Текст книги "С.С.С.М."

2

– Раз Мотор Петрович обещает, что исправится, – сказал Спартак Маратыч, – переходим к следующему пункту заседания. Более приятному.

Серьезный, строгий, образованный, идейный, с серыми глазами, иногда похожими на два красноармейских штыка, этот человек заслуживал того, чтобы в тридцать с небольшим его называли по имени-отчеству. Два месяца назад Спартак-Маратыча избрали председателем завкома. Он тут же взялся за работу: проводил беседы с отстающими, добился повышения культуры пролетариев, построил эффективную работу по поддержке чистоты цехов и складов. Заседание новый председатель вел отлично – четко, без излишней болтовни, по-деловому. Слушать Спартака было приятно.

То, о чем сегодня будут говорить, Краслен уже примерно представлял. Вопрос с конца апреля обсуждали в комнатах жилого комбината, в цехе и в столовой.

– Речь о выполнении пятилетки, – объявил Спартак Маратыч. – Все мы знаем, что партия поставила задачу уложиться за три года. Наш завод имеет все возможности выполнить это важное задание: нет у нас ни пьяниц, ни прогульщиков, работаем сознательно, почти все выполняем больше ста процентов плана в день. Что же? Нужно только продолжать трудиться дальше? А? Работать как работали?

Молчание.

– А может быть, теперь, когда мы знаем, что вполне могли бы несколько повысить темпы производства, оставаться в рамках прежних нормативов, почивать на лаврах было бы ошибкой?

– Преступлением! – выкрикнул Люсек.

– Предлагаю, – объявил Спартак Маратыч, – встречный план! Пятилетка за два с половиной года! У кого какое мнение на этот счет, товарищи?

Рабочие смущенно посмотрели друг на друга. Поднялась рука Никифорова.

– Что ж, оно неплохо, – начал он. – Вот помнится, на стройке Красногэса… Впрочем, нет, по-моему, на Кубической централи… Словом, там ребята выполнили план на триста три процента. В годы первой пятилетки. Им тогда труднее было. Если вот Мотор еще подтянется, да Дизель Николаевич прибавит пять процентов, да Прогрессова возьмется посерьезнее, так, думаю, потянем. Я б попробовал. Хотя без обещаний… Чтоб не опозориться… Оно ведь как: не говори «гоп»…

– Ладно вам, папаша! Это старая пословица! – воскликнул Революций. – Я за встречный план! Вообще, по-моему, мы тут обленились за последнее время. Сто процентов выдаем – и ладно, и довольны! Что это такое?!

Встал Краслен:

– А что, по-моему, дело! Прав Спартак Маратыч! Вот Никифоров сказал, что, мол, не нужен встречный план, пускай без обязательств. А по-моему, очень нужен! Он нас подстегнет! Работать лучше станем, если будем знать, что обещали!

Еще несколько рабочих выступили в пользу пятилетки за два года. Кое-кто поддерживал Никифорова, прочие считали, что вернее взять побольше обязательств, чтоб лишить себя возможности не выполнить их. Только Электриса Никаноровна, столовщица, сказала:

– Раз правительство решило за три года, так и надо. Нечего выдумывать. Все сделаете за два, а потом что? Будете бездельничать?

Все над ней, конечно, посмеялись: толстая нарпитовка не шибко разбиралась в производстве и, хотя была хорошей коммунисткой, не могла понять, что инициатива пролетария – важнейший элемент народного хозяйства.

– Значит, голосуем? – предложил Спартак Маратыч.

Тут раскрылась дверь и на пороге появился сборщик Аверьянов.

– Ишь, не запылился! – фыркнул кто-то из рабочих.

– Сильно извиняюсь, – бросил сборщик, но в его так называемом извинении сквозили нотки наглости.

Начальник хмуро посмотрел на Аверьянова, самодовольно усевшегося нога на ногу в первом ряду:

– Ты совсем не уважаешь коллектива, Степан.

– Да? Это почему же?

Пролетарии зашушукались.

