Текст книги "Яшмовые бусы (сборник)"

– Сенька, чего ты испугалась? Это же от твоих бус, помнишь? Даже я узнал! Бери, не бойся!

С той минуты Ксения ждала мужа днем, ночью, в дождь и слякоть. Двойную суровую нитку подлиннее продела в бусину из яшмы и повесила на шею. Так всю жизнь и носила вместо креста, спрятав на груди.

Однажды Ксюша осталась одна в доме, что было редко, и решила написать письмо Алеше. Вдруг еще придет посланец – она сможет передать весточку. Книга по агрономии осталась от бывшего постояльца-студента, проходившего практику в их колхозе еще до войны. Она вырвала из книги весь в подтеках лист, представлявший собой таблицу севооборота, и, выбирая чистые места, начала писать письмо, старательно зачеркивая химическим карандашом печатные слова.

После нескольких присестов письмо, хоть и со многими исправлениями, было написано. Ксения любила его перечитывать:

"Добрый день, а может и вечер, мой муж Алеша!

Во первых строках моего письма пишу, что мы с Наталей живы и здоровы, чего и тебе желаем. А еще очень хотим, чтобы ты приехал, и был с нами, и защитил нас от всяческих злых языков. Мне уже не в первой, что зовут "полицайкой", а Наталя не понимает и думает, что это ее имя. А сама еще не все буквы выговаривает. Хуже всего в поле: никто не хочет со мной в паре работать. И обедать рядом никто не садится.

А Колю нашего забрали в армию. Но я все перетерплю, мой муж, лишь бы ты приехал. Твоего посланца я не застала дома. Поэтому очень мне грустно, может, узнала бы, где ты находишься, есть ли там, куда прислонить свою головушку? А за камешек от наших с тобой бус – спасибочки! Ношу его на шее вместо креста. Теперь точно знаю, что ты живой, и будто сил у меня прибавилось от этого!

Пишу письмо, Алеша, а послать его некуда. Но все равно пишу, легче становится, будто с тобой поговорила. Ты, Алеша, не обращай внимания на слова "овес, гречиха" – это я не все позачеркивала, а листок вырвала из агрономической книжки, другой бумаги нету.

Заворачиваю это письмо в фартук – помнишь, в белых ромашках по синему полю, что подарил мне на Новый год? И прячу в закуток около печи, чтобы ты знал. Туда никто не залезет, он очень маленький. А вытащить письмо оттуда можно прутиком. Как будет минутка, что буду одна – напишу еще.

Обнимаю тебя, мой родной муж Алексей Гаврилович. Твоя жена Ксения.

Писала вечером в пятницу, в Петров день".

* * *

Война к тому времени закончилась. Возвращались домой те, кто остался жив. Вернулись Ксюшины братья – Саша и Петя. Прибыл Андрей Матюшин, чья гимнастерка была увешана медалями. Сразу же стал самым видным женихом в Зорянском.

Ксюша жила с убеждением – ее Алеша живой, но прятала это глубоко и вслух заикнуться не смела даже своим родным. Все считали, что полицая Бойчука пристрелили его же хозяева – немцы. Многие добавляли: "Собаке – собачья смерть!" Единственная поддержка – брат Коля – достиг призывного возраста и ушел служить в армию. Отношения с Сашей и Петей не сложились. По прибытии им сразу же донесли, что пока они сражались за Родину, родная сеструха стала полицайской женой. И приплод в доме имеется. Братья вскоре женились и ушли из дому в "примаки". Лидка подросла и на людях стыдилась подходить к сестре, которую звали полицайкой. Старая Александра, как всегда, ворчала: "Завязал аферист свет, а сам сгинул!" И довольно часто вымещала зло на маленькой Наталье, которая, по словам бабки, "вся в татуся пошла".

* * *

С утра до вечера Ксюша работала в поле. Шла уборка урожая, горячая пора. Хотя какой там урожай, если два года подряд засуха? Всюду лютовал голод. На целый день Ксения брала в поле небольшую краюшку хлеба и половину луковицы. В тряпочке – щепотка соли. Запивала водой из бутылки.

