Текст книги "Стальные посевы. Потерянный двор"

Принцесса рвано выдохнула, сдержала слезы и посмотрела вдоль мраморных сводов.

– Я хочу для начала увидеться с леди-матерью. И помыться.

– У нас приказ…

– Я хочу помыться, – уже гневливее настояла она. – Дама свидетельница моим бедам, но я не хочу предстать перед двором в таком виде. – Она сделала шаг к солдату и, едва не плача, прошептала: – Меня саму от себя тошнит. Я прошу.

Судя по замешательству конвоиров, Ода поняла, что с ней говорит командир. Никто не посмел их перебивать и поторапливать. Стражник склонился ближе к лицу принцессы и в тон ей прошептал:

– Было бы тут перед кем срамиться… Теперь уж не перед кем. Ваше Высочество, идите смело, вам тут ровни не найдется, чтобы осудить.

Он попятился на два шага и, стараясь не смотреть, как Ода украдкой трет глаза, скомандовал:

– Дама направляется в уборные комнаты. – А потом он поймал за локоть проходившего мимо пажа и уже ему наказал: – Позови служанку с водой и полотенцами.

Ей было стыдно рыдать в общих туалетных комнатах, откуда вывели всех, кроме прислужницы, которая ее протирала влажными полотенцами. Ода выла и хлюпала носом, не в силах остановиться.

– Что вы, мадам, что вы? Не стоит… – утешала ее девушка, хотя и дело свое не бросала, а так же скребла шершавым льном по белой коже принцессы.

Услышав ее обращение на гормов манер, Ода остановилась и спросила:

– Ты из свиты леди Ивонны?

Теперь принцессе казалось странным, что она до побега не обращала внимания на лица людей вокруг – возможно, потому что без устали скрывала свое. В ответ девушка присела в поклоне и приложила палец к губам.

– Как она? – шепотом спросила Ода.

– Молится о вас каждый день…

Снаружи послышались какие‑то крики. Женский, но довольно странный голос звучал истерично, а его обладательница требовала у стражи пустить ее в уборные немедля. Она все никак не унималась, а нервы Оды за последние дни изрядно сдали. Принцесса натянула на мокрые плечи платье и подошла к выходу. Когда она откинула штору, приготовившись призвать скандальную даму к порядку, то даже опешила, не найдя ее взглядом.

– Я герцогиня! Фаворитка короля! А меня не пускают справить нужду из-за какой‑то замухрышки…

Растерянная Ода опустила глаза, чтобы увидеть, откуда доносился гнусавый голосок. Перед ней стояла карлица в придворном платье из красных и розовых парчовых тканей. Манжеты и ворот, которые принято в холодный сезон оторачивать мехом, пестрили перьями всех мастей. У Оды даже зарябило в глазах.

– Попридержите язык, герцогиня, – одернул ее командир конвоиров. – Перед вами принцесса.

Лицо карлицы вытянулось, а рот широко раскрылся в деланом изумлении. Она захлопала в ладоши, подпрыгнула в повороте и убежала прочь. Ода же моргнула несколько раз, решив, что ей карлица привиделась.

– Моя дама, больше времени нет, – извиняющимся тоном обратился к Оде командир. – Она понеслась докладывать королю. Вам нужно одеться.

Ода понимающе кивнула и поправила незашнурованное платье на плечах.

– Как вас зовут? – напоследок спросила принцесса, зная, что шанса узнать имя спасителя может не представиться.

– Паветт, моя дама, – неловко поклонился он.

– Благодарю вас, Паветт. За все и от всего сердца, – сказала Ода.

Когда они шли к тронному залу, сердце Оды стучало так, что она и не слышала переговоров вокруг, ничего и никого не замечала. И только у трона ее помутнение отступило. Дворец походил на площадную ярмарку, принцесса находила так мало знакомых лиц, но одно родное она нашла тотчас. Леди Ивонна стояла, сторонясь всех балаганщиков. ГиЙомма сидели на троне, а к плечу Ги ластилась та самая карлица. Завидев принцессу, король бросился навстречу, сбив с ног фаворитку, отчего та, ухнув, шлепнулась на пол, но тут же вскочила.