– Сам знаешь почему. Ты мне тут не паясничай! Смотрите-ка, нашелся, независимый какой! – вспылил Маратыч. – Может, ты при старом председателе себе так позволял на полчаса опаздывать! Но с этим я покончу!

– Ты, гляжу, себя одного уже за весь коллектив почитаешь, – бросил Аверьянов. – Не тебе меня манерам учить! Зарываешься, Маратыч…

– Я-то зарываюсь?!. Это, знаешь, ты, товарищ, зарываешься! Считаешь, что другие дожидаться тебя будут?

– Я в цеху работал. Надо было дело кончить, прежде чем сюда идти. Работа-то важнее разговоров. Или ты так не считаешь?

«Что он мелет, этот Аверьянов? – думал про себя Краслен. – Чего он добивается? Странный, подозрительный экземпляр. Я-то думал, таких больше нет в наше время».

Аверьянов на завод пришел недавно. В коллектив он как-то сразу не вписался. В этом человеке каждая черта была нелепой, нетипичной, удивительной: и брови, черные как смоль, при светлых, почти белых волосах, и безыдейное имя – Степан Аверьянов, и все его манеры, поведение. Сборщик вечно был не в духе. В директивах руководства он все время находил какую-нибудь мелочь, самую последнюю детальку, которая ему не нравилась: ходил, ругал, ворчал, хотя, конечно, в пользу буржуазного порядка не высказывался. Очень любил выделиться. Если все шли есть, он шел работать, если все работали – бурчал, что должен пообедать. Так же и сегодня: рассуждения о некоем срочном деле, не дающем вовремя явиться на собрание, были попросту нелепы. Ведь собрание было плановым, проводилось после окончания всех смен и являлось неотъемлемой частью важного процесса управления предприятием.

«Удивительно! – продолжал рассуждать Краслен. – Такое ощущение, что мы перенеслись в первую пятилетку, когда на заводах еще водились вредители в вражеские агенты!»

– Ты вот что, Аверьянов… – начал председатель.

Грохот взрыва прервал его речь. Дверь столовой клуба с шумом распахнулась, где-то рядом загремели бьющиеся чашки и тарелки, окна треснули.

– Ой, мамочки! – завизжала Электриса Никаноровна и шлепнулась без чувств.

Какая-то закройщица метнулась к ней. Остальные пролетарии бросились к дверям.

– В нас бомбу с самолета кто-то кинул!

– Капитал! Ангеликанцы!

– Саботажники! Вредители!

– Без паники! Без паники! – кричал Спартак Маратыч. – Покидаем помещение организованно!

Через пять минут Краслен вместе с толпой был в сборочном цеху. В помещении, где он прежде находился, теперь валялись искореженные части механизмов, жалкие остатки от конвейера, дымящиеся стропы. Все это ужасно походило на картины из фойе, на фантазии художников, искавших Самой Сути через разрушение видимых вещей. Воняло гарью. Пролетарии, забившие собой все помещение, волновались, охали и ахали, шептали: «Что ж теперь-то? Кто ж это так, а? А как же с планом?» Появился директор Непейко, на лице которого все прочли испуг и замешательство.

– А ну-ка, разойдись! – велел Спартак Маратыч.

Пролетарии расступились, дав ему пройти в то место, где в полу зияла дыра.

– Ни к чему не прикасаться! – энергично потребовал завкомовский начальник.

Он провел осмотр места преступления. Потом велел всем выйти и остался в помещении с директором Непейко.

По прошествии еще минут пятнадцати рабочие опять пришли в столовую, расселись и Маратыч объявил:

– Товарищи рабочие! Взгляните друг на друга. Кто сейчас отсутствует? Кто не был на собрании? Мне нужно записать их имена.

Тут Краслен впервые в жизни ощутил противное волнение, похожее на страх. Об этом чувстве он, счастливый, честный житель справедлмвой страны, доселе знал лишь из художественной литературы.

