Текст книги "Мой телефон 03"

Пропавшие ноги

Космос находится всего в часе езды, если ваша машина способна ехать вверх.

Разговор в больничной палате

Под пересменок на парковке, как обычно, яблоку негде упасть. «Полна кормушка, вернулись на родину», – проворчал сторож, забираясь по металлическим ступенькам в свой стеклянно-жестяной колпак, поправил лыжную шапочку, запахнул штормовку и уставился в миниатюрный толстобокий телевизор. Я пробиралась вдоль ряда автомобилей, присматриваясь к бортовым номерам: 26, 27, 28… 33 – линейные машины, белые «газели» в красную полоску. Пара бамперов подбиты, на одной боковине вмятина. Гонять по встречной полосе бывает не только весело. Старший механик Комар прилаживает оторванную дверь к очередной покалеченной карете: «Я же ему сказал – народу с маршруток в скорую хода нет, они же конченые самоубийцы! Понаберут по объявлению.»

У Комара в рабочем комбезе карманов бесчисленное множество, и все забиты промасленными тряпками. Нос у Комара кривой, острый, подбитый в прошлогодней драке «скоряков» с таксистом. Комар тогда был не при делах, полез спасать от грозной шоферни паренька на «яндекс-такси», случайно зарулившего на парковку, и получил, как положено, больше всех. С тех пор таксисты парковку объезжали стороной, безлошадным фельдшерам, решившим побаловать себя поездкой после получки, приходилось садиться в соседнем дворе. Две желтые машины реанимации стоят в сторонке, это не линия. БИТы (бригада интенсивной терапии) выезжают в подмогу фельдшерам, когда те не справляются. В аварию реанимация попадает редко, водители желтых машинок – особая категория. Мне нужна машина с бортовым 56, старенький уазик на самом краю парковки. «Буханка» работает в области, каждую смену пополняется медикаментами на станции, забирает бригаду и на 12 часов выезжает на районную подстанцию, где смена ждет вызова с трассы или дальних колхозов.

Возле «буханки» обнаружился Костик. В кулаке он сжимал вейп, за ухом тлела сигарета, он по очереди ими затягивался, виртуозно выполняя все манипуляции одной рукой, а второй обнимал Веру. Вера пришла на смену Алсу после грандиозного разрыва, свидетелем которого была вся станция, но причину расставания никто так и не понял. Рост у Веры метр с кепкой, и примерно столько же у нее в обхвате, волосы до плеч, светлые, крашеные, лицо детское, курносое, голубые глаза навыкате. С Костиком они о чем-то хихикают, заметив меня, отворачиваются и продолжают дымить в другую сторону. Я забралась в машину и надела наушники.

Дверь старенького уазика со скрипом распахнулась и с ужасающим грохотом захлопнулась. На переднем сиденье появилась устрашающая шкафообразная тень, немного повозилась, осваиваясь в замкнутом пространстве, и окончательно материализовалась, став в два раза миролюбивее и компактнее.

– Однако здравствуйте! – зевая, приветствовал меня Костик.

– Опять ты. Вселенная определенно что-то хочет нам показать.

– Вселенная уже давно показывает нам средний палец, – жизнерадостно отозвался фельдшер.

– Куда едем?

– В область, на подстанцию. Еще не работала в колхозе?

– Мне что-то нужно об этом знать?

– Тут два варианта: или мы наконец выспимся, или попадем в ад. Ты поесть взяла? – Костик по-хозяйски залез ко мне в карман и вытащил два фитнес-батончика. Я с удовлетворением наблюдала, как разочарованно вытягивается наглая фельдшерская морда. – Опять этот клоповий суррогат? Ты нормальную еду с собой носишь?

– Я на диете.

– Понятно. Еще немного, и ты сможешь прятаться от своего парня за шваброй. Амир! Где эта наглая кавказская морда?

– Чего надо? – фигура водителя уступала Костику в габаритах, но материализовался он тем же неестественным способом.

– Ехать будем, нет?

– Вам надо – вы и езжайте, – поворчал для порядка Амир, однако со второй попытки все же завел мотор.

