Текст книги "Я клянусь тебе в вечной верности"

Смешно сказать, они приняли меня поначалу за барчука, лордёнка. Закрутились, завертелись, только я поднялся – «Ах, господин испачкался, ах, рубашечку порвал, ах, пальчик занозил». И так, пока я не заговорил по-ихнему, без высокого мальтийского. Оказалось, их просто одежда смутила. Уф, а то я уж подумал, что начал походить на этих, высокорождённых.

Так что план по привлечению на свою сторону прислуги оказался выполнен в мгновение ока. Я тут же стал в доску свой, только обласканный милостью Матери. А когда за чаем и пудингом (хотя предполагалось, что в карцере я на хлебе с водой сижу) рассказал, кто я, откуда и как здесь оказался, дружба, можно сказать, скрепилась навеки. Мне, несчастному сиротке, вывалили бездну сплетен про директора, про учителей, про учеников-старшекурсников, про то, что нас, малолеток, ждёт. А одна из горничных, старая дева (и сильно в возрасте), даже предложила мне кровать у себя в каморке – у неё вторая пустовала, говорят, из-за вредности характера. Странно, милейшей души была женщина. Я часто у неё потом ночевал, и в ту ночь тоже.

А утром, наевшись свежих пирожных и забрав парочку с кухни, дисциплинированно сидел в карцере, ждал, когда лакеи директора – к нижней прислуге, с которой я чаёвничал, отношения не имеющие, – меня выпустят и обратно в казарму отведут.

Я сбежал прямо из казармы – там над балкой у входа была одна из отодвигаемых панелей, скрывающая лаз в сад.

Так и повелось – со своими однокашниками я встречался только на уроках. Вываливался, пыльный и помятый, где-нибудь на последнем ряду, за их спинами. И учился. Приходилось – лорд Джереми регулярно справлялся о моей успеваемости. Ход в ближайший город-то я потом, уже полгода спустя, нашёл и даже смог открыть перегораживающую его решётку. Но местная ключница, тоже знавшая замок, как свои пять пальцев, поймала меня как-то на кухне, отвела в сторону и подробно расспросила. Она нормальная была, дослужившаяся, а не получившая должность по наследству. Потому поняла и объяснила, что пока Великая Матерь мне улыбается, её милостью надо пользоваться, потому что лорд за меня всё-таки платит, и образование я, между прочим, лучшее в стране получаю. А с образованием шансов на приличную жизнь у меня куда больше, чем у простого приютского сироты, сбежавшего от своего опекуна.

Из-за её красочных доводов или из-за того, что обращалась она со мной как с равным, то есть взрослым, – спокойно и доброжелательно – я прислушался. И по здравому размышлению решил, что она права: прямо сейчас ничего ужасного мне не угрожает, так зачем менять шило на мыло? А то и на петлю – если лорд Джереми обидится и захочет меня найти (а он точно найдёт, это я уже понял).

Ключница, госпожа Берта, была даже настолько добра, что выделила мне пустующую комнату для прислуги. Говорила, что я расту и негоже мне спать со служанкой, пусть и годящейся мне в матери. Так я обзавёлся собственным углом и мог в спальню к своим однокашникам больше не заглядывать. Это хорошо: я делал всё, чтобы ограничить наше общение. Но следил за ними периодически, – во‑первых, просто из любопытства, во‑вторых, моё приютское прошлое говорило, что, выражаясь языком взрослых, компромат найдётся на каждого. Так и было. Они меня называли Босяком, я придумывал им клички куда обиднее и, главное, совершенно правдивые. Так, лордёныш-с-кольцами обожал смотреться в зеркало и даже носил с собой карманное. И стоило мне в ответ на его подначки сделать вид, что достаю зеркальце и смотрюсь в него, лордёныш начинал беситься и «рыть копытом землю». Я звал его Мадамой за глаза, и лично мне было весело. А рыжий де Беард, считавший, что он самый умный на потоке, а может, и в стране, обделался, когда старшекурсники повели наш поток на экскурсию в Алхимическую башню. Я из щели под потолком наблюдал, как моим «товарищам» показывают бесплатное представление, и, каюсь, посодействовал, испугав и парочку старшекурсников.

