Текст книги "Выдающийся ум. Мыслить как Шерлок Холмс"

Обстановка воздействует на нас на каждом шагу. В рассказе «Медные буки» Ватсон и Холмс едут в поезде. Ватсон смотрит в окно на уплывающие вдаль дома Олдершота.

«– До чего приятно на них смотреть! – воскликнул я с энтузиазмом человека, вырвавшегося из туманов Бейкер-стрит.

Но Холмс мрачно покачал головой.

– Знаете, Уотсон, – сказал он, – беда такого мышления, как у меня, в том, что я воспринимаю окружающее очень субъективно. Вот вы смотрите на эти рассеянные вдоль дороги дома и восхищаетесь их красотой. А я, когда вижу их, думаю только о том, как они уединенны и как безнаказанно здесь можно совершить преступление» [6]6
  Здесь и далее цитаты из «Медных буков» приведены в переводе Н. Емельяниковой. – Прим. пер.


[Закрыть].

Холмс и Ватсон смотрят на одни и те же дома, но видят их совершенно по-разному. Даже если Ватсону удастся приобрести навыки наблюдательности, свойственные Холмсу, это первоначальное впечатление все равно никуда не денется. Дело не только в том, что доктор отличается от своего проницательного друга привычками и воспоминаниями, – внимание Ватсона зацепляют совсем другие детали внешнего окружения и соответственно запускают его мысли по иным путям.

Задолго до того, как Ватсон начал восторгаться вслух красотой домов, мимо которых проезжает, это окружение побудило его к определенным мыслям, заставило замечать подробности особого рода. Пока он сидел в вагоне молча, от него не ускользали детали пейзажа; стоял «прекрасный весенний день, бледно-голубое небо было испещрено маленькими кудрявыми облаками, которые плыли с запада на восток». Солнце светит ярко, «в воздухе царит веселье и бодрость». И вдруг среди яркой весенней листвы Ватсон замечает дома. Разве удивительно, что Ватсон видит свой мир купающимся в розовом отблеске счастья? Прелесть непосредственного окружения настраивает его мысли на позитивный лад.

Однако этот настрой, как выясняется, совершенно не нужен для формирования суждений. Дома не изменятся, даже если Ватсона охватит грусть и подавленность, только его восприятие этих домов, скорее всего, станет другим (они наверняка станут выглядеть одинокими и мрачными). В данном конкретном случае неважно, как Ватсон воспринимает дома – как жизнерадостный образ или наоборот. А если, допустим, он формирует это суждение прежде, чем подойти к одному такому дому, попросить разрешения воспользоваться телефоном, провести осмотр или расследовать преступление? Тут безопасность этих домов внезапно приобретает немалое значение. Захочется ли вам подойти к такому дому в одиночку и постучаться в дверь, если есть вероятность, что его обитатели враждебны и способны безнаказанно совершить преступление? Лучше бы ваше мнение об этом доме было адекватным, а не навеянным единственно влиянием солнечного дня. Не только содержимое нашего «чердака» умеет исподволь воздействовать на наши суждения; следует помнить, что на них влияет и окружающий мир. Отсутствие некоего элемента на нашем «чердаке» не значит, что данный элемент не начнет атаковать фильтры нашего «чердака» снаружи.

«Объективного» окружения не существует. Есть только наше восприятие этого окружения, а это восприятие зависит отчасти от привычных способов мышления (настроение Ватсона), отчасти от непосредственных обстоятельств (солнечный день). Но нам трудно осознать степень влияния, которое фильтры нашего «чердака» оказывают на нашу интерпретацию окружающего мира. Не только неподготовленный Ватсон способен поддаться искушению чудесного весеннего дня, и едва ли его можно винить в такой реакции. Погода – на редкость действенная «подводка», она регулярно оказывает на нас влияние, даже если мы об этом не подозреваем. Например, в солнечные дни люди чаще утверждают, что они счастливы, и в целом больше довольны жизнью, чем в ненастье. Однако сами люди не подозревают об этой связи: они искренне верят в то, что реализовались как личности, когда видят в голубом небе солнце, совсем как Ватсон, глядящий в окно вагона.