Ходить на заседания завкома было, в общем, обязательно, но санкций к тем, кто прогулял, не применяли и никак не контролировали посещаемость. Те, кто не пришел, лишали себя голоса и власти в управлении заводом – хуже было только им самим. Случаев, чтоб кворум не собрался, не бывало. Процедура выявления прогульщиков на памяти Краслена тоже была первой. Ведь на тех, кто не присутствовал на собрании, подозрение падало в первую очередь…

– Я знаю, кого не было! – воскликнули из зала. – Не было Пятналера Безбоженко!

– А что сразу Пятналер?! – возмутились двое старших братьев этого товарища. – Рехнулись?! Он, по-вашему, преступник?! Вон, на Аверьянова взгляните! Если кто из наших, так уж точно…

– Тихо-тихо! – оборвал Спартак Маратыч. – Никого не обвиняем, но запишем. Следствие решит.

Три брата – Пялер, Делер и Пятналер, названные каждый в честь очередного юбилея Революции, Краслену были хорошо знакомы: он вместе с ними жил в одной комнате. Братья всегда держались вместе и ужасно походили друг на друга, несмотря на разный возраст: большерукие, мясистые, немного неуклюжие, грубоватые, но честные и работящие, каких еще поискать.

– Клароза Чугунова не явилась!

«Нет, эта не могла!» – решил Краслен. Некрасивую, маленькую, плоскогрудую Чугунову знал и уважал весь завод. В честь очередной годовщины принятия плана электрификации всей страны она пообещала делать 220% плана ежедневно – и твердо держала свое слово. Клароза была рекордсменкой по количеству прыжков с парашютом, чемпионкой по скоростному надеванию противогаза, победительницей конкурса чтецов и постоянной участницей майских парадов на площади Индустрии. Собирать подарки для обездоленных детей Эскериды – Клароза, подписывать на постройку гигантской авиаматки – тоже Клароза, организовывать юнкомовскую самодеятельность – снова она, проводить воспитательную работу с отстающими, прорабатывать уклон, пропесочивать хулиганов – и тут Чугунова в первых рядах. А как ласково, как заинтересованно она обычно смотрит на Краслена! Нет, Клароза не вредительница, быть того не может!

Кто же? Краслен огляделся. Мерзкое, трусливое чувство снова заворочалось в животе.

– Кто еще отсутствует? – спросил Спартак Маратович.

Все в зале замолчали. Встал Кирпичников:

– Бензины еще нету…

Общий вздох.

– …Но только вы не думайте! Уж в ней-то я уверен, как в себе! Говорю вам, чтоб потом такого не было: «смолчал, мол, укрывает»… Мы с Бензиной честные!

– А где она?

– Скажи нам!

– В парикмахерской…

Кирпичников сам отправил девушку перекраситься в естественный цвет. Вчера на каруселях он с трудом втолковал Бензине, что любит ее и без издевательств над шевелюрой. Никто не запрещал красностранским женщинам быть красивыми, никто не отрицах их естественного стремления нравиться… Но реакция коллектива все равно получилась неприятной:

– Свистулька!

– Вертихвостка!

– Что, она там поселилась? Ведь вчера уже была! Я все заметила!

– Смотри, Краслен! Глядишь, ни с теми свяжется…

– Товарищи, спокойно! – объявил Спартак Маратыч. – Воздержитесь от подобных обвинений! Следствие решит!

– Вот именно! – вскричал Краслен взволнованно. – Чего у Аверьянова не спросите, где был?! А?! Тоже мне работничек!

Надутый Аверьянов бросил на Краслена взгляд, исполненный презрения, но смолчал. На лицах товарищей он и без того читал мрачное подозрение на свой счет.

– Кто бы ни был тем вредителем, – сказал Спартак Маратыч, – его цель ясна и очевидна. Он хотел не дать нам сделать пятилетку в нужный срок, сорвать ударный план. Мне кажется, товарищи, что нужно показать этому гаду, сателлиту капитала, всю решимость, всю сплоченность нашего коллектива! Предлагаю мобилизоваться и принять наш встречный план! Пятилетку в тридцать месяцев! Покажем злопыхателям, на что мы способны!

