же человеку вдруг ни с того ни с сего опостылеть абсолютно всё. На физру было неохота идти, я думала свалить, но меня заметила завуч, Эм-Си. Посмотрела своим фирменным взглядом на часы.

Ну да, да, начался урок. Не спорю. Пришлось поворачивать обратно. Всё равно у выхода охранник остановил бы. Сегодня Серёга, у него фиг просочишься. В раздевалку я зашла, когда все давно утопали в зал. Почти все, только Катерина ещё осталась. Неожиданно. Я дверь открыла, а она сразу спряталась за футболкой своей. Очень её понимаю, я тоже не люблю, если меня кто-то видит, когда я переодеваюсь. Поэтому я до последнего жду, пока все уйдут. И всегда опаздываю на физру и на урок после неё. Каждый раз. Получается, я теперь не одна буду.

И правда, после урока она последней переодевалась.

– Гос-споди! – сказала на это Ирка. – Было бы на что глядеть! Ни рожи ни кожи.

– Нет, ну на любителя, – Дарико ответила. – Может, кто любит таких… ровных. И белобрысых.

Это они разговаривали уже когда из раздевалки вышли, нарочно так громко. Катерина услышала, покраснела. Боги мои, когда всё это кончится, школа, физра, трёп этот дурацкий. Скорее бы, что ли, каникулы. Или по крайней мере Львиный факультатив, «Юный археолог». Надо же такое название придумать. Хорошо, не «Юный копатель истории» или там «Юный любитель старины». Тут явно постаралась дорогая Маргарита Сергеевна, не зря же её называют Эм-Си. Ну, такой себе Эм-Си.

Явно что-то не так, даже на факультатив сегодня не особо хотелось. Все вокруг Льва собрались и обсуждают, что на слёт взять, какой там номер представить. А я села подальше и сижу. Он обиделся, кажется. Ни разу ко мне не подошёл. Нормальный человек, нет – на ребёнка обижаться? Ну ладно, на подростка, но всё равно. А я, между прочим, ради него скетчбук купила, буду учиться рисовать. Чтобы потом в раскопе всё фиксировать. Всё по правилам.

Вообще-то наши сборища сложно назвать факультативом. Мы там над чем-нибудь постоянно хохочем, слушаем байки историка. Он рассказывает о своих экспедициях, вспоминает наши приколы. Честно говоря, в его пересказе это иногда выходит смешнее и интереснее, чем было на самом деле. Мы так и называем эти рассказы – Львиные сказки. Так бы и слушала.

Сегодня собирали вещи, завтра утром поедем на областной слёт таких же археологических кружков. Называется он – сюрприз! – «Юный археолог». Оригинально. В области, наверно, тысяча археологических кружков, и все они называются одинаково. Не буду повторять в третий раз.

Парни все куда-то после уроков сдулись, так что нам самим приходилось таскать из подвала лопаты, вёдра, котлы. На себе. Почему так? Но я не успела подумать над этим поглубже, пострадать как следует. Дизель взял у меня из рук лопату, а у Дарико – ведро с посудой и потащил наверх. Гляди-ка, пришёл!

Оказалось, что не один, с ним вместе Катерина. И Лев уже вокруг неё прыгает, рассказывает про факультатив, раскопки, завтрашний слёт.

– А вы, – говорит, – поедете? Приглашаю! Ребята, вы же не против?

– Нет, – отвечает за всех Дизель, – не против. Погнали!

– Я бы с радостью, – говорит Катерина, – но уроки. Завтра пятница.

– Я в список тебя внесу, – Лев наконец-то переходит на «ты», – а дома отпустят?

– Да, конечно. Благодарю!

– Дизель, э-э-э, Федь! Расскажешь Кате, что взять с собой?

– Ну, – отвечает Дизель. А новенькая говорит:

– Только Катерине.

– Чего? – не понял Лев.

– Катерине, не Кате.

– A-а. Да-да. Федя, расскажи Катерине всё. Проинструктируй. Особенно про почки. Что надо беречь! – он постучал указательным пальцем по виску и ушёл в подвал.

Это какой-то бзику нашего Льва, идея фикс. Он каждый раз нам напоминает про наши почки. Если увидит кого на земле без сидушки, кричит:

– Встань! Скорее! Почки свои нежные застудишь! Вставай!

Всё хорошо в нашем учителе, и маленький рост, и большая лысина, только не эти крики о нежных почках. Приходится вставать. Когда кто-то легко оделся, тоже кричит. И когда обувь промокнет. И лужи когда видит, твердит, чтобы обходили. Боги мои, за что это? Его послушать, так почки можно застудить даже стоя в тёплой воде дома под душем. Дома, не в палатке.

Федос и рассказал ей о том, что у Льва такие гнетущие мысли о здоровье. А совсем не про то, что надо почки беречь. Это и так понятно. Правильно, я считаю, пусть побережёт нашего учителя, как мы все его бережём. Его нервные нервы. Ну и я помогла, присоединилась, рассказала ещё про то, что если Лев внезапно заснёт посреди разговора, то это не страшно. Не стоит к этому серьёзно относиться, его всегда на природе вырубает. Такой организм. Обычно он минут через десять просыпается – и снова участвует в жизни! А Федька рассказал, как Лев может затопать – это если что-то интересное в раскопе виднеется, но пока ещё из земли не достать. Он выскакивает мухой наверх и там ногами топает. Топает, свистит и кричит: «Е-е-е!» Потому что в раскопе не больно-то разбежишься и вообще нельзя. Дизель рассказывал, мы слушали, а потом оказалось, что мы вышли из школы и все вместе идём. Причём не к дому, а куда-то в сторону ипподрома.

– Погодите! – сказал Федька. – Зачем мы здесь?

– Это мы меня провожали, – Катерина говорит, – вот тут мой дом, – и показывает на двухэтажный блочный барак. Старый, его после войны построили.

– Ого, а я думала, там только бездомные живут, алкаши всякие.

– Ну, мы тоже тут пока. До завтра!

И ушла в подъезд. Набрала код на домофоне. Просто ушла.

– Жаль, – сказал Федька, – я только хотел спросить, что она думает о черепашестве.

– Спроси у меня.

– А, да это я и так представить могу.

ЧЕРЕПАШЕСТВО

Что мы знаем о черепашестве? Как можно судить о нём? Только очень отважный человек осмелится сделать вывод обо всех черепахах, видя перед собой только одну из них. Да хоть бы даже и двух!

Совсем другое дело – человек. Как часто встречаем мы в книгах или так, в интернете, рассуждения обо всём человечестве, основанные на наблюдениях за одним или несколькими (до пяти максимум) людьми. Как распространены такие, например, сетования: ах, если б тот человек поступил иначе (если бы был жив, убит, здоров, сыт, весел), как потекла бы далее жизнь человеческая!..

Кто встречал такие же рассуждения о черепахах? Да никто.