Текст книги "Осколки детства. рассказы"

Как закрасил? – вырвалось у Ирки из уст.

– А так… – спокойным тоном произнёс её дед. – Думаешь, я почерка твоего не знаю? Ещё первые открытки твои помню: «Дедо, с днём ВАРЕНИЯ!» Он расплылся в улыбке и подошёл, чтобы обнять своего сорванца: «Ну что? Мир?» Ирка поправила сбившуюся чёлку, обтёрла влажные от холодного пота руки одну о другую и запрыгнула на деда. «Ну, прости меня, дедо. Прости. А окно-то на чердаке разбила, правда, не я…» – висела она на шее у любимого деда. «Да знаю, знаю. Это был Святой Дух», – рассмеялся во весь голос дед.

Юлька

Холодные хлопья снега падали на маленькое посиневшее кричащее личико и уже не таяли. «Уа-уа!» – отдавая последние силы, кричала Юлька. Завёрнутая в тоненькое одеяло, она лежала на скамейке возле автобусной остановки и уже даже не дрожала от холода. Её реснички заиндевели, курносый носик уже не мог раздувать малёхонькие ноздри, а осоловелые глазки еле пилькали, и с надеждой смотрели вверх, на летящий с неба снег, такой белый, пушистый и порхающий в воздухе. Шум большой компании всё отдалялся и отдалялся, звук гитарной струны уже не стучал по её недавно родившемуся мозгу. И только повязанное красной лентой одеялко напоминало о мамином тепле.

Лёд настыл на голубой скамейке, и, казалось, отодрать его никто и никогда не сможет. Острые бугорки из застывшей воды так и смотрели своими пиками вверх. Мимо них ходили прохожие, бегали посторонние и не родные. Мимо них. И мимо Юльки. Она уже не кричала. Звать-то некого. Да и нечем. Нет сил. Выбилась. Малышка могла лишь тяжело дышать широко раскрытым ртом, из которого то и дело выходил тощенький парок. Стоял декабрь. Горячая лужа разлилась под Юлькой, и на секунду девчонка порозовела и даже немного улыбнулась. Подёрнулась в своём грязном коконе, обвитом красной ленточкой, и закрыла глаза. Туманное облако поднялось над ней, и сквозь него послышался звук милицейской сирены и еле знакомый голос бабки.

«Ой, ой»! – бежала она к маленькому свёртку, кряхтя и спотыкаясь. Толстая, обрюзгшая, и с запахом свежего перегара она тянула полные руки с грязными ногтями к Юльке: «Вот! Вот она!» «Точно? – переспрашивал суровый мужской голос. – Мы весь город уже объехали! Это точно ваша?» «Наша! Наша!» – радостно ликовала бабка. «Садитесь в машину, будем оформлять!» – послышалось из скрипящего рта милиционера. «Конечно-конечно», – соглашалась бабка, отдирая пристывшее Юлькино одеяло от скамейки. Она рванула так сильно, что кусочек ткани остался прибитым к той самой скамейке, на которой Юлька пролежала несколько часов и уже думала, что останется там навеки.

***

Светло-коричневые стены благоустроенной трёхкомнатной квартиры на девятом этаже были в царапинах и разводах. То и дело на них промелькивали жирные пятна и даже засохший кетчуп. На дощатом полу уже давно облупилась вся краска, и Юльке было очень больно, когда она попадала ей под тоненькие ноготки. Казалось, тысячи искорок в тот момент выбегут из её маленьких зелёных глазок и кинутся прибивать эту краску к полу. Тоненькая и маленькая Юляшка спокойно заходила под лакированный стол с тремя ножками (четвёртая вихлялась наполовину) и выходила из-под него. Она залезала на потёртый диван и даже могла с того самого стола дотянуться до навесного шкафчика, в котором бабка иногда хранила сахар. Правда, он был там не всегда. Частенько тут гуляли вонючие дядьки и такие же тётки, и его они жадно запихивали в рот после большого глотка какой-то горькой водички. Особенно Юльку смешил краснокожий дед. Тот, когда стопку в руки брал, издавал протяжный ревущий звук, сильно морщился и, осушая сосуд, разбивал его вдребезги. Поначалу Юлька этого побаивалась и даже несколько раз билась в истерике от страха, но дед решил, что девка должна быть сильной и выносливой, и показал ей, что бояться в этой жизни нечего, а главное – некого.

