Текст книги "Неизгладимые знаки: Татуировка как исторический источник"

Чаще всего, изображения птиц были стилизованы. По мнению историков, это скорее архетип птицы или идея птицы, отраженная в гербе. Так же условно изображались рыбы, почему-то называемые в геральдике «окунями».

Отдельную категорию составляли фантастические персонажи: единорог (с ногами буйвола и большим рогом на лбу), грифон (полулев-полуорел), дракон. В образах химер желающие вновь могут усмотреть проявление инстинктивной приматской программы. Совмещение в одном теле животного-защитника частей от льва, орла или змеи – это «комплексное» проявление врожденных образов природных врагов наших предков (Дольник, 2004).

Собственно говоря, средневековый геральдический бестиарий, включая «реалистические» образы зверей и химерических животных, напоминает персонажей «звериного стиля» скифо-сибирского мира в I тыс. до н. э. Здесь нет сцен терзания кошачьим хищником копытной жертвы, но сами по себе большие кошки (львы, леопарды), а также популярные у скифов вепри и олени присутствуют в изобилии. При этом подразумевается более высокий статус животных, связанных с охотой (особенно хищников), и, соответственно, владельцев гербов с подобными изображениями.

Примечательно, что в отличие от изобразительной традиции скифской эпохи в средневековой геральдике не встречаются изображения лошадей (хотя значение этих животных по-прежнему было огромно) и соколов (также весьма ценных птиц, используемых знатью на охоте).

Генетической культурной связи между западноевропейским средневековьем и евразийскими степями раннего железного века нет. Это доказано многими исследованиями. Но общий культурный стереотип, безусловно, просматривается. Его проще всего объяснить с антропологических позиций, если вспомнить роль охоты в становлении современного человечества как биологического вида. Жизненная важность этого занятия до возникновения производящего хозяйства не отменили престижности охоты и тогда, когда большинство продуктов питания стало возможно добыть иным путем. Военная и феодальная аристократия интуитивно отождествляла себя с хищниками, избирая их в качестве эмблемы. Здесь нельзя не вспомнить и о психоповеденческом превращении в диких зверей, характерном для древней европейской воинской традиции (берсерки и ульфхеднары, люди-медведи и люди-волки).

Впрочем, кросс-культурное сопоставление показывает, что идея «поглощения диким зверем», временного «превращения в хищника» присутствует в обрядах юношеского посвящения у самых разных народов, придерживающихся традиционной культуры (скажем, на островах Океании, в Африке, Австралии).[4]4
  Например, австралийские женщины уверены, что в момент инициации их мальчиков убивает и пожирает таинственное божество, имени которого они не знают. В африканских обрядах посвящения обрезание приравнено к мистической смерти, а исполнители одеты в шкуры львов и леопардов. И в Австралии, и в Африке ритуалы сопровождают звуки трещотки. По мнению Элиаде (2002, с. 69), здесь прослеживаются следы древнего охотничьего культа.


[Закрыть] Поскольку обычаи посвящения основаны мифическими предками племени или божественными существами, их соблюдение позволяет вернуться в изначальное время. А поскольку священный предок в тотемизме – животное, инициация призвана укрепить эту связь.

Итак, герб по смыслу может быть близок татуировке. Татуировка – «неизгладимый знак», это «навсегда». Герб – тоже стремится быть «навсегда», будучи наследственной эмблемой человека. Оба явления носят информационный характер, служат целям общения и в то же время воплощают нечто большее, «приподнимая» обыденное до почти священного.

И, наконец, знакомство с сюжетами средневековых гербов подтверждает, «звериный стиль» – это престижно. А обращение к очень далеким от нас этапам эволюции человека должно убедить нас, что признаком носителя очень высокого иерархического ранга служит его власть над крупной кошкой, хищной птицей и змеей.

Теперь немного о костях. «Гарри Поттер»: история шрама

Интересно, сколько человек осталось на нашей планете начала XXI века из числа тех, кто никогда не слышал о Гарри Поттере? Не исключено, они окажутся в меньшинстве, и это неслучайно.