Новенькое полотно мягко стелется под полуквадратными колесами отечественного автомобиля. Водитель прибавляет громкость на магнитоле, Hold me for a while гармонично вливается в атмосферу сияющей дорожной разметки и туманного света фонарей. «Бригада 409, где вы?» – надрывается диспетчер. «В Караганде», – лениво отвечает ей Костик. Я засыпаю, завалившись на приборную панель, первый номер, продолжая безадресно материться, подсовывает мне под голову папку с документами.

На въезде в деревню мобильная станция начинает надрываться хриплой мелодией. «409 на связи. Ага. Где? Это где? Координаты? Налево со стороны чего? А где свидетель? ГАИ? Понятно».

– Разворачиваемся, ДТП. Почти доехали ведь… – Костик уже натягивает перчатки – Какой-то поворот возле нефтебазы. Ты там был?

– Ага, конечно. Будем искать.

– Смотри по сторонам, где-то в кювете должна быть.

Слева неуверенно вырисовываются силуэты заводских труб. Я старательно вглядываюсь в темноту, пока не замечаю легковушку, сиротливо припаркованную на обочине безо всяких опознавательных знаков. Мы подбегаем к машине, Костик светит фонариком в салон. Два разнополых вполне жизнеспособных тела, лицо того, что сверху, не выражает ничего миролюбивого.

– Доброй ночи, – приветливо улыбается Костик и задним ходом сдает обратно в машину.

* * *

– Интересно, почему на область нельзя выделить вертолет? В Москве вот есть санавиация. – Я выбираюсь из придорожных зарослей, демонстративно вытягивая на свет полусгнившую покрышку.

– Потому что в первое же дежурство наши цыгане сопрут у тебя пропеллер, перекрасят и тебе же продадут. И ты, сука, купишь, потому что он к твоему вертолету идеально подойдет! – Костик задумчиво пинает бог знает кем здесь забытый сапог.

Спустя полчаса мы оставляем попытки найти на трассе признаки жизни, Костик набирает диспетчера.

– Але, 409, отпустите нас, нет тут никого!

– Вы всего-то полчаса ищете!

– Сима, закрой карту! Нет на месте! Я уже всех шлюх на трассе распугал!

– Сочувствую шлюхам.

– А я знал! Знал, что между вами есть что-то общее!

– Возвращайтесь, 409.

Амир выжал магнитолу до предела, и кривоколесый уазик медленно вырулил на шоссе. Мимо промчался полуночный «харлей», затопив нервную систему присутствующих тоской по сердцам и моторам.

– Ксенон, – Костик вытянул губы трубочкой от удовольствия.

– Точно? – я добавила профессионального сомнения в голос.

– Да, пожалуй, что и нет, – Костик пристально вгляделся в горизонт.

– Ну, я же говорю! – чем меньше разбираешься в предмете, тем чаще оказываешься прав.

Заливая деревенские улицы светом дальнего освещения, мы выруливаем на территорию центральной районной больницы. Одноэтажный Г-образный сарайчик печально косит одиноким глазом светящегося окна на луну.

– Опять свет не выключили, ай-ай, – сокрушается экономный Амир, доставая из-под сиденья подушку и ватник.

– Ты прям здесь спать будешь?

– А где еще? – В городе водители обычно кемарят в кабине, положив персональную подушку на руль.

– Дуй в каптерку, чего как не родной!

– Да я это… – смущается Амир.

– Не оставляй меня с ней одного! – Костик картинно тычет в меня лапищей. – Мне страшно!

Мы заселяемся в служебное помещение полуразвалившейся больницы, собираем по пустынным палатам плохо лежащие одеяла и устраиваем водителю лежбище в каптерке.

– В первую очередь всегда заботься о водителе! – наставляет меня Костик и, хлопнув себя по лбу, направляется наружу.

– Наркотики забыл, – объясняет он Амиру, выгребая укладку из бардачка.

– Да, наркотики, эта, забери, а то мало ли что, – соглашается Амир.

– Ой, да ладно, кому они нужны, будешь? – Костик протягивает укладку водителю, Амир в ужасе шарахается.

Внезапно фельдшер со свистящим хрипом оседает на землю, в последний момент выравнивает курс и, ухватившись за дверцу, выползает на сиденье.

– Эй, подъем! – я трясу Костика за плечо, рукой нашаривая в салоне аптечку.