С учёбой всё было не так радужно. Знаний, которые нанятые милордом учителя умудрились в меня впихнуть, катастрофически не хватало. Так, я совершенно не знал арифметику, что, естественно, понял преподаватель и не стеснялся высмеивать меня перед всем потоком. За что ежедневно в течение седмицы получал дохлую мышь в суп или вино, но это мелочи по сравнению с шепотками: «Чернь, выскочка, босяк, вали в свою подворотню» и им подобными – воображения у лордов на большее не хватало. А я мог только стоять, пялиться на доску, которая пестрела непонятными символами и крошить мел себе на штаны. Ужасно.

Поддержать диспут о философах Древней Магианы я тоже не умел. И поэзию Золотого фонда Мальтии вообще не знал. Я уже молчу про алхимию, на которой в первый же день взорвал мензурку на столе преподавателя.

С мензуркой, кстати, вышла весёлая история. После того случая алхимик запретил мне вообще приближаться к реактивам. А я, конечно, приблизился – в тот же вечер взломал его лабораторию. Что смог – утащил, что не смог – на пол покидал. Говорят, там ещё долго что-то трещало и искрилось, а когда из окон повалил разноцветный дым, алхимику пришлось выбежать из бани чуть не голышом – спасать лабораторию.

Парочку его книг я тоже прихватил. И, жаждая знаний, попытался их прочесть. Не получилось, жутко скучные. Зато картинки красивые. Я решил следовать им, а не чудаковатым непонятным инструкциям. И, устроившись на широкой балке под потолком спальни моих однокашников, принялся экспериментировать. А заодно и подглядывать – одно из моих любимых занятий в те дни.

Внизу тем временем разгорался спор, грозящий закончиться дракой. Как обычно, что-то требовал рыжий, который граф. Как обычно, вторил ему голос, отдающий ленцой, – дружка, любителя колец. Неразлучная парочка, строившая весь курс, везде была впереди, как в учёбе, так и во время отдыха, и конкурентов не терпела. Сейчас они распекали толстого тугодума, того, что в первый же день увещевал меня покориться. Очевидно, он покорился – и вот результат: стал мальчиком для битья. Чудесно, наверное.

Я на пару мгновений отвлёкся – реторта странно нагрелась, но разбиваться с треском и осколками пока не спешила. Полистав книгу и найдя ещё одну занятную картинку, я насыпал в реторту то, что и было изображено, – синий порошок. Какое-то время ничего не происходило, потому я снова глянул вниз и понял, что назревает очередной сеанс битья.

К парочке присоединились почти все остальные ребята – статус у толстяка-тугодума был действительно низкий, так что все знали, что их за издевательство не накажут. В местном крысятнике издеваться над тем, кто по социальной лестнице ниже, не то что не возбранялось, а даже поощрялось. Да и интересно всем было посмотреть на валяющегося в ногах круглого, как аппетитный пончик, мальчика. Пнуть тоже – зазвенит, как мяч, и отскочит или скуксится и рыдать начнёт?

Когда же рыжий де Беард под громкие улюлюканья вытащил из-под чьей-то кровати ночной горшок, явно намереваясь вылить его содержимое на трясущегося толстяка, конфликт вошёл в новую фазу, неожиданную для всех участников. И для меня в том числе.

Честно, я просто засмотрелся и поскользнулся.

– Ты откуда взялся? – изумлённо выдохнул де Беард, глядя на пыльного меня с ретортой наперевес. И даже забыл присовокупить любимое «Босяк».

Я, чувствуя себя уже не так уютно, как наверху, и подозревая, что вся эта свара сейчас переключится с толстяка на меня, буркнул (потому что надо было что-то буркнуть):

– Оставьте его.