Самой приятной порой для всех был обеденный перерыв. Настилали свежей, ароматной соломы, садились в круг, каждый со своей едой, и начинался обед. Поначалу Ксения пыталась примкнуть ко всем остальным, но увидев, что рядом с ней никто не хочет садиться, уходила со своим узелком в сторону. Редко к ней присоединялась ее давнишняя подруга Зинка. Но в последнее время Зинаида не выходила в поле, наколола ногу – случился нарыв.

Однажды Ксюша привычно, поодаль ото всех, разложила соломы, застелив ее фартуком, и приступила к еде. Неожиданно, впервые за последнее время, к ней подошел Андрей Матюшин. В поле он был уважаемым человеком – работал комбайнером.

Ксения вся съежилась, ожидая нападок. Они не замедлили последовать:

– Ну так чем же твой полицай лучше меня?

Во взгляде Матюшина было презрение и злость, которые и прозвучали в его следующей фразе:

– А-а, понятно! Инструмент у него толще, чем у меня! Да, Ксюнька?

Лицо женщины залилось помидорным румянцем. Она давно забыла, как плакать, и лишь пристально, молча глядела в лицо обидчику. Матюшину, ожидавшему, что Ксения расплачется, будет оправдываться, стало неуютно. Пауза затягивалась, и Андрей, решив забить последний гвоздь, протяжно, с нажимом выдал:

– С-с-ука! – и ушел.

До ушей Ксении донесся вопрос Володьки Лагутина, подручного Матюшина:

– Что, Андрюха, потянуло на полицайские объедки?

В ответ ему прозвучал отборный мат.

Вышла в поле после болезни Зинаида. Но почему-то также стала избегать Ксению. А та, привыкшая к опале, не стала навязываться, хотя была удивлена. Поведение подруги Зины вскоре объяснилось. Как-то за ужином Лида, Ксюшина сестра, сообщила:

– Слыхали новость? Зинка наша выходит замуж за Андрюху Матюшина. Что только он в ней нашел? Разве что сиськи как две тыквы? Девок-красавиц полно, а он кикимору берет! Она ему совсем не пара.

Александра, убирая со стола, проворчала:

– А то ты – пара? Подрасти еще маленько такие разговоры разговаривать!

И глянув осуждающе на Ксюшу, добавила:

– Хватит нам одной замужней!

Ксения от всей души порадовалась за подругу, поздравила. На свадьбу не пошла, хоть и была приглашена, сказалась больной.

С наступлением осени заладили дожди. Иногда в непогоду устраивали выходной, в поле не шли. Для Ксении это была передышка от нападок. Но дома при постоянном брюзжании матери покоя тоже не было.

В один из таких дней Ксюша взяла мешок, приспособив его на голову вместо накидки от дождя, и пошла в поле принести домой соломы. Надо было заготавливать на зиму.

После уборки зерна, когда в поле подобрали все колосья (даже школьники помогали), колхоз выделил на каждый двор подводу соломы на трудодни. Лошадей не дождаться – очередь, и Ксения, договорившись с бригадиром, носила солому сама, благо, поле было сразу за огородом.

В поле – никого, лишь настырный мелкий дождик не прекращался, умывая Ксюшино лицо. Подойдя к скирде, Ксюша первым делом надергала соломы и наполнила мешок. В образовавшееся углубление залезла сама, отгородившись со всех сторон…

Это были самые приятные минуты для Ксении. Здесь она могла вслух рассказывать своему мужу Алеше все новости. Иногда мечтала, также вслух:

– Ох и заживем мы с тобой, Алешенька! Только приезжай поскорее. Знаешь, наверное, будет лучше нам уехать. А то многие тебя так и считают полицаем. А сами-то в твой след не достойны вступить!.. Я так уже привыкла ко всем прозвищам и внимания не обращаю. А чтобы тебя обзывали – ни-ни! Боже упаси! Обидно!.. Наталка наша растет. Мама говорит, что характер у нее твой. А чей же он у нее будет? Конечно, твой!

Очень хотелось Ксюше пожалиться, но не дозволяла себе. А то придет домой совсем раскисшей.

Сегодня Ксения не мечтала. Она сидела в своем гнезде и упивалась покоем. Солома со всех сторон, если пошевелишься, шуршит. А больше – никого. Никто не крикнет, не обзовет… Почему-то последние дни нападки участились. Раньше все-таки к ней обращались по имени, а теперь иначе как "полицайка" не называли.