– Моя любимая сестра! – Он подлетел к Оде с распахнутыми объятьями, чуть не повалив и ее. – Я так скучал! Будь проклят презренный Ужасный Озанна, который посмел похитить тебя.

Пока губы Ги целовали щеки и лоб Оды, она осторожно выворачивалась и не сводила взора с матери. Та качала головой, так повелевая молчать и со всем соглашаться.

– Поздоровайся с сестрой, ты, невежа! – Ги шлепнул Йомму по лбу, отчего бубенцы на его колпаке печально звякнули.

– Здравствуй, Ода!

– Здравствуй, Йомма. Ваше Величество. – Она чинно присела в реверансе перед Ги, чтобы хоть этикет отстранил его руки и губы от ее тела.

– Как всегда, прелестна, как всегда, чутка. Милая Ода, милая, как тебя не хватало! Едва этот подлец взбунтовался, как все наши стервятники разлетелись по своим землям – клевать крестьянские печенки. Но я нашел новых друзей. – Ги обвел рукой двор, а потом бросился снова лобызать сестру, отчего Ода уже с напором оттолкнула брата. – Ты разве мне не рада? Не рада вернуться домой?

– Я после дороги, сир, прошу прощения. – Ода демонстративно отряхнула подол.

– Помилуй Дама! – воскликнул Ги. – Отчего на тебе платье послушницы? Неужто Ужасный попытался тебя упечь в монастырь?

– Нет, я сама, – отвечала Ода.

– Все беды позади, – заверил Ги и еще раз припал губами к ее щеке. – Проклятый изменник больше нам не помеха!

У Оды сперло дыхание, а ноги подкосились, она едва не упала, но Ги подхватил ее под локоть и повел к трону.

– О, милая, ты, видно, оголодала! Эй, ты, вина принцессе!

– Я не хочу…

Ги усадил ее на трон, и, только опустившись на подушку, Ода поняла, куда присела, и тут же подскочила, будто сиденье ошпарило ее.

– Что вы, сир? Мне не положено!

– Королеве можно, – усаживал ее обратно Ги.

– Как «королеве»? – Ода взглянула на мать.

Та беззвучно шептала извинения. Карлица гневно топнула ногой и размашистым, насколько возможно, шагом поспешила на выход. Балаганщики заулюлюкали ей вслед. Кто‑то даже запустил в фаворитку обувью. Не обращая внимания на бардак, Ги привалился бедром к подлокотнику трона и заговорщицки принялся объяснять.

– Мне, значится, припомнилось тут, как ты, моя милая, появилась на свет. Я лично был тому свидетелем. – Он приложил руку к груди. – Вот моя прекрасная мачеха не даст соврать! Вдовствующая королева, идите к нам! Вы подтвердите мои слова.

Ивонна приблизилась, как повелел король, и встала за Йоммой. Младший брат печально смотрел на всех окружающих, а когда Ивонна подошла к ступеням, протянул ей руку. Но Ги никого, кроме Оды, не замечал.

– Ты так тихонько вышла, что мы грешным делом решили, что уж мертва. А потом так робко заплакала. Я не мог оторвать от тебя глаз, так мне было интересно! А уж после, когда появился Озанна…

Он намеренно прервался, дожидаясь от Оды вопроса. Она послушно отдала желаемое:

– Простите, сир, но мне известно, что Озанна родился первым…

– Ха-ха, вот! – Он погрозил пальцем сначала принцессе, а потом ее матери. – Вот здесь и загвоздка. Отчего‑то ваша матушка не решилась признать ваше первенство. Таков был ваш подлог, моя дама? – Он, скалясь, обернулся к мачехе.

– Верно, сир. Я вновь прошу прощения.

– Врать королю – грешно, моя дама, – оценивающе протянул Ги. – Потянет на смертную казнь, но я милостив. Вот все здесь скажут, что я – великодушен! – В ответ пробежался одобрительный шум. – А потому мы никого не накажем: повитуха уж в земле, я узнавал, а казнить почтенную мачеху… Как бы я посмел тебя расстроить, милая сестра? – Он подхватил ее руку и поцеловал ладонь. – Но я к чему все это? Мы с тобою, Одушка, первенцы у наших матерей, а я еще и у отца. Нам на роду написано вместе править.