В книгах английской писательницы Джоан Роулинг воплотилось все то, что так давно хотели «прочувствовать» и прожить вместе с героями миллионы детей и взрослых. Опираясь на интуицию, автор затронула важные, общечеловеческие сюжеты, волнующие всех и каждого. Точнее будет сказать, что кроме интуиции и богатых традиций английской литературы, Джоан Роулинг опиралась на кельтскую мифологию. То есть обращалась к архетипам, образам «коллективного бессознательного», присущим нам всем как представителям биологического вида «человек разумный». Темы борьбы светлого и темного начала, взросления, испытания и многое другое заслуживают подробного освещения, но не они важны для нашего исследования. Важно другое.

Главный персонаж эпопеи Гарри Поттер – мальчик со шрамом на лбу. Эта отметина появилась у героя в младенчестве, в тяжелейший момент, когда его родители были убиты могущественным волшебником Волдемортом, воплощающим все самые злобные силы мира магов. Шрам на лбу Гарри – знак того, что он устоял, когда против него была направлена волшебная палочка «Того-кого-нельзя-называть». Неизгладимый знак – метка героя, по ней узнают Гарри Поттера окружающие. Мало того, шрам обладает магическими свойствами, он живет своей жизнью, сообщая владельцу о грядущей опасности, подобно тому, как последствия обычных травм предупреждают нас о перемене погоды. Иными словами, перед нами идеальный образ татуировки: она расположена там, где лучше всего видна; она помогает идентифицировать ее носителя; она защищает (оберегает); она возникла в критический момент, когда герой балансировал между жизнью и смертью (что, хотела того автор или нет, придает истории оттенок испытания и посвящения).

По утверждению швейцарского психиатра Карла-Густава Юнга, высшая цель человеческого существования – процесс «индивидуации», реализуемый через ряд испытаний. Можно сказать, что уже первое серьезное испытание в жизни мальчика Гарри Поттера привело к появлению у него магического неизгладимого знака.

Как удалось выяснить палеоантропологам, шрамы на черепе присутствуют у представителей многих археологических культур, и их появление связано с ритуальной практикой народов древности. Эти шрамы – остатки глубоких рубцов, некогда затронувших не только мышечный слой, но и костную поверхность. Следы поверхностных манипуляций на своде черепа, осуществленных при жизни, венгерский антрополог Лайон Бартуш предложил некогда называть символическими трепанациями. Можно спорить о точности применения подобной формулировки, наверное, правильнее говорить о последствиях скарификации (шрамирования), то есть фактически об одной из разновидностей татуировки. Но термин «символическая трепанация» прижился в научных работах, посвященных описанию некоторых исторических периодов, и, наверное, не стоит его изгонять.

Следам прохождения ритуалов на черепе древнего человека в последние годы было посвящено несколько публикаций (например, Медникова, 2004). Для тех, кому эти работы не попадались, коротко расскажу об «истории шрама».

Сперва – о самых ранних находках. Они относятся к эпохе верхнего палеолита, когда на смену неандертальцам, десятки и даже сотни тысяч лет бывшим единственными европейцами, пришли кроманьонцы, представители современного анатомического облика. Пришли они в буквальном смысле, то есть мигрировали из тропических широт и, по-видимому, принесли с собой многие новшества в области культурной жизни.

Одним из самых благоприятных районов для расселения кроманьонского человека стала территория древней Моравии. По-видимому, 26 и даже 27 тысяч лет назад там было все самое необходимое для полноценной охоты, включая прежде всего мамонтов. «Отряд» местных кроманьонцев был весьма представительным, о чем говорят крайне многочисленные для такой эпохи находки человеческих скелетов.

В 1995 году известный чешский ученый Е. Влчек опубликовал статью, посвященную странным травмам на черепах у некоторых моравских мужчин эпохи верхнего палеолита. Круглые шрамы располагались в двух местах на лобной кости – строго в центральной части и рядом с анатомической точкой брегма, которая совпадает с самой верхней точкой головы в вертикальном положении. Влчек нашел идентичные повреждения у трех взрослых мужчин из могильника Дольни Вестонице II и выдвинул любопытное объяснение. Прибегнув к этнографическим параллелям, он предположил, что, достигая зрелости, кроманьонцы племени «Дольни Вестонице» проходили ритуальное испытание и вступали в единоборство. В этот момент они могли быть ранены, некоторые раны были глубокими, и эти шрамы мужчины Дольни Вестонице потом с гордостью носили оставшуюся жизнь.