Ксюша закрыла ладонями глаза, чтобы полнее ощутить защищенность, и, неожиданно для себя, заскулила. И хлынули слезы. И казалось, не только из глаз, но и из носа…

Ксения последний раз плакала в разгромленном немцами доме мужа, в Озерках, когда обращалась к Божьему образу. И, видимо, тогда все выплакала: с тех пор ее глаза были сухие, ни одной слезы. И сейчас она испугалась, заставила себя замолчать, лишь изредка всхлипывала и подвывала. Затем высморкалась в подол, вытерлась насухо рукавом и со злостью, громко, неизвестно к кому обращаясь, бросила:

– Ничего! Будет еще у меня все хорошо! Слышите, вы!?

Где-то там, снаружи, послышался шорох. Ксения испуганно замолчала, отняв руки от лица, выглянула из своего укрытия… Над нею высился во всю мощь своего роста Андрей Матюшин. От испуга ладони женщины стали влажными, холодный липкий пот потек по спине, вдоль позвоночника. Наверное, это отразилось на ее лице, потому что Андрей поспешил сказать:

– Ты не бойся. Не трону. Я подумал, щенок забрался в солому, скулит. У нас сучка ощенилась. Только одного и привела. Уполз куда-то… А она ищет, воет все время.

Безмолвная, оцепеневшая Ксения так и сидела в своем убежище, ждала, чтобы Андрей ушел, не хотела при нем вылезать. А Матюшин не спеша достал из кармана клочок газеты, насыпал в него табаку и, сделав самокрутку, закурил. Между затяжками, избегая глядеть Ксении в лицо, с натугой произнес:

– Ты того… Забудь, что я наболтал прошлый раз! Больше не буду… Понимаешь, злость меня разбирает! Все время перед глазами твое лицо! Думал женюсь – все пройдет. Ни хрена, еще хуже!.. А Зинка, что?.. Она не виновата, знает все… С самого начала знала. А в тот день, как тебя обидел – не мог уснуть. Вообще – кранты! Так я полстакана самогона на ночь хватил… Уснул, да-а. Но всю ночь Зинку называл Ксюшей и прощения просил… Представляешь? Утром Зинаида ушла к своей матери, до сих пор у нее живет. А я не могу глядеть, как тебя обижают. Аж руки чешутся – в минуту бы их разбросал! Это же надо, подлюки! Дите полицайкой обзывать!

Матюшин замолчал, самокрутка за время его объяснения додымилась до конца. Андрей по привычке поплевал в ладонь и, потыкав окурком в слюну, бросил на землю, притоптав сапогом. Вытерев руки о полы пиджака, продолжил:

– Я не дам в обиду ни тебя, ни твою малявку! Кто попробует вас тронуть – со мной будет иметь дело!

Ксюша слушала, затаив дыхание: сколько времени ее никто не жалел – сто лет, двести? Хотелось, чтобы парень говорил и говорил, не умолкал. Она забыла, что это Матюшин, который недавно издевался над ней. Женщина машинально взяла Андрея за руку, пытаясь не пропустить ни одного слова. Тот перехватил ее руку и уже не отпустил. Втиснулся к ней в ее убежище и обнял. Не сильно, а нежно, как обнимал ее муж Алеша. Ксюшины глаза закрылись. Она ткнулась лицом в грудь Андрея, вдохнув мужской запах, еще успела подумать: "Рубаху надо выстирать Алешеньке" – и потеряла сознание. Вернее, сознание было, но в другой реальности…

Она была с Алешей! Растворилась вся в нем, себя не чувствовала… Как же долго она не слышала его голоса, не ощущала его рук… И вот сейчас, наконец-то, они вместе. От счастья поднялись ввысь, облако их подхватило и качает, как в мягкой колыбели… А почему он молчит, ее муж? Пусть говорит дальше! Он, будто услышав ее призыв, глухим голосом произнес: «Так ждал этого дня!» Затем чуть слышно прошептал: «Краса моя…»

Услышав слово "краса", женщина встрепенулась. Давно не слышала это от Алеши. Больше ее никто так не называл…

– А почему ты так долго не приходил?..

И вдруг стало тихо. Ксения не помнила, сколько длилась пауза, и наконец открыла глаза. Над нею, глаза в глаза, нависало лицо Андрея Матюшина. Затем послышалась возня, парень поднял Ксюшу за плечи и посадил рядом, уже крепко прижав к себе.