– Верно!

– Ве-е-еррно!

– Значит, голосуем. Так, кто за?

Единогласно.

3

– Ребят, а где стаканы? – спросил Делер, появившись на пороге комнаты с алюминиевым чайником.

Держать в жилых помещениях кипятильники и примусы не разрешалось техникой безопасности, так что любители гонять чаи на сон грядущий ходили вниз, на кухню.

– Все в столовую забрали. На помывку, – ответил Краслен.

– Ага, – сказал Пятналер. – Отчитали нас за некультурность. Выговор грозили даже сделать, если сами впредь сдавать не будем.

– Мать честная… – буркнул Делер.

Поставил чайник на подоконник, поскольку стол был занят, и пошел искать стаканы.

В холостяцком блоке комбината все было очень прогрессивно и культурно: чистое постельное белье, кровати с тюфяками, шторы на окошках (только что из прачечной!), большой красивый шкап, стол, стулья, радиотарелка в жилых комнатах. Никаких тебе клопов, ни тараканов, ни матрасов из соломы, ни рогож. Удобства – душевая и уборная – на каждом этаже. Конечно, электрические лампочки. Короче говоря, живи и радуйся, не то что в грязных избах при лучине в капиталистическое время.

Койки были трехэтажные, и в комнатах обычно жили шестеро. Краслен дружил с соседями: помимо троих братьев, в комнате с ним вместе обитали токарь Новомир и поэт с двойной фамилией Шариков-Подшипников. Он тоже трудился на заводе: выделывал стихи о глодающих сталь станках, крикливом гомоне болванок и других прогрессивных явлениях. В то время как на капиталистических предприятиях только-только стали появляться столовые для рабочих, Краснострания уже обеспечила трудящихся пищей не только для тела, но и для того, что при старом режиме именовалось «душой»: ни один завод не обходился без штатных поэтов, художников, артистов, чтецов. Свою работу деятели пролетарского искусства называли «творьбой» – смесью борьбы и творчества.

В этот вечер Краслен отдыхал, расположившись на лежанке, почитывая самоучитель эскеридского языка и вполуха слушая беседу Пялера с Пятналером, листавших «Пролетарскую звезду». Сбоку от них за столом пристроился тихоня Новомир. Нацепив круглые очочки, он, как обычно, что-то усиленно чертил: видимо, продолжал работать над своей мечтой – изобретением особого станка, который будет выдавать деталей вдвое больше против современного.

– «…Правобуржуазная „Эксцельсиор“ отмечает, что агрессивные проекты Бриоло встретят несомненное сопротивление со стороны Ангелики, – читал вслух Пялер. – Орган шарматийских националистов „Вандреди“ заявляет, что пора подойти критически к антикрасностранской пропаганде, которая ведется при помощи креста и хоругвей, так как заинтересованные стороны используют ее для своих внешнеполитических и хозяйственных расчетов».

– Ну то-то же! Доперли, наконец! – сказал Пятналер.

– Все равно попы с капиталистами добьются своего, – ответил Новомир. – Рассорят нас с Шарматией, порвут дипотношения.

– Не порвут! Ведь там социалисты в министерстве, а им выгодно друзьями Краснострании казаться, чтоб рабочим пыль в глаза пускать!.. Ну ладно, читай дальше.

– «Ангеликанские империалисты – организаторы кровавой бойни в Чунчаньване…»

– Тоже неудивительно…

– «Манянская печать, в частности манянские телеграфные агентства, пытаются оправдать неслыханное вмешательство ангеликанских властей Южной Цай во внутренние дела Маняня (при помощи ангеликанских властей удалось ликвидировать рабочую власть в Чунчаньване). С этой целью манянские агентства распускают слухи, будто во главе движения были красностранцы…»

Вошел Делер со стаканами. Налил себе чайку, добавил кубик сахару, пристроился за столом, под лампой со светло-зеленым абажуром, и стал слушать, медленно помешивая ложечкой в стакане.

