Текст книги "Перфекционистка в офисе"

– Я с Анжелой тогда, – говорит Володя и встает рядом с ней.

Толик стоит, как вкопанный, приходится мне идти к нему.

– Итак, будем проверять ваши командные навыки, – Владислав потирает руки и достает из черной сумки, которую он принес с собой, пачку бумаги и веревочку. – Делаем из бумаги снежные комки и выбрасываем их со своей территории на чужую. Ваша территория – здесь, – Владислав смотрит на нас с Толиком и показывает на правую сторону от веревочки, которую он протянул от двери до стола. – Соответственно территория второй команды – Анжелы и Володи – здесь. Побеждает тот, у кого будет меньше бумажных гранат, чем у противника или столько же.

Владислав предлагает Володе с Анжелой занять свой дом, мы с Толиком готовимся к нападению и лепим из бумаги гранаты. Через пять минут война начинается. Будто мы всю жизнь ждали этого момента. Сначала степенно выкидываем гранаты руками, потом выпинываем их ногами, а концу игры уже безо всякого стеснения швыряем снежки исключительно друг в друга. «Вот тебе, за то, что меньше всего делаешь, а зарплату получаешь такую же, как и мы». «Вот тебе за то, что выбрал Анжелу, а не меня». «Вот тебе за то, что за зиму болела три раза, а я чуть не умерла от двойной нормы». «Это за то, что тебе досталось дело Сердобольного!» Ещё за вчерашнее, что оставили меня одну! Мне бы ещё очень хотелось засадить пару раз гранатой по Толику, но мы с ним все-таки в одной команде. Правила есть правила. Вот это творец внутри меня разыгрался! Даже не думала, что он у меня такой бойкий! И память у него, оказывается, отличная!

– Остановитесь! – слышу, будто издалека, голос Владислава. – Время вышло!

Он становится на разделительную линию и поднимает руки, как боксерский рефери на ринге, разнимающий тяжеловесов. В него случайно попадает несколько последних боеприпасов – за то, что задерживаешь нас после работы.

– Закончили! – кричит Владислав.

Мы, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, нехотя расходимся на противоположные стороны комнаты.

– Теперь подведем итоги. Не нужно считать, – Владислав останавливает нас в усердной попытке определить окончательный счет игры. – Не в этом была суть упражнения. Вы могли выиграть как команда – вчетвером, разделив гранаты поровну, но для этого нужно было объединиться и договориться. Я говорил о таком условии: «меньше или столько же». Но вы предпочли закидывать друг друга, причем в самой недружественной форме.

Мы снова опускаем головы, как нашкодившие школьники. Повеселились, называется. Показали себя во всей красе. Молчи, бюрократ! Вот тебе ещё один кляп в рот! А что с тобой, творческий интеллигент, теперь делать?

– Извините, у нас действительно с командными навыками не очень хорошо, – говорит Анжела. – Простите, мы увлеклись.

Анжела достает зеркальце и проводит пальцем по двум царапинам от бумаги, которые остались от чьих-то бросков.

– Прости, Анжела, я не хотела, – шепчу, показывая на царапины.

– Извини, я тоже, – она показывает на мое лицо, – не хотела.

Смотрюсь в ее зеркальце. Следы чуть заметные, до завтра пройдут, но сам факт, что она тоже в меня метилась, заставляет интеллигента внутри меня бить по полу каблуками так, что резвая чечетка получается. Причем интересный такой ритм. Сначала медленно, протяжно, потом быстрее и быстрее, как биение сердца, которое вдруг захотело танцевать. И тут я слышу другой ритм – второго сердца. Откуда? Где оно? Чье?

– Теперь, я надеюсь, вы понимаете, зачем ваши руководители заказали этот тренинг? – громкий, победоносный голос Владислава отвлекает меня от внутренней чечетки.

Мы, виновато-насмешливо поглядывая друг на друга, киваем и рассаживаемся по местам.

– Очень часто так получается, что мы даже не понимаем, чего нам не хватает для повышения эффективности. Хорошая командная атмосфера – один из таких незаметных факторов. Моя задача сегодня была показать, что решение проблемы может прийти с самой неожиданной стороны. Поэтому я считаю, что мы очень хорошо продвинулись. Осознание проблемы – это половина решения. Проверьте, не выплюнули ли бюрократы свои кляпы? Хорошо ли связаны? Интеллигенты-творцы не спрятались, по-прежнему на сцене? Отлично! Идем дальше!