Ода хлопала глазами и опиралась о свободный подлокотник, потому что чувствовала неимоверную слабость.

– Но так не положено.

– Так я уже запросил разрешения. – Ги ткнул указательным пальцем вверх.

– Я не могу стать королевой Эскалота. Я обручена с Годелевом.

– Ох, эта провинция не много ли на себя берет? – Ги скривился. – Придаток за лесом, а гонору! А гонору‑то! Нет, никуда я тебя не отдам – ты здесь мне нужна. Мы получим разрешение на брак, и я…

– Как на брак? – переспросила Ода и, сама того не ожидая, обмякла на троне.

Она очнулась от того, что Ги тряс ее за плечо и легко хлестал пальцами по щекам.

– Тебе никак дурно с дороги? – участливо спрашивал он. – Ну, ты посиди тут. Я в целом все самое важное уж и рассказал.

Едва волоча ноги, Ода вышла под руку с матерью из тронного зала, а дальше Паветт уже довел их до башни, в которой дамам предстояло ожидать незавидной участи: сестра, что выйдет за безумного брата, и мать, которой предстоит такое кощунство благословить. Отоспавшись, Ода поведала о приключениях и горестях, выпавших им с Озанной.

– За малым не спаслась!.. – вздохнула Ивонна. – Мой бедный мальчик… Сердцем хочу верить, что он жив, но умом понимаю, что если он в лесу выжил, то попался.

– Он крепок, матушка. – Ода не сомневалась в брате. – А если бы попался, то Ги бы уже ликовал и всем хвастал. Да и зачем ему твое признание? Конечно, затем, чтобы подвинуть Озанну подальше от трона. Хотя все это неправильно. Озанна хоть первым, хоть вторым наследовал бы трон после ГиЙоммы. Сестра пропускает брата к престолу – ведь таков наш закон.

– Ты прости меня, птенчик! Прости, пожалуйста! Я так хотела порадовать Оттава. Здоровый принц, первенец…

– У отца уже был первенец, – поправила Ода. – Беда всей нашей семьи в том, что никто не хотел учитывать ГиЙомму. Даже отец, который шел на это из-за клятвы. Вот Ги и озлобился.

– Но Йомма‑то все понял, всех простил, – оправдывалась Ивонна.

– Да он замученный, матушка! Живет, как на дыбе. Вот вроде тоже принц, а при Ги рос, что мальчик для битья. Так он и теперь его истязает.

В их самобичевании и неведении тянулись дни. Однажды к ним ворвался Ги, которого увещевал Йомма, чтобы тот сгоряча не натворил бед. ГиЙомма метались по комнате, хромая и волоча ту ногу, которой, как мог, шевелил младший брат. Ода и Ивонна с испугом следили, как Ги бормочет странности и грызет заусеницы. Под конец король поджал губы, уверенно заявил, что все решил, и покинул покои.

Дни ложились вокруг башни туманом, через который не разглядеть было мира, а когда завеса спала, ударил мороз. С первым снегом нагрянули и новости.

В их комнату вошла вереница прислужниц, в руках двух из них Ода увидела аккуратно сложенное свадебное платье, то самое, что она так хотела взять с собой в Горм.

– Нет! Мама, нет! Я не пойду!

– Птенчик! – воскликнула Ивонна, когда увидела, что принцесса бросилась к узкому окну в надежде протиснуться. – Ну, всё, всё…

Ивонна перехватила дочь, зажала в объятьях и легонько хлопала по покатой спине. Прислуга стояла, не шевелясь. Они никуда не уйдут, не переодев принцессу. И та, осознав приговор, зарыдала еще громче.

– Ну что ты плакса у меня такая? Птенчик, крепись. Тебе нужно быть сильной. Ты знаешь, зачем, ты знаешь, ради кого. Соловушка…

– Моя дама, нам велено… – начала старшая, но королева резко махнула на нее рукой.

– Подождете!