Очень интересное объяснение, но у меня возник вопрос: а почему все следы ранений сконцентрированы только в двух строго определенных точках на голове? Ведь если люди сражаются, травмы, которые они наносят друг другу, просто не должны быть идентичными по форме и локализации. Не манекены же, в конце концов, живые люди, могли и увернуться…

Так родилась идея, что, хотя в целом Е. Влчек безусловно прав, и перед нами – результаты обряда посвящения, речь идет не о травмах, а о преднамеренном нанесении шрамов – ритуальной скарификации или, если хотите, символическом трепанировании.

Просматривая более ранние работы, посвященные кроманьонцам Моравии, я наткнулась на описание еще одного индивидуума, носившего на лбу похожие отметины (данные немецкого антрополога Герберта Ульриха). Им оказался так называемый «шаман» – пожилой мужчина из погребения Брно II. Ни на одном женском черепе подобных изменений обнаружено не было, значит, обряд распространялся только на мужское население.

По-видимому, в строго определенном возрасте, при прохождении инициации юношам наносили неизгладимые знаки, тот самый «священный текст», который делал их полноправными членами мужского братства охотников и воинов, а также говорил посторонним об их принадлежности к определенной племенной группе.

Когда это происходило в кроманьонском обществе? И на этот вопрос сумели ответить археологические и палеоантропологические исследования. В 1986 году на берегу реки Дийе археолог Б. Клима обнаружил удивительное тройное погребение. В нем лежали скелеты сразу трех человек, скончавшихся одновременно и захороненных соплеменниками с особым тщанием. Согласно определениям многих антропологов, изучавших уникальную находку каменного века, в могиле были двое юношей-погодков (16–17 и 17–18 лет) и девушка постарше (около 20 лет). По некоторым признакам, передающимся по наследству, молодые люди состояли в тесном родстве, даже могли быть братьями и сестрой. Так вот, на черепе юноши постарше следы испытания присутствуют, а на черепах его младшего брата и сестры никаких шрамов нет. Значит, с большой долей вероятности, можно говорить о сроках мужской инициации у центрально-европейских кроманьонцев – около 18 лет.

По-видимому, ученым еще предстоят громкие открытия в этой области, которые будут свидетельствовать о практике манипуляций с телом и среди других кроманьонцев. Например, петербургский антрополог И. И. Гохман идентифицировал на черепе одного из более поздних представителей верхнепалеолитического населения, жившего в знаменитых Костенках, на территории современной Воронежской области, следы еще одной поверхностной операции, выполненной, к тому же, сверлением. Подробная публикация этой сенсационной находки еще предстоит.[5]5
  Я крайне признательна Илье Иосифовичу Гохману, познакомившему меня с этим уникальным образцом хирургии каменного века.


[Закрыть]

Мы уже упоминали в первой главе, что скарификация, в отличие от более поверхностной татуировки, характернее для тропических регионов, где живет темнопигментированное население, у которого рисунки на коже просто не видны. Если предки европейского Homo sapiens жили в Африке, то, скорее всего, они тоже имели темную кожу. Может быть, еще тогда, на заре человечества, и зародился обычай рубцевания, позже распространившийся с мигрантами на север? Пока ответить на этот вопрос невозможно.

Как бы там ни было, но 12 тысяч лет назад скарификацию практикуют жители Северной Африки (эпоха эпипалеолита, археологические памятники Тафоральт и Афалу-Бу-Руммель). Позже, в новом каменном веке, мы встречаем обычай шрамирования головы у обитателей Испании, Франции, Италии. В медном и раннем бронзовом веке, по данным антропологов, ритуальные неизгладимые знаки распространены от Балкан до Южной Сибири. Рубцевание головы сохраняется до относительно позднего времени, когда уже можно опираться не только на антропологию, но и на письменные источники (о последних см. далее в этой главе). В позднеримское и ранневизантийское время искусственные шрамы на черепе присутствуют у 12 % исследованного населения египетской Нубии. Причем шрамы не только на лбу, но и височно-теменной области, и даже на затылке. Этому воздействию подвергались преимущественно мужчины, но все же со шрамами встречались женщины, подростки и маленькие дети. Повторяем, речь идет не о травмах, а о рубцах, наносившихся в строго определенных местах.

