Текст книги "Алексей Греков"

Первое изобретение и первая книга

В 1832 году в Департаменте мануфактур и внутренней торговли был представлен способ плоского печатания с медных и жестяных пластинок. Автор этого оригинального способа – А. Ф. Греков, и это первое публичное обсуждение его научного изобретения, на которое он запрашивает привилегию (т. е. патент) сроком на 10 лет. «С давнего времени, занимаясь математическими науками, живописью и гравированием, – писал изобретатель, – я обращал внимание на усовершенствование литографирования, гравирования и книгопечатания. Наконец, после долгих опытов, мне удалось изобрести способ соединить в один процесс все вышеуказанные роды отпечатывания, или – другими словами – способ на обыкновенном типографском станке отпечатывать всякого рода гравированные металлические или каменные доски».

Через два года, в 1834-м, в типографии Конрада Вингебера в Санкт-Петербурге выходит первая его книга – «Описание металлографии и вновь изобретенного способа. Печатать всякаго рода металлическими досками (как то медными, цинковыми, жестяными и т. п.) различныя рисунки и рукописи, не гравируя на сих досках резцом или крепкою водкою; а просто написав на них желаемое пером и некотораго рода тушью; также переводить написанное с бумаги, и при том снимать до 3000 оттисков и более» (авторская пунктуация сохранена. – М. Р.). На титульном листе, помимо пространного заголовка, значится также указание на имя создателя книги: «Сочинение В. Окергиескела». Если прочесть эту странную фамилию справа налево, то обнаружим… нашего героя, Алексея Грекова (алексеигрекО.В.). Что заставило автора взять этот псевдоним, используя слово-перевертыш? Ему важна была статусность фамилии? Фамилия Окергиескел, звучащая на иностранный манер, несомненно, более «тяжеловесна», нежели Греков. Или, может, автор не желал публиковаться по тем или иным причинам под своим реальным именем? О причинах мы можем лишь догадываться…

Обложка первой книги А. Ф. Грекова «Описание металлографии…», изданной в 1834 г.

Книга была отпечатана типовым для своего времени и для типографии Конрада Вингебера образом. Строгая композиция, скупые наборные украшения, строгие же шрифты, центросимметричное расположение текста на обложке – все, что было свойственно книге классического стиля, мы находим в сочинении В. Окергиескела. Как и все издаваемые в середине XIX века книги, «Описание металлографии…» проходит одобрение цензурного комитета – текст предваряет сообщение цензора В. Семёнова от 6 сентября 1834 года: «Печатать позволяется». Жесткие цензурные уставы были выпущены в 1826 и 1828 годах как реакция на восстание декабристов, примерно четверть века книгоиздание будет им подчинено, более свободная бесцензурная «Вольная русская типография» Герцена будет основана лишь в 1853 году. Книга имела вид брошюры: всего 11 страниц сплошного наборного текста, в конце – приложение-рисунок.

Печать на литографском камне. Чуть шероховатый, бархатистый штрих – особенность и достоинство литографического изображения.

«Изобретение литографии… есть немаловажная эпоха в науках и художествах. Польза ея столь очевидна, что не нужно говорить о сем», – начинает свою книгу автор. И несмотря на свою оговорку, все же говорит о пользе литографии подробно: «Представьте себе, что художник, желая издать какую-либо картину, желая передать любителям в разительных чертах какую-нибудь высокую мысль свою, должен был прежде изобретения литографии прибегать к граверу, человеку постороннему сей мысли его, хотя и весьма искусному по своей части; но может ли перевод сравниться с подлинником, может ли гравер передать все то, что передал бы бумаге сам художник. Но теперь этого препятствия для него несуществует; – он берет карандаш, литографической камень, и переносит на оной из своего воображения все то, что только возможно изобразить на картине. (а как иногда дорого еще платить граверу).» (орфография и пунктуация здесь и далее при цитировании текстов А. Ф. Грекова – авторские, за исключением опущенных знаков ять. – М. Р.). Возможность печати с подлинников, воспроизведения живого почерка рисовальщиков и письма тушью, всей индивидуальности карандашного штриха или живописного мазка, а также дешевизна процесса – вот главные преимущества литографии, самого передового на тот момент способа печати.