Когда же Ода согласилась, девушки стянули с нее все одежды и исподнее. Ода ощутила свежий морозный ветер из распахнутого оконца. Она подошла к нему и набрала горсть рыхлого снега, а потом протерла ледяным комком горячую шею, отчего подтаявшие снежинки побежали по ее груди и рукам.

– Простынешь! – воскликнула Ивонна и поторопилась закрыть окно.

– Того лучше, – бессвязно ответила Ода.

Когда же ей поднесли платье, Ода, осмотрев его, отбросила воротник, за который держалась, и отпрянула. На светлом шлейфе протянулись капли свежей грязи. Ткань подола промокла, а на рукаве виднелось непонятное пятно.

– Кто посмел надеть его? Матушка, оно ношеное. Пятна свежие! Кто надевал его? – грозно спросила она прислужниц.

По их упертым в пол взглядам дамы понимали, что девушки знают ответ, но болтать языками им настрого запретили. Немного поторговавшись с гордостью и отвращением, Ода смирила первую и смирилась со вторым. Мокрое платье пахло снегом, чужим едким потом у декольте и в подмышках и каким‑то терпким ароматическим маслом – вот что за пятно испортило рукав. Но принцесса все никак не улавливала последний, такой знакомый, но не разгаданный ею аромат.

Во дворце набилось гостей – не протолкнуться. Ода узнавала придворных, что прежде служили здесь. При виде принцессы они охали, кланялись и скупо поздравляли: их заученные пожелания шли вразрез с интонациями – такими по обычаю выказывают соболезнования. В измызганном платье Ода чувствовала себя грязной, а когда леди Ивонну чуть ли не под руки увели от принцессы подальше, Ода придумала план. Она искала Паветта, но среди стражников его не нашлось. Принцесса молила Даму одарить ее малой долей храбрости, чтобы отказать перед алтарем, а бóльшую часть отваги вложить в эскалотцев, чтобы у тех хватило духу поднять восстание. Ивонна поняла первой и объяснила дочери, что народ, дворяне и Годелев не знают о том, что творится в сердце Эскалота. Никто за пределами отныне закрытой королевской обители и представить не может, что творится в ее стенах. Вдовствующая королева утверждала, что Ги дурен, неопытен и лишен Ферроля – сейчас он как никогда уязвим. Стоит Оде заявить во всеуслышание о его греховных намерениях, о том, что Озанна жив, о том, что Ода желает исполнить волю отца и принести Эскалоту союз с Гормом, сторонников у них найдется достаточно. Собираясь с мыслями, Ода перечисляла важные детали: «Матушку увели. Семьи южан позвали на торжество, а северян не видно. Среди придворных нет ни одного рыцаря, странно».

Наконец, конвой проводил ее к тронной зале. Внутри все так же кишел балаганный народ, из трапезной сюда принесли столы. Судя по объедкам на заляпанных скатертях и изрядно пьяным балагурам, гости праздновали с утра, если не с ночи. Место, куда надлежало пройти невесте, зияло пустотой – у престола стоял второй, старый деревянный трон, украшенный омелой. На месте жениха сидели ГиЙомма. Ода разинула рот, но моментально прикрыла его обеими ладонями – на голове Йоммы был мешок с кривой прорезью для рта, а поверх него нахлобучен колпак. Ода сдержала все проявления чувств, дошла до короля, поклонилась и присела справа.

Празднество проходило, как в тумане. Устав искать причины и объяснения множеству вещей, принцесса бесцельно смотрела на противоположную стену, увешанную знаменами. Вечерело, слуги зажигали множество свечей, а юркие сквозняки то и дело их тушили. Струйка дыма шмыгнула от фитиля к носу принцессы, вытянув из нее воспоминание. Ода догадалась, что за непонятный запах впитался в платье. Ладан.

– Ваше Величество, как скоро мы отправимся в храм? – впервые заговорила с ним Ода.

Ги пьяно усмехнулся – выпил он немного, но от слабости желудка окосел мгновенно.

– Любовь моя. – Он икнул и продолжил: – Одушка, не терпится стать королевой?

– Уже стемнело, сир. А я хотела бы отправиться ко сну.

– Ну, положим, до сна еще не скоро – веселитесь, у нас же свадьба! – Он размахивал руками, расплескивая питье. – А в храм уже не надо.