В Европе последний всплеск этой традиции связан с эпохой Великого Переселения народов. В результате этого широкомасштабного процесса огромные толпы кочевников сдвинулись с места на востоке и за несколько столетий существенно перекроили этническую и политическую карту Старого Света. Очевидно, они могли принести в Европу некоторые обычаи, уже считавшиеся в областях, развивавшихся под влиянием античной цивилизации, архаическими. Но как иначе объяснить тот факт, что в X–XI веке каждый третий взрослый человек, погребенный в могильнике Одартци на северо-востоке Болгарии, имел символические знаки на черепе? В Х веке «поверхностное трепанирование» широко практиковали венгры, отказавшиеся от этих действий после принятия христианства.

Здесь мы говорили только о тех сведениях, которые получены археологами и палеоантропологами. Но даже при всей неполноте этих данных можно убедиться, что история «шрама Гарри Поттера» богатая.

Письменные источники. Татуировки в Библии. Священные тексты и сообщения древних авторов

Перейдем к письменным источникам. Достоверность их, конечно, не столь высока, как в случае археологии и этнографии. Тексты пишут люди, а они всегда субъективны, каждый видит мир по-своему. Кроме того, древние авторы не всегда были хорошо информированы, они вынужденно полагались на чужие рассказы и впечатления. Вот и получилось, что в памятниках древней письменности много совершенно фантастических сведений про обычаи других народов. Задача современных ученых – уметь найти рациональное зерно в описаниях, а иногда откровенных сплетнях древних авторов. Дело это непростое, и комментарии историков иногда поражают разнообразием подходов.

Кстати, бумага, как известно, недолговечна, да и изобрели ее относительно недавно. До бумаги использовали выделанную кожу. Ну и, конечно, всем известно про египетские папирусы. Но все это материалы довольно быстро портящиеся. И мы должны сказать спасибо безвестным переписчикам чужих рукописей, передававших эстафету накопленных предшественниками знаний следующим поколениям. Но как же дошли до нас образцы более древнего письма?

Их сохранили более прочные «носители» текстов – камни и глиняные таблички. Например, в 1901–1902 гг. французская археологическая экспедиция производила раскопки в Сузах (столице древнего государства Элама) и откопала черный базальтовый столб, покрытый письменами. Так были открыты законы вавилонского царя Хаммурапи, правившего в XVIII в. до н. э. В этом древнейшем из дошедших до нас уголовном кодексе очень четко определены наказания за разные виды преступлений. Там присутствует и информация о разных «неизгладимых знаках», наносимых на тело преступника. По всему видно, что в «вечном обиталище царственности», которым был провозглашен Вавилон, причинение телесного вреда наказывалось адекватной манипуляцией. То есть казнью было повреждение тела провинившегося.[6]6
  В некоторых статьях законов Хаммурапи можно усмотреть свидетельства манипуляций с телом. Например, § 215 говорит о медицинском воздействии: «Если врач сделал человеку надрез бронзовым ланцетом и исцелил человека или на виске человека сделал надрез бронзовым ланцетом и исцелил глаз человека…». В других пунктах говорится о загадочных «рабских знаках» – может быть, особых прическах или даже самих татуировках. § 226: «Если цирюльник без ведома хозяина рабский знак чужому рабу сбрил, этому цирюльнику должны отрезать руку» (История Древнего Востока, 2002, c.184, 185).


[Закрыть]

Одним из важнейших литературных памятников, вобравшим в себя огромный пласт сведений о повседневной жизни народов Древнего Востока, является Библия. Есть там и упоминания о татуировках, но для того, чтобы это понять, иногда приходится сравнивать переводы священных текстов на разные языки.

Например, в русском переводе Ветхого Завета приведены слова Исайи (44, 5):

 
Один скажет: «я Господень»,
Другой назовется именем Иакова;
А иной напишет рукою своею: «я Господень»,
И прозовется именем Израиля.
 

В новом переводе Библии на английский язык эта фраза имеет совершенно иное значение: «Этот человек скажет: “Я человек Господа”… другой напишет имя Господа на своей руке» («This man will say, “I am the Lord’s man”… another shall write the Lord’s name on his hand»). Неудивительно, что англоязычные ученые используют слова Исайи как косвенное свидетельство использования татуировки народом Израиля в I тыс. до н. э.

