Текст книги "Испытание медными трубами (сборник)"

Лена пожала плечами. Настроение у нее было прекрасное, обижаться вовсе не хотелось.

Потом они еще раз обошли узкие, извилистые улочки деревни и направились к машине.

– Просто как в сказке побывала, – сказала Лена. – Уезжать не хочется.

– Кто знает, может, еще вернешься сюда, – отозвалась Слава.

– Ну это вряд ли, – вздохнула Лена. – Хорошего понемножку.

Домой приехали усталые. Лене не терпелось отнести к себе пакеты и рассмотреть покупки.

– Час отдыхаем, а потом встречаемся внизу. Прощальный вечер, – скомандовала Слава.

Лена с наслаждением плюхнулась на кровать, даже не стала разбирать пакеты. Страшно гудели ноги. Она закрыла глаза и улыбнулась. «А жизнь, оказывается, не так сурова и иногда дает поблажки», – подумала она и не заметила, как уснула. Разбудил ее стук в дверь. Заглянула Слава:

– Вставай, лежебока! Пошли на веранду, выпьем вина с клубникой! Вечер дивный, теплый и без ветра.

Лена легко вскочила с кровати, причесалась и спустилась. На веранде, на столике, стояли тарелка с клубникой, бутылка вина и два бокала.

Лена чуть не разревелась.

– Господи, сколько ты для меня делаешь! – хлюпнула она носом.

– Почему для тебя? – удивилась Слава. – Себя-то я тоже не забываю И вообще неплохо к себе отношусь. Так что ты не преувеличивай мою роль в твоей жизни. Ну, поехала бы я сюда одна и сидела бы, как забытая в заднице клизма. А так – у меня компания. И совсем даже неплохая.

– Спасибо! – совсем расчувствовалась Лена.

Они сели в кресла, и Слава разлила вино.

– Местное, десертное, – сказала она. – В одном монастыре делают. Сначала виноград вялят на солнце. Сладковато, конечно, но ничего.

– Вкусно. – Лена отпила глоток.

Долго молчали. Потом наконец Лена решилась:

– Расскажи мне дальше, пожалуйста, про свою семью!

Слава внимательно посмотрела на нее:

– Интересно?

Лена кивнула.

– На чем мы остановились? – уточнила Слава.

Лена ей напомнила.