«Иди сюда, Юлец! – звал он её к себе. – Держи стопку и кидай во-он туда! В стену! Чтоб наверняка!» Юлька хватала маленькой белокожей ручкой зелёную стопку и бросала на пол. «Ну что ж ты? Что ж ты? Так дело не пойдёт! Надо сильнее! – поднимая с пола не разбившийся хрусталь, говорил дед. – Давай еще!» С пятого раза у неё получилось, и звонкий детский смех озарил комнату, в которой стоял терпкий запах огуречного одеколона и повсюду валялись разные шмотки.

Юлька сидела посредине комнаты и грызла обветрившуюся корку чёрного хлеба. «Гляньте, как хрумкает!» – тыкал на неё пальцем дед. Бабка раскрывала рот и смеялась во все свои два гнилых зуба, которые еле держались на тонких коричневых ножках, вросших в мягкую десну.

Двумя руками малышка сжимала сухарь и пыталась отскоблить маленькими зубками по крошке. «Дай хоть чо другого! – просил бабку дед. – Жалко девку-то! На одних сухарях да бичах! Неужто другого нет?» Бабка чесала свою заполстившуюся жирную голову, будто облитую салом, потом смотрела по сторонам, поджимала нижнюю губу и со вздохом изрекала: «Ы-ы!» «Не переживай, Юлька, сварим сейчас тебе каши… из топора!» – кивал своей плешью добрый дед.

Он ушел на кухню и, разгребая засохшую и обгоревшую посуду, нашел гречу. «О! А говоришь, нет ничего!» – обрадовавшись, закричал бабке. Юлька прибежала на голос и, как голодный волчонок, ждала, когда кастрюля зашкварчит. Пока дед открывал пакет с крупой, она сумела своровать несколько зернышек и даже попыталась их разгрызть, но заметила, что в это время на нее смотрит дед и, резко выпучив большие зеленушные глаза, проглотила гречку, так и оставшись стоять с выпученными глазами.

«Ну, ты чего? Юлька? – гладил ее мягкие рыжие волосики дед. – Ты чего? Подожди, сейчас сварится». Юлька ходила вокруг него, как надоедливый кот, который просит добавки. В её маленьком ротике уже отделилось много слюны, и она то и дело её по-быстрому сглатывала. «Во-от! – снимая крышку с кастрюльки, обдаваемой горячим паром, показывал дед на Юлькин обед. – Присаживайся к столу!» Юлька метнулась к тарелке, как пантера, и начала укладывать кашу за обе щёки. «Ну, ты и суслик! – ухмылялся дед. – Хоть дуй изредка! Всё нёбо себе обожжёшь! Вот голодняк!» Но малышка его не слушала. Она пихала ложку за ложкой, просила добавки и, съев три тарелки, наконец-то угомонилась. Дед вытер слезу, зашел в комнату к бабке и, топчась в дверном проёме, сказал: «Слушай, старая, я пойду… Ты это… Юльку-то хоть изредка корми… Дура…» Та молча кивнула ему в ответ. Дед махнул рукой и пошел к выходу.

Юлька забралась на потрепанный диван, укрылась дырявой простынёй и повернулась к стене. «Ба, я спать», – тихо прошептала она. Вдруг в комнате послышались шаги и шуршание пакета. Кто-то стал что-то складывать, искать и рыться. Неожиданно со стола упала кружка и разбилась, после чего Юлька услышала мамин испуганный вскрик: «Ай!»

Юлька, растянувшись в улыбке, вспрыгнула с кровати и бросилась к своей самой любимой, самой родной. Обняла её за ноги и начала бормотать: «Мамочка пришла! Моя любимая! Моя родная!»