– Кого? – протянул дружок-герцог. – Жа-а-ака? – и, повернувшись к обомлевшему толстяку, поинтересовался. – Жак, вы что, друзья?

– Нет, – выдохнул толстячок. – Нет-нет-нет!

– Ну конечно, – хмыкнул герцог. – Кто с тобой дружить будет? Даже чернь не хочет. Зачем, кстати, явился, а, попрошайка? Тебя же вечно не дождёшься. Понял всё-таки, где твоё место? Туано, дай это ему, – подмигнул он рыжему. Тот под общий гогот протянул мне ночной горшок.

А у меня на этот раз не было даже кочерги… Только реторта.

– Я же тебя уже посылал в бездну, лордёныш, – обречённо вздохнул я. – Ничему ты не учишься, и школа тебе не поможет… – и, увернувшись от первого кулака, вылил содержимое реторты в горшок.

Впоследствии учитель алхимии долго ломал голову, отвечая на вопрос визжащего директора: что всё-таки сумело отправить в бездну «казарму» первого курса? Ответ его состоял из нечленораздельного «ы-ы-ы-ы» и укоризненно указующего пальца в мою сторону.

Случай этот аукнулся некоторым из моих однокашников двумя неделями лазарета и переводом в новую (в стене старой зияла красноречивая дыра) «казарму», по-моему, даже роскошней прежней. А мне – неделей отсидки в карцере (ой-ой, как страшно!) и письмом лорда Джереми, содержащим действительно страшную угрозу: «Ещё что-нибудь в этом роде – и заберу тебя обратно». Я догадывался, что «обратно» мне ничего хорошего не светит. Да и, честно говоря, в школе жилось лучше, чем в Пчелиной Заводи. Здесь меня хотя бы прислуга за своего держала, а там все считали игрушкой лорда – кем я, по сути, и был.

Так что месяц я потом вёл себя тише воды ниже травы. Дисциплинированно делал вид, что посещаю новую «казарму», дисциплинированно учил уроки (по крайней мере, пытался). Даже дисциплинированно доходил до общей столовой – роскошной залы с длинными столами, украшенной, как королевская. На самом же деле ел я вместе со слугами. Вот ещё – терпеть шепотки за спиной, подначки, тычки да прилетающие в суп или чай разные несъедобные мерзости. Учителя же всегда защищали тех, кто по социальному положению стоял выше. Значит, среди моих однокашников – де Беарда с кольценосным герцогом. А меня, всегда и во всём виноватого, полагалось только таскать за волосы в карцер и лупить розгами.

Так что столовую я не любил, но делал вид, что захожу каждый раз, когда особенно ревностный преподаватель решал лично нас туда сопроводить (если его уроки оказывались близко к обеденному времени). Обычно я пристраивался в самый конец шеренги и сбегал у самой двери, тишком отодвигая панель в стене.

Но однажды меня успели поймать раньше.

Тёмненький мальчик с потока на год старше. Свои звали его Молчуном – действительно, и я не слышал, чтобы он хоть слово сказал. Тихий, спокойный. Учился хорошо – это я к тому времени знал, потому что начал наводить справки и про старшекурсников после того, как несколько особо ревностных герцогов из старших подкараулили меня в оружейной и чуть не отправили на тот свет. С тех пор я решил, что мне лучше знать особо опасных в лицо. Этот был особо опасным – тоненький, худощавый и грациозный, он на плацу с мечом такое творил, что, по-моему, даже учителю впору было удавиться от зависти.

Сейчас у него меча не было, но рука, толкнувшая меня за дверь, в закуток между стенами, сдавила плечо так, что ясно стало: не знаю, что я ему сделал, но в лазарет ещё на день-два попаду. Впрочем, наверняка с ним на пару.

Обычно лордёныши начинали с обвинений, распаляли себя, выёживались, этот, странный, молчал. Только смотрел на меня так, будто на моей физиономии был написан сокровенный ответ мироздания.

Я не выдержал первым.

– Ну? Чего тебе?! – и попытался вырваться.