Проделываем несколько упражнений из серии «Интервью». Оказывается, Анжела уже восемь лет живет с молодым человеком, юристом по профессии, а вечером, прежде чем поехать домой, заезжает к маме – она у нее сильно болеет. Поэтому Анжела всегда так торопится и уходит ровно в шесть! А ещё она любит орхидеи – у нее дома целая оранжерея. Именно цветами она стала бы заниматься, если бы не нужно было зарабатывать на жизнь и помогать маме с лекарствами. Когда она говорит об орхидеях, глаза ее светятся от восторга, даже цвет их меняется на изумрудный. Никогда не видела ее такой счастливой раньше! Ни за одним из наших досье.

Толик женится через месяц! У Володи пока никого, кроме Толика. Они – лучшие друзья с университета. Любят фантастику, обмениваются фильмами, книжками, по вечерам играют через Интернет в компьютерные игры. Эти увлечения их сблизили. Была бы их воля, они бы стали писателями-фантастами и одновременно разрабатывали бы компьютерные игры. Вчера они спешили на встречу с их любимым писателем-фантастом. Рассказывают они об этом наперебой, взахлеб. При этом поглядывают друг на друга, как подростки, которые вместе уже изобрели что-то, достойное не менее, чем Нобелевской премии, но поведать миру об этом не решаются. И мы от их радости тоже расплываемся в улыбке, и чувствуем себя по-детски счастливыми.

Я, отвечая на этот вопрос, рассказываю, что мы с моим молодым человеком ходим в театры, музеи, цирки. Собираемся скоро дельфинарий посетить и в будущем провести отпуск на яхте. Возможно, даже отправиться в кругосветное путешествие. Я мечтательно улыбаюсь, представляя себя под огромным белым парусом и Лёшу за штурвалом. И всё бы хорошо, если бы не мой интеллигент, который вдруг появляется прямо перед моим шезлонгом и ждет, нетерпеливо постукивая каблуком. Ритм его движений равномерный и четкий, как у метронома, отсчитывающего секунды. Я стараюсь не обращать на него никакого внимания и рассказываю дальше про то, что люблю порядок. Это для меня тоже своего рода хобби. Ребята смотрят на меня, а лица у них точь-в-точь, как у моего интеллигента – будто они мне не верят и все ждут, когда же я закончу зачитывать кем-то написанный список и начну говорить о другом, о настоящем, от чего лицо расплывется в детской улыбке и глаза засветятся. Говорю дальше – про работу, что она мне идеально подходит и я с удовольствием сюда прихожу. Ребята усмехаются. Они перекидываются фразами, что все они любят работу, а мне становится не по себе от мысли, что я так ничего стоящего и не сказала: ни о цветах, ни о книгах, хотя я их тоже люблю. Люблю, но не так, чтобы сердце забилось в сумасшедшем ритме и захотелось сказать: о такой жизни можно написать книгу или фильм снять. Именно в этот момент мой интеллигент вдруг затихает. Он пристально смотрит на меня, чуть прищуриваясь, будто давая понять, что всё только начинается, и тишина эта – всего лишь пауза, короткая передышка перед настоящим представлением.

После упражнения «Акведук» Владислав нас отпускает. Шарик катался по нашим бамбуковым трубочкам, как вода по водопроводу, и ни разу не упал! Команда заработала! Никогда бы не подумала, что буду чувствовать с ребятами такое единение. Даже увольнять теперь никого не хочется.

* * *

Мы дружно идем к метро. Спустившись по переходу вниз, обнаруживаю, что в кармане нет кошелька, в котором лежит проездной. Толик предлагает оплатить проезд, но мне не по себе без кошелька, поэтому, ругая себя за рассеянность, быстрыми шагами направляюсь к офису.

– Кошелек забыла, – говорю охраннику, который привстает, чтобы посмотреть, кто это так поздно собрался на работу.

– Понятно, бывает.

– Ключ ещё не сдавали?

Охранник поднимает глаза на открытый шкаф с ключами, и качает головой. Наверное, Таня задержалась. Я поднимаюсь на третий этаж.