Литография была изобретена в конце XVIII века актером, драматургом и музыкантом Иоганном Алоизом Зенефельдером (1771–1834), жившим в Богемии. До него типографии работали, используя один из двух способов печати – высокую (на рельеф с рисунком накатывалась краска, которая затем оттискивалась на ткань или бумагу) или глубокую (активный печатающий элемент в этом случае – углубления, выгравированные в материале). Изобретена литография была в некотором роде случайно. Желая напечатать свою пьесу подешевле, а после продать ее, писавший для театра Зенефельдер экспериментировал со способами высокой печати. И однажды утром, как он свидетельствует в «Полном руководстве по литографии» 1818 года, «только что закончил полировку камня, когда… мать попросила…написать список для прачки. По случайному стечению обстоятельств под рукой не оказалось даже клочка бумаги, а чернила в чернильнице высохли. Недолго думая, я поспешно написал список прямо на камне чернилами, которые приготовил тут же из воска, мыла и сажи из лампы…». Позже, когда прачка вернула камень, Зенефельдер смыл свою надпись, чтобы продолжить эксперимент. И вдруг после травления рельефа он заметил, что сохранившиеся в пористой структуре камня остатки воска от самодельных импровизированных чернил удерживают типографскую краску и при этом отталкивают воду. Тогда Зенефельдер пришел к выводу о том, что гравировка камня не является необходимой. Это случилось в 1796 году. Поначалу он называл свой способ «химической печатью», слово литография будет введено в обиход несколькими годами позже, в 1802-м, когда технология станет доступной французским издателям и получит массовое признание. «Химический процесс печати в корне отличен от всех применявшихся ранее. В химическом процессе не имеет значения, являются ли печатающие элементы выгравированными или возвышающимися над поверхностью печатной формы. Печатающие участки должны быть покрыты краской, состоящей из однородного вещества, обладающего свойством притяжения. Пустые же места должны обладать свойством отталкивания… Жирные вещества не способны объединиться с обычной водой. Напротив, они воде противны… Сие есть фундаментальная основа нового метода печати, который справедливо называют химическим, потому что жирная краска удерживается только на линиях, нарисованных на форме, и отталкивается от остальной поверхности, и совершенно не зависит от механического контакта». Таким образом, в основе литографического процесса лежит неспособность двух химических веществ, масла и воды, к смешению, и это принципиально иной способ, нежели механические по своей сути высокая и глубокая печать. Рисунок на плоскость известкового камня наносили специальной жирной краской, используя различные инструменты – перо (если хотели получить тонкие штрихи), кисть (для плашек) или литографский карандаш (для полутоновых изображений).

Иоганн Алоиз Зенефельдер демонстрирует посетителям мастерской процесс литографской печати.

Литографский печатный станок середины XIX века.

В России первое литографское заведение было основано в 1815 году при Министерстве иностранных дел. Занималось оно литографированием бумаг. Первые специалисты были иностранцы, камни выписывали из-за границы. Однако уже к 1830-м годам технология становится настолько популярной, что в 1832 году Академия художеств, до того использовавшая лишь гравюру на меди, заказывает литографические оригиналы для обучения студентов.