Этот эффект не исчерпывается самоощущением, он влияет на принятие важных решений. В дождливые дни абитуриенты, выбирающие колледж, более мотивированы учиться, чем в солнечные, и при увеличении облачного покрова в день визита в колледж вероятность подачи документов именно в этот колледж для конкретного студента возрастает на 9 %. Когда погода портится, финансовые трейдеры с большей вероятностью принимают решения, позволяющие избегать риска; но, как только выглядывает солнце, частота рискованных решений возрастает. Погода – не просто нарядные декорации. Она непосредственно влияет на то, что мы видим, на чем сосредоточиваемся, как оцениваем мир. Но хотим ли мы выбирать колледж, оценивать общий уровень своего счастья (интересно, в какие дни замышляется больше разводов и разрывов отношений – в дождливые или в солнечные?) или принимать решения в бизнесе в зависимости от состояния атмосферы?

С другой стороны, Холмс не замечает, какая за окном погода, – на протяжении всей поездки он поглощен своей газетой. Точнее, он не совсем равнодушен к погоде, просто сознает, как важно уметь сосредоточивать внимание, и решает игнорировать ясный денек – точно так же, как игнорирует очарование Мэри, утверждая, что «не заметил» его. Конечно, он все видит. Вопрос в другом: реагирует ли на увиденное, уделяет ли ему внимание и тем самым разрешает ли измениться содержимому своего «чердака». Кто знает, как повлияло бы на Холмса солнце, если бы он не думал об очередном деле и позволил мыслям бесцельно блуждать! Так или иначе, он полностью сосредоточивается на совершенно иных деталях и другом контексте. В отличие от Ватсона, Холмс встревожен и озабочен, что вполне понятно. Ведь он отправился в путь по просьбе женщины, признавшейся, что она в отчаянном положении и не знает, что ей делать. Он погружен в мрачные раздумья. Всецело поглощен загадкой, которую ему предстоит разгадать. Что же удивительного в том, что даже дома напоминают ему о ситуации, завладевшей его помыслами? Они – не настолько случайная, как погода для Ватсона, но тем не менее явная внешняя подводка.

Вы можете возразить (вполне резонно): неужели Ватсон не находился под воздействием той же телеграммы от встревоженной клиентки? На самом деле находился. Но мыслями был далек от предстоящей задачи. В этом заключается особенность подсказок: на разных людей они действуют по-разному. Вспомним, как ранее мы рассуждали о структуре нашего «мозгового чердака», об изначальных предубеждениях и способах мышления. Этим изначальным внутренним конструкциям необходимо взаимодействие со внешней средой, чтобы путем незаметного, неосознанного влияния подчинить себе наш мыслительный процесс; именно они в большой степени обусловливают, что именно мы замечаем и как в дальнейшем замеченный элемент встраивается в работу мысли.

Представим, что я даю вам списки из пяти слов и прошу составить из слов каждого списка предложения длиной в четыре слова. Списки могут показаться безобидными, однако среди них запрятаны так называемые стимулы-мишени – слова «одинокий», «опекать», «Флорида», «беспомощный», «вязание» и «доверчивый». Ничего не напоминает? Если собрать вместе все эти слова, возможно, они напомнят вам о старости. Но если распределить их по тридцати спискам из пяти слов, эффект будет гораздо менее заметен – настолько, что ни один участник этого эксперимента, увидевший предложения (около шестидесяти, результат двух отдельных исследований с участием тридцати человек в каждом), не догадается, что между словами есть тематическая связь. Однако отсутствие осознания еще не означает отсутствие влияния.