Его снова обуяла икота. Ода догадалась. Ладан. Ладан. Ладан впитался в парчу и мех платья.

– Вот как?

– Да, милая. – Король схватил ее за запястье и принялся целовать тыльную сторону ладони. – Нас уже обвенчали. Ты у меня скромница, никому лица не показала. Но все, кто тебя знает, к сей причуде привыкли. Полно, полно! Отчего глаза намокли?

Он тянулся к ее скуле рукой Йоммы, чтобы вытереть слезы. И Ода видела, что Йомма, как может, винится перед ней. А принцесса молчала в ответ, но, не выдержав, поделилась самой неуместной, но ее главной болью.

– Я так ждала, что надену это платье, – кротко начала она. – Я представляла этот день, а он – такой.

Ее упреки раздражали Ги, он заметно злился, невпопад переставляя блюда и кубки, впечатывая их дном в стол.

– Кто была та девушка, что носила мое платье?

– Не знаю, – пожал плечами Ги. – Ее привел Фуль-Фуль, я заплатил ей за представление… Какая разница? Одушка, забудь. Там ты была. Ничего не знаю, ты – и все.

– Понятно.

Ее кислое лицо и поджатые губы вывели Ги из себя. Он поднялся на ноги и проковылял к выходу. Балаганщики смолкали. Ги вытянул руку в сторону принцессы.

– Давайте, Ваше Величество, дело за малым.

Король настойчиво тянулся к Оде, так приказывая следовать за ним. Пнул ползающего в ногах человека с деревянной ногой.

– Повеселитесь тут без нас! А этих, – он ткнул в сторону выхода, – потом спровадьте по домам. Нечего им тут ошиваться. Увидели – и пусть катятся судачить! Ваше Величество, королева.

Ода шла за ним в немой тревоге, от которой расковыряла свои пальцы в кровь, и та струйкой сочилась из-под ногтя, добавляя новых красок ее измученному платью. Все звенья ее выкованного плана, по которым она надеялась добраться до цели, порвались. Ни Паветта рядом, ни матушки. Ужасные вещи происходили быстрее, чем она успевала соображать. Дверь королевской опочивальни захлопнулась.

– Почему вы решили справить свадьбу сегодня? – пыталась заговорить короля Ода.

– Я так захотел.

– Где все рыцари? Их не было среди гостей?

– А ты, моя скромница, уж знаешь всех рыцарей королевства? – скабрезно пошутил Ги.

Но Ода не сдавалась и оттягивала страшное.

– Где моя мать?

– Я обещал ее, – неохотно бросил король.

– Обещали?!

– За день отсрочки, – послышался глухой голос Йоммы.

– Помолчи, скотина! – накинулся на него Ги и зашарил глазами по опочивальне в поисках орудия, которым мог наказать брата.

– Годелев потребовал вашей выдачи…

– Он здесь? – вскинулась Ода.

Мешок обезличивал Йомму, но тот тянул шею к сестре – видимо, различал ее силуэт сквозь грубую ткань. А Ги топтался вокруг кровати, спотыкаясь о свои же ноги – это Йомма его задерживал.

– Он ждал ответа две недели, но бы…

– Да смолкни! – крикнул Ги и, неуклюже подхватив пустой ночной горшок, ударил им по колпаку Йоммы.

Следом за тонким звоном послышался сдавленный стон несчастного принца, и мешковину пропитали капли бурой крови.

– Йомма! – позвала Ода и бросилась к брату, чтобы стащить с него проклятый колпак и мешок.

Даже в полумраке комнаты Йомма щурился и моргал. Среди множества ранок и шрамов на его лбу и висках полученная только что кровила. Ода гладила голову Йоммы, его тонкие, как пух, волосы с пролысинами и стирала манжетой струйку крови.

– Мне жаль, Ода, мне так жаль, – извинялся он.

Непослушные руки тела ГиЙоммы не разбирали, приказам какой головы им подчиняться. Старший брат явно подавлял младшего, но Йомма боролся, Ода видела, как он боролся за нее.

– Остановись! Ты знаешь, что неправильно поступаешь! – Йомма по добросердечности пытался урезонить Ги мирно.