Лордёныш одной рукой снова припечатал меня к стене, а второй, пока я не вывернулся, сунул мне под нос блокнот. В блокноте была картинка: два человечка (палка-палка-огуречик), один толстенький, другой – перед ним, раскинув руки, – тоненький. От картинки вела стрелка на нечто, напоминающее взрыв, там было даже старательно выведено: «Бум!» И, наконец, подпись: «Это правда был ты?»

Дело было незадолго после того случая с взорвавшейся казармой, так что я, угрюмо дёрнувшись, буркнул:

– Ну я. И что?

Лордёныш торопливо перевернул лист.

«Зачем?»

– Да Трикс его знает, – пожал плечами я. – Так вышло.

Лордёныш снова перевернул лист.

«Зачем защищал?»

А, так он и это знает…

Я глянул на него исподлобья и повторил:

– Так вышло.

Лордёныш моргнул. Быстро схватил блокнот и нацарапал на чистом листе карандашом:

«Ты свалился с балки. Это видели. Перед виконтом Арно. Зачем?»

Арно – это толстячок, что ли? Никогда его именем не интересовался.

Я снова пожал плечами. Странный разговор получался.

– Говорю же, так вышло. Я упал.

Лордёныш снова моргнул – он это делал забавно медленно и очень вдумчиво. Снова полистал блокнот.

«Предлагаю сделку: ты объяснишь, как забрался на балку, как ты умудряешься всегда сбегать в последний момент и куда ты постоянно исчезаешь. А я объясню тебе арифметику».

Я обалдело уставился на него, кажется, даже рот открыв. Лордёныш предлагает черни сделку? То есть как равному?!

На это у меня даже слов не нашлось. Я выпалил только:

– А чего ты пишешь? Что, слышать твой голос такому, как я, слишком жирно будет?

Вопреки ожиданиям, он улыбнулся. И, снова полистав блокнот, показал:

«Я не могу говорить. Я немой. И это единственный способ общения, который ты поймёшь».

Я закрыл рот. Сглотнул. Тихо выдохнул, глядя на блокнот:

– Я не знал.

Лордёныш продолжал улыбаться. И нетерпеливо указывать на предыдущую надпись.

– А не боишься, что тебя свои загнобят? – на всякий случай уточнил я. – Да и запачкаешься ты, Твоя Светлость. Нет, не понравится тебе по всяким пыльным дырам и туннелям шастать. Не твоё это высокое дело.

Он беззвучно засмеялся, глядя на меня. Потом быстро написал:

«Не беспокойся. И меня зовут Рэйан, а не «Твоё Сиятельство».

Без титулов, без указания рода. Просто имя. С ума сойти.

Рэйан протянул мне руку в синей шёлковой перчатке. Я долго смотрел на неё – запомнил каждый стежок вышивки, каждый узор. Устав ждать, лордёныш… Рэйан сам взял мою пыльную, грязную руку, сжал и ткнул в лицо блокнотом:

«Сегодня на закате у моей «казармы».

Я не хотел идти – боялся. Почти наверняка это была ловушка – после оружейной со старшекурсниками я совсем осторожным стал. Да и зачем, в конце концов, лорду просить что-то у черни? Требовать, приказывать – это да. Но просить? А уж у выскочки-то – со мной местные иначе как оскорблениями не общались. И я их понимал – они-то во‑о-он где, а я, понятно, вона где. Как Небеса и бездна, совершенно разные и недосягаемые.

Так что ничего хорошего не ждал, но любопытство, мой враг, победило. Наверное, мне хотелось в очередной раз убедиться, что никаких, ха-ха, сделок между мной и ими быть не может. И перед глазами всё стояли и эта его протянутая рука – как равному, и спокойный взгляд. Если бы Рэйан вздумал меня пожалеть, как лорды тоже иногда делают, я бы, не задумываясь, ему врезал. А так… Я был просто сбит с толку.