– Татьяна, – говорю я, открывая дверь, – извини, я кошелек забы…

Официальное объявление о конце света не подействовало бы на меня сильнее, чем то, что я увидела. Виктор Алексеевич обнимает Татьяну, сидящую на столе далеко не в позе начальника отдела банка, и страстно целует ее в шею. Конечно, он остановился, когда увидел меня, но не быстро, как делают любовники, которых застали врасплох, а медленно, словно хотел показать мне, что увиденное мною – реальность, про которую уже все знают. Кроме меня… Я будто немею, и на какое-то время перестаю слышать. Он что-то говорит, но слова его медленно распадаются на буквы и падают на пол – прямо передо мной. Их скапливается так много, что уже ничего не вижу. Кажется, сейчас рухну в обморок – прямо на эту гору бессмысленных букв. Приседаю на стул, который оперативно подставляет шеф.

– Александра! – он обмахивает меня папкой с отчетами. – Вижу, вы очень рады за нас! Мы только что решили пожениться. Александра! Ну что же вы молчите? Вы рады?

– Рада, – шепчу я ледяным тоном. – Очень рада.

– Я и не сомневался, – Виктор Алексеевич с облегчением выдыхает и заметив, что опасность обморока миновала, перестает махать папкой.

– Значит, вы разводитесь? – слышу я свой голос.

Господи, кто меня тянет за язык? Подчиненная не должна задавать таких вопросов начальнику. Это его личное дело!

– Да, это было уже давнее решение. А теперь, – он прижимается к подоспевшей на помощь Татьяне и многозначительно гладит ее по животу, – больше тянуть некуда. Жаль только, что Татьяне из-за всего этого уйти придётся. Наше начальство наше такую субординацию не приветствует.

– Да, – тяну я и стараюсь глубже дышать, чтобы не рухнуть от второй новости со стула. Живот у Татьяны будто за день вырос! Как же я раньше не замечала?

– Ребёнок всё ставит на свои места, – заключает Виктор Алексеевич.

– А как же ваш другой ребёнок?

О, Господи! Зачем изображать сейчас из себя Марию Терезу?

– Александра, это не ваше дело, – Виктор Алексеевич становится жестким. – Но я отвечу. Да, у меня есть ребенок, но он не мой. Я женился когда-то на женщине с ребенком, мы не сошлись характерами. Ребенок хорошо общается со своим родным отцом. Я ему не нужен, а этому – очень даже. Я долго не мог решиться, но сегодня понял, что тянуть дальше некуда.

Он снова улыбается и принимается гладить живот Татьяны.

– Александра, – включается она, – я представила твою кандидатуру на мое место. Виктор Алексеевич сказал, что подумает.

Значит, всё-таки роман был! Интуиция меня никогда не подводила! Господи! Что я наговорила Татьяне в обед?! Про рабочую этику… Никаких романов на работе…

– Дам вам пару месяцев времени, чтобы показать себя, – говорит Виктор Алексеевич уже обычным шефским голосом. – А теперь… Можете идти. Вы можете идти?

– Да, – медленно встаю и, словно клоун на деревянных ходулях, направляюсь к лифту.

– Ваш кошелек! – Виктор Алексеевич догоняет меня.

– Спасибо, – отвечаю глухо и нажимаю на кнопку лифта.

Глава 4

Москва красивая… Я знаю, что она красивая. Раньше мы с папой часами гуляли по Бутовскому лесу: на лыжах, на санках, весной – просто ходили. Лепили снеговиков, строили крепости. Или просто смотрели из окон нашей квартиры и не могли налюбоваться видом. В центре у Москвы другая красота: историческая, местами современная. Бизнес-центры, памятники, магазины, рестораны. И все это в пропорции «сто к одному»: сто машин на одно парковочное место; сто человек на одно место в поезде метро и ресторане. Только на окраине город будто скидывает эти оковы и напряжение перенаселенности. Можно увидеть ее легкость и расслабленность: леса, ручейки, поймы – здесь хочется дышать полной грудью, сюда хочется возвращаться. Ноги несут меня от метро к парку. Немного страшно брести в одиночестве по узкой тропинке под тусклым светом фонарей, но мне не хочется домой. Нужно подумать, прийти в себя, собраться с мыслями, набраться решимости.