– Ну да. Так вот. Вернулась Клавдия из деревни. Закончила курсы машинисток. Устроилась на работу в какую-то контору. Получила комнату – крошечную, темную. В полуподвале. Зажила тише мыши. Какие-то мужики завелись – так, ничего особенного. Один даже замуж звал – инженер какой-то. Жил со старым отцом в комнате на Садовой. Умолял ребенка родить – видимо, любил ее сильно. Она его апартаменты посетила, на дряхлого папашу посмотрела и решила: на хрен ей это надо? Комната – говно, да еще за двумя мужиками ухаживать. А про ребенка она и слушать не хотела. Говорила – хватит. Одного схоронила. В общем, бросила она этого инженера. А потом, в 34-м году, влюбилась, наверное, в первый и последний раз в своей жизни. Ей было тогда тридцать шесть. Он был скрипач в Мариинке – красавец, кутила и бабник, младше ее на семь лет. В 35-м, в тридцать семь лет, она от него родила. Он, конечно, возражал – ему этот ребенок до фонаря, но бабка стояла на своем, наивно надеялась, что этим его удержит. В первый раз ей изменило ее рацио. Вот он ее помучил – мама не горюй! Довел до нервного истощения и сердечных припадков, и это при ее-то богатырском здоровье! То приходил, то уходил, она все прощала. Короче, обычная история. А потом война. Блокада. Этот скрипачишка приполз к ней. Понимал чутьем, что пропасть она ему не даст. Вот тогда она в первый раз в свой бидончик, стоящий под кроватью, и залезла. Нашла какого-то барыгу и потихоньку ему цацки сплавляла. Представляешь, потом для моей матери, своей больной дочери, ничего не вытащила, а этого полюбовника всю блокаду кормила хлебом с маслом. Уезжать по Ладоге он отказался – ведь машины бомбили, сколько их провалилось под лед! А ему и так было неплохо: сыт, ухожен, по утрам пил настоящий кофе с молоком. На улицу не выходил – боялся трупов. А через год после войны – сбежал к какой-то балерине. Бабка тогда его по всему Питеру искала, но так и не нашла. А через год встретила своего следующего мужа. Он работал в каком-то министерстве, по-моему, что-то связано с рыбным хозяйством. Был он вдовцом, жена и дочь погибли в блокаду. С бабкой они поженились, дали им двухкомнатную квартиру, служебную дачу, машину с водителем, домработницу. Бабка наконец расслабилась и зажила. Я вот часто думаю: сколько после войны одиноких баб было – и молодых, и красивых. Мужиков на всех ведь не хватало. А она – пожалуйста, вышла замуж, да еще так удачно, скажем прямо. Муж был человек хмурый, суровый, но ее любил, в шубы одевал, по курортам возил, дочку ее, мою маму, обожал. Баловал, лелеял. Она называла его отцом. Обижался на бабку, что та к ребенку равнодушна. Искренне не понимал, как такое может быть. Но как было, так было – маму она не любила. Я вот все думала – почему? Ведь от любимого человека. Но, видимо, не простив ему предательства, переносила все это на ни в чем не повинного ребенка. Мама не видела от нее ни ласки, ни любви – одни упреки, подзатыльники и претензии. Только дед ее жалел. Потом мама узнала, что у деда появилась любовница, и, конечно, от матери скрыла. Но той все равно скоро донесли, и она назвала дочь предательницей. Сказала, что этого никогда ей не простит, и слово свое сдержала. Бушевала она тогда страшно – шантажировала деда, угрожала. Ну, понятно – спасала свою шкуру. Добилась того, что эта тетка, любовница, из города убралась. Дед от скандалов и переживаний вскоре помер от инфаркта. А она тогда сказала: «Бог не Тимошка». Безгрешная наша… После смерти деда она сразу отдала маму в интернат. Машину и дачу у нее отобрали, а квартира, конечно, осталась. Мама приезжала домой только на каникулы – на выходные оставалась в интернате. Здоровье у нее с детства было слабое, но ни на какие моря и курорты бабка ее не вывозила. А сама ездила – будь здоров! После интерната мама вернулась в «отчий дом», но отношения с бабкой были ужасные – чуть ли не до драк доходило. И бабка выбила дочери комнату в коммуналке – помогли старые дедовы связи. Мать ушла из дома с картонным коричневым чемоданом, с которым уезжала в интернат. В молодости был у нее роман с каким-то архитектором, но через пару лет он ее бросил. Ну, а потом ты знаешь – появился этот зав ателье, продолжалось это много лет. Ну и еще мой отец в Крыму. Вот и вся личная жизнь. Не богатая, прямо скажем. С бабкой она совсем не общалась – не могла ей простить «внебрачного высерка» и то, что она отказала ей в помощи. Перед смертью мама мне рассказала, что она имела в виду, когда говорила, что бабка богата, рассказала про ее драгоценности. Я, честно говоря, не поверила – она уже находилась в полубредовом состоянии. Но мама горячо меня убеждала, что драгоценности эти есть и она их сама видела. «Ну, ладно, есть и есть, – подумала я. – Мне-то от этого ни горячо и ни холодно». Бабку свою я хорошо знала. Мама умерла в больнице от удушья. Ночью. Постеснялась позвать врача. Бабка на похоронах не плакала. Мать не поцеловала – только перекрестила. На поминки не осталась. Подошла ко мне, посмотрела на мое пузо, на моего мужа, сказала «дура», вздохнула, покачала головой и удалилась. У ворот кладбища ее ждало такси. А через два месяца я родила сына. Жили мы у меня. В комнате – две односпальные кровати, журнальный стол и два стула. Вещи висели на вешалках на гвозде. Да и какие там вещи! Ванночку, чтобы ребенка выкупать, поставить некуда. Еле впихнули детскую кроватку. Муж ни черта не зарабатывал – какие заработки у студента-художника? По ночам мыл полы в подъезде, а по утрам разносил почту. Мальчик у нас был шумный, беспокойный – видимо, в меня. Орал по ночам. Соседи скандалили, а куда деваться? Кляп же ребенку не вставишь! Ели мы одну картошку и макароны, хорошо, если с ливерной колбасой. У сына началась аллергия на мое молоко. Все срыгивал. Маялся животом. Врач сказал, что нужны хорошие смеси, импортные – купить можно только в «Березке», за валюту. И тогда я пошла к бабке. Сидела у нее на кухне и плакала, тощая, зеленая. Она мне даже чаю не налила, но денег дала. Правда, что при этом наговорила – передать страшно. Костерила меня последними словами: и дура я, и идиотка, и цены себе не знаю, и связалась с нищим придурком. Мать мою, свою покойную дочь, вспомнила – тоже поливала последними словами. Но я все вытерпела, ни слова не сказала. Ради ребенка. Понимала, что без ее денег мы пропадем. Потом все стало потихоньку налаживаться. Сын выправился, муж стал понемногу зарабатывать. Однажды я пришла к бабке с сыном. Ему тогда годика три было. И представляешь – бабке он понравился. Она даже по головке его погладила и на колени посадила. В общем, как говорится, летом снег пошел. И после этого мы с сыном стали к ней захаживать. Но без мужа – его она видеть не желала. А на правнука денег подбрасывала. Я ей стала продукты приносить – раньше ей это делала соседка, за деньги, разумеется. Ведь дружить бабка ни с кем не умела. Она уже стала совсем слабой – из дома не выходила. И мне показалось, что она даже стала ждать нашего прихода. А потом случилось вообще чудо – она меня к себе прописала.