Если вы похожи на сотни людей, на которых проверялся этот тест с тех пор, как им впервые воспользовались в 1996 г., произойдет несколько событий. Вы начнете ходить медленнее, чем прежде, и, возможно, даже немного сгорбитесь (и то и другое – следствия идеомоторного эффекта (эффекта Карпентера) под действием подсказки или ее влияния на реальные физические действия). Вы продемонстрируете ухудшение результатов в ряде тестов на когнитивные способности. Замедлится темп, в котором вы будете отвечать на некоторые вопросы. Может быть, вы даже почувствуете себя постаревшим и усталым. Почему? Вы подверглись воздействию «эффекта Флориды»: ряд стереотипов, связанных со старостью, незаметно для вашего сознания активизировал некоторые центры и представления в вашем мозге, а они, в свою очередь, побудили вас определенным образом мыслить и вести себя. Это и есть эффект «подводки» – внешней активизации внутренних структур сознания в чистом виде. В психологии для него существует термин «прайминг».

Однако то, какие центры будут затронуты и каким образом распространится такая «подводка», зависит от вашего «мозгового чердака» и его особенностей. К примеру, если вы принадлежите к культуре, в которой высоко ценится мудрость пожилых людей, скорее всего, ваша походка слегка замедлится, а вот скорость выполнения когнитивных тестов слегка вырастет. Если же к старости вы относитесь резко негативно, то можете столкнуться с физическими эффектами, прямо противоположными тем, которые демонстрируют другие: например, будете ходить быстрее и держаться прямее, доказывая, что вы не похожи на мишень для манипуляций с помощью «подводок». В этом и суть: прайминг существует не в вакууме. Его влияние бывает разным. И хотя реакция на него у людей разная, люди так или иначе на него реагируют.

Вот почему одна и та же телеграмма может означать разные вещи для Ватсона и для Холмса. У Холмса она запускает ожидаемый ход мысли, соответствующий его складу ума, изначально настроенного на раскрытие преступлений. Для Ватсона телеграмма почти не имеет значения: ее вскоре вытесняют небесная лазурь и птичий щебет. Но стоит ли удивляться этому? Думаю, в целом можно допустить, что для Ватсона мир представляется более спокойным местом, чем для Холмса. Ватсон зачастую выражает неподдельное изумление, услышав подозрения Холмса, и ужасается его нелестным и мрачным выводам. Там, где Холмс легко различает дурные намерения, Ватсон видит только милое и отзывчивое личико. Когда Холмс пускает в ход свои энциклопедические познания о преступлениях былых времен и сразу же применяет их к настоящему времени, Ватсон, не располагающий такими сведениями, вынужден полагаться лишь на то, что ему известно, – медицину, опыт войны и то, что он узнал за время краткого соседства с опытным сыщиком. Добавим также склонность Холмса погружаться в свои мысли, когда он расследует дело и пытается совместить его подробности, его умение полностью отгораживаться от внешних отвлекающих моментов, не относящихся к предмету его размышлений, и склонность Ватсона замечать красоту весеннего дня и живописность пологих холмов, и мы увидим два «чердака», настолько разных по структуре и содержимому, что они, вероятнее всего, будут совершенно по-разному фильтровать любую поступающую извне информацию.

Не следует упускать из виду и изначальный склад ума. Любая ситуация – это сочетание изначальных и сиюминутных целей и мотиваций; можно сказать, что речь идет как о структуре, так и о текущем состоянии нашего «чердака». «Подводка», будь то солнечный день, тревожная телеграмма или список слов, способна активизировать наше мышление и придать мыслям определенное направление, но что и как она активизирует, зависит от изначального содержимого «чердака» и от того, как хозяин привык пользоваться его структурой.