– Да все окей. – Костика перестает трясти, теперь он просто полулежит на сиденье, белым лицом контрастно выделяясь на фоне обшивки. – Дай мне м-мэ.

– От чего? – Я начинаю вспоминать содержимое укладки на букву «м».

– М-метопролол.

– Аритмия?

– Тахи. всегда после приступа, – Костик хрустит сразу двумя таблетками.

– Астма?

– Дура, кто же при астме метопролол пьет? Эпилепсия. Невролог сказал, после ЧМТ. Когда меня на вызове-то впятером били, ну, я тебе рассказывал. – неопределенно махнув рукой, фельдшер возвращается в помещение.

Тусклый свет лампы выхватывает из тени пыльный угол и двух пауков на тонком кружеве серебристого шелка.

– Надо же, а еще утром вот такой клочок был! Молодец, старается! – на губах фельдшера пляшет восхищенная улыбка.

– Милашка, – я провожу пальцем по узорчатой спинке, паук замирает то ли от испуга, то ли оценив ласку, палец продолжает скользить по напряженно натянутой паутине.

– Оставь, порвешь, – Костик отводит мою руку. – Я за ним давно наблюдаю. Плетет себе, плетет, ее сломают, опять плетет. Вот и бабу себе завел. А для кого-то – обычное насекомое.

– Пауки не насекомые, у них восемь лапок.

– Арахниды, я знаю, – нокаутировав меня внезапно глубокими познаниями в зоологии, фельдшер отвел взгляд от паучьей идиллии, выключил свет и уставился в окно. Небо в окне было не совсем ясным, слегка подернутым тучами, и звезды от этого мерцали еще загадочнее, чем обычно.

– Вы спать собираетесь или как? – Амир уже отбуксировал ватник и подушку в каптерку.

– Или как. – Костик заваливается в служебку, занимает менее продавленный диван и включает пятьсот лохматую серию аниме.

* * *

Вызов пришел через час. Покусанная луна успела обнаглеть настолько, что все предметы во дворе отбрасывали четкие тени. Костик курил по-снайперски в кулак, отпугивая дымом рыжих деревенских комаров. Амир оставил машину прогреваться и присоединился к курилке. Я смотрела наверх. Небо стало совсем ясным, яркие созвездия высоко поднялись над горизонтом. Звезды не указывают дороги, они планомерно и целенаправленно чего-то ждут. Звезды предпочитают одиночек. Я знала многих хороших отзывчивых людей, которые под звездами почему-то оказывались лишними. Эти двое лишними не были.

– ДТП, все там же, нефтебаза, поворот налево.

– Свидетель?

– Свидетель смылся. Будем искать машину.

– Судя по цепочке совпадений, искать надо женщину в белом.

Мы выезжаем на Николаевское шоссе, начинаем торжественный объезд нефтебазы. Удача улыбается нам с первого раза: на развилке стоит «газель» с включенными аварийными сигналами. Водитель запускает сирену, мы с Костиком на ходу вываливаемся из машины и бежим к окружившей автомобиль толпе из трех человек.

– Пострадавшие есть?

– Мужики, все нормально, – тот, что ближе, для убедительности поднимает руки, – мы колесо меняем!

– Ага… – Костик что-то со скрипом соображает, – а на аварийках больше машин не видели?

– Да вроде. А может. Дальше по трассе посмотрите.

* * *

– Все, с меня хватит! – Костик набирает диспетчера. – Серафима, мне нужен телефон свидетеля, который постоянно куда-то… Ага… Маш, подержи фонарик. Так. Здравствуйте, это скорая, подробнее расскажите, что вы видели? Нет, вам ничего не будет! Поворот налево. Со стороны Михайловки? То есть все-таки направо. А нефтебаза? Девушка, стыдно не знать право и лево, вы же водитель! Ноги? Откуда? А, из окна. Сколько штук? Ага. Все, спасибо за сотрудничество. Так, Амирыч, ищем «газельку» на аварийках с кровавыми ногами из окна. Возле нефтебазы, поворот налево.

– Так мы же ее проехали!

– Там ног было шестеро и в комплекте с людьми, а нам надо отдельно. Амир, тормозни, кто это там?

Свет фонаря выхватывает из тени знакомую легковушку без аварийных сигналов. Адепты любовных приключений на ночной дороге уже перебрались на передние сиденья и мирно перекусывают чаем с бутербродами.