Умерла бабка ночью. Соседи говорили, что слышали громкие крики. Вызвали милицию. А когда она приехала, уже все стихло. Было это в 93-м, ей стукнуло девяносто пять лет. Пришлось ломать дверь – ключи она мне так и не доверила. Похоронили ее в одной могиле с мужем. Отпевали в церкви, хотя не знаю, хотела бы она этого или нет. Мы стали разбирать ее квартиру, чтобы начать делать ремонт, и представь – без всякого труда и сноровки нашли драгоценности. Знаешь где? В ночном горшке под кроватью. Зеленый такой эмалированный горшок с ручкой и крышкой. Отбитый по бокам. А в нем мешочек – двойной, сшитый из наволочки, перетянутый обычной бельевой резинкой. Довольно увесистый. Когда открыли – упали в обморок. Нет, ценности всего этого мы не представляли – откуда нам, молодым дуракам, это знать? Мы обалдели от красоты. Пасхальное яичко – эмалевое, в камнях. Серьги – жуки с изумрудами. Брошь-ландыш, цветочки из белого опала качаются, как живые. Булавка для галстука – желудь из топаза. В общем, много всего. И даже нам стало понятно, что мы в одночасье стали богатыми людьми. Только я сидела над всем этим добром и ревела – маму вспоминала, ее болезнь и всю нашу с ней жизнь. И бабку люто возненавидела.

Сделали мы ремонт, выкинули старую бабкину бронзовую люстру – она нам показалась слишком помпезной и громоздкой. И у меня был бзик – мне все казалось, что крючок не выдержит – такая она была огромная, – и она в конце концов рухнет и погребет под собой кого-нибудь из нас. Цацки мы спрятали – сделали тайник. Продавать боялись – это дело такое, надо знать кому, а то можно влипнуть. Не понесешь же такое в комиссионку. Хоть это мы, два дурака, сообразили. А продать был большой соблазн – много чего хотелось. Но мы держались, сколько могли. А потом решили перебираться в Москву – в Питере мне жить не хотелось, слишком много воспоминаний, да и в бабкиной квартире было как-то неуютно. В общем, ту квартиру мы продали, хорошо продали, за большие деньги – самый центр все-таки. Купили сначала двушку в Орехове. Потом муж открыл свою галерею. Тогда был большой спрос на русское искусство. Дела пошли. Муж оказался хорошим менеджером – отыскивал талантливых ребят, вывозил их работы за рубеж. Стал в этой среде уважаемым человеком. Но разбогатели мы, конечно, не на этом – вложили деньги в очень прибыльный бизнес, связанный со строительством. Вот тогда и появились настоящие деньги, правда, пришлось залезть в бабкин мешочек. Жалко было до слез: каждая вещь такой красоты, что выбрать, с чем не жалко расстаться, было почти невозможно. Но надо было давать огромные взятки. Одних гениальных способностей мужа и связей было явно маловато. С самыми любимыми вещами я все-таки не рассталась.