«И сделал Господь (Бог) Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его» (Бытие, 4, 17). Некоторые читатели Библии на английском языке также предпочитают интерпретировать в этом отрывке божественное проклятие как вполне материальный знак на теле (MacQuarrie, 2000, p. 35). Да и мы что-то слышали про Каинову печать…

Гораздо более определенную информацию содержит третья книга Моисеева.

«Ради умершего не делайте надрезов на теле вашем, и не накалывайте на себе письмен. Я Господь (Бог ваш)» (Левит, 19, 28).

Из этого отрывка становится совершенно ясно, что в языческой традиции, предшествующей принятию иудаизма, было принято обозначать траур по покойному манипуляциями с телом. Подобная практика весьма широко распространялась по миру еще в самое недавнее время. В частности, она была неоднократно описана у австралийских аборигенов варрамунга, у которых подобное поведение было тесно связано с их религиозными представлениями. В соответствии с верованиями коренных австралийцев, смерть, как правило, проистекала от колдовства, которому следовало противопоставить не менее мощную магию, способную защитить оставшихся в живых.[7]7
  Красочное описание погребальных обрядов австралийских аборигенов оставили еще ранние исследователи Спенсер и Гиллен. «Все мужчины, принадлежащие к определенной категории родства по отношению к умирающему, стали наносить себе каменными ножами глубокие раны в бедро, в то время как некоторые из женщин резали кожу у себя на голове заостренными концами своих копательных палок, пока кровь не потекла по их лицу. Плач и вопли продолжались, пока не наступила действительная смерть, после чего вся сцена возобновилась, мужчины и женщины бросались на тело, мужчины ножами наносили себе раны, женщины палками резали свои собственные головы или головы других женщин. …Весь следующий день был заполнен траурными церемониями. Все мужчины, находившиеся с умершим в определенной степени родства, лежали с раскрытыми ранами на бедрах. Некоторые из них срезали свои волосы и сжигали их, а головы смазывали глиной, в то время как другие срезали свои бороды… Многие из женщин должны были, как того от них требовал обычай, наносить себе своими палками раны в голову, и, если они этого не делали как следует, они рисковали получить должное наказание от своих братьев. (Народы мира, 1916, с. 131)


[Закрыть]

Если подобными представлениями руководствовались древние жители Ближнего Востока, неудивительно, что сторонники новой религии (иудаизма) вели упорную борьбу с местными траурными церемониями. Тема неизгладимых знаков вновь и вновь возникает в голосах ветхозаветных пророков.

 
И будет вместо благовония зловоние,
и вместо пояса будет веревка,
и вместо завитых волос плешь,
и вместо широкой епанчи узкое вретище,
вместо красоты клеймо.
 

(Исайя, 3, 23)

«И умрут великие и малые на земле сей; и не будут погребены, и не будут оплакивать их, ни терзать себя, ни стричься ради них» (Иеремия, 16, 6).

«У каждого голова гола, и у каждого борода умалена; у всех на руках царапины и на чреслах вретище» (Иеремия, 48, 37).

В пророчестве о грядущем конце:

«Тогда они подпояшутся вретищем, и обоймет их трепет; и у всех на лицах будет стыд, и у всех на головах плешь» (Иезекиль, 7, 18).

Итак, священные тексты Библии, порицая траурные обычаи народов Ближнего Востока, связанные с причинением себе увечий, в то же время сообщают нам о живучей, устойчивой традиции наносить «клеймо», «письмена», «царапины» в знак скорби по умершему. Судя по всему, во II–I тыс. до н. э. этот обычай был широко распространен в Палестине и Восточном Средиземноморье. Траурные церемонии, вообще, весьма консервативны. Покойный, отправляясь в мир иной, должен был получить «все, что ему положено». Если необходимые процедуры соблюдены, он станет «предком» и защитником для оставшихся на земле представителей своего рода. Ну а если традиция нарушена? Если умерший не был должным образом оплакан и сопровожден в царство мертвых? Серой тенью будет он скитаться среди людей и может из потенциального защитника превратиться в мстителя. Подобного рода соображения побуждали к крайне скрупулезному соблюдению погребальных обрядов. Фигура плакальщика здесь далеко не последняя. И если скорбящий по покойному наносил на свое тело неизгладимый знак, он отправлял ритуал, необходимый в его представлении, для благополучия оставшихся живых. Поэтому мы можем допустить, что проповеди ветхозаветных пророков, запрещавшие плакальщикам терзать свое тело на похоронах, наносить шрамы и наколки, долгое время оказывались неэффективными.