Высокая напомаженная девушка, с синяком под правым глазом, царапиной на носу и выжженными перегидрольными волосами посмотрела на неё сверху вниз, отодвинула костлявой трясущейся рукой и зыркнула на бабку: «Ма, пожрать есть чо?» Бабка пожала плечами и по обыкновению ухмыльнулась. Мать зло посмотрела на неё и спросила: «А выпить?» Не дождавшись ответа качающейся из стороны в стороны бабки, сидящей на своём облупившемся стуле, она шмыгнула на кухню и выбежала из квартиры.

Юлька вприпрыжку побежала к входным дверям, которые оказались открытыми настежь. «Ма-ма! Мама! Мам! – кричала малышка на весь подъезд. – Ма-ма!» Её колготки с дырой на коленке съехали, рыжие волосы растрепались, а зелёные глаза покраснели от слёз: «Ма-ма! Иди! Иди ко мне!»

Бабка, охая и прихрамывая, дотопала до площадки и, схватив Юльку за одежонку, увела домой. Юлька бросилась на кухню и увидела, что кастрюльки с её гречкой нет. Она залезла на газовую плиту – нет. На столе – нет. В шкафах – тоже нет! Малышка села на пол и заплакала. Бабка прибежала на крик, осмотрела кухню и буркнула себе под нос: «Лишу прав заразу!»

***

«Ну, вот и всё! – выйдя из городского суда и запихнув в коричневую сумку документы, сказала вслух бабка. – Дело сделано!» Она посмотрела на переливающиеся лучи солнца, поправила лямку от лифчика на своем плече, торчащую из-под летнего платья, и шагнула с крыльца: «Теперь заживу!»

***

Юлька стояла у окна и смотрела вниз. Дети бегали на детской площадке и играли в мяч. Рядом ходили их родители, на которых девчонка смотрела с тихой грустью и с большой завистью. «И почему у меня всё не так?» – подумала она и обернулась на звук открывающейся двери. Пьяная бабка кинула свою сумку в сторону, пяткой надавила на другую пятку, чтобы снять чёрные туфли, о которые она вечно натирала ноги, и сползла по стене на пол: «Фу! Жара!»

Смрадный запах вспотевших ног заполнил всю прихожую, Юлька сморщилась и убежала к себе в комнату. «Чего это мы нос морщим?! Это так с бабушкой родной? Так с кормилицей?!» – кричала она вослед внучке. Но Юлька не обращала внимания на её слова, она привыкла. «Вот погоди у меня! И от тебя избавлюсь! Попадёшь в детский дом – посмотришь, как оно!» – кричала она ребёнку из кухни, наливая водку в стакан. Замахнув парочку, громко отрыгнула и пришла в комнату. «Ну? Что тут у нас?» – осматривала она опухшую от голода Юльку. «Ничего!» – бубнила та. «Ничего… – по инерции повторяла пьяная бабка. – А раз ничего, иди сюда! Ты бабушку любишь?» «Люблю», – нехотя отвечала Юлька. Больше-то ей ничего не оставалось. «Тогда иди, чего покажу!» – приподнимая брови, интриговала она маленькую девчонку. «Давай!» – заинтересованно проговорила Юля.

Бабка стащила капроновый носок с ноги и подсунула грязные пальцы Юльке: «Вот!» Юлька разочарованно посмотрела на бабку: «Что – вот?» «Пальчики у бабушки болят! Глянь, какие!» – не унималась старая. Жёлтые наслоившиеся друг на друге ногти так и торчали в разные стороны. Кое-где они потрескались, где-то и вовсе были в каких-то странных бугорках и неровностях. Бабка откинулась на диване и произнесла на выдохе: «Да это грибок, Юлька! Гриб такой! Хочешь попробовать?» Юльчонок, испугавшись, попятилась назад: «Не-а…» «А придётся!» – щёлкнув языком о своё вонючее нёбо, сказала бабка. «А где у нас ножницы?» – спросила у неё Юлька. «Какие ножницы? В этом году в школу пойдёшь, а не знаешь, что грибы ножницами не собирают?!» – вскрикнула бабка. Юлька испуганно вопросительно посмотрела на неё. Бабка закинула руки за голову и сказала: «Так грызи!» Юлька стояла над страшными ногами и не могла с собой справиться. Ей хотелось убежать, но было некуда. Ей хотелось забиться в угол, но там бы бабка её точно забила. В ступоре она смотрела то на бабку, то на её ноги. «Что встала как вкопанная?! Принимайся за работу! Давай! Иди.. Помоги своей любимой бабушке!» – не унималась та.