Долгая зима заканчивается, а всё, что я видела – это скованные льдом тропинки и смешанный с солью грязный снег. Ни задорных горок, ни блестящих лыжных просек, ни прогулок по чистому, белому. Почему я перестала видеть красоту? Я будто ослепла. Мысли всё время крутятся: что сделать на работе, что купить в магазине, что приготовить на выходных, что сказать ему, чтобы не заниматься сексом? Это ужасно, но я действительно постоянно придумываю отговорки. Я перестала хотеть его. Я вообще не испытываю желания, тяги. Я перестала любить? Будто укол анестезии сделали, и я больше не чувствую. После жарких объятий шефа с Татьяной, я ощущаю этот лед особенно сильно. Он давит и не даёт вздохнуть, не даёт чувствовать. Будто и не было нашей страсти никогда. Как красоты. Знаю, что она есть, но больше ее не вижу. Она вокруг, но я не чувствую. Знаю, что желание есть, но больше его не ощущаю. Я замерзла, заледенела. Света говорит, что нужно добавить в жизнь эмоций, чувств, что они дают энергию, иначе превращусь в серый пепел, но как?

В витрине книжного магазина вижу книгу Фредерика Бегбедера «Любовь живет три года». Три года? Любовь должна жить три года! Но почему у нас только один? Почему в нашей теплой квартире вдруг отключили отопление? Мы ходим в шубах, лежим под тремя одеялами, а меня трясёт от холода! Почему всё так быстро закончилось? Кому предъявлять претензии по гарантии?

– Нам нужно поговорить, – ровным голосом сообщаю ему с порога. Ни тени недовольства, ни обиды, ни надежды. Просто деловое желание выяснить всё раз и навсегда.

– Согласен, – Алексей выходит из кухни в накрахмаленном передничке с нарисованным на нём толстым котом, держащим черпачок в лапке. – Ты знаешь, я решил, что буду теперь готовить ужин к десяти вечера. Видишь, ты успела! Даже пораньше пришла! Какая молодец!

Он целует меня в щеку, и мое решительное настроение вмиг улетучивается.

– Котлеты жаришь? – раздеваюсь и подхожу к плите. – Сколько раз перевернул?

– Три, – отвечает он и передаёт мне лопатку.

– Молодец, почти научился! – я улыбаюсь. – Следующий раз убавь пораньше, пожалуйста, чтобы корочка не подгорела. Она – вредная для здоровья.

Он прижимается ко мне, я боюсь, что мы сейчас так ничего и не обсудим, и ленты бесконечных диалогов будут продолжать опутывать меня. Придётся носить их на себе, как полную тяжелых патронов обойму.

– Молодец, ты тоже почти научилась, – он перехватывает у меня лопатку и переворачивает котлеты.

– Чему?

– Конструктивной критике.

– Это не критика вовсе, если ты про котлеты. И почему почти? Я лишь констатирую факты без лишних эмоций, как ты меня учил. Кстати, в этом русле я и хотела с тобой поговорить. Спокойно и рассудительно, – я делаю глубокий вздох, а потом громко выдыхаю. – Я решила завести ребенка.

Повисает звенящая тишина, потом сковорода с котлетами, которую Алексей держал в руке, с грохотом опускается на плиту. Эта фраза, очевидно, вызывает в нём состояние, в котором я побывала сегодня, когда увидела Татьяну с шефом.

– Хорошо, что у нас не индукционная плита, а обычная – советская.

– Что? – переспрашивает он громко, будто контуженный.

– Хорошо, что у нас не индукционная плита, а обычная – советская, – повторяю я, перехватывая у него сковороду с лопаткой. Ещё обожжётся!

– Я про ребенка!

Его лицо наливается кровью. Я боюсь, что у него сейчас случится сердечный приступ. Беру полотенце и начинаю махать перед его лицом. Хочу побрызгать на водой, но Алексей вовремя выхватывает у меня бутылку – от волнения вместо брызгалки для цветов схватила жидкость для мытья раковины. Он тяжело опускается на стул.

– Что ты так разволновался! – я стараюсь говорить быстро, чтобы не остановиться, поддавшись сочувствию. – Я всего лишь про нашего ребенка говорю. Думаю, что сейчас самый правильный момент для этого. Мне двадцать пять. Я всегда хотела двоих детей. Рожу одного за другим. Если повезет, двойня получится. Мальчик и девочка. Здорово, да? Одним метким выстрелом сразу двоих! – я подмигиваю. – Какая экономия времени получается! И, кроме того, декретный отпуск – это целых 140 дней! Мы сможем каждый день проводить вместе! Ведь этого нам так не хватает! Здорово я придумала? – стараюсь говорить легко и задорно, чтобы придать бодрости гипотетическому папе, но он по-прежнему не хочет верить в свалившееся на него счастье. – Не волнуйся, тебя это решение практически не коснется. Я всё сама сделаю: выношу, рожу, воспитаю. С тебя только штамп в паспорте, ну ещё одна мелочь, сам понимаешь…

Щекочу его за ушком, как делала это раньше в постели, но он отворачивается и мычит, как раненый бык.