– И снова здравствуйте, – лицо Костика светится миролюбием и доброжелательностью, – вы тут ноги оторванные случайно не видели?

Недоумение на лице водителя сменяется вселенским пониманием и великодушием, он слегка наклоняется и ненавязчиво демонстрирует новенький блестящий разводной ключ.

– Я вас понял, не смею задерживать, – раскланивается Костик, – до новых волнующих встреч!

– Ну чего? – Амир курит, выпуская дым в открытую форточку, уазик в пепельном занавесе, подсвеченном лунным светом и проблесковыми маячками, кажется только выползшим из преисподней.

– Ничего. Проводим следственный эксперимент. Дуй до Николаевки, разворачивайся, и будем выстраивать картину происходящего глазами свидетеля, – распоряжается Костик.

Не успеваем мы проехать и пары километров, как на встречной полосе, сияя мигалками, появляется патрульная машина ГАИ.

– Тормози ее! – Костик от азарта не может усидеть на месте. Амир круто разворачивается, перекрывая тушей уазика встречную полосу.

– Мужики! – Костик несется к машине. – Вы тут ноги не видели?

К чести нервной системы гайцов, вопрос не вызывает у них ни капли удивления.

– Доктор, не поверишь – мы за теми же ногами! Эта дура, будь она не ладна, все экстренные службы на уши подняла!

– Пристраивайтесь в хвост, – распоряжается Костик, – сейчас перекурим и поедем вместе искать.

– Нет, это однозначно тот поворот, другого быть не может! – я вдохновенно тыкаю ручкой в рисованную от руки карту на планшете.

– Маш, ну были мы там, мужики колесо меняют, и ног лишних нет никаких!

– Закопали уже!

– А чего не смылись тогда?

– Так колесо меняют!

– Рабочая версия, – соглашается гаишник, – по машинам!

Включив все служебные маячки, мы веселым кортежем несемся по ночной трассе. На прежнем повороте помимо знакомой «газели» нас уже ожидает вторая машина ДПС.

– А вот и ноги! – Амир указывает на половину тела, торчащую из-под днища автомобиля. Шофер уже поменял колесо и увлекся какими-то другими ремонтными работами.

– Помощь нужна? – Костик стрелой вылетел из машины и заторопился спасать.

– Да вот, – патрульный неопределенно кивает на ритмично подергивающееся тело.

– Что, придавило?

– Успокойся, доктор, все путем! Домкрата не найдется?

– Домкрата нет, – разводит руками Костик.

– А прикурить?

– Есть.

Вместе с патрульными бригадами фельдшер удаляется на перекур. Силой объединенного интеллекта мужчины восстанавливают хронологию событий в подробностях.

– Доставай карту, пиши, – Костик диктует по свежей памяти, – какая-то дура… нет, «какая-то» зачеркни, пиши «свидетельница»… направлялась на собственном автомобиле со стороны Николаевки. Бригада бурильщиков возвращалась с вахты на служебной «газели» и после тяжелой рабочей смены заснула, остановившись на обочине. Ноги одного из бурильщиков при этом выглядывали из окна и были измазаны в красной глине. Написала? Бурильщики были опрошены в присутствии двух патрульных машин ДПС, поднятых по той же тревоге.

– А это все обязательно писать?

– Нет, но у Серафимы закончились детективы, надо же ей что-то читать на работе! Да, кстати, выяснил у парней, что там с первым ДТП: ехал себе мужик, задремал немного, потихоньку съехал в кювет, они его вытянули, мужик дальше поехал. А баба какая-то шухер навела. С этими женщинами.

– Фройлен за штурвалом – плохая примета.

– Баба с незаштопанным ртом плохая примета!

– А ты рот не открывай!

– А ты его не затыкай!

– Девочки, не ссорьтесь! – Амир со всей дури вдавил кнопку сирены и в салоне моментально стало тихо.

– Поехали, что ли.

* * *

– Ну и куда нам дальше? Серафима! Я понял, что Орлиное, село или водохранилище? Амир, хватит круги вокруг поста ГАИ наматывать, ехай уже куда-нибудь!

Амир не просто катался кругами вокруг поста, он делал это какими-то яростными наскоками на метафизическую суть мироздания. Диспетчера на станции хватил топографический кретинизм, и как результат – бригада уже час моталась по трассе, заблудившись в трех селах.