Юлька встала на колени, взяла белыми руками бабкину ногу и, закрыв глаза, принялась грызть жёлто-коричневые ногти. Грязь скрипела на её зубах. Она старалась сплёвывать ошмётки на пол, но некоторые со слюной попадали и вовнутрь. Бабка лежала с закрытыми глазами и улыбалась. Её щёки переливались от счастья и наслаждения, а Юлька, еле справляясь с рвотными позывами, грызла уже вторую ногу. «Всё, бабушка! – с чёрными вкраплениями около рта и вся в пене сидела Юлька у её ног. – Теперь я могу поесть?» «Теперь иди!» – улыбаясь, ответила она.

На кухне снова гора немытой посуды, в холодильнике – молоко и яйца. Юлька встала к мойке, взяла у крана сырую тряпку, намылила её хозяйственным мылом и принялась за уборку. Тоненькие пальчики отскрёбывали засохлости от чашек и тарелок, холодная вода их студила, и Юлька пыталась их согреть своим дыханием. «Х-ха! Х-ха!» – выдыхала она тёплый воздух из своих лёгких.

В чистую тарелку разбила два яйца, плеснула туда молока и, добавив соли, вылила всё на нагретую сковородку. «Вот поем-то сейчас!» – помешивала Юлька вилкой содержимое в предвкушении ужина. Вскоре омлет был готов, и девчонка начала выкладывать его на тарелку. «М-м-м… Как вкусно! – пришла на ароматный запах бабка. – Дай-ка попробую!» Она села за стол и съела всю Юлькину еду. Достала из-под стола водку и опрокинула ещё несколько стаканов: «Вот жизнь, да, Юлька?»

Зелёные глаза вновь налились горькими слезами и, перехватив рукой ком, подкативший к горлу, Юлька поплелась в комнату. Голодная и обиженная, она свернулась калачиком под простынкой, и её пробрала дрожь. Ей очень хотелось есть, и, чтобы не думать об этом, она попробовала уснуть. Вдруг простынь потянулась куда-то в сторону, сзади послышалось кряхтенье и донесся запах перегара. «Фу!» – Юлька зажала нос пальчиками. «Пофукай там ещё!» – укладываясь рядом с внучкой, пробурчала бабка. Грязная и паршивая, она так и прижималась к ребёнку своим грузным телом, которое вовсе и не мыла-то никогда. Юлька выпрямилась струной и вжалась в стену, чтоб не касаться бабки. Уснула.

***

Утро выдалось жарким, но бабку это совсем не смущало. Она шагала по городу в туфлях на каблуках и старой бурой шубе с большой брошью на переду. Сзади волочился дед: «Старая, давай сегодня помоемся! А? Ну что ты воды всё жалеешь?» Бабка шла, а за ней летел на несколько метров отстающий шлейф ужасного смрадного запаха. Она шла и бубнила что-то под нос, шла, пока не заметила на одном из стендов объявление: «Сниму квартиру на шестерых».

***

Онемевшие ноги затекли, и в них бегали ёжики. Юлька изгибалась на диване и охала. «Ба-аб! Ты где? Эй! У меня ноги так колет!» – звала она свою опекуншу. Она звала, а никто не отзывался. Вдруг послышался звук поворачивающегося ключа в замочной скважине, а вслед за ним и голоса. Голоса. Но какие-то незнакомые… «А вада эст? – спрашивал мужской голос с акцентом. – Гдэ наши комнаты? Два? Два комната? Нам одна мало! Два нужна!» «Два так два! – скромно говорил бабкин голос. – Вон туда проходите, пожалуйста!»