А что же писали о татуировках светские авторы древнего мира? Тут нам никак не обойтись без сведений, оставленных в дар потомкам образованными и любопытными древними греками. «Отец истории» Геродот, разумеется, представил читателям всю необходимую информацию о современных ему народах (ок. 430 г. до н. э.), практиковавших татуировку. Говоря о фракийцах, населявших в I тыс. до н. э. юг Болгарии и европейскую часть нынешней Турции, он замечает: «Татуировка [на теле] считается у них [признаком] благородства. У кого ее нет, тот не принадлежит к благородным. Человек, проводящий время в праздности, пользуется у них большим почетом. Напротив, к земледельцу они относятся с величайшим презрением. Наиболее почетной они считают жизнь воина и разбойника. Таковы самые замечательные их обычаи» (Herod., V, 6). То есть, если доверять Геродоту, особенно богато украшали тело татуировками представители фракийского военного сословия (они же разбойники).

В комментарии к этому отрывку античного автора у переводчика на русский язык Г. А. Стратановского читаем: «Обычай татуировки был общим у фракийцев со скифами. Татуировка, вероятно, была первоначально магическим средством охотников для привлечения дичи» (Геродот, 2001, 658).

Впрочем, некоторые другие современные исследователи, читая Геродота, извлекают из его текстов иную информацию. Так, профессор Гарвардского университета Кристофер П. Джонс главным в тексте «первоисторика» считает противопоставление тех, кто маркирован знаками на теле [estichthai] и тех, кто в силу низкого происхождения не может быть помечен [astikton] (Jones, 2000, p. 4). Особое внимание при этом обращается на татуировку у фракийских женщин. Многие образцы греческой керамики, особенно изготовленной в Афинах, рисуют фракийских женщин с татуировкой на руках и ногах. Эти изображения обычно ассоциируются с безумными менадами, убившими поэта Орфея. (Рис. 2.5)

Рис. 2.5. Изображения фракийской женщины с татуировкой на руках и ногах. Фрагмент греческого сосуда (Британский Музей, Лондон, по Jones, 2000, p. 3).

Мифы об Орфее

Орфей – в греческой мифологии певец и музыкант, искусство которого обладало волшебной силой, покоряя богов, людей и усмиряя природу. Он был сыном музы Каллиопы и фракийского речного бога Эагра (по другой версии – самого Аполлона). Орфей участвовал в плавании аргонавтов. Во время его игры на музыкальном инструменте форминге стихали грозные волны, и гребцы «Арго» могли продолжать свой путь. Другой миф связан с женитьбой Орфея на Эвридике. Когда возлюбленная внезапно умерла от укуса змеи, Орфей отправился за ней в царство мертвых, покорив своей игрой не только стража Аида пса Кербера и ужасных эриний, но и самих богов – Аида и Персефону. Властители потустороннего мира разрешили Орфею забрать жену на землю, но с одним условием: он не мог взглянуть на нее, прежде чем ступит в свой дом. Но запрет был нарушен, и Эвридика вернулась в царство мертвых. Но главная проблема Орфея была в том, что он не почитал злопамятного Диониса (Вакха, Бахуса), считая величайшим богом Гелиоса и называя его Аполлоном. В отместку Дионис наслал на поэта своих обезумевших спутниц – менад, растерзавших Орфея. Смерть певца оплакали птицы, звери, растения и даже камни. По версии Овидия, Дионис, напротив, наказал неистовых вакханок, погубивших Орфея, и превратил их в дубовые деревья.

Другой греческий миф повествует о фракийском царе Ликурге, и на иллюстрациях к нему, покрывающих кратер для вина из коллекции Британского Музея (Апулия, ок. 350 г. до н. э.), вновь возникают татуированные женщины.[8]8
  В греческой мифологии Ликург был царем эдонов во Фракии, воспротивившийся культу Диониса. По одной из версий, Дионис покарал его безумием, и Ликург убил своего сына Дрианта. Оскверненная земля эдонов утратила плодородие, и местные жители были вынуждены казнить своего царя (или принести его в жертву Дионису) на горе Пангей.