– «Брюннский канцлер Отто Шпицрутен снова давит на рейхстаг, требуя увеличить военный бюджет на следующие три года. Похоже, его лживым уверениям в том, что это продиктовано исключительно нуждами обороны, не верит ни один депутат».

– А хотите анекдот? – вставил Пятналер. – Крановщица рассказала. Значит, этот брюннский их начальник говорит: «Брюнецию и Ангелику, к сожалению, все еще разделяет море. Но мы предпримем все усилия для того, чтобы заполнить это пространство броненосцами!» Ха-ха!

Соседи засмеялись – все, кроме Новомира.

– Ну, а что, – сказал он тихо, оторвавшись от проектов. – И заполнят. Туго нам тогда придется.

– Глупости! У нас же электрические волны. Вот направим им заряд – в момент уймутся!

– А я думаю, что раньше они сцепятся друг с другом. Доделить то, что не доделили в Империалистическую. Грянет мировая революция…

– Ну как же! Нас еще на свете не было, когда всем обещали – вот-вот грянет. И что дальше? Сколько лет уж…

– Грянет, куда денется!..

– А правда, председатель Рабинтерна выступает за союз с социалистами?

– Брехня…

– Давай читай, что дальше.

– А про Эскериду в этот раз там ничего не написано? – осведомился Кирпичников.

Жаркая, далекая и глубоко отсталая страна Эскерида в течение последнего года являлась объектом самого пристального внимания мирового пролетариата. После свержения народом малохольного короля Чучо XXIII в ней разгорелась гражданская война. На одной стороне стояли рабочие, коммунисты, республиканцы, на другой – силы мракобесия и реакции во главе с профашистскими элементами. Именно оттуда, от эскеров, ждали искры для мирового пожара. Именно туда рвались все борцы за свободу из разных стран. После того как в газетах написали о разбомбленном фашистами автобусе с эскерскими детишками, Кирпичников взялся за изучение языка особенно тщательно. Бросить родной завод, сорвать все производственные планы ради подвигов в Эскериде было бы, конечно, безответственно… И все же Краслен втайне надеялся, что однажды и он исполнит свой интернациональный долг.

– Про эскеров сегодня не пишут.

– Должно быть, все плохо, – сказал Новомир. – Наши отступают. Сколько месяцев они уже не одерживали побед?..

– Хватит ныть! – рявкнул Пялер. – Смотрите, забавная новость. «Глава ангеликанского правительства накануне принял у себя владельца десяти фабрик эскимо Рональда Памперса. Тема беседы не разглашается. Буржуазной печати запрещено затрагивать этот вопрос. Остается лишь теряться в догадках, чем мог заинтересовать премьер-министра хозяин такого мирного производства…»

– Может, он праздник решил своим деткам устроить? – хихикнул Пятналер.

– Бомбу ледяную изготавливают, – мрачно констатировал Новомир.

– Какую еще бомбу?! Что за паникерские разговоры?! Да и вообще, парни… Надоело слушать про заграничное! Читай, что в Краснострании творится.

Пялер развернул газетный лист.

– «На полях Южной губернии развернулась борьба с опасным вредителем – марокканской кобылкой. На помощь хлеборобам пришли авангардовцы и молодежь из Облюбхима. По сельхозкоммунам юга пущен агитпоезд с агрономами и химиками».

– Здрасьте! – буркнул Новомир. – Сейчас еще и хлеб погибнет. Перед самым столкновением…

– Да не будет столкновения! – оборвал его Пятналер. – Читай дальше.

Новомир обиделся, замолк. Потом зачем-то скомкал свой чертеж: решил, наверное, выкинуть. Обычно эта участь постигала все его проекты. Передумал, вновь расправил, положил на стол перед собой и принялся чинить в него карандаши карманным ножиком. Пятналер вытащил из пачки папиросу, сунул ее в рот и начал мять губами: в жилых комнатах курение запрещалось, да и бросить он собирался уже давно. Краслен разглядывал картинки под названиями на эскеридском языке. У Делера закончился чай, и он отправился к подоконнику плеснуть кипяточку. Пялер читал дальше:

– «Результаты металлургических гигантов Зубовского округа за две первых пятидневки крайне неутешительны. Завод имени Разина снова сильно отстал по выплавке чугуна. Завод „Черный квадрат“ плетется в хвосте по всем показателям»… Головотяпы!