– Зато сейчас, Ксенька, пришел! Ты выходи за меня, а? Вот прямо сейчас и выходи! Жалею я тебя сильно, понимаешь? Вот в чем все дело!

Застегивая на ней пуговицы от блузки, добавил:

– Хотя и так теперь ты моя жена! – и по-хозяйски отряхнул с плеч женщины солому.

Ксения молча опустила глаза и увидела зацепившуюся за пуговицу красную бусинку… И вдруг протяжно, с переливами завыла: "Не-ет!" Лихорадочно выбралась из убежища и побежала в сторону своего огорода. Бежала неровно, от спешки одну ногу подволакивая. Матюшин, сделав несколько шагов вслед за ней, остановился. Увидев Ксюшин мешок с соломой, хмыкнул, закинул его себе на спину и понес.

Александра вышла вечером закрыть сарай и увидела рядом с калиткой намокший мешок с соломой. Ругая безалаберность Ксении, она затащила его в сарай, расстелив солому на земляном полу для просушки.

* * *

Матюшин приходил. Много раз. Просил Лидку, чтобы позвала Ксюшу. И даже разговаривал со старой Александрой, склонив ее полностью на свою сторону. Не помогло ничего. Ксения не вступала в разговоры, не отвечала на вопросы – она замолчала.

Однажды Лидка вечером возбужденным голосом сообщила:

– Ну вот, Ксенька, дождалась! Уезжает Андрей со своей кикиморой куда-то далеко. Завербовались на стройку. А могла бы ты с ним уехать! И всем бы стало хорошо, а тебе с Натахой в первую очередь!

Ксюша мысленно ответила вопросом: "А муж мой вернется, на какой стройке будет меня искать?"

Зинаида с Матюшиным уехали. Со временем к ним переселилась вся родня Андрея. Больше Ксения с ним не виделась. Еще через полтора месяца она узнала, что беременна.

В положенный срок Ксения родила свою вторую дочку Леночку. Александра взывала к Богу:

– Да что же это творится, Господи? Одни байструки в доме! Второй ребенок и без отца!

Затем взяла Ксению, что называется "за грудки", и потребовала:

– Немедленно сообщи Андрею, что родился ребенок! Возьми адрес в сельсовете. Он сразу же примчится, я знаю. Сохнет он по тебе, дуре такой!

Лидка в свою очередь наподдала:

– Ксюш, ну мы-то с мамой знаем, что отец Леночки – Андрей. Чего ты противишься, не понимаю?

Ксения с посеревшим лицом, близко подошла к матери с сестрой и монотонно, будто читала по слогам, произнесла:

– Это Алешин ребенок!

И дальше глухо добавила:

– Скажете кому про Матюшина – повешусь!

Повернулась на угол к образу и перекрестилась. Три раза, как учила мама.

Лида испуганно глядела на сестру, а Александра, замахав руками, будто отгоняя нечисть, приговаривала:

– Свят, свят! Никак девка умом тронулась! Окстись, Ксюня! Убили же его, мужа! Забыла?

Озабоченно повернулась к Лидке и распорядилась:

– Вечером ступай к бабе Фанихе! Пусть придет да почитает над ней! Скажи, мама просили. Лечить Сеньку надо. Прилестила она этого афериста! Вот мертвый к ней и ходит!

Оробевшая Лида спросила срывающимся голосом:

– А что такое "прилестила", мама?

Александра сердито ответила:

– Ни к чему тебе это знать!

Затем, после паузы, видя, что младшая дочка напугалась, добавила:

– Это, когда думать о мертвом, как о живом. Тосковать. Вот мертвяк это почувствует и зачастит.

* * *

Баба Фаниха приходила несколько раз. Катала яйцом по голове Ксении, крестилась на образ в углу и начинала скороговоркой нашептывать заклинания. Иногда Ксюша улавливала отдельные фразы: «Ходи по долинам, ходи по байракам, ходи по лесам дремучим, а к рабе Божьей Ксении повернись спиной!» Затем плевала через плечо три раза, крестила Ксюшу и садилась за стол угоститься, чем Бог послал.