– Мы окончательно потерялись, – наконец признал Костик, – самое время ориентироваться по звездам.

– А еще можно поискать мох или муравейники, – продолжила я. – Ты вот знаешь, как по дереву определить «север-юг»?

– Дождаться, пока взойдет солнце, и выяснить, где восток.

– Зачем ждать, сейчас два часа ночи, луна на юге склоняется к западу.

Сообразив, что кто-то собирается по ней ориентироваться, луна тут же назло закопалась в облака.

– Вы это серьезно? – Амир смотрел на нас как на больных. – Вот же указатель!

Из дачного массива мы выбираемся не скоро, уазик под завязку загружен яблоками и прочим подоспевшим урожаем.

– Доктор, – Амир застенчиво обнимает руль, – ругаться будешь, да? Я дорогу обратно забыл…

Мы тормозим на развилке перед дорожным указателем, отмеряющим расстояние до ближайших крупных городов.

– Ну и куда нам, на Москву или Волгоград? – напряженно соображает шофер.

– Давайте сразу в Хабаровск! – не выдерживаю я.

– Я домой хочу. – жалобно произносит Костик.

В районной больнице за время нашего отсутствия ничего не изменилось. Пауки сидели в своем углу, комары отбыли на пересменку, их коллеги где-то задерживались, а звезды и вовсе светили без перерывов и выходных. Служебка за прошедшую половину ночи успела промерзнуть, на что моему сонному мозгу было наплевать с высокого моста. Водитель в соседней комнате уже распевался тоненьким храпом, готовясь глубокой ночью дать настоящий концерт. Костик все где-то носился, заполняя карты, пересчитывая ампулы с лекарствами, пауков, звезды и оставшиеся часы до пересменки. Вернулся он почти незаметно, только грохнула снесенная с петель дверь и диван в панике заскрипел. Какое-то время из-под подушки пищала пятьсот лохматая серия аниме, и стало тихо.

* * *

– Доброе утро! Давай поднимайся, одеяло на родину! Что ты все перед зеркалом крутишься? Тут не перед кем прихорашиваться, пойдем на улицу, от погоды офигеем!

За ночь село промерзло окончательно, а пейзаж заволокло таким туманом, что в нем потерялись не только ежики с лошадями, но и весь ландшафт в радиусе далее трех метров. Багровое солнце едва поднялось над горизонтом и все никак не могло собраться с мыслями.

– Бог в помощь, медицина, – из тумана выплыли две фигуры в дубленках и по-хозяйски заняли лавочку, – много народу спасли?

– Да если бы… – Костик пристроился на той же лавочке и задумчиво затянулся. Где-то недалеко надрывались петухи, туман таял тем быстрее, чем выше поднималось солнце, а эти трое так органично занимали отведенный им кусок пространства, что я зависла на них, как на гипнотизирующей подвижной картинке. Истинное мастерство – это способность вмещать все уровни и измерения жизни.

– Ну да, а шофер-то ваш, Леха, все летает? Не разучился еще?

– Да какое там. Разучиться можно технике, а полеты – это состояние души. Поехали, что ли. Попробуем сегодня выспаться!

Во имя жизни

Не делай исключения из правил.

Делай правила из исключений.

Диалоги скорой помощи

На маленькой кухне подстанции вместо чайника термопот. Недавно появился. Надоело чайники менять. Клочок бумаги, прихваченной скотчем, «убедительно просит» доливать воду, чтобы «кипяток был всегда». Незначительный штрих, подчеркивающий темп жизни подстанции. Я честно пытаюсь заснуть на жестком диванчике, не думая о том, что в любой момент тебя разбудит селектор и ты встанешь и пойдешь досыпать в машине по дороге не вызов. Здесь очень быстро учишься жить настоящим, не унижая себя прошлым и не беспокоясь о будущем. Иначе придется думать, что уже через 3 минуты надо тащить тяжелые сумки на пятый этаж без лифта, а через 7 – распутывать провода полудохлого кардиографа. Еще через 40 ты попытаешься поесть, но, взвесив аргументы, завалишься спать до 3 ночи, пока не наступит время подутренних кризов и детских лихорадок. А затем ты просто едешь в прогретой развалюхе-«газели» и щуришься навстречу ржавому свету фонарей, размытому каплями ночного дождя.