– Пусть я неправ, но я в своем праве! – Ги повторял наследную фразу, которая понравилась ему еще в детстве, когда он впервые услышал ее от отца, и которую теперь заполучил вместе с прочими богатствами.

– Какой же грех ты задумал, брат! Не смей! Я все терпел, я всему потакал, но не трогай ее! – вопил он прямо в соседнее ухо. – Нет большего греха, чем принудить и обидеть даму! Что ты творишь?! Ты должен теперь молить сестру, чтобы она за тебя вступилась перед Дамой. Я послан ею с тобой в одно тело, чтобы не допустить!..

В их странной битве Ги пытался не то придушить, не то свернуть челюсть Йомме, но откуда‑то в том взялись силы. Когда пальцы Ги просунулись ему в рот, Йомма прикусил их. Ги завыл от боли. Ода побоялась, что сейчас к ним ворвется не стража, а балаганщики, собравшиеся у двери: она слышала их голоса и поспешила запереться и подтащить сундук к порогу. Принцесса поняла, что все люди в здравом уме оставили двор и примкнули к Годелеву, почти осадившему столицу. Но теперь она одна с теми обозленными душами, которые ни с чем и ни с кем не посчитаются. Она тоже искала в опочивальне то, что послужило бы ей щитом или на крайний случай оружием, но поняла, что всю утварь и украшения разворовали. Ги и Йомма в своем противостоянии топтались на месте, но Ода знала, что Ги победит, – ему всегда подчиняется бóльшая часть их неделимого тела. Он лупил ночным горшком наотмашь по голове Йоммы, и тот терял сознание. Его голова то безвольно падала на грудь, то скатывалась на горб оттого, что ноги их подкашивались. Их бой выглядел так же неестественно и страшно. Ода передвигалась по стенке, чтобы не попасть под шальную руку Ги, размахивающего горшком. Но когда король озверел и колотил уже обмякшего Йомму, Ода не выдержала и повисла на локте Ги.

– Ты убьешь его!

– Давно пора, – огрызнулся Ги и попытался скинуть Оду с себя. – Что он, что Горм – бесполезные придатки!

– Остановись!

Ги выпустил горшок, но только для того, чтобы схватить Оду за волосы. Он потащил ее к кровати и ударил лбом о резной столб. У принцессы потемнело в глазах. Придя в себя, она поняла, что не справляется с Ги – он давил на нее, слишком тяжелый, чтобы его отпихнуть. Голова Йоммы болталась из стороны в сторону рядом с ее плечом. Тогда Ода попыталась привести его в чувство: трясла, звала, но, отчаявшись, дала ему пощечину, которая и привела младшего брата в чувство. Усилием своей воли Йомма отбросил их с Ги назад, и они упали на четвереньки. Видя, что Ги в бешенстве и усмирить его никто не сможет, Йомма нашарил своей рукой колпак – ту самую стальную корону, что так долго истязала его голову. Йомма замахнулся ей и вонзил острые зубцы в тело, ровно в то место, где могла бы пролечь граница между ними, если бы их можно было разделить. Из раны брызнула кровь – ее было так много, она почти фонтанировала, выталкиваемая сердцебиением. Ги запаниковал, принялся обвинять Йомму и вынимать зубья колпака. Йомма отчаянно смотрел на сестру. Ода скомкала простыни и упала к ним на пол. Четыре руки зажимали рану простынями, которые стремительно окрашивались красным.

– Я умру, я умру, – причитал Ги. – Все из-за тебя! Я умру…

Ода и Йомма не разобрали, кого из них обвинял король. Но все трое понимали – он прав в том, что рана смертельна.

– Я за лекарем, – решилась Ода и поднялась на ноги.

Но Йомма повис у нее на подоле и взмолился:

– Не ходи ради нас! Там его свора, ты себя погубишь!

Принцесса боялась, но нежно и осторожно отцепила три пальца брата от платья.

– Я вернусь. Держи вот тут. Я вернусь.