– Я не понимаю… Почему ты так? Почему сама решила? Я думал, что мы – настоящая пара. Что случилось? – он умоляюще смотрит на меня. – Дело во вчерашнем дне? Что-то не понравилось? Ты вчера домой ехала сама не своя. Что я сделал не так?

– Ты всё сделал так, – говорю я, поджимая губы.

– Я понял. Дело в подарке.

Отворачиваюсь к котлетам. Они весело пыхтят и пощелкивают, будто не замечая баталий, разыгрывающихся рядом.

– К подарку я претензий не имею. Дареному коню в зубы не смотрят. У меня не к коню претензии, а ко всаднику. Если уж даме своего сердца он решил коня подарить, то пусть у нее поинтересуется, есть ли у нее для этого конюшня. И вообще, может, ей кроликов нравится разводить!

– Понял, в чем собака зарыта, то есть кролик, – он с облегчением выдыхает. – Тебе не понравилось, что я за тебя решил. Записал на курс и не посоветовался.

– Да, точно.

– А я-то испугался. Подумал, ты серьезно – про ребенка, – его лицо озаряет улыбка, и он встает. Я отвечаю многозначительным молчанием. Он снова медленно садится.

Мне становится жаль его, и я уже готова сказать, что пошутила. Меня повысили на работе, и уходить в декрет сейчас было бы сумасшествием, но мне совсем не нравится его реакция. Нужно выяснить всё до конца. Заползти в нору к кролику до самого дна и вытащить его за уши на белый свет. Поставить диагноз, вылечить, если потребуется, сделать трепанацию, а потом пусть он снова в свою норку забирается. Только здоровый и готовый к деторождению по первому требованию. Потому я и дальше многозначительно молчу.

– Давай сюда котлеты, – он встает и берет у меня из рук сковороду, – разговор предстоит серьезный.

Через пару часов ужин съеден, противоречия разрешены. По нашему «котлетному» миру мы покупаем посудомоечную машину, которая будет экономить нам, как минимум, час времени ежедневно. Мне отходит право выбирать – идти или не идти в субботу на курс по тайм-менеджменту. Если я соглашусь, Лёша будет содержать квартиру в идеальном порядке на протяжении всех четырех недель. Если я откажусь, он не обидится. Алексей довольствуется реституцией – к нему возвращается право принятия совместного решения о том, когда и сколько детей нам заводить.

Дальнейший вечер проходит в спокойной и дружественной обстановке. Ребенок, пусть и гипотетический, действительно всё расставил по своим местам. Лишь одна мысль гложет меня. При других обстоятельствах она бы могла показаться странной, но не сегодня.

Я никогда не видела его паспорта. Конечно, не сомневаюсь в его честности, но вдруг? Может быть, его папа заставил жениться для объединения семейных капиталов? Поэтому он и не хочет повторения ошибок? Думаю, после года совместной жизни имею полное право заглянуть в его паспорт. Хотя бы одним глазком! Столько раз уже видела его голым, а паспорт ни разу! Незаконченное уравнение какое-то получается. Надо его сейчас же разрешить! Встаю и крадусь в коридор. Алексей напевает в ванной арию из «Пиковой дамы», и с каждым моим шагом голос его становился громче и громче. Мне это на руку, потому что паркет в коридоре у нас ужасно скрипучий.

Стыд заливает мои щеки, но я не могу остановиться. Мне нужно знать, всё ли у нас по-честному в отношениях, можем ли мы друг другу доверять. Вот куртка и карман, в котором лежит паспорт. Я протягиваю руку и застываю. Голос мамы, так долго не появлявшийся, как обухом, бьет меня по голове:

– Как ты можешь! Начинать совместную жизнь с обмана?

– Мы уже год вместе живем, – мысленно отвечаю ей. – Но ты права, нехорошо это.

– Тогда я пошла, – говорит мама.

– Да уж, и пожалуйста, больше не возвращайся, – прошу я её.

Голос мамы уходит. Остаюсь одна. На холодном полу у шкафа с нашей одеждой.

– Что с тобой? Почему ты плачешь? – Алексей, мокрый и румяный, выглядывает из ванной и бросается ко мне.

– Хочу посмотреть твой паспорт! – падаю в его руки и всхлипываю, как ребенок, которому не дают посмотреть любимый мультик.