И долго наблюдал за ним, одиноко сидящим на скамье у колонны, глядящим в узкое окно на закат. Никого рядом не наблюдалось – лордёныши в это время суток дисциплинированно укладывались спать, из спален можно было выйти только украдкой, лакеи директора доложили бы учителям, если увидели кого из нас праздно шатающимися. Так что и этот… Рэйан рисковал попасть в карцер, если пройдёт мимо смотритель или прошмыгнёт кто-то из серых слуг.

Солнце догорело, спрятавшись за горизонт. Рэйан прикусил губу, отбросил с волос длинную чёлку и, вздохнув, встал – похоже, собираясь уйти.

Я, осторожно, не задвигая полностью панель, шмыгнул ему за спину. Думал напугать, но напугал в итоге он: повернулся резко, вставая в стойку, – я обратно в панель впечатался.

А он улыбнулся и протянул мне блокнот:

«Я думал, ты не придёшь».

Я тоже так думал.

Рэйан подошёл к панели, провел рукой – всё в той же синей перчатке – и удивлённо вскинул брови, когда панель послушно отъехала.

Я ещё разок оглядел пустой коридор и тихо произнёс:

– Этот ход ведёт в одну из старых дозорных башен. Но он о-о-очень пыльный.

Рэйан снова улыбнулся, глянул на меня и спокойно шагнул в темноту туннеля. Я торопливо шмыгнул за ним, задвигая панель обратно.

– Погоди, сейчас гнилушку достану, там ступеньки, ноги сломаешь, Твоя Светлость, а я опять виноват буду.

И получил чувствительный тычок в бок.

Говорить он не мог, но взгляд у него был очень выразительный. Когда тусклый зеленоватый свет гнилушки сделал из темноты полумрак, я ясно по его глазам прочёл, как в блокноте, что, хм, «хватит выёживаться».

Ну-ну.

На самом деле из этого туннеля было ещё несколько ходов, но я специально повёл лордёныша к тому, что шёл мимо отхожих мест, – так на самом деле было быстрее до полуразрушенной башни. Ну и ещё я хотел увидеть брезгливость на его спокойном, точно у Мудреца-Визера, лице.

По-моему, он всё понял, но виду не подал, хоть и испачкались мы оба, как свиньи. А мне под его взглядом даже стыдно стало – ладно я, а ему грязь не к лицу. Зачем, правда, выёживался?

Продуваемая всеми ветрами заброшенная башня купалась в лунном свете, когда мы выбрались наружу. Затихший замок спал – только далеко внизу перемигивались факелами стражи. И зачарованно светилась линзами Алхимическая башня.

Рэйан осмотрелся, подошёл к каменной ограде, ухватился, опасно перегибаясь вниз и открыв в немом возгласе рот. Его пальцы подрагивали от напряжения – я заметил: забывшись, он «танцевал» ими, точно пытаясь что-то сказать. Но да, я не понимал его языка. И, чтобы скрыть странное смущение, тихо спросил:

– Красиво, да?

Изо рта вырвалось облачко пара и быстро растаяло в стылом воздухе.

Рэйан повернулся ко мне, произнёс что-то одними губами. Я ничего не понял, но на всякий случай кивнул. А он уже отвернулся и, недолго думая, вскочил на ограду, выпрямился, расправляя руки, точно обнимая и бескрайнее небо с царящей на нём луной, и залитый мерцающим светом луг, и даже далеко-далеко за рощей шпили столицы.

– Осторожно, – выдохнул я, шагнув к нему. – Упадёшь же.

Рэйан мотнул головой, даже не думая спускаться, а я удивлённо поймал себя на мысли, что мне не всё равно, упадёт ли этот будущий граф или нет. Я замер рядом с ним, не замечая, что руки остановились в какой-то пяди от его пояса – ухватить, если что.

Рэйан смотрел вверх, на звёзды, кусая губы. Я тоже посмотрел, сначала не понимая, на что там можно так долго глядеть. Потом – на Рэйана, тёмный силуэт на фоне ночного неба. Глаза слезились от ветра, и звёзды зачарованно моргали, наверное, тоже с интересом глядя на нас.