– Это тоже оттуда? – спросила Лена, показывая на Славины кольца.

– Ну естественно. – Она сняла кольца и положила их на стол.

– Можно? – спросила Лена и осторожно, словно музейную ценность, взяла в руки одно из них. Впрочем, это и была наверняка музейная ценность – полураскрывшийся розовый бутон, как будто с капельками росы. Второе кольцо было с плоским овальным черным камнем, который оплетали тонюсенькие золотые нити, или ветви, усеянные бриллиантами.

– Эти два мои самые любимые, – сказала Слава. Потом она вынула из ушей серьги – маленькие виноградные гроздья с веточками и ягодами фиолетового и зеленого цвета. – Аметисты и изумруды, – объяснила она.

Лена бережно положила серьги на стол.

– Не боишься носить такую красоту?

Слава усмехнулась.

– Я уже ничего не боюсь. Хватит, отбоялась. Ты думаешь, мы мало за эти годы пережили? В смысле бизнеса? Такое было, что вспомнить страшно. Но ничего, выстояли. Так что, подруга, я теперь смелая стала. Аж самой противно. Клейма видела? – Продолжала она, опять надевая драгоценности.

– А что мне клейма? – удивилась Лена. – Можно подумать, я что-то в этом понимаю.

Слава затянулась сигаретой и сказала:

– Знаешь, как говорится, человеку удается либо первая половина жизни, либо вторая. Первая у меня была – господи не приведи. А второй я довольна вполне. С мужем у нас брак честный, партнерский. Вместе столько прошли – уже ничего нас не разведет, даже стучать по столу и плевать через левое плечо не буду. Сын тоже неплохой парень, хотя избалованный, конечно. А как я могла его не баловать после своего «сладкого» детства. Но вырос не наглым, всему цену понимает. И учится неплохо, и с девочкой хорошей уже год встречается. В общем, жаловаться грех.

– А у меня вся жизнь была ровной, – с грустью сказала Лена, – без приключений. Эта наша поездка – пожалуй, самое яркое впечатление. – Она вздохнула и улыбнулась. – Обычная советская среднестатистическая семья. Жили от зарплаты до зарплаты, но не голодали, суп и котлеты с компотом в холодильнике всегда были. В коммуналке я не жила – отцу на работе дали двушку в Черемушках, правда, в хрущевке. Но я помню, как родители радовались: своя кухня, свой туалет. Летом ходили в походы – палатки, рыбалка, грибы. Пару раз ездили на Азовское море – там было дешевле. Потом институт, свадьба в кафе – сняли зал, а готовили дома, тоже из экономии. Платье свадебное мама мне сшила сама – в магазине оказалось дороже. Подарки на свадьбу подарили чудные – чеканку на стену, банки для крупы, металлические такие, знаешь, в красный горох? Я тогда заплакала даже, когда дома развернула. А свекровь подарила пижаму, на два размера больше моего. В общем, всю первую брачную ночь я проревела. Казалось, что меня обманули. И представляла я себе это все не так. Не знаю как, но точно – не так. Наверно, почувствовала всю убогость происходящего. Не то чтобы знала, как надо, а просто почувствовала – на уровне интуиции. Хотя Сережу я очень любила, и замуж за него хотела очень, а вот счастливой себя не чувствовала. Странно, да?

– А я таким, как ты, в детстве завидовала: отдельная квартира, есть и мама и папа, в холодильнике обед, отдых на море, с родителями. Гости, наверно, по субботам. Пироги, холодец, – сказала Слава.

– Это да, – отозвалась Лена. – Все именно так, как ты говоришь. И родители у меня чудесные, дай им бог здоровья. И муж неплохой, хороший даже, на фоне других. Сколько теток одиноких вокруг! И детки замечательные – сын и дочь. Полный комплект. Работа любимая. Нервная, но любимая. Квартира хорошая – кухня десять метров. Машина. Пусть «Жигули», но свои колеса. Только знаешь, – Лена замолчала, – иногда мне кажется, что все у меня как-то не так. В смысле, могло быть по-другому. Ярче, что ли. Интересней. Не знаю, правда, как. Или я бога гневлю? Не приведи господи! – Она испугалась и поспешно добавила: – Я не завидую, нет, нет, ты не подумай!