– Скоро так напишут и про нас, – сказал вдруг Делер.

– Ты давай не каркай! – оборвал его Краслен.

Пялер опустил газету:

– А ведь и правда могут написать. Ну, в самом деле! Сначала сборочный цех, теперь вот песок этот… Боюсь, товарищи. А завтра-то что будет? Вдруг с аэроплана обстреляют?! Зря мы взяли обязательство в два года пятилетку… Опозоримся… За три теперь не сделать…

На другой день после взрыва конвейера кто-то насыпал песку в токарные станки. Работа встала. Как, когда в цеха проник вредитель, кто он – эти темы обсуждали все рабочие, сначала на заводе, а затем в жилкомбинате. Контролеры с проходной давали слово, что чужих не пропускали – ни сегодня, ни вчера, ни днем, ни ночью. Значит, свой? Но кто это мог быть?!

Пятнадцать лет назад в С. С. С. М. упразднили органы милиции: с введением бесплатного питания исчезло воровство; другие преступления, более тяжкие, народ не совершал и до этого. Одни регулировщики – земные (на дорогах) и воздушные (на крышах) – в модной белой форме иногда напоминали, что когда-то в Краснострании были милиционеры. При честном руководстве, справедливом самоуправлении, общей образованности и массовой работе с молодежью предпосылки для преступности исчезли. Случаи халатности и мелких нарушений вроде хулиганства разбирали комитеты предприятий, и они же назначали наказание. Поэтому отлавливать вредителя работникам завода безмоторных авиаконструкций надо было собственными силами. Расследовать дело поручили, разумеется, Маратычу. В помощники назначили директора Непейко и Люська. Весь день они ходили по заводу и допрашивали каждого, но толку от допросов не было: ничего, что как-то разъясняло бы события, никто сказать не мог. На тех, кто вчера не был на собрании, смотрели подозрительно.

– Аверьянов. Это Аверьянов, – сказал Делер. – Я не сомневаюсь. Кто еще-то? Доказательств только нет. Пока. Но Маратыч их найдет. И арестует.

– Да, он подозрительный, – охотно согласился Пятналер. – А имя-то – Степан! Ну прямо прошлый век, седая древность! Ладно, понимаю, могут быть отсталые родители… Так что бы не сменить-то? Нет, ведь ходит и доволен. Скользкий тип. Заметьте – сборщик! В родном цеху взрывать – оно удобней!

– Он, конечно, – буркнул Пялер. – Только как теперь работать? Что со сборкой? Станки не наладить… Боюсь, план провалим!

– Хватит охать, это не проблема! Час себе накинем сверхурочно – не по пять часов работать будем, а по шесть в день. Или, там, по семь. Не страшно. Сборщикам поможем. Без конвейера, конечно, неудобно, но что делать! Справимся вручную.

– Правильно, Краслен! Быстрее б только этого Иуду Аверьянова поймать да обезвредить.

– А вы вот что: притворяйтесь, будто верите ему. Пускай он себя выдаст новым преступлением – за руку поймаем! Жаль, конечно, что опять нам что-нибудь испортит… Но что делать!..

– Да не он это. Не он. Не Аверьянов, – заявил вдруг Новомир.

– А кто, по-твоему? – с недоверием спросил у него старший из трех братьев.

– Я не знаю. Но не Аверьянов. Ведь вредители, они должны скрываться, маскировку применять, а этот больно наглый!

– Может, и не он, – сказал Краслен.

– Нет, он! – вскричал Пятналер.

Изо рта его упала папироса, вся разжеванная.

– Следствие решит… – парировал Кирпичников. – У нас по Конституции никто не может быть виновным, покуда не доказали. А ты его уже и расстрелять готов, приятель! Даже подозрительно…

– Ах вот что! Ты меня подозреваешь?!