[Закрыть] Анонимный античный источник IV в. («Двойные аргументы»), на которого ссылается профессор Джонс в дополнение к Геродоту, сообщает, что «для фракийских женщин быть помеченными [stizesthai] – украшение, но для большинства народов это наказание преступников».

Замечу от себя, что подтверждающие эту информацию изображения на греческих сосудах связаны с сюжетами вакхического культа. Поэтому обратимся к фигуре самого бога Диониса – в греческой мифологии олицетворения плодоносящих сил земли, растительности, виноградарства. Изначально Дионис – как раз фракийского и лидийско-фригийского происхождения. Его родина на Востоке, а не в Греции. Может быть, поэтому, как заметил А. Ф. Лосев, в мифах Дионис как божество земледельческого круга часто противостоит Аполлону, божеству родовой аристократии (в чем мы успели убедиться на печальном примере Орфея и Ликурга, явно тяготевших к последнему).

Но вернемся к татуировкам. Итак, кому же верить: тем интерпретаторам Геродота, согласно которым скорее должны быть татуированы наиболее уважаемые у фракийцев мужчины-воины, или рисункам на греческих амфорах и кратерах, где татуированы женщины фракийского происхождения из свиты Диониса?

Это вопрос достаточно важный, поскольку менады, связанные с культом плодородия и земледелия, «презренного занятия» по Геродоту, все же были татуированы. Единственное объяснение противоречащим друг другу источникам состоит в том, что, по представлениям греков, на поздних этапах распространения земледельческого культа Диониса к нему примыкают представители правящей верхушки, и на сосудах изображены под видом вакханок жительницы Фракии благородного происхождения.

До нас не дошли свидетельства самих фракийцев, зачем они делали татуировки: чтобы украсить себя, в религиозных или медицинских целях. Но, по мнению профессора Джонса, в обществе, где доминировали мужчины, наколка у женщин не могла быть просто декоративной, она должна была быть тесно связана с социальным статусом семьи или клана. Другая возможная функция – обозначение принадлежности особой культовой группе.

Теперь выслушаем любопытный рассказ еще одного автора, греческого писателя Клеарха Солийского. Бывший ученик Аристотеля весьма своеобразно описывает обычаи причерноморских скифов и то культурное влияние, которое они оказали на своих соседей:

«Предавшись роскоши и притом весьма сильно и устремившись первыми из всех людей к тому, чтобы жить роскошно, они дошли до такой степени жестокости и высокомерия, что у всех людей, с которыми вступали в сношения, стали обрезать концы носов. Потомки этих людей, удалившиеся с родины, еще и ныне имеют прозвище от того, что те претерпели. Женщины же их татуировали тела женщин фракийцев, живших вокруг них к западу и северу, накалывая рисунки булавками. Отсюда много лет спустя пострадавшие и униженные таким образом женщины фракийцев особенным образом изгладили следы несчастья, расписав и остальные части тела, чтобы бывшие на них знаки насилия и стыда, войдя в состав разнообразных рисунков, именем украшения изгладили позор (жирный шрифт мой. – М. М.). Над всеми же они господствовали так надменно, что рабское служение у них, ни для кого не бесслезное, перенесло и в последующие поколения выражение «от скифов», показывающее, каково оно было. Итак, вследствие множества постигших их несчастий, когда от печали они одновременно уничтожили удобства жизни и обрезали кругом волосы, все чужие народы назвали стрижку всего народа, делаемую в знак испытанного насилия, “оскифиться”» (цит. по Латышев, 1993, с. 254).

Да… Непростое дело разбирать такие тексты. Из приведенного отрывка ясно, впрочем, что не слишком симпатизирующий скифам уроженец города Сол знает о распространении татуировок среди фракийских женщин; что на появление этого обычая у фракийцев, вроде бы, повлияли скифы; что первоначально наколка, как и острижение волос, связаны с горем и унижением (к последнему тезису мы еще вернемся).