«А ты видел призраков? – написал потом немеющей от холода рукой Рэйан. – Они правда есть в Алхимической башне?»

Я фыркнул.

– Не. Это, ну, стёкла разноцветные. Я, веришь, всю башню излазил, там много чудного. Но призраков точно нет. Веришь?

Рэйан кивнул.

– Да и к тому же это ведь вы призраков изображали, когда наш поток туда водили, – поддел я. – Весело было. Я прямо ржал, как… э-э-э… то есть смеялся.

Рэйан снова потянулся к блокноту.

«Это ты скинул Юстиниану де Беарду паука за шиворот?»

О да… Это был я, и я сохраню это воспоминание на всю жизнь!

– Ага. Он так орал!..

Рэйан беззвучно смеялся вместе со мной.

Потом я отвёл его в бани мыться – я уже знал, какие точно должны быть уже растоплены в это время суток и где воды для нас должно хватить. Конечно, пришлось ещё чуть-чуть подтопить. Рэйан удивлённо наблюдал, как я бегаю с дровами туда-обратно, как выливаю воду на раскалённые камни, и те шипят так, чтобы был пар, чтобы горячо стало. Мы же задубели на этой башне, у-у-ух! Я-то ладно, а эти лорды нежные…

Конкретно этот всё делал чудно и неправильно – может, потому у меня и проснулась странная забота? С дровами он мне даже помог. И с растопкой – за ней следить надо было. А потом, когда мылись, – поливал. И очень удивлённо глядел на мою разукрашенную спину – ну да, его-то была беленькая и чистенькая, без шрамов. Лорд, что скажешь.

Потом, когда я отвёл его к «казарме» и показал, как незаметно спуститься практически к его постели, он быстро написал на чистом листе:

«Я могу надеяться, что это был не последний раз?»

Я пожал плечами, пряча улыбку.

– Как хочешь, Твоя Светлость.

Он нахмурился и снова принялся писать.

«Пожалуйста, зови меня Рэйан».

Я медленно кивнул.

– Как хочешь, Рэйан.

Он улыбнулся и, сжав мою ладонь, быстро черканул:

«Спасибо».

Я тогда ещё и не подозревал, что у меня появился друг. И кто – лорд! Зашибись.

Оглядываясь назад, я всё ещё вижу его именно таким, каким он был тогда, а не в тот дождливый день на Дворцовой площади… Стройный, напряжённый, как струна, как готовая сорваться с лука стрела. На плацу, с мечом, порхающим в его руках, как тростинка. Его улыбка – открытая, яркая. Никто так не улыбался мне раньше. Никто так не вёл себя со мной раньше. Никто, кроме этого странного-странного старшекурсника-лорда. Яркий образ, росчерк клинка по сердцу, рубец, припорошенный пеплом.

Я вижу, Рэй, я всё помню…

Я долго сторонился, не подпускал его к себе. Не показал ему все туннели – только самые безобидные. Следил за языком – очень тщательно. Пару раз пропускал наши с ним «свидания» – он неизменно ловил меня то на плацу, то в саду, то у столовой. Я не мог смотреть в его глаза и врать, что всё хорошо, что наше с ним общение – нормально, что бы он об этом ни думал. Первое время я всё-таки подозревал, что это выльется в глобальную проблему для меня. Что ловушка всё-таки захлопнется и – ам, кто-нибудь из его друзей-старшекурсников хорошо если просто меня поколотит. Хотя не было у него друзей, я проверял. Его не сторонились, как меня, скорее, это он держал всех на расстоянии. У своих он был на особом положении и всегда один. А ко мне сам лез. Непонятно.