Что же касается рождения Леночки – так только Ксюша может правильно рассказать все Алеше… Она сумеет. Поэтому ни минуты не сомневалась, что Алеша поймет и будет девочку считать своей дочкой. К счастью Ксении, девочка личиком пошла в сестру Лидку. Отчество записали ей «Алексеевна». А как иначе? У Ксении в помыслах никого не было, кроме ее мужа!.. Ослабела она в тот момент. От одиночества ослабела. Алеша обязательно поймет все и простит. Хотя сама Ксюша считала, что и прощать-то нечего!

Странно, но после рождения второго ребенка у Ксении отношение жителей Зорянска к ней переиначилось. Особенно у мужской части населения, которое признало, что Ксюнька самая казистая девка в селе. Ее перестали называть «полицайкой», резонно рассудив, что мужик бабе нужен, а кто он – полицай или красноармеец, ей, то бишь бабе, все равно. Числится Ксения Яворская одиночкой, но двоих детей родила, значит – сговорчивая. И попытать удачи стоит, авось не откажет. Все сельские бабы ополчились против Ксении и обзывали «шлюхой». «Уж лучше бы полицайкой, как раньше,» – горько ухмылялась Ксения и, как могла, отбивалась от ухажеров.

В один из таких тяжелых моментов женщина вдруг припомнила, что давно не получала вестей от мужа. Она пытливо вглядывалась в лицо каждого нового человека, появляющегося в селе, втайне надеясь, что это посланец от ее Алеши. Все было тщетно, и Ксюша запаниковала: "Дошло до Алеши, что родился второй ребенок! Мой муж уверен, что я изменила ему… Дура я, а как иначе можно это понять?! И что думала я до сих пор?"

Ксения уставилась взглядом в одну точку, затем, делая паузы между словами, вслух произнесла: "Он – ко – мне – не – вернется!"

* * *

Однажды Александра позвала деда Павла починить в сарае загородку для свиней. Павло приходился Яворским сватом, так что за работу платить не придется – обойдется магарычем. Деду помогала Ксения – подавала гвозди, молоток. Когда подносила кусок горбыля, споткнулась и упала, больно ободрав ногу. Дед кинулся ее подымать, одергивая на женщине задравшуюся юбку. Именно в этот момент в сарай зашла жена деда, баба Павлиха с криком:

– Так вот какую работу тут работают! Ну что, старый кобель, попался? А ты, подлая, хоть юбку одерни да срам прикрой!

От свалившихся неожиданностей дед скороговоркой частил:

– Фроська, не дури! Не дури, Фроська!

Затем, придя в себя, разгневанный Павло крикнул:

– Ну-ка замолчи! Не позорь наши седые головы, карга старая! Тьфу! Выдумать такое!

* * *

Продумала Ксюша все тщательно и кое-что подготовила. Вместо лестницы она использовала куриный насест. Но в последнюю минуту шест от насеста не выдержал и оторвался, а Ксения с шумом и грохотом полетела вниз, крепко зажав в кулаке веревку. Она хотела перебросить конец веревки через балку и закрепить. Не получилось. Но хуже всего было то, что поднялся шум (чего так боялась Ксения). В темноте всполошились куры, попадали с насеста на землю, хрипло орал петух. Скрипнула входная дверь хаты, и вот уже идет с зажженным керосиновым фонарем Александра. Ксения, не дожидаясь вопросов, шагнула матери навстречу с объяснением:

– Хотела собрать яйца в гнезде. Да вот заплуталась в соломе и упала. Смех один! Яйца подавила, вся юбка теперь скользкая!

Александра полным тревоги голосом воскликнула:

– Какие в темноте яйца? И почему куры орут? Я думала, хорь залез.

Ксюша ухватилась за спасительную соломинку:

– Да, мама, правда! Это точно – хорь! Но теперь он напугался и убежал.

Дочь заискивающе заглянула матери в глаза и предложила:

– Давай закроем сарай и пойдем в дом!

Не слушая Ксению, Александра зашла в помещение. В углу светлым пятном выделялся ворох соломы. Рядом сбились в кучку всполошенные куры. Под насестом торчал конец оторванного шеста. Мать Ксении подозрительно озиралась вокруг. Слабый луч от фонаря скользнул по насесту и высветил веревку. Один ее конец змеей вился на земле, на втором была завязана крупным, с кулак, узлом петля. Она зацепилась за гвоздь и покачивалась, как живая. Они увидели ее одновременно…

Ксюша, пытаясь отвлечь мать, скрутила тугой соломенный жгут и отчищала юбку, приговаривая:

– Вот смеху-то сколько! Упасть юбкой прямо в яйца!