Признавая все достоинства литографии, Греков пишет о том, что и у нее есть свои несовершенства, «неудобства», а именно: «не всякой имеющий в ней нужду может запастись литографическими камнями, – не всякой может завести литографический пресс или печатальную машину, когда она стоит около 700 рублей». «Неудобства» литографии оказались «почти разрушены» с изобретением металлографии, которая позволяет переводить рукопись не на камень, а на «шпиаутерную доску», и использовать станок, который занимает в 3 раза меньше места и в 3 раза дешевле. К тому же само печатание производится «несравненно поспешнее», что немаловажно. Доски Греков предлагает изготавливать из разных металлов: цинка, меди, жести. Такие доски размером в пол-листа бумаги стоили в те времена – соответственно – 12 рублей, 5 рублей и 60 копеек. «На 300 рублей можно сделать порядочную металлографию, тогда как на литографию потребно по крайней мере до 1500 рублей». Впрочем, металлография тоже еще не совершенна – и цинковые доски могут ломаться, и стоят эти самые цинковые доски не так мало…

Литография с изображением Амстердама – река Амстел, Южная церковь.

В дальнейшем металлографией станут именовать также один из способов глубокой печати, использующийся сегодня, например, при печатании бумажных банкнот. В 1830-е же так называли способ печати плоской – это один из предшественников офсета, самого популярного способа плоской печати. Заведения, в которых его использовали, также именовали металлографиями (подобно литографиям, которые печатали литографическим способом и выпускали литографии).

Что же представлял собой процесс металлографической печати в 1830-е? Греков повествует о том подробно: «Берут листки жести или другую какую-нибудь доску толщиною около линии, и отшлифовав пемзою и потом углем с водою одну из сторон ея так, чтобы нигде не было ли ни ямочек ни царапин и поверхность была бы совершенно горизонтальна, пишут или рисуют на сей стороне ея особеннаго рода металлографическими чернилами пером или кисточкою и дают высохнуть…». Процесс во многом напоминал литографию, за исключением материала. Жестяные пластины шлифовать пемзою не обязательно, утверждает автор, а специальные чернила Греков предлагает покупать у него же – по 50 рублей за фунт, чего достаточно примерно на год даже при «ежедневном занятии». Направлять письма-запросы советует на адрес в Петербурге в книжную лавку Глазунова – дом 25 по Садовой улице напротив Гостиного Двора. Возможно, в то время Греков регулярно бывал в Петербурге. Или же привлек к процессу распространения своих знакомых.

Для приготовления протравы «наливают в стакан холодной воды, распускают в ней с горошину величиною, кусочик синекислаго кали (prussiate de potasse) и прибавляют с десертною ложечку крепкой водки, от чего образуется яркозеленая жидкость. Сею жидкостию обливают на рисованную доску, наклонив ея для удобнейшаго стока и тотчас споласкивают чистою водою раз два или три, при чем случае должно крайне оберегатся трогать нарисованную доску чем либо жирным или пальцами. – Когда доска будет обмыта то разведя в воде арабской камеди не слишком однакож густо, покрывают доску губкою сим разтвором и дают просохнуть. – По окончаний сего доска готова к печатанию».

Печатный «стан» (А) и «печатальный» валик (Б). Рисунок из книги А. Ф. Грекова «Описание металлографии…». 1834 г.

Для печати понадобится литографский валик, подобный тому, который автор книги приводит на рисунке: он «состоит из выточеной скалки вертящейся на оси с прикрепленными к концам ея ручками; скалка обвита раза 4 фланелью и потом обшита мягкою кожею». Также для печати необходима краска и металлографический пресс. Приготовление краски строго по рецепту очень важно, от этого зависит чистота оттисков. Состоит она из «растертой на весьма густо свареном льняном масле мягкой сажи». Подробное описание приготовления краски автор обещает издать отдельным сборником, однако о том, вышел ли он или было это описание дано в какой-то газетной или журнальной публикации, сегодня нам, к сожалению, ничего не известно. «На ложив краски сей неслишком много гладкую плиту, катают по ней валиком до тех пор пока он совершенно ровно напитается краскою и тогда утвердив на рисовальную доску на деревянную фигурнаго стана дабы она не гнулась, смывают с рисунка гумми намоченною чистою водою губкою и недавая просохнуть доске катают по ней валиком, от чего краска пристает только к чертам рисунка, и как скоро он везде покроется накладывают на нее лист бумаги назначенной для печатания и пропускают сквозь валы». Бумагу В. Окергиескел советует с вечера смочить и положить под гнет. Если случайно краска замарает доску, то пятно счищают углем или покрывают гуммием.

Металлография позволяла не только печатать наносимые на пластины рисунки, но и переводить на печатную форму рукописи с бумаги. «Берут лист тонкой почтовой бумаги и пишут на ней что следует металлографическими чернилами… Когда письмо просохнет то положив его написанною стороною на несколько листов протечной бумаги с другой стороны промазывают посредством губки приправою, и как скоро бумага везде хорошо промокнет то кладут ее письмом на приготовленную т. е. отчищенную металлическую доску и пропускают сквозь валы (для чего пресс несколько усиливают). После того покрыв гуммием начинают печатать как было сказано». К сожалению, автор ничего не пишет о том, как изготовить пресс, как и о том, какие произведения уже были изданы подобным образом.

«Пестрые сказки»

Известный современник Грекова писал о типографских экспериментах Алексея Фёдоровича в своих воспоминаниях, называя его – ни много ни мало – художником. Это был Владимир Фёдорович Одоевский (1804–1869), писатель, философ, электротехник, который в собрании сочинений, в третьем томе, опубликоваванном в Санкт-Петербурге в 1844 году, открывается публике в том, что именно он был автором нашумевшего сборника «Пестрых сказок с красным словцом, собранных Иренеем Модестовичем Гомозейкою, магистром философии и членом разных ученых обществ», который был издан в типографии В. Безгласного в Санкт-Петербурге в 1833 году. Публикой книга была принята на ура и быстро стала одной из библиографических редкостей. Ее заглавная страница была отпечатана в несколько красок, особого внимания заслуживали иллюстрации, изготовленные способом ксилографии (то есть с использованием деревянных форм). Одоевский эпатировал публику также тем, что «осмелился занять у испанцев оборотный вопросительный знак, который становится в начале периода для означения, что оному при чтении должно принять тон вопроса». «Новость на нашем Парнасе и рисунки вроде Жоанно», – восхищались книгой читатели. Впрочем, именно таковой и видел свою задачу Одоевский: «доказать возможность роскошных изданий в России». «Для истории искусства и ради библиоманов, сохранивших экземпляры «Пестрых сказок», замечу, – писал Одоевский, – что на странице 145 находится политипаж единственный в своем роде и о котором только теперь начали говорить в чужих краях. Занимаясь тогда химией, я вздумал испытать, не возможно ли сделать на литографическом камне выпуклость (en relief) не резцом, но химическим составом, почти так же, как делают les eaux fortes, что мне и удалось, хотя не совершенно, при пособии изобретательного художника А. Ф. Грекова, которому я и предоставил дальнейшее развитие сего способа, доныне еще нового, но могущего иметь важные применения, ибо выпуклый литографский камень печатается вместе с набором, по нему удобно отливать металлические политипажи, наконец, протравливание его представляет возможность без затруднения выделывать те тонкие черты, которые так трудны в резьбе на дереве». Таким образом, как минимум один образец полиграфических опытов Грекова все же сохранился – тот самый экспериментальный, пусть и не совершенный политипаж из «Пестрых сказок» 1833 года, выпущенных годом ранее сочинения В. Окергиескела.

Титульный лист сборника «Пестрые сказки», изданного В. Ф. Одоевским в 1833 г.

Владимир Фёдорович Одоевский, русский писатель и мыслитель.

Иллюстрация из «Пестрых сказок» 1833 г., в создании которой, по воспоминаниям В. Ф. Одоевского, принимал участие А. Ф. Греков.

Развитие техники вело к изменению не только внешнего вида книг. В первой половине XIX века меняется и сама культура чтения. Немецкий исследователь Рольф Энгельзинг даже называет этот период «читательской революцией». «До конца XVIII века типичным для постоянного читателя было интенсивное чтение, при котором снова и снова читают небольшое количество книг или одну-единственную…» – пишет он. С конца XVIII века приходит время «экстенсивного чтения», когда «читают множество книг, возвращаясь к прочитанному редко или вообще никогда». Энгельзинг характеризует прежде всего европейскую книжную культуру, однако и в России, по крайней мере, в таких крупных городах как Петербург и Москва, читательские привычки в первой половине XIX века постепенно тоже меняются. И как только в книгах появляется больше иллюстраций, то книги все чаще приобретают не только для чтения, но и для смотрения.

Москва. Университетская Типография

25 июня 1836 года «по определению Попечителя Московского Учебного округа определен в Университетскую Типографию Помощником издателя Московских Ведомостей» – Греков переехал по приглашению в Москву. На тот момент он уже некоторое время как был произведен в 10-й класс Табели о рангах. Приехав, получил квартиру при типографии, где жил с семьей. До него обязанности помощника временно исполнял корректор, коллежский секретарь Никанор Виноградов – еще в 1835 году вакансия на эту должность значилась открытой. Деятельность Грекова как помощника издателя была разнообразной: выполнял переводы из иностранных журналов (и значит, был одним из первых, кто знакомился с интересными техническими новшествами), присматривал за деятельностью литографии и т. д.

Университетская Типография, куда был принят на службу Греков, имела давнюю историю. Учреждена она была в год основания самого университета, в 1755-м, а открыта вместе с книжной лавкою в университетском доме на Моховой в апреле 1756 года. В самый первый год здесь было напечатано 14 книг (тогда как, например, в 1838 году, когда в типографии работал Греков, 17 книг «на счет университета» и 55 книг «на счет посторонних лиц»).

В том же 1756 году, когда открылась типография, 26 апреля, вышел первый номер университетской газеты «Московские ведомости». Печататься она стала дважды в неделю, подписку проводили в университетской книжной лавке: «…Чрез сие объявляется, что учреждена в доме Императорского Московского Университета, что на Моховой, книжная лавка, в которой продаваться будут всякия книги и принадлежащия вещи к учению. Московские ведомости, которые два раза в неделю выходить будут, продаваться станут за четыре рубли в год; и для того, кто оныя иметь пожелает, изволили бы объявление подавать в Канцелярию, с платежом годовых денег». Типография вместе с книжной лавкой и университетской газетой с самого своего основания стали приносить университету ощутимый доход, хотя первые годы были не такими и простыми. В разные эпохи доход этот был то больше, то меньше. Например, в XIX веке, с 1832 по 1861 год, прибыль типографии и «Московских ведомостей» составила 900 340 рублей (с 1834-го «типография содержится из собственных, токмо своих доходов», к чему И. И. Шувалов стремился еще в XVIII веке). Греков был свидетелем одного из успешных периодов в истории типографии. На доходные деньги 1832–1861 годов университету удалось построить астрономическую обсерваторию и анатомический театр, приобрести астрономические инструменты и оборудование для химической лаборатории, купить «новое» здание университета и возвести новое здание типографии.

Титульный лист формулярного списка служащего Университетской Типографии Алексея Грекова, 1839 г. Документ из архива Московского Университета.

Распоряжение Университетской Типографии «О поручении помощнику издателя „Московских ведомостей“ Грекову надзора за литографическим заведением» от 1 августа 1836 года. Документ из архива Московского Университета.

Переезжать, кстати, типографии приходилось несколько раз. Уже на второй год своего существования, в 1757 году, типография, книжная лавка и «Московские ведомости» (долгое время они будут мыслиться как единый комплекс) переместили в университетский дом к Воскресенским воротам – «и для опасности от пожара, и для многих других способностей». В начале XIX века они находились в здании университетского благородного пансиона на углу Тверской улицы и Успенского переулка (в 1820-е он получил название Газетного). В 1811 году к типографии отошли корпуса усадьбы Власовых на пересечении Большой Дмитровки и Страстного бульвара, а в 1818 году – расположенная по соседству усадьба Талызиных. Часть зданий пострадала в 1812 году во время пожара Москвы, спровоцированного французами, – их перестраивают. На месте одного из таких пострадавших корпусов в 1822 году был построен новый, по проекту Дормидонта Григорьевича Григорьева, выходца из крепостных, получившего вместе со своим братом вольную и ставшего архитектором. «Вообразите длинную залу, в коей в удивительном порядке расположены стены типографии, кассы наборщиков, конторки для корректоров и других чиновников. Литеры разных шрифтов для языков: российского, немецкого, латинского, французского, английского, итальянского, греческого, еврейского и арабского; скорость, чистота и исправность, с какой печатаются здесь книги, журналы и проч., заслуживают внимания», – писал московский путеводитель 1831 года про новый типографский корпус. Первый его этаж представлял собой обширную залу, по центру которой рядом стояли семь колонн. Назначение их было не столько декоративным, сколько функциональным – они поддерживали систему сводов. В этой зале располагалась канцелярия, продавали книги. Помещения типографии занимали второй этаж.

Титульный лист второго номера газеты «Московские ведомости», 30 апреля 1756 года.

Современный вид корпуса Университетской Типографии в Москве на улице Большая Дмитровка, д. 34.

Штат типографии и сопряженных с нею заведений (литографии и др.) в конце 1830-х – начале 1840-х годов, когда в ней служил Греков, составлял около 200 человек. Начальник типографии и помощник его, редактор «Московских ведомостей» и помощник его (в этой должности как раз числился Греков с 1836 по 1842 или 1843 год), семь корректоров, приемщик объявлений, двое смотрителей за домом и материалами, доктор, бухгалтер, письмоводитель, около десяти канцелярских чиновников в разных должностях, фактор и помощники его, пунсонщик и его ученик, словолитный мастер и его ученик, около шестидесяти (!) наборщиков и их учеников, около пятнадцати подъемщиков и их учеников, около двадцати словолитцов и их учеников, примерно тридцать пять человек обслуживали скоропечатные машины (среди них трое были мастерами, остальные – просто работниками), около двадцати тередорщиков и чуть меньше батырщиков, рисовальщик при литографии. Род деятельности некоторых из этих специалистов для современного человека не всегда понятен. Пунсонщик, например, занимался «словолитьем», т. е. работал с литерами и матрицами, тередорщики обслуживали ручные печатные станки, бутырщики накатывали краску на набранные оттиски. Шрифты в ходу в то время были самые разнообразные. Из русских – терция двойной, цицеро двойное, парагон прямой, миттель прямой, корпус прямой, прямой египетский.

Размер жалованья служащих распределялся согласно должностям. В 1837 году начальник типографии получал 1000 рублей и пять процентов «от чистаго дохода типографии», его помощник – 1500 рублей «из типографской суммы». Редактор «Московских ведомостей» – жалованья 1400 рублей и по 2,5 процента «с чистаго дохода типографии», его помощник, – 1400 рублей «из типографской суммы». Помощникам проценты не полагались. На свое жалованье в 1837 году Греков мог бы организовать около четырех металлографий, о которых писал в своей первой книге. Остальные получали меньше: письмоводителю полагался доход 800 рублей, лекарю – 650 рублей.

Главным редактором «Московских ведомостей» с 1814 по 1841 год был князь Пётр Иванович Шаликов (1768–1852), который, кроме того, что служил издателем, еще и занимался литературной деятельностью: был также писатель и журналист. Это был тот самый грузинский князь Шаликов, о котором Александр Сергеевич Пушкин писал в одном из своих писем: «Он милый поэт, человек, достойный уважения, и, надеюсь, что искренняя и полная похвала с моей стороны не будет ему неприятна. Он именно поэт прекрасного пола». Князь был известен как автор «сентиментальных» сочинений. Впрочем, в эпиграмме, сочиненной вместе с Баратынским, Пушкин был куда менее деликатен:

 
«Князь Шаликов, газетчик наш печальный,
Элегию семье своей читал,
А казачок огарок свечки сальной
Перед Певцом со трепетом держал.
Вдруг мальчик наш заплакал, запищал…»
 

К концу стихотворных строк выясняется, что причина тех слез – желание «выйти на двор». Как и подобает эпиграмме, эти строфы язвительны, впрочем, скорее в шутливом, а не злом тоне. Существовали и более едкие высказывания. Так, статский советник Максим Яковлевич Фон-Фок (1777–1831) писал: «Князь Шаликов с давнего времени служит предметом насмешек для всех, занимающихся литературой. В пятьдесят лет он молодится, пишет любовные стихи, влюбляется и принимает эпиграммы за похвалы. Место редактора «Московских ведомостей» получил он по протекции Ив. Ив. Дмитриева, которому он служит предметом насмешек под веселый час. Этот князь Шаликов не имеет никаких сведений для издавания политической газеты и даже лишен природной сметливости». Князь, имевший «горбатый, «попугайный» нос, длинные бакенбарды, огромный хохол над высоким лбом, вычурные пестрые наряды», а вдобавок ко всему и эксцентричную манеру поведения, действительно не раз становился поводом для написания эпиграмм.

С 1813 по 1836 год Шаликов жил в «Доме редактора» на Страстном бульваре, 10, одном из типографских зданий, в служебной квартире. На одной из его дочерей женился Михаил Никанорович Катков (1818–1887), который в дальнейшем будет занимать ту же должность. К сожалению, об отношениях Грекова со своим начальником – были ли они чисто формальными или же более близкими, – нам не известно.

«Московские ведомости», печатавшиеся с 1756 года, в период редакторства князя Шаликова выходили по средам и субботам. «Я всегда их караулил и с жадностию кидался на них, – напишет в воспоминаниях современник Грекова, литератор и государственный деятель князь Пётр Андреевич Вяземский (1792–1878). – Но искал я не политических известий, а стихотворений, которые в них изредка печатались. Более всего меня привлекали объявления книгопродавцев о выходящих книгах. Читал я эти объявления с любопытством и благоговением, тем более, что объявления писались тогда витьевато и кудряво. Бывали еще объявления от переводчиков, которые предостерегали совместников своих, чтобы они не брались за перевод такого-то романа, потому что он уже переводится и скоро поступит в продажу… зачитывался я и прейскурантом виноторговцев, особенно нравились мне поэтические прозвания некоторых вин, например, Lacryma-Christi и другие…». В 1838 году число подписчиков «Московских ведомостей» превысило 8350 человек. Среди них были и такие, как Вяземский, которых более всего увлекали объявления, были и интересующиеся политикой, происшествиями читатели. Помимо информации о событиях в России и за рубежом, здесь писали об интересных московских происшествиях, о начале новых театральных сезонов, публиковали отчеты научных обществ и сообщения ученых о своих открытиях. Через газету публику приглашали на открытые лекции. Каждый номер имел около 40 страниц. Объявления размещали в «Прибавлениях», которые состояли обычно из двух отделений. С 1820 года часть тиража (1000 экземпляров) стали печатать на белой бумаге вместо обычной газетной. В одном из отчетов князя Шаликова есть информация о том, что московская публика составляла «менее четвертой части противу иногородних подписчиков». Достоинством газеты, по мнению князя Шаликова, было то, что «из иностранных газет и журналов относительно науки переводится все, что любопытно». Главный редактор признавал и слабые стороны своего издания – то, что сведения невозможно было собирать «помимо начальства». На тот момент «Московские ведомости» не цензурировались на общих основаниях, за газету несло ответственность университетское руководство.

Князь Пётр Иванович Шаликов, литератор, редактор «Московских ведомостей» 1814–1841 гг. (портрет Александра Орловского, 1809 г.).

Современный вид бывшего редакторского корпуса Университетской Типографии. Москва, Страстной бульвар, д. 10. На мемориальной доске на фасаде здания написано, что в 1830-е годы это здание посещал Александр Сергеевич Пушкин.