В Юлькину комнату заглянул какой-то черноглазый мужчина с большим носом, потом ещё один, за ним ещё и ещё. Юлька насчитала шестерых. Она спрыгнула с кровати, забыв о недавней боли, и подбежала к прихожей. Кто-то заносил сумки и чемоданы, поставил большой вентилятор на пол и прошёл в соседнюю комнату.

«Ба? А это кто?» – не понимая, что происходит, Юлька одёргивала за рукав шубы бабку. «Кто-кто? Не видишь? Жильцы наши!» – отрезала та. «А-а…» – протянула Юлька, ещё не зная, что её ждёт.

***

Лето промелькнуло незаметно, как и всё хорошее, что бывает в жизни. Было ли что хорошее тогда в Юлькиной? Навряд ли. Если только рис и шашлыки, которые периодически попадали на её стол от заморских гостей. Ей нравился Ара. Он добрый. У Азиза были слишком волосатые ноги, и она его почему-то боялась. Артур вечно приводил домой каких-то тёток, которые голыми выбегали из ванной, как будто нарочно забывая там одеться, а остальные чаще бывали на работе, и с ними Юлька практически не общалась. Бабка в это время пила и вклеивала в тетрадку какие-то чеки. Потом долго считала столбиком, подводила внизу черту и, радостно выдыхая, смотрела на внучку: «Ну вот! Так перед опекой и отчитаемся! Проживём!» Юлька знала, что последнее слово к ней никак не относится и со страхом ждала, что будет дальше. Потом в их квартиру приходили тётеньки на каблуках, в светлых костюмах и с красивыми причёсками. Они переглядывались меж собой, осматривая все поверхности, какие только имелись в доме. Зачем-то заглядывали в холодильник, в ванну и туалет, смотрели, где у Юльки стоят стол и кровать, а потом писали что-то в своих документах. Гладили Юлькину рыжую голову со словами «как выросла» и уходили, обещая через месяц навестить снова. А в своих документах писали, что девочка ни в чём не нуждается и всем обеспечена, и что расходуется всё строго по целевому назначению. Кто ж из них знает, что цели-то у всех разные…

***

На первое сентября Юльку бабка не отпустила, мол, «нечего там делать». Закрыла девку в квартире и ушла. С девятого этажа, как ни крути, прыгать не будешь, даже если и очень хочется. По двору шагали первоклассники и всякие другие школьники. Их букеты закрывали светлые лица, но Юлька-то знала, что они рады. Она сидела на подоконнике и пыталась заглянуть им в глаза. Не получалось. Высоко слишком. От нервов начала грызть ногти и сгрызла почти до мяса. «Ой! – опомнилась она. – Что это я?»

Квартиранты съехали недавно, и дома было совсем скучно, даже не за кем подглядеть! А ещё есть до ужаса хочется! Эх! В животе свербит так, что мама не горюй! Хотя… эта-то, наверно, не горюет! «Нужна ты своей матке, как собаке пятая нога!» – так и слышался в Юлькиной голове голос бабки, вечно твердящей об этом.

Старая приползла поздно вечером, когда Юлька уже укладывалась спать. Кто знает, что у этой старухи на уме (быть может, там танцуют черти), она заставила ребёнка перемывать всю посуду из шифоньера и обтирать пыль всю ночь. «Ну, ба! Можно я спать лягу? – спрашивала уставшая Юлька среди ночи, держа в руках очередную рюмку. – Можно?» «Нет! Протирай!» – требовала та. «Но я уже по второму разу тру!» – плакала Юлька. «Пока утро не настанет, будешь тереть!» – слышала она хрипящий голос бабки, доносившийся с дивана.