Александра, прикипевшая взглядом к петле, не отрывая от нее глаз, осторожно поставила фонарь на порог. Затем сдернула веревку с гвоздя, с трудом развязав узел, аккуратно свернула ее и положила на место в угол. Ксении бросила:

– Иди в дом, я сама закрою сарай!

Дети уже спали. Мокрой тряпкой Александра старательно протирала от пыли толстый, из бычьей кожи, ремень. Пряжки не было, давно потерялась. Это был ремень ее мужа. Ваня, когда воевал в финскую, на несколько дней попал домой, на побывку. Затем ушел, а ремень – он у него был запасной – оставил дома. А сам с войны не вернулся…

Александра озабоченно провела рукой вдоль ремня, решив, что все готово, хотя многолетняя пыль с копотью въелась в кожу и не счищалась. Ксения завороженно глядела на действия матери, боясь шелохнуться. Александра, наматывая конец ремня на ладонь, спокойно потребовала: «Сымай одежду!» Затем рассудительно добавила: «Выбирай сама, что будешь оголять – спину или зад? Не вздумай отбрыкиваться – позову Петьку!»

Ксения издала только первый то ли стон, то ли взвизг, когда ремень опоясал ее спину. Дальше она, закусив нижнюю губу и крепко зажав обеими руками спинку – железной кровати, лишь вздрагивала после очередного взмаха ремня.

Мать остановилась, когда увидела на подбородке дочери струйку крови от закушенной губы…

Александра неизвестно кому жаловалась:

– Здесь мужская рука нужна! Раньше-то у меня тоже сила была, а теперь… – она безнадежно покачала головой и, протиснув руку за печку, повесила ремень на место.

Наверное, от одиночества Ксения с первобытным любопытством заглядывалась на супружеские пары.

Однажды, возвращаясь с поля домой и решив сократить дорогу, женщина пошла тропинкой вдоль берега ручья. Через него был перекинут сколоченный из досок мостик. Для Ксении это место было особенным: целовалась она когда-то с мужем на этом мостике. День тогда был такой же, как сегодня: жаркий, солнечный. И ничего, что шла война…

А не так давно ей бабка Фаниха по секрету нашептала, что когда долго всматриваться в свое отражение в воде, можно увидеть лицо, по которому тоскуешь… А уж сколько раз на денечку Ксюша вспоминала своего мужа, так, наверное, в арифметике и чисел столько нету!

Сегодня Ксения намерилась проверить, правду ли поведала Фаниха, которую все считали колдуньей.

Подходя к заветному месту, сразу огорчилась: мостик занимали двое, недавно поженившиеся. Хорошо, Ксюша вовремя успела остановиться и спрятаться за куст.

Вот молодуха набирает в ладони воду и со смехом пропускает ее сквозь пальцы. Брызги воды сверкают, распространяя вокруг радость. Молодка наклонилась еще раз за водой, и ее трусики сдвинулись в одну сторону. Молодой муж заботливо поправил штанцы на ее попке, ласково приговаривая:

– Ну-ка прикройся, а то птенчик вылетит!

Расширенными от зависти глазами Ксения жадно подглядывала за этими двумя, пока прозвучавшее из уст мужика слово "птенчик" не хлестнуло ее наотмашь. Это же ее слово! Ей принадлежит! Алеша так называл Наталю. Еще и трусы у этой девки в белых ромашках по синему полю! Точно как у Ксюши фартук, подаренный мужем!.. Кто-то ее обворовывает, прямо в открытую, на глазах!

Ксения намеренно с треском обломала толстый сук и под этот шум вышла из своего укрытия. Затем со словами "дайте пройти, а то еще уляжетесь здесь!" протиснулась мимо счастливой пары, обронив на мокрую землю висевший на ветке, сверкающий белыми ромашками сарафан. Остолбенелые молодожены постояли какое-то время молча, затем вслед Ксении послышался веселый смех.

* * *

От Алексея так и не было никаких вестей.