Но не все так страшно: внешний активатор перестает быть таковым, как только мы осознаём факт его существования. Так, в исследованиях связи погоды и настроения эффект пропадал, если поначалу участников недвусмысленно побуждали обратить внимание на дождливый день. Когда их спрашивали сначала о погоде, а потом – насколько они счастливы, погода уже не отражалась на результатах. Если в исследованиях влияния окружающей среды на эмоции приводилась причина состояния участника, не относящаяся к эмоциональной сфере, влияние внешнего активатора также снижалось. К примеру, в классическом исследовании эмоций человек, получивший инъекцию адреналина, а затем вступивший в общение с тем, кто демонстрирует сильные эмоции (неважно, позитивные или негативные), с большей вероятностью воспроизводит эти эмоции, «зеркалит» их. Но если заранее предупредить участника, что сделанная ему инъекция вызовет физическое возбуждение, степень «отзеркаливания» снизится. На самом деле исследования такого явления, как прайминг, или внешняя активация, печально известны своей трудностью: достаточно обратить хоть какое-то внимание на механизм такой активации, как его влияние снижается до нулевого уровня. Когда мы осознаем причину своих поступков, она перестает оказывать на нас влияние: нам приходится согласиться с тем, что источник активизации эмоций и мыслей – нечто внешнее, в итоге мы уже не считаем, что импульс исходит из нашего разума, является результатом нашей воли.

Как самим активизировать наш пассивный мозг?

Так как же Холмсу удается не подпасть под влияние сиюминутных суждений своего «чердака», вынесенных еще до того, как их предмету будет уделено внимание? Каким образом он умудряется оградить себя от внешнего воздействия, которое в любой конкретный момент времени испытывает его разум? Секрет заключается в осознании и непосредственном присутствии. Вместо того чтобы пассивно впитывать информацию, подобно губке – что-то в ней задерживается, что-то входит в одну пору и сочится из другой, причем сама губка никак не участвует в происходящем, – Холмс активно наблюдает – этот процесс мы вскоре рассмотрим подробно. Такой активный процесс Холмс сделал настройкой для мозга, выбираемой по умолчанию.

На самом базовом уровне он осознаёт – как теперь делаем мы, – каким образом начинается мыслительный процесс и почему так важно уделять ему пристальное внимание с самого начала. Если я буду останавливать вас и объяснять причины возникновения у вас тех или иных впечатлений, возможно, сами впечатления не изменятся («все равно же я прав!»), но по крайней мере вы поймете, откуда они взялись. И постепенно начнете спохватываться еще до того, как сформируются суждения, и в этом случае вероятность, что вы прислушаетесь к мудрому голосу разума, значительно возрастет.

Холмс не принимает на веру ничего, ни единого впечатления. Он не позволяет первой же попавшейся на глаза детали диктовать ему, что попадет или не попадет в его «мозговой чердак» и каким образом будет или не будет активизировано остальное содержимое этого «чердака». Холмс постоянно сохраняет активность и бдительность, чтобы какой-нибудь случайный стимул не пробрался в безупречно упорядоченное пространство его разума. И хотя постоянное внимание может оказаться изнурительным, в некоторых ситуациях такие усилия оправданны, и со временем их потребуется все меньше и меньше.

В сущности, достаточно только задать себе несколько вопросов, обращаться к которым для Холмса – в порядке вещей. Есть ли в данном конкретном предмете что-либо избыточное, влияющее на мои суждения в отдельно взятый момент времени? (Ответ на этот вопрос почти всегда будет утвердительным.) Если да, как можно соответственно обстоятельствам отрегулировать свое восприятие? Что повлияло на мое первое впечатление, а это первое впечатление, в свою очередь, – на остальные? Это не значит, что Холмс неуязвим для влияния случайных внешних активаторов: просто он слишком хорошо сознает их могущество. Поэтому, когда Ватсон высказывает скоропалительное суждение о женщине или коттедже, Холмс немедленно корректирует его впечатление возражением «да, но…». Смысл действий Холмса прост: ни в коем случае не следует забывать, что первое впечатление – всего лишь первое, значит, стоит задуматься над тем, что его вызвало и что это может означать для вашей задачи в целом. Некоторые процессы нашему мозгу даются естественно, независимо от того, хотим мы этого или нет. И тут уж ничего не поделаешь. Зато мы можем принимать изначальное суждение на веру либо, наоборот, подробно и углубленно исследовать его. Вдобавок не следует забывать об эффективном сочетании вдумчивости и мотивации.