– А мне всегда чего-то не хватает – зимою лета, осенью весны, – пропела Слава. – Да это нормально все. Не переживай! Где ты встречала человека, полностью довольного своей жизнью? Все мы думаем, что где-то и в чем-то нас обделили. Несправедливо обделили. И самая главная мудрость – научиться так не думать и постараться быть довольным своей судьбой. Знаешь ли, в каждом домушке свои погремушки и свои скелеты в шкафах. И у других, поверь мне, гораздо хуже, чем у тебя.

– Ты просто кладезь мудрости, Слава!

– Это да! – рассмеялась та и посмотрела на часы. – А не пора ли нам спать? Завтра, между прочим, собираться. Ты ведь наверняка захочешь на пляж, а на три у нас уже заказано такси. Так что давай, подруга, наверх и баиньки!

Лена взяла со стола бокалы и тарелку с недоеденной клубникой, отнесла все это на кухню, помыла бокалы и пошла к себе. Она широко раскрыла окно – последнюю ночь подышать морским воздухом, – бросила взгляд на пакеты с подарками, улыбнулась и улеглась в кровать. И только блаженно вытянув ноги, поняла, как сильно устала она за этот такой длинный, бесконечный день. «Вот и окончился праздник», – подумала она. Почему-то ей стало грустно, просто до слез. Но она вспомнила про разговор с мудрой Славой и подумала, что действительно, самое главное – научиться быть довольной своей судьбой и уметь радоваться неожиданным подаркам этой самой, не очень щедрой, судьбы. С этим и уснула.

Наутро наспех выпили кофе, и Лена побежала на пляж. Слава, конечно же, отказалась. На пляже было довольно прохладно и ветрено – солнце нахально спряталось за облака и, кажется, не собиралось выползать. Лена все же наспех искупалась – плавать не хотелось, просто пару раз окунулась, – обтерлась полотенцем и побежала к дому. Слава наводила последний глянец – выбрасывала из холодильника остатки продуктов, протирала влажной тряпкой пол, мыла пепельницы.

– Давай помогу, – смутилась Лена.

– Иди собирайся! Я уже все доделала, – ответила Слава.

– Ты извини, я как-то не подумала, – расстроилась Лена. – Ушла развлекаться, а ты тут пашешь!

Слава внимательно посмотрела на нее:

– Твоя проблема в том, что ты зацикливаешься на мелочах. А надо – проще. Я, знаешь ли, не упахалась. Это раз. Потом, я хозяйка, а ты гость. Это два. А три – я могу приехать сюда в любое время и получить солнце и море по полной программе. Так что не комплексуй и иди, кстати, собирайся! Такси придет через час.

Лена побежала наверх, быстро побросала свои вещи в чемодан. Подарки в пакетах уложила сверху, чтобы не помялись, часы – подарок родителям – завернула в майку, не дай бог, разобьются. А новые украшения надела на себя. Подошла к зеркалу, посмотрела – красиво. И очень ей идут. Слава права. А потом вспомнила про Славины бутоны и виноградины и усмехнулась. Через полчаса она спустилась вниз с чемоданом. Слава, одетая в узкое белое платье с крупными золотыми пуговицами и матросским полосатым сине-белым воротником, сидела на кухне и курила. Лена села рядом.

– Спасибо тебе за все, – сказала она.

– Пожалуйста! – ответила Слава и добавила: – И тебе тоже спасибо.

– А мне-то за что? – искренне удивилась Лена.

– Ну, если без пафоса, – усмехнулась Слава, – за компанию. Человек ты тактичный и неутомительный. В общем, мне было с тобой комфортно. А комфорт для меня – дело наиважнейшее. Привычка, понимаешь ли! – она рассмеялась.

За окном гуднула машина.

– Пунктуальные, черти, – сказала Слава, бросив взгляд на настенные часы. Они взяли вещи и вышли во двор. Небо затянули низкие серые облака, и начал накрапывать дождь. Слава заперла дом и подошла к машине. Посмотрела на небо: – Вовремя сматываемся. А вообще-то нам с погодой еще крупно повезло.