Роман появился на станции шумно, принеся с улицы клочок грозовой тучи. Высокий, нескладный, угрюмый, он стоял у окна диспетчерской, вытирая темные жесткие волосы, вокруг его ботинок образовалась мутная лужа. Капли непогоды стекали по разросшейся бороде Романа, на затертых джинсах красовалось грязное пятно. На лбу зрел свежий кровоподтек.

Лицо Роману разукрасили час назад в моем присутствии. Вахтерша остановила меня возле турникета.

– Пропуск! – и уставилась на меня толстыми стеклами в оправе.

– У вас или у меня? – я сделала глупое лицо. Лезть на дно сумки за пропуском не хотелось.

– А где он у тебя? – глаза за стеклами стали задумчивыми и не такими огромными.

– Не помню.

– Ну, как вспомнишь, покажешь. – Лицо над турникетом сморщилось и уползло обратно в окно.

Рома сидел на скамейке возле двери и вел напряженный разговор с завхозом Полушкиным. Оба высокие, поджарые, мои ровесники, они наклонились друг к другу, едва не сталкиваясь лбами, и что-то выясняли вполголоса. Разговор явно выходил напряженным. Увидев меня, оба замолчали.

– Кого ждешь? – я приветственно взмахнула рукой.

– Ты знаешь, – процедил Рома.

Про роман фельдшера с моей соседкой мне было известно. Насчет чувств завхоза Полушкина к ней я тоже догадывалась.

– А Саша на работе, – не подумав, сказала я.

Имя Александры возымело над парнями магическое действие. Оба вскочили, сцепились, а затем покатились по полу в сторону двери. Не вовремя вышедшая из душа на цокольном этаже девчонка завизжала короткими очередями. На шум из окошка показалось грушеобразное лицо вахтерши, она попыталась сперва высунуться из окна, затем пробраться через турникет, в обеих попытках впопыхах потерпела неудачу и принялась кому-то названивать. Пока меня не привлекли в качестве свидетеля, а то и случайного соучастника, я поспешила к выходу.

– Нас еще не вызвали?

– Уже.

* * *

В пути я выбрала момент, чтобы спросить Романа об итоге конфликта.

– Что-что, Саньку на студсовет, мне пожизненный недопуск в общагу. Зассал пацан, говорю же.

Я промолчала. Насколько мне было известно, к Полушкину Сашка особых чувств не испытывала, один хороший разговор по душам, и конфликт был бы исчерпан. Скверный характер Романа все испортил.

60 лет, анамнез без особенностей. Кожные покровы бледные, дыхание частое поверхностное, положение вынужденное, сидя, с упором на руки. Я перехватываю волосы резинкой, выдыхаю через нос. В животе становится пусто. Давление в норме, но предчувствие не отпускает. Роман слушает легкие и передает мне стетоскоп. Влажные хрипы по всем полям.

– Слышишь?

– Слышу.

– Это они?

– Да. Влажные.

Отек легких нарастает. С этого момента мы оба – в режиме ЧС. На все вопросы должен быть ответ, на каждую команду – подтверждение. Все становится полуважным, отстраненным, но внимательно отслеживается. Анализ, скорость, алгоритм. И страдания пациентки, и ее престарелый супруг, сбивающийся между благодарностями, просьбами и рассказом о том, как прошлая скорая их ограбила. Все отчуждаемо, второстепенно. Раз.

Два – подстроиться в режим первого номера. С Романом это нелегко, он привык работать один, доверять одному себе.

Слушать, корректировать, помогать.

– ЭКГ.

– Сделано.

– Что видишь?

– Блокада левой ножки. Ведем как с подъемом?

– ^Да.

– Доступ?

– В процессе. У меня проблемы.

– Я сам.

Вырывает у меня иглу, пристраивается к вене, зажимает конец трубки с каплей густой темной крови на конце.

– Система хоть готова?

– Не психуй. Десять изокета в системе.

– Медленно. Еще. Два. Два фуросемида.

– Два или четыре?

– Две по два. Четыре.

– «Фурик» в вене.

– Что в шприце?

– «Морфуша».

– Принято. Сатурация?