А утром, когда сильно хотелось есть, Юлька сглатывала слюну и отправлялась в школу. В место, где должно быть всё по-другому! Ну, или хотя бы что-то. Свою округу она знала всю – иногда приходилось шариться по помойкам в поисках пищи или спящей бабки, которая могла присесть в любом месте и задремать, поэтому в школу её никто не провожал. Зачем? Форма у неё была старая – принесли из социалки, башмаки – тоже. На уроках было очень интересно, правда, когда все ходили на перерыв, Юльке было не до смеха. В её животе всё урчало и бурлило, но денег на чай не было. Учительница, заметив, что Юлька хочет есть, иногда доставала из своей сумки бутерброд и протягивала его ученице. Юлька брала.

В один из таких дней после учёбы она шагала домой с Соней Румянцевой, и та рассказывала, как они ездили на юг: «Меня так папа в море кружил! Знаешь, и совсем нестрашно!» «Да? Вот тебе хорошо! А мы недавно тоже с юга приехали! Слушай, там столько помидорок я насобирала! – пыталась врать Юлька. – Папка меня на лошади катал, и мы вдвоем плавали с ним на дельфине!» «Вот и не ври!» – обидевшись, сказала ей Сонька. Юлька приподняла левую бровь и, немного оскалившись, осеклась: «Это почему ещё я вру?» «Да потому, что двоих дельфин выдержать не сможет!» – топнула ногой Румянцева. «Фу! – выдохнула Юлька. – Да ладно, это я пошутила. Я одна каталась!» «Так и говорила бы! Чего врать-то?» – раздухарилась Сонька.

Они проходили мимо магазинов и булочных, заглядывали в витрины торговых центров, пока не остановились у одного из домов. «Всё. Я пришла! – сказала Соня. – Я здесь живу». «Зде-есь?» – протянула Юлька, оглядывая красивый многоэтажный элитный дом. «Ага!» – кивнула Соня. «Слушай, так живот заболел, ты мне не вынесешь попить водички?» – спросила у нее Юлька. «Щас!» – Соня скрылась за дверью.

Большая кружка молока и бутерброд с колбасой показался раньше Сони. Юлька стояла, округлив глаза. Соня протянула ей еду и сказала: «На, мама тебе послала!» Юлька смела всё в одно мгновенье и, поперхнувшись, сказала спасибо.

Домой она не бежала, а летела. Вот удача-то! Забежав по лестнице на девятый этаж, она дёрнулась домой. Но там никто не открывал. Тогда она позвонила в звонок – тишина. Юлька постучалась во все двери на площадке, но никто не знал, «куда ушла бабушка». Девчонка села на ступеньки серой лестницы, рядом с собой поставила рюкзак, облокотилась на него… и уснула.

Белые огоньки летали в воздухе, зелёная трава мерцала на солнце, и руки мамы тянулись к… Юлька встрепенулась! Слеза выкатилась из глаза и неподвижно застыла на щеке. Окно на лестничной площадке потемнело, а бабки так до сих пор и не было.

Юлька схватила рюкзак и зашла в лифт. Нажала на ржавую кнопку с цифрой «1» и, затаив дыхание, поехала вниз. Она смотрела на пол, по которому растекалась вонючая лужа, и вспоминала, как над ней издевалась бабка. «Да кому ты нужна! Вот не послушайся меня ещё! Попадёшь в детский дом – узнаешь, почём фунт лиха!» – что это за слова, Юлька не понимала, но думала, что ничего хорошего в них нет.

Двери раскрылись, и Юлька выбежала на улицу. В соседнем доме жила крестная. Единственный человек, на которого Юлька могла надеяться. Это сестра её матери. Она-то нормальная. «Юлечка?» – встретила её на пороге тётка Анна. «Аннушка! Привет! Бабушки не было?» – мялась на коврике для ног Юлька. «Не было… Но иди, проходи, подожди. Будем искать», – зная свою мать, предложила крёстная.

Бабку не могли найти несколько дней. Видимо, ушла в запой. Добрая крёстная вызвала тёток в светлых костюмах и с красивыми причёсками, и они увели Юльку оттуда, сказав, что это не навсегда. Но они, как это и бывает со взрослыми, ошибались.