Водитель, в кипенно-белой рубашке, синем галстуке и форменной фуражке, был похож на капитана воздушного лайнера. Учтиво уложив их вещи в багажник, сел за руль, включил кондиционер, музыку – чуть слышно, – и наконец тронулись. Пейзаж за окном, подкрашенный темными облаками и мелким дождем, был довольно сер и уныл, и Лена, закрыв глаза, попыталась уснуть. Водитель, увидев это, выключил музыку. Дороги были пустые – середина дня – ни пробок, ни светофоров, ни полицейских. Слава смотрела в окно и думала о том, что, пожалуй, посидела бы тут еще недельку. Нет, не недельку – так, два-три дня, и даже с этой тетехой Леной. Славная баба в принципе. Не наглая, не завистливая – таких Слава распознавала моментально. И благодарная. Приятно кого-то осчастливить, особенно если это недорого стоит. У входа в аэропорт их ждала возбужденная Жанка с высоким и красивым летчиком. Лена опять разнервничалась: а вдруг что-то не сложится. Подошли к стойке регистрации их рейса. Летчик сказал пару слов представителю авиакомпании, и их быстро зарегистрировали и выдали билеты. А потом пошли шляться по дьюти-фри. Слава купила большую коробку лукума.

– Отдашь детям, – сказала она.

У Лены предательски покраснел нос и выступили слезы.

Денег на «Шанель» у Лены уже не было. Слава сказала, что духи можно купить и в Москве – разница небольшая А потом объявили посадку, и верная подруга Жанка опять определила их в первый класс и минут через десять принесла по чашке кофе и шоколадке. В первом классе они вначале были одни, но минут через пять в салон вошла высокая и очень красивая женщина в белых брюках и ярко-красном пиджаке.

– Жена командира, – шепнула Жанка и подошла к важной гостье.

Лена слышала, что командирская жена попросила белого вина со льдом. Наконец взлетели. Слава взяла свежие газеты и начала их пролистывать. Лена почему-то расстроилась, что Слава с ней не общается. «Надоела я ей, – подумала Лена. – Оно и понятно – мы ведь абсолютно чужие люди, да еще с абсолютно с разных планет. Пока была необходимость со мной общаться – она общалась. А сейчас уже такой надобности нет. Что ж, все вполне понятно и объяснимо, но все равно отчего-то грустно. – Расстроенная, Лена вздохнула и закрыла глаза. – Буду думать о приятном», – решила она.

Потом Жанка их кормила обедом. Выпили по бокалу красного сухого вина, потрепались с Жанкой. Слава после обеда уснула. Лена горячо благодарила Жанку.

– Ну, а с ней ты как? – прошептала Жанка, кивнув на Славу.

– Нормально, – ответила Лена. – Она была очень мила и внимательна.

– Это она может, если захочет. Вообще-то она человек непростой, но я знала, что вы поладите, у тебя-то характер – золото.

В трепотне время пролетело быстро. Самолет мягко и пружинисто сел, и Слава открыла глаза.

– Уже? – удивилась она. – Давай хоть телефонами обменяемся.

И Лена почему-то обрадовалась, хотя подумала: «Дурочка я. То, что знакомство на этом закончится, ясно, как белый день».

Прошли паспортный контроль и двинулись по зеленому таможенному коридору.

– Ну, давай! – улыбнулась Слава. – Не грусти и будь счастлива! – Она прибавила шагу, отрываясь от Лены.

– Спасибо тебе за все! – крикнула ей в спину Лена.

Слава, не оборачиваясь, махнула рукой.

Лена вышла в зал прилета и стала искать глазами мужа. Она увидела, как Слава подошла к невысокому, худощавому, с фигурой подростка мужчине, с волосами, забранными в хвост. Он обнял ее за плечи и поцеловал.

«Странно, – подумала Лена. – Какой у нее неказистый муж. И это при ее-то красоте».

Потом она увидела Сережу и поспешила к нему. Она чмокнула его в щеку, и они направились к выходу. Лена начала сыпать вопросами – муж, как всегда, был немногословен. Уже сидя в машине, коротко спросил:

– Ну как ты, довольна?

И Лена начала бурно рассказывать и делиться впечатлениями.

– Ну и слава богу, – заключил ее сдержанный муж.