– 80.

– В машину за кислородом. Таблетку аспирина под язык.

Дед продолжает сбивать табуретки на траектории своих блужданий, собирать вещи в больницу и нести самоуспокаивающий бред, состоящий из «малыш, не умирай… малыш, рано пока, полно пугать меня, сначала я, потом ты, договаривались же, все будет хорошо, малыш, я сам-то стоматолог.»

От морфина бабку повело и затошнило. Капельница, носилки, кардиология.

– Сиди рядом, наблюдай состояние.

Легко сказать наблюдай, она с наркотика улетает, никак не понять, то ли ей слишком плохо, то ли слишком хорошо. Доезд. Осталось пригнать каталку. Довезли, живой довезли. Застывшее ледяной глыбой внутри распускается греющим душу цветком. Так всегда, адреналин, страх, счастье. Вот почему я люблю коматозы. А если бы не довезли? Ледяная глыба переродилась бы в сосущую пустоту. Редкие дождевые капли, влажный западный ветер. Я и не знаю, чего боюсь больше – что буду разлагаться от старости на больничной кровати или что кто-то такой же древний и безнадежный будет ломать себе пальцы о неизбежность смерти чего-то важного и хрупкого. «Мы так не договаривались, малыш».

* * *

– Рома, поехали, перевозка!

К ночи машина промерзла до заледеневших стекол. Шофер где-то пропадал, а без него печка включаться не желала.

– Ну что, я за руль?

– Да, давай до первого столба, как обычно.

Водитель вернулся. Огромный и громкий Валера имен докторов никогда не запоминает, а вежливый тон считает недостаточно брутальным для своей персоны. Меня он называет «ребеночком», а Романа «Этот».

– Этот, захожу я к сторожу в будку, а там баба! Голая!

Рома безразлично пожимает плечами, сторож тоже человек, и пытается дозвониться до Саши. «Абонент – не абонент».

По щедро смоченному дождем шоссе катаются поливальные машины, доводя идею полива до абсурда.

– Ты в такой кожаной курточке не боишься по вызовам кататься? – интересуется Роман.

– А что, отобрать могут?

– А вдруг заблюют?

– Отмоюсь.

– А вичевый какой?

– ВИЧ передается через иглы.

– А туберкулезный?

– Постираю. С мылом.

– Тебя хоть от чего-нибудь тошнит?

– Не знаю.

Я и правда не знаю.

Рома сегодня трезвый, на работе ни-ни, а тонкий запах перегара остался со вчерашнего. Вчера он приходил на станцию, по пьяни всегда приходит, ко всем пристает, кому в глаз даст, а кто ему. Потом спать завалится в чем из дома вышел, утром его заведующий будит, грозит увольнением. Не уволит, у Ромы рука легкая, не умирают у него. Костик Рому не любит, не переносит алкашей, пьянка для него – смертный грех. Вчера сорвался с районной подстанции, примчался, выкинул его, заведующему звонил. Нет, наверное, не уволит.

Голоса водителя и первого номера сливаются в один поток, дорожные фонари расплываются дождливыми пятнами. Не спать, не спать. Упаковка кофеина в руке шуршит привычно и успокаивающе.

– Тебе отсыпать?

– Нет, спасибо. И ты слезай с этой дряни, сердце посадишь. Дай-ка я тебе давление померяю, не нравится мне этот аппарат.

– Я гипотоник.

– Знаешь, сколько у тебя давление, гипотоник? 180 на 90.

– Чего?

– Ничего. Нечего кофеин долбить.

– Да у нас тонометр сломан! Поедем менять?

– Зачем?

Действительно. Интуиция. Опыт и безысходность.

Температура, болит горло. Один год.

– Ты дура?

– Допустим. Дальше что?

– Куда к ребенку в верхней одежде?

– Прости, забыла.

– Да мне плевать, будешь объяснительную писать, будут баллы снимать. А если жалоба не по делу – не будут… На меня недавно писали «пришли на вызов заспанные». В три часа ночи, ага.

Трудно с Романом, особенно мне. Трагический персонаж. По краю ходит.