– Зачем?

– Чтобы узнать, что ты не женат и у тебя детей нет.

– И кто тебе мешает?

– Мама!

– Опять приходила?

– Да, сказала, что нельзя начинать совместную жизнь с обмана.

– Правильно сказала, мама!

Алексей смеется, поднимает меня с холодного паркета, достаёт из куртки паспорт, открывает нужную страницу и протягивает мне.

– Семейное положение – пусто, – констатирую я.

– А ты ожидала дополнительный лист?

Смотрю на него, и слёзы катятся по моим щекам.

– Но почему ты не хочешь жениться на мне? Что тебе мешает?

Он берет меня за плечи, ведет в комнату и садит на диван.

– Пожалуйста, не торопи меня, – говорит он. – Дело не в тебе. Дело в браке. Я против него. Против цепей, которые придумали люди. Я знаю много пар, которые счастливы, потому что они вместе, пусть и без брака. Я знаю много пар, которые живут вместе только потому, что женаты, без любви. Я – за наше счастье. Ради этого я готов на всё. Но я не за брак, потому что он для меня ничего не значит. Возможно, когда-нибудь изменю свое мнение, но пока я не готов. Пожалуйста, пойми меня. Главное – содержание, а не форма. Главное – суп, а не кастрюля. Вода, а не графин. Уют, а не стены. Наше счастье, а не брак. Главное, что мы вместе сейчас. Это самое главное.

Про кастрюльки – это он зря. Без них супа не сваришь. И воды без чашки не выпьешь. Форма должна быть и содержание тоже. Если алмаз не обработать правильно и в золотую оправу не поместить, то никто и не заметит его красоты. И для обручального кольца не используууует! Ручьи слёз текут из глаз. Он обнимает меня, крепко прижимает к себе и гладит по голове. Повторяет: «Прости, это моя вина» Просит немного подождать. Говорит, что понимает меня, но не может себя перебороть. Целует мои слёзы и снова прижимает к себе. Мне становится легче дышать, будто лед чуть отошёл от берегов закованной в холод реки и готов уйти насовсем, освобождая дорогу весне.

Мы ложимся спать, а я думаю: «Все, что не случается, – к лучшему. Зачем нам сейчас ребенок? Меня повышают. Я буду начальницей!» Вижу себя в форме женщины-пилота. Как в моих детских мечтах – в сидящем по фигуре темно-синем жакете, отглаженной юбке, в форменной фуражке с блестящей бляшкой на лбу. Готовлю ко взлёту самолет. Нажимаю кнопку «Пристегнуть ремни» и объявляю о подготовке.

Нажимаю на кнопку «Проверка герметичности судна», но она не срабатывает. Что-то застряло между дверьми и не дает им закрыться.

– Пассажир! – кричу я. – Уберите посторонние предметы из дверного проема! Вы нарушаете расписание!

– Какое расписание? – слышу голос Алексея над моим ухом.

– Так это ты? – ворчу я. – Нарушаешь расписание сна…

– Раз уж мы разрешили все юридические вопросы, – продолжает он, – почему бы нам не… – он продолжает нарушать расписание, но мои двери ловко закрываются у него на пути.

– Я уже сплю, – тяну я, хочу отвернуться, но его теплая рука скользит по бедру, переходит на внутреннюю сторону, и путь вдруг открывается. Он не решается, боясь снова быть отброшенным, но я целую его в губы. Долго, страстно. Он с какой-то сумасшедшей радостью набрасывается на меня. Я сопротивляюсь, но всего секунду. Мне нравится его нежный напор, ласковая нетерпеливость и молчаливая страсть. Мы набираем скорость и взлетаем. Вокруг зеленый луг, полевые цветы! Чувствую тепло и духоту лета. Наш диван скрипит в такт и, кажется, будто мы приземлились на деревенский луг и в стогу сена занимаемся любовью, а мимо пролетает поезд. «Тук-тук, тук-тук».

– Слушай, по-моему, кто-то стучит, – настороженно прислушиваюсь.

– Не обращай внимание! Дятел, наверное! – Лёша не останавливается.

– Какой дятел на тринадцатом этаже! Это из-за стены стучат! Соседи, наверное!

– Мы им тоже постучим, – Лёша тяжело дышит и продолжает наращивать темп. – Нечего в жилых домах дятлов разводить!

И мы стучим им в такт, пока поезд не скрывается за поворотом, прощаясь громким, заглушающим все вокруг гудком.