На ее вопросы о детях и доме бросил:

– Справились.

До дома добирались больше двух часов – самый час пик, самые пробки. Лена устала больше, чем за весь полет.

– Чертов город! – ругался муж. – Абсолютно невозможно стало в нем жить!

– А помнишь, как мы любили Москву раньше? – спросила Лена.

Муж не ответил – окончательно пришел в паршивое расположение духа.

«Нет, все-таки правы мои старики. Молодцы! – подумала Лена. – Бросили все и уехали из этого сумасшедшего города. Хотя есть места на свете и получше, чем их глухая деревня». Она вспомнила Кипр, море, уютный и тихий поселок, Славин дом и тяжело вздохнула. Что ж! Надо возвращаться в реальность! Сказка кончилась.

Дети бросились с криками ей на шею. Она прижимала их к себе, целовала, критично оглядывала: здоровы ли. Открыв чемодан, принялась доставать подарки. Дети были счастливы, визжали от радости. Муж, сидя в кресле, посмеивался. Все померили, разглядели, потрогали, и сын важно сказал:

– Мам, пойдем ужинать! Мы с папой приготовили!

На кухонном столе стояла большая миска овощного салата, лежала разделанная селедка, посыпанная крупными кольцами репчатого лука, а на плите стояла кастрюля с отварной картошкой – любимой Лениной едой.

– Ну, вы у меня гиганты! – восхитилась Лена. – Как я мечтала о селедке с картошкой!

Дети улыбались и переглядывались. Сели за стол. Муж достал бутылку водки.

– За твой приезд!

Лена отпила глоток. Потом она положила селедку на кусок бородинского хлеба, откусила и застонала от удовольствия.

– Хорошо дома? – спросил сын.

– Потрясающе! – искренно произнесла Лена и расплакалась.

Дочка испугалась:

– Мам, ты чего?

– Это она от чувств-с! – усмехнулся муж.

Лена вытерла ладонью глаза:

– Просто вы самые любимые и дорогие на свете! – сказала она.

– Ну, это и так понятно, – схохмил сын. – Для этого не надо было и уезжать!

Все рассмеялись. Потом Лена помыла посуду, посмотрела детские дневники и тетради, запустила полную машину грязного белья и уложила детей спать. «Хорошо, что завтра суббота, – подумала она. – И обед успею сделать, и убраться, и погладить, и на рынок съездить. Да, еще не забыть купить эти чертовы духи. Без них на работу лучше не появляться». Она пошла в ванную, долго стояла под теплым душем, накладывала кремы, чуть брызнула на шею духи и отправилась в спальню. Муж, как всегда, читал журнал. Она сняла халат, легла в кровать и вынула журнал из его рук. Он посмотрел на нее с удивлением, но ничего не сказал. Она обняла мужа за шею.

– Соскучился? – шепотом спросила она.

Он смущенно кхекнул и хрипло сказал:

– Слегка.

«Как всегда в своем репертуаре, – подумала Лена. – Легкая ирония. А впрочем, какая разница?» Она протянула руку и выключила ночник.

Утром в субботу закрутили дела – пылесос, тряпки, щетки, порошки. Одновременно варился бульон из спрятавшейся в углу морозилки, за пакетом мороженой фасоли, курицы. Потом, когда Лена была уже еле живая, поехали в магазин. Посуду после обеда сил вымыть не было. Спас умничка сынок. Наконец вечером, обессиленная, Лена рухнула на диван у телевизора и тут же уснула. Разбудил ее звонок – Жанке хотелось подробностей. Лена ушла в спальню и протрепалась с подругой часа полтора. В комнату несколько раз с недовольным лицом заглядывал муж. Лена оправдывалась жестами.

А в воскресенье устроили «день семьи». Отправились гулять в Кусково. Перекусили в «Макдоналдсе». Дети были счастливы. По дороге домой Лена купила духи.

– Тебе? – удивился муж.

– Нет, что ты, – начала она жарко оправдываться. – Взятка. За отпуск.

А наутро все началось сначала: битва за туалет, нежелание отпрысков есть овсяную кашу, ворчание мужа, поиск пропавших колготок. Наконец все выкатились.