Ксения взяла себе за правило два раза в год, весной и осенью, ходить в Озерки – родину ее Алеши и Натали. Родственников осталось мало, и то все троюродные. Тех, кто породнее, выбили немцы. Чудом уцелела Павлинка, сестра Алексея. К ней-то Ксюша каждый раз и стремилась, хотя та вела себя сдержанно. А Ксении так хотелось к ней прижаться, ощутить связь с Алешей и говорить, говорить о нем! У себя в Зорянском эта тема была запрещена, не говоря уже о том, что те редкие фотографии, которые Ксюша припрятала, Александра нашла и сожгла в печке. В Озерках также не было ни одной фотографии. Была Павлинка – родная сестра Алеши.

Однажды Ксении все-таки удалось разговорить Павлинку:

– Павцю, ты у нас с Наталей одна осталась! Не отворачивайся, посмотри на меня! Ты мне только скажи: он помнит обо мне? То, что он живой, я знаю. Одно словцо, Павлинка, скажи!

Павлина впервые за время их разговора жалостливо поглядела на Ксюшу и, решившись, выдала:

– Ксюня, мой тебе совет: пока молодая, ищи себе пару. Алешка не простит тебе второго ребенка, я знаю.

Ксения схватила женщину за обе руки и потребовала:

– Откуда знаешь? Скажи!

Павлинка расплакалась, затем, вытерев фартуком лицо и считая себя палачом, глухо, чужим голосом выговорила:

– Женился Алеша. А сам сейчас под следствием. Ходит раз в неделю, отмечается в органах… Человек от него приходил. Но где Алешка живет, нам не сказал, вроде как не положено.

Последние слова она выговаривала опять сквозь всхлипывания. У Ксении глаза загорелись сухим блеском. Она не отрывала взгляда от Алешиной сестры, будто прощалась. Испуганная Павлинка тормошила ее, даже начала щипать, выкрикивая:

– Ну не гляди ты так, Богом прошу! Поплачь!

Она не заплакала. Буднично подумала: "Домой надо идти, мать заждалась! Да! И не забыть выйти замуж – сарай совсем набок завалился, мужских рук требует". Машинально взяла со стула свой платок, которым накрывалась в дороге от ветра, затем не спеша вышла из дома. Павлинка дрожащей рукой крестила ее вслед…

Она только к утру явилась домой. Четкого представления, как шла полем ночью, у нее не осталось. Помнится, закинув голову, кричала в небеса: «Но это же неправильно! Так быть не должно!» И голосила, вздымая руки над головой, грозя кому-то кулаками… Потом припустил дождь, она спряталась в копне соломы, благо, копна оказалась под ее огородом. Когда зашла в дом, мать к тому времени растапливала печь, ставила горшки к огню. Дети еще спали. Старая Александра всполошилась, увидев дочь в такую рань:

– Я думала, будешь ночевать в Озерках! Что же это родственнички выставили среди ночи?

Увидев на Ксении мятую юбку, а на спине приставшие соломины, мать заохала:

– Это где же ты в соломе валялась и с кем?

Кивнув на спящих детей, добавила:

– Мало двоих?

Ксюша ничего тогда не ответила, лишь долгим взглядом посмотрела на мать, сказав:

– Не валялась ни с кем. Под огородом в скирде дождь пережидала.

После паузы сообщила:

– Нет больше родственников в Озерках. А я – выхожу замуж.

Александра всплеснула руками, испуганно глядя на дочь, воскликнула:

– Свят-свят, окстись! За кого? И когда?

Ксения, убирая юбку в сундук, деловито ответила:

– Еще не знаю, за кого. Но скоро. А то сарай совсем завалится.

Мать испуганно молчала и потом долго еще с опаской приглядывалась к дочери…

* * *

Ксения механически кушала, спала, что-то кому-то отвечала. Единственным, что выводило ее из оцепенения были дети. На дочках ее взгляд задерживался и вроде как оживал. Ради детей Ксения начала обдумывать свое замужество, как если бы приобретала что-то необходимое в хозяйстве.

Оказалось, выбор был небольшой, а если более точно – не было никакого выбора. Для тайной связи – это всегда и пожалуйста, при условии, что жена не узнает.

Пришлось Ксюше вспомнить, что когда-то советовал брат Коля. К тому времени он был женат, жил в соседнем селе Калиновка. Брат его жены Аньки, Иван, слыл старым холостяком. Лет ему было за тридцать. Причину его холостяцкой жизни знали все: это – скупость. По иронии судьбы фамилия у него была – Загреба.