Другими словами, взгляните скептически на себя и свой разум. Ведите активное наблюдение, выйдите за рамки пассивности, которая является нашим состоянием по умолчанию. Судим ли мы о человеке по его реальному поведению, воспринятому действительно объективно (вы замечали со стороны Мэри соответствующие поступки, прежде чем называть ее «ангелом»?), или просто на основании субъективного впечатления (но ведь она выглядела так мило!)?

Во время учебы в колледже я помогала руководить работой глобальной модели ООН. Каждый год мы отправлялись в новый город и предлагали студентам университетов принять участие в создании модели. Мне досталась роль главы комиссии: я готовила темы для обсуждения, проводила дебаты, а в конце конференции награждала тех студентов, которых считала особо отличившимися. Довольно просто и незамысловато. До тех пор, пока дело не касалось наград.

В первый же год я заметила, что студенты Оксфорда и Кембриджа разъезжаются по домам, увозя непропорционально много наград за ораторские выступления. Неужели они действительно демонстрировали выдающиеся результаты или же происходило нечто иное? Я заподозрила неладное. Ведь в работе принимали участие представители лучших университетов мира, и хотя Оксфорд и Кембридж – на самом деле незаурядные учебные заведения, вряд ли они неизменно и последовательно отбирают самых лучших своих представителей. Так что же происходит? Неужели мои товарищи, отвечающие за распределение наград, небеспристрастны?

На следующий год я решила проверить свое предположение. Я пыталась следить за собственной реакцией на речь каждого студента, отмечала свои впечатления, приводимые доводы, обоснованность позиций и убедительность, с которой их отстаивали. И заметила то, что не на шутку встревожило меня: на мой слух, выступления студентов Оксфорда и Кембриджа звучали элегантнее. Если бы двух студентов поставили рядом и попросили произнести одни и те же слова, мне больше понравилось бы выступление того, кто говорил с британским акцентом. Нелепость, но этот акцент явно успел активизировать в моем мозге некий стереотип, который затем определил суждение в целом, так что к концу конференции, когда настало время раздать призы, я уже не сомневалась в том, что британские делегаты – лучшие из лучших. Это осознание оказалось не из приятных.

Моим следующим шагом стало активное сопротивление. Я попыталась сосредоточиться исключительно на содержании выступлений: что именно говорит каждый студент и как он это говорит? Дополняет ли его выступление дискуссию? Подняты ли в нем те вопросы, которые было необходимо поднять? Или же оратор просто по-другому формулирует чужие наблюдения, не внося в них хоть сколько-нибудь существенного собственного вклада?

Я покривила бы душой, утверждая, что этот процесс дался мне легко. Несмотря на все старания, я неизменно попадалась в ловушку интонаций и акцента, ритмичной гармонии фраз, а не их содержания. И тут выяснилось самое страшное: я по-прежнему ощущала стремление отдать приз за лучшее выступление делегатке из Оксфорда. Я обнаружила, что убеждаю себя, будто она и вправду выступила лучше всех. И разве я не перегну палку в другую сторону, если откажусь признать это и, в сущности, накажу делегатку только за то, что она британка? Проблема не во мне. Мои награды достанутся тем, кто их заслужил, даже если достойный окажется представителем Оксфорда. На самом деле предубеждены другие.

Вот только моя оксфордская делегатка вовсе не была самой лучшей. Просмотрев свои скрупулезно сделанные записи, я обнаружила, что несколько студентов неизменно превосходили ее. Мои записи и мои впечатления полностью противоречили друг другу. В конце концов я доверилась записям, но внутренняя борьба продолжалась во мне до последней минуты. И даже потом я не могла избавиться от настойчивого чувства, будто бы ограбила девушку из Оксфорда.