Тексты Геродота и Клеарха был написаны до нашей эры. Но и спустя столетия, во втором веке нашей эры, грек Дио Хризостом записал: «Во Фракии свободные женщины покрыты татуировками, и, чем выше их ранг, тем больше они их имеют. И, значит, царица может быть татуирована, и царь тоже. Властители украшают себя такими символами как корона и скипетр, чтобы заявить свой высокий статус, подобно тому, как собственник выжигает клеймо на теле принадлежащего ему скота».

Теперь немного о терминологии. В греческих словах, описывающих обычаи фракийцев украшать свое тело, выделяется корень «stig-». Отсюда производят слово «стигма», вошедшее в современные языки, включая русский, где оно обычно обозначает выжженное клеймо (у преступника), шрам или рубец. А вот в шестом веке, в правление императора Юстиниана, практиковавший в Александрии и Константинополе врач Этий записал в своей медицинской энциклопедии «Тетрабиблоне»:

«Они называют стигмами письмена на лице или некоторых других частях тела, например, на руках у солдат, и для этого они используют следующий рецепт чернил… Накалывая избранное место иглами, давая стечь крови и натирая сперва соком из луковицы, а затем приготовленной жидкостью… В случае, если мы хотим удалить такие стигмы… сперва очищаем стигмы селитрой, смазываем канифолью из терпентинного дерева и завязываем на пять дней… Стигмы исчезнут за двадцать дней без особого изъязвления, и шрама не останется» (цит. по Jones, 2000, p. 5).

Благодаря столь подробному письменному свидетельству становится совершенно очевидно, что древние греки и римляне понимали под стигмами обычную татуировку-наколку, а вовсе не выжженные клейма, как мы.

Итак, мы выяснили, что имели в виду античные писатели, говоря о знаках и стигмах. Теперь послушаем, что они писали о нравах современных им «варварских» племен.

В начале IV в. до н. э. Ксенофонт описывает у одного из причерноморских (западнокавказских) племен, которое он называет «обитателями башен» (Mossynoikoi – моссиники или моссины), традицию татуировать «спереди и сзади» детей из хороших фамилий, изображая цветы.[9]9
  Если опираться на сообщения греческих и римских авторов, в жизненном укладе моссинов было много архаических черт. По словам Николая Дамасского (друг царя Ирода и императора Августа, I в. до н. э.), моссины держат своего царя запертым в башне. Если покажется, что какой-либо царь дурно решил дело, его умерщвляют голодом (цит. по Латышев, 1993, с. 176).


[Закрыть]

Поздний римский автор Геродиан пишет о племенах, населявших Шотландию: «Эти люди накалывают на тело разные орнаменты и изображения животных всех видов. И поэтому они не носят одежду, дабы не скрыть украшения на их телах». Учитывая шотландский климат, последнее утверждение выглядит излишне категоричным.[10]10
  Не зря исследователи кельтов долгое время критически относились к свидетельствам античных авторов. Такие крупные авторитеты, как Генрих Циммер или Нора Чедвик считали, что писатели I тыс. до н. э. что-то напутали, столкнувшись с необычными традициями варварских народов. Им претила мысль, что их далекие предки делали наколки подобно жителям тропических островов. Позже учеными, изучавшими пиктов, было высказано предположение, что вторая волна мигрантов на Британские острова (индоевропейского происхождения) переняла татуировки у мигрантов первой волны, которые индоевропейцами не были (MacQuarrie, 2000, p. 34). То есть «король шотландский, безжалостный к врагам» не только пытался отнять у бедных пиктов рецепт верескового меда, но и позаимствовал татуировки.


[Закрыть] По-видимому, население британских островов широко применяло боевую раскраску. По словам Цезаря, синеватый цвет, в который британцы окрашивали тела, делал их появление в бою особенно ужасным.

Во всех перечисленных выше случаях речь идет о вполне традиционных, достаточно декоративных, хотя и статусных знаках на теле. Но есть и другие письменные свидетельства, в которых речь идет также о татуировках, хотя это не столь очевидно на первый взгляд.

«…В устье Нила, которое ныне называется Канобским, в Тарихеи. На берегу стоял (да поныне еще стоит) храм Геракла – убежище для всех рабов, которые бежали от своих господ. Если раб, чей бы то ни было, убежит сюда и посвятит себя богу наложением священных знаков, то становится неприкосновенным» (Herod., II, 113).