В учительской все молча и подозрительно оглядели Лену. Вопрос задала одна химичка Софья Павловна:

– Ну как, довольна? – И, не дожидаясь ответа, вышла.

Лена чуть не расплакалась – было обидно. Никто не захотел разделить с ней радость. А ведь она никого не забыла – всем привезла сувениры. Хотелось, чтобы поскорее кончились уроки и, не дай бог, никаких педсоветов и классных часов. Из школы вышла – как вагоны разгрузила. Еле доплелась до дома.

«И чему завидуют? – удивлялась Лена. – Я бы только порадовалась за кого-нибудь из них».

Вечером приехала свекровь – за впечатлениями и подарками. Лена вдруг занервничала из-за тапок – ей показалось, что это мало и несолидно. Свекровь покрутила подарок в руках и с кислой физиономией поблагодарила. Лена расстроилась, а муж с укором посмотрел на нее.

– Да! Совсем забыла! – вскрикнула Лена и вынесла из спальни свою цепочку с кулоном. «Черт с ним! – подумала она. – Хватит с меня серег и колечка. Лишь бы все были довольны».

Свекровь растаяла и, похоже, простила нерадивую невестку, а Лена представила, что бы ей в этот момент сказала Слава.

Скоро закончились занятия для малышей и начались экзамены для старшеклассников. Дочка по-прежнему ходила в садик, а сын целыми днями болтался без дела. Наконец в конце июня закончились и экзамены, прошел выпускной, и через неделю бестолкового болтания по пустым классам Лена ушла в отпуск. В пятницу, накупив гостинцев и продуктов, двинулись в деревню – к родителям. Путь был неблизкий. Хорошо еще, что выехали в полдень – муж отпросился с работы. Дети были счастливы – эту поездку они воспринимали как путешествие, – и родители были счастливы: детей не видели год. Осенью, зимой, весной сплошное бездорожье, выбраться из деревни проблематично. Да и старый отцовский «москвичонок» уже дышал на ладан. Пока разгружали машину и таскали в дом сумки, Лена села на лавочке у крыльца перевести дух. «Боже, какая красота! – подумала она. – И какой простор! Сказка просто!»

В деревне было одиннадцать домов, четыре из них пустых, заколоченных. Три семьи москвичей, три питерцев. Все были очень дружны между собой. Публика приличная, обедневшая интеллигенция: врачи, учителя, инженеры – словом, те отщепенцы, кто не захотел мириться с унизительной пенсией, жить в загазованном и шумном городе и есть ненатуральные продукты.

Они выращивали картошку, капусту, огурцы, помидоры, ставили теплицы для баклажанов и сладких перцев. Держали кур, уток и даже коров и коз. Собирали и сушили грибы, которых тут было в изобилии. Ловили в речке рыбу и раков. Квасили на зиму капусту, солили помидоры и огурцы, мочили яблоки и бруснику с клюквой. Топили баню и читали книжки. И были счастливы от того, что им хватило смелости и решимости так поменять свою жизнь.

Мама, конечно же, напекла пирогов и сварила суп из сушеных белых грибов, который, кажется, пах на всю округу. Сели обедать, выпили винца из черноплодной рябины. Потом был долгий чай с вареньем – брусничным и крыжовенным – и долгие разговоры, после того как уложили уставших детей. Лена с Сережей устроились на втором этаже, в маленькой светелке с полукруглым окном. С потолка свисали пучки сухих трав – ромашки, укропа, зверобоя и чабреца. Рухнули в кровать и уснули мгновенно. После завтрака пошли за ягодами и грибами – по краю леса, где щедро припекало солнце, уже поспела первая земляника. Потом нашли немного красноголовых сухих сыроежек. Вернулись домой и обедать не захотели – напились парного молока с черным хлебом и пирогами и завалились спать на топчан под яблоней.

«Рай какой, господи! И какое счастье, что дети будут в этом раю два месяца», – думала Лена. Сережа уезжал в воскресенье вечером, договорились, что приедет через две недели и заберет ее. Отец разозлился – почему бы ей не посидеть в деревне весь отпуск, а она, оправдываясь, сказала, что будет нервничать, как там муж без присмотра, голодный, необстиранный, в общем, брошенный. У нее будет болеть душа. Добавила, что не все такие, как он, отец. Просто маме так повезло.