Наше непосредственное восприятие остается очень мощным даже в тех случаях, когда оно совершенно ошибочно. Поэтому, когда вас захватит некое глубокое и сильное впечатление (чудесный человек, прекрасный дом, достойное стремление, талантливый оратор), важно задать себе вопрос: на какой фундамент оно опирается? Можно ли доверять этой так называемой интуиции или же это разум пытается обвести вас вокруг пальца? Объективная проверка с помощью внешних средств, например таких, как мои записи, сделанные во время работы комиссии, полезна, но не всегда возможна. Иногда просто необходимо осознать: несмотря на то что мы уверены в полном отсутствии предубежденности с нашей стороны и постороннего влияния на наши суждения и выбор, есть вероятность, что наши поступки отнюдь не рациональны и не объективны. В осознании, что зачастую лучше не доверять собственным суждениям, кроется секрет совершенствования своих умозаключений до такой степени, чтобы им стало можно доверять. Мало того, если мы мотивированы на адекватное восприятие, то полученное первое впечатление окажется закодировано у нас в мозгу таким образом, что в дальнейшем вряд ли выйдет из-под контроля.

Однако помимо осознания понадобится еще и постоянная практика. Безошибочность интуиции – не что иное, как результат практики, когда навык приходит на смену грамотной эвристике. Мы не рождаемся невнимательными и не обречены действовать в соответствии со своими несовершенными мыслительными привычками. Мы становимся такими в результате неоднократных внешних воздействий и практики, а также из-за отсутствия того самого вдумчивого внимания, которое Холмс старается уделять каждой своей мысли. Возможно, мы не осознаём, что вынуждаем наш мозг работать определенным образом, но тем не менее это делаем. Что и плохо, и хорошо: ведь если нам удалось чему-то научить свой мозг, значит, мы можем и отучить его, и переучить. Любая привычка – всего лишь привычка, которую можно заменить другой. Со временем навык способен изменить эвристику. Как выразился Герберт Саймон, один из основателей теории принятия решений, «интуиция – не больше и не меньше чем распознавание».

За плечами у Холмса тысячи часов практики. Его привычки сформировались благодаря бесчисленным возможностям, возникающим 24 часа в сутки, 365 дней в году, каждый год с раннего детства. Поэтому в его присутствии легко растеряться – но, если уж на то пошло, гораздо полезнее просто вдохновиться. Что под силу Холмсу, под силу и нам. Главное – не спешить. Привычки развиваются на протяжении настолько продолжительного периода, что формируют сам склад нашего ума, следовательно, изменить их непросто.

Имейте в виду: это всего лишь первый шаг. Внимание и осведомленность Холмса позволяют ему избежать множества ошибок, преследующих Ватсона, инспекторов, клиентов Холмса и его противников. Но каким образом он переходит от осознания к действиям? Этот процесс начинается с наблюдения: как только мы понимаем, как функционирует наш «мозговой чердак» и где берет исток наш мыслительный процесс, у нас появляется шанс направить внимание на вещи значимые и отвлечься от незначительных. Именно к этой задаче осознанного наблюдения мы обратимся далее.

ЧИТАТЬ ДАЛЕЕ О ШЕРЛОКЕ ХОЛМСЕ

«На кой черт она мне?», «Мне представляется, что человеческий мозг похож на маленький пустой чердак» – повесть «Этюд в багровых тонах», гл. 2 «Искусство делать выводы».

«Дайте мне сложнейшую проблему, неразрешимую задачу…» – повесть «Знак четырех», гл. 1 «Суть дедуктивного метода Холмса».

«Мисс Морстен вошла в комнату…», «Самое главное – не допускать, чтобы личные качества человека влияли на ваши выводы» – «Знак четырех», гл. 2 «Мы знакомимся с делом».

«До чего приятно на них смотреть!» – рассказ «Медные буки».