– Я-то, может быть, и нет. Но где ты был вчера вместо собрания, товарищи не знают. Где, скажи-ка!

– Где! Не ваше дело, черт возьми! Ты лучше бы, Кирпичников, пригляделся к своей девке! – возмутился Пятналер.

Он вскочил со стула и собрался подойти к Краслену, чтобы решить дело кулаками, но был схвачен за руки братьями.

– Ты Бензину оскорблять мою не смей, слышь? Ясно? – Краслен поднялся с кровати. – Я всем прямо на собрании объявил, что в ней уверен. А вот братья твои что-то промолчали про тебя… Наверно, если б кто-то честный не сказал, то так бы и молчали перед всеми о твоем, дружок, отсутствии?

– Язык попридержи!

– Ты, слышь, Краслен… Ты бочку не кати на нас… Сумеем друг за друга постоять-то!

– Если бы я не был коммунистом, я б тебе, Кирпичников, морду набил!

– Парни, вы чего? Не ссорьтесь лучше, – попросил соседей Новомир.

– Молчи, сопля!

– Кликуша! Паникер!

– Какой я паникер вам, что болтаете?!

– Ну а кто, по-твоему, вредитель? Кто? Давай, скажи, защитник Аверьянова!

– Совсем с ума сошли… Какой я защитник… Просто сказал, что…

Дверь открылась.

– Гутен так! – сказал красивым басом Шариков-Подшипников.

Появление поэта разрядило обстановку. Он скинул кожанку, берет метнул на вешалку, конечно, не попал, довольно улыбнулся, плюхнулся на стул и стал снимать ботинки. Огляделся.

– Вы тут, часом, не ругаетесь?

– Маленько дискутируем, – ответил примирительно Краслен.

Поэта все соседи очень уважали, и ругаться при нем было как-то некультурно. Делер и Пятналер застучали маленькими ложечками в чайных стаканах. Краслен опять занялся изучением четвертого по счету иностранного. Новомир полез в сундук и зашуршал там номерами «Техники и жизни». Пялер после долгого молчания сообщил:

– А ну-ка, братцы, почитаем объявления! Ох, как я люблю их…

И принялся декламировать:

– «Федосеевский стройкомбинаттрест срочно приглашает мастера по производству марсельской черепицы»… «21 мая в ДК Бывших политкаторжан и ссыльнопоселенцев состоится вечер встречи ветеранов общества „Долой стыд“»… «В отъезд на полуостров Дальномерзлый приглашаются: инженер-угольщик и инженер-нефтяник»… «Бумтресту нужны паровые машины в 700 лошадей»… «Новая комедия в „Геракле“ – „Модный трактор“. Режиссер Бабусин-Минский. Картину иллюстрируют гармонисты». Слышишь, Делер? Гармонисты! Я бы поглядел такую фильму…

Когда улеглись, Краслен долго, до трех часов ночи, ворочался. Все думал о ссоре с соседями – это случилось впервые. Чертов вредитель! Он портит не только станки, но и дружбу.

Вновь и вновь Краслен пытался вычислить преступника. Перебирал в голове варианты, улики, кандидатуры, подозрительные моменты… И вдруг понял – вредитель с ним рядом. Вредитель под маской рабочего, честного парня (девчонки?) тут, близко, и скоро Краслену придется почувствовать боль оттого, что он так горько ошибся в мнимом товарище! Стало заранее больно. Немножечко страшно. Кирпичников вновь стал обдумывать, много ли шансов имели соседи, друзья и приятели, чтоб заложить злополучную бомбу. Примеривал платье шпиона на каждого. Думал о том, как же прав был Никифоров: время свершений, опасности, подвигов, битв не закончилось. Надо быть сильным и смелым. Не спать. Не зевать. Не давать себе слишком уж верить другим. Ведь пока коммунизм на Земле не построен, пока есть буржуи, министры, фашисты и прочая нечисть – нельзя расслабляться.