Она отодвинула сундук и, набрав полную грудь воздуха и решимости, распахнула дверь. За ней не оказалось никого. Ода шла, то опираясь на стены, то отталкиваясь от них, потому что ее шатало, и звала на помощь, но коридоры были пусты. Эхо улетало в их даль и возвращалось гонцом, сообщавшим, что подмоги ждать неоткуда. Ода вслушалась: откуда‑то снизу доносились громкие звуки, гомон и крики. Наверняка балаганщики упились, спускаться к ним совсем не хотелось – так страшно, что поджилки трясутся. Но Ода пошла на голоса. Наконец она разглядела людей – одоспешенных и вооруженных. Они шли ей навстречу из другого конца коридора, и, не найдя среди их котт и щитов геральдики эскалотских знаменосцев, Ода в ужасе развернулась и побежала в обратную сторону. Натыкаясь на солдат, принцесса тотчас же бежала прочь, но столкновения происходили все чаще. Ода поняла, что весь дворец заняла чужая армия, и не нашла лучшего решения, чем бежать на кухни, где она надеялась в лифте для спуска корзин с едой добраться до подсобок и, пройдя через них, улизнуть к конюшням. Но новые встречи мгновенно изменяли ее маршрут, и Ода петляла по замку, пока не оказалась у единственной лестницы, ведущей вниз. На свой страх Ода спустилась. В узких темных пролетах видеть дальше нескольких шагов не получалось. На площадке она натолкнулась на отряд солдат, но убежать не успела – следом за ней спустились еще пятеро. Ода забилась в угол и выставила безоружные руки, но общее замешательство прервал мужской голос. Солдат жестом приказал всем не двигаться и потянулся латной рукавицей к Оде. Он, прочистив горло, обратился к ней, стараясь говорить тише:

– Мадам, все в порядке. Мы вас не тронем. Мы пришли сюда бескровно и вам не причиним вреда.

Ода тряслась и все еще отгораживалась от них ладонями.

– Мадам, я – сэр Дега, я вам даю слово, что вы в безопасности. Как вас зовут? К кому вас сопроводить?

Ее била крупная дрожь, такая, что не только зубы стучали, но даже лопатки бились о холодную стену, к которой она жалась.

– Мадам, у вас кровь. Вам нужен лекарь? – пытался воззвать к ней рыцарь.

Его вопрос напомнил Оде, почему она спустилась из королевских покоев.

– Моему брату, – тяжело дыша, ответила она. – Лекарь нужен моему брату, он умирает.

– Кто ваш брат? Отведите нас к нему. Мадам, назовите ваше имя?

Ода медленно опустила руки, затем обхватила себя, чтобы унять дрожь и скрыться от взглядов пары десятков вооруженных мужчин, а потом тихо заскулила и припала к стенке. Рыцарь выжидающе смотрел на нее. Никто к ней не подходил ближе, чем в момент их встречи, поэтому Ода медленно успокаивалась.

– Принцесса Ода, – едва слышно представилась она.

Рыцарь сохранял почтительную дистанцию, но наклонился к ней и попросил:

– Не расслышал, мадам. Как вас зовут?

– Я – принцесса Ода! – во всеуслышание заявила она.

Раздался глухой жестяной лязг доспехов – солдаты вокруг опускались на одно колено и склонялись. Сэр Дега обратился к ней, глядя снизу вверх:

– Ваше Высочество, позвольте вас сопроводить к вашему жениху. Его Величество приехал сюда за вами.

Когда она встретилась с Годелевом, уже светало и предрассветное небо освещало сумрачные своды дворца. Свечи еще не погасили, повсюду толпилось так много людей, что свет становился очевидной необходимостью. После всех сказанных Годелевом слов и не менее красноречивых взглядов Ода выдохнула. Она вдруг поняла, что больше не ненавидит свое платье, пусть за эту ночь и пережившее столько событий, отразившихся на его облике. Пусть оно больше не было чистым и светлым и уже не было только ее платьем, Ода больше его не презирала. И все же, стоило королю потянуться губами к ее руке, принцесса извинилась за грязные рукава. А когда Годелев сказал: «Правда? Я даже не заметил» – и смущенно улыбнулся, Ода поняла, что всегда, всю ее жизнь дело было вовсе не в ее одеждах.