Я не выдержал и на вторую седмицу всё ему высказал, когда он в очередной раз поймал меня после занятий. В туннеле подкараулил – я сдуру сунулся, не стоило, давал же себе слово, что по тем, которые ему показал, ходить больше не буду… Пришлось, как благородные говорят, «объясняться». Он – жестами и записочками. И я – громким, яростным шёпотом. И наговорил ему кучу всего неприятного. Про лордёныша, который лезет туда, где ему не место, про Светлость, который невесть чего хочет от черни или считает эту чернь настолько тупой, не понимающей, что хорошо затея для неё не кончится… И всё в таком духе.

И да, снова не выдержал его взгляда, сбежал. Был уверен, что теперь-то если не приобрёл врага, то эта странная «дружба» для меня закончилась. В конце концов, он утолил своё любопытство, что ещё ему от меня надо?

Дня через два, когда на плацу заканчивались занятия и учитель отправился зачем-то к директору, оставив нас отрабатывать удары самостоятельно, мой курс решил припомнить мне старую «казарму». Картина маслом: их девять, кружком, я – в центре, судорожно сжимаю меч и огрызаюсь. Де Беард снова подначивает, а его дружок-герцог своего цепного пса Георга, того, что с кулаками, как моя голова, вперёд толкает – вроде как давай, начни. И ведь хоть бы раз решились вдвоём с рыжим на меня напасть, я бы их сделал. Нет, девятеро, сволочи! Без шансов.

И вот я красочно представляю себя в лазарете. Георг кулаками играет, де Беард кривляется у него за спиной, а круг тем временем раздаётся, пропуская Рэя. Тот невозмутимо проходит в центр мимо изумлённого рыжего с дружком. Становится у меня за спиной и очень медленно, но очень показательно вынимает из ножен меч. Оглядывает всех спокойно и встаёт в позицию.

Рыжему де Беарду хватило глупости ляпнуть поражённо: «О, Босяк-то покровителем обзавёлся. И сколько раз ты ему…» Договорить он не успел. Вечер рыжий умник долёживал уже в лазарете – и Рэй долго гонял его, как белку, по кругу, прежде чем отделал так, что будущий граф мог только ползать. И никто де Беарду не помог. Крысятник…

А потом, забравшись на верхушку главной башни, Рэй слушал моё возмущённое шипение: зачем вступился за меня, как за девчонку?! Дослушал и показал блокнот: «Тебе правда нужны новые проблемы от опекуна?»

Я завозмущался – какое тебе, мол, дело, я что, неясно в прошлый раз сказал…

Он, лёжа на самом краю широкой каменной ограды, снова выслушал, покосился на меня. И быстро вывел:

«Мне плевать, кто ты. Мне всё равно, где ты родился. И если ещё раз эти дурацкие мысли придут в твою тупую голову, я вправлю тебе мозги».

Я зыркнул на него.

– Извини… те, Ваша Светлость, но я вам не верю. Всем здесь есть дело до моего рождения, а вам нет?

Он слетел с ограды в мгновение ока, подмяв меня, отвесил тяжёлую оплеуху. И, сидя, пока я трепыхался под ним, быстро черканул: «Продолжать?» Потом с сомнением глянул на меня и добавил: «Или они уже вправились?»

Я не выдержал и захохотал. Он, помедлив, тоже, беззвучно.

Больше о разнице в статусах мы не говорили никогда.

Я быстро научился его чудному языку. Не очень хорошо умел отбивать чечётку пальцами – как у Рэя споро получалось. Но понимал его уже через седмицу совершенно спокойно. За следующий месяц мы излазили весь замок вдоль и поперёк – я плюнул на осторожность и показал ему всё, что нашёл сам. У нас даже были любимые места – заброшенная сторожевая башня, туннель над библиотекой и Алхимическая башня, которую все, кроме разве что самого алхимика, суеверно боялись. Ну и ещё оружейная, конечно, плац и закуток в саду, где под яблоневыми деревьями была скрытая дёрном пещера.

Рэй говорил, что я лазаю, как мартышка. Даже рисовал этих самых мартышек – вообще на меня не похоже. Но забавно получалось. Ещё его почему-то восхищало моё умение обходиться без слуг. Не понимаю почему