* * *

Обед. На подстанции три бригады. Костик и Алсу пьют чай с пряниками и смеются над чем-то очень грустным и несмешным. «А он пишет „походка не шаткая, уверенная“, а я говорю, ты ку-ку? А он – че такое? А я – у него ноги нет». Вера сидит в углу, ни на кого не смотрит. Окно открыто, за окном – улица, по улице снуют заблудшие полуночные души на авто без глушителей. А через дорогу – вторая городская, там сегодня дежурят хирурги и неврологи. Горят окна в операционной на последнем этаже. Хирурги перекидываются малозначимым «держи аппендикс, с картошкой пожаришь» и «пилите, Шура, она золотая», а между операциями вываливаются на крыльцо, стреляют у «скоряков» сигареты и курят долго и матерно.

– Они опять вместе? – Роман внезапно заинтересован, спрашивает почему-то меня.

Костик смотрит свирепым глазом, я занимаю место поближе к выходу, убраться бы подальше, когда эти двое сцепятся.

– Спокойной ночи, – Алсу решительно отодвинула кружку.

– Сейчас вызовут, – предупреждает Роман.

– Девятая!

Сердитая Алсу направляется к выходу.

– Удачной охоты!

– Наш вызов через пять минут.

Я верю. Рома видит будущее. Интуит.

– Ушла бы с этой мясорубки, зачем тебе здесь?

– А тебе?

– Да не знаю я! Привык. Дорогу люблю. И домой… Придешь, а там плесень разумная в холодильнике. Уж лучше на линии, хоть человек живой рядом.

– А как же Саша?

– Не твое дело! – обрывает Роман.

На кухне грозовым фронтом появляется Саша. Смотрю на часы. Смена в детской поликлинике только закончилась. Когда успела доехать, как попала на станцию, откуда узнала, когда Рома вернется с вызова, я даже не пытаюсь себе представить. Саша, когда захочет, из-под земли достанет, душу вытряхнет и обратно закопает. Высокая, не худая, не полная, размер к размеру. Ходит будто летает, встанет – словно корни пустила. Все у нее красиво и правильно получается, и у всех должно быть так. Взметнула полами пальто, волосы по плечам разлетелись, глаза из-под широких бровей на парня выкатила. Сейчас пощечину влепит. Сдержалась.

– Ты трубку не брала. – Рома съежился до плоскости аппликации, в пол смотрит.

– Коменда вызвала. Чуть не выселили, из-за тебя!

– Полушкин гнида. – Хочет и боится поднять глаза.

– Полушкин меня отмазал! – Сашка возмущенно вскинула брови, вот-вот улетят с лица куда подальше. – Я теперь отрабатывать должна. Ис-справительные работы, о-общес-ственный труд, – на змеиный шепот перешла, – потому что два идиота при вахтерше подрались. Я тебя защищала! «У него черепномозговая!» Да ты просто ненормальный!

Я тоже не могу понять, при чем тут девушка одного из драчунов, но законы общежития запутанны и от логики далеки.

– Я за тебя отработаю, – говорит Роман.

– Конечно отработаешь! И не за меня! Не мне завхоз лобешник пробил! Будешь до конца недели листья по мешкам собирать! Мебель на девятый этаж таскать! Без лифта! Ш-штукатурить!

Живое воображение нарисовало мне, как незадачливый фельдшер ш-штукатурит, и мне стало смешно и неуютно одновременно. Я вышла.

* * *

Когда я проснулась, свободных лежачих мест в фельдшерской не осталось, неужто вызова кончились? Все бригады на станции. Спускаюсь на первый этаж, Рома с Санькой там. Пока помирились, диваны закончились. Сидят в обнимку на одном стуле, Сашка дремлет, Рома бдит.

– Счастье охраняешь? – Не люблю драму, а на станции без нее никуда, тесный коллектив. – Вызывай даме такси, поехали труп лечить.

* * *

Труп – определяю по запаху-не менее чем трехдневной давности. Клубок тошноты подкатывает к горлу и там же и остается. Фельдшер ползает над телом, изучая зрачки и трупные пятна при свете фонарика. Если он и испытывает дискомфорт от столь тесного контакта с потусторонним жителем, то узнать об этом сложно будет даже на полиграфе.

– А информированное согласие кому подписывать? – я не выдерживаю и заливаюсь нервным смехом. Если бы взгляд фельдшера имел материальную силу в тот момент, я бы следом за покойником уже отправилась к праотцам.