Ксения вспомнила, как Николай полушутя предлагал сестре "породниться" со сватами. Значит, так и будет, решила Ксения! Дождалась, когда брат пришел проведать мать и сестру с племянницами, и, отведя Николая на кухню, шепнула: "Помнишь, что говорил насчет Ивана? Я согласна". Колька поначалу испугался. Потом увидел, что сестра ведет себя вполне разумно, обрадовался.

Разладица началась сразу же. Ксения намерилась забрать с собой в дом мужа старшую дочь Наталю, а младшую Ленку оставить с бабкой Александрой. Но Иван уперся:

– Нет, возьмем с собой младшую Ленку!

Когда Ксюша потребовала объяснения, муж, отводя глаза, промямлил:

– Мама моя сказали, что будут соседи пальцами тыкать: вот, мол, полицайское дите ходит. А помогать во дворе будет и Ленка, пусть приучается!

Во время этого разговора девочки были здесь же, в комнате. Они тесно прижались друг к другу и во все глаза глядели на "дядю Ивана".

– Меня не берут, – прошептала Наталя на ушко сестре.

– А может, и меня и тебя возьмут, – успокаивала младшая старшую.

Ксения тогда, стиснув зубы, согласилась, но поставила условие:

– Приведем полностью в порядок сарай и только потом поедем в Калиновку!

* * *

В замужестве Ксения пробыла с весны до осени. Иногда честно пыталась быть довольной жизнью, но ее усилия разбивались об очередное замечание свекрови:

– Могла бы поласковей быть с Ванюшкой. Он твой позор покрыл, а ты лишний раз добрым словом не обмолвишься! Ходишь – набычилась!

Возмущенная Ксюша пробовала объяснить, что никакого позора на ней нет, но вопрос свекрови "а двое байстрюков бегают без отца – это не позор?" заставлял Ксюшу молчать.

Однажды вечером в дом зашел брат Ксюши, Николай. Он был весь какой-то взбудораженный, и Ксюша даже испугалась и начала допытываться, тормошить брата: что случилось? Николай отдышался, прикрикнул на сестру: "Сиди тихо, сам все расскажу!" И рассказал:

– В Зорянский сельсовет пришла бумага из области. Там написано, что следствие по делу Бойчука Алексея еще продолжается. Но пока сообщают, что Алексей Гаврилович Бойчук во время войны выполнял задания подпольного партизанского центра. Во как! Так что герой наш дядя Леша! В этой же бумаге сказано и про бабу Нюру. Помнишь, Сеня?.. Ее награждают орденом, только посмертно. И приписано там, в бумаге, что погибла она в борьбе с фашистами.

Коля все это выдал одним духом и остановился. Известие было поразительным – какое-то время стояла тишина. Затем засуетилась свекровь, начала собирать сумку Николаю.

– Отнеси Анюсе сметанки баночку. Свежая, сегодня собрала. Она любит.

Похоже, Ксюшина свекровь хотела побыстрее выпроводить Николая. Иван в это время, засунув руки в карманы, мерил шагами комнату от стола до порога.

Ксения неотрывно глядела куда-то в угол, в одну точку. Казалось, на ее лицо набежала легкая тень, враз отгородившая Ксюшу от всех.

Николай, выслушав на дорогу напутствия: "Не нагружай Аночку, сам больше работу работай! Вон какой здоровый!" – ушел. Свекровь торжественно села за стол, скомандовала сыну и невестке: "Сядьте!" и начала:

– Завтра, раненько идите вдвоем в правление колхоза. Они как раз утром заседают. Смело заходите и просите материала на крышу дома. Давно просится перекрыть! Напишите заяву, если надо. Ты, Ванька, скажи, что воспитываете ребенка этого самого героя, который партизанские поручения исполнял. Так что от советской власти вам положено. Заодно проси еще парочку поросят. Не помешают, корма много. Только не проспите утром…

Оторопевшая Ксения растерянно поглядывала на мужа, не зная, как себя вести. Наконец свекровь ушла, а Иван с довольной улыбкой разъяснил Ксении:

– Умная все-таки наша мама! Ты всегда ее слушай, глупого не посоветует. Надо будет побыстрее детей поменять: Натаху привезти сюда, а Ленку отвезем к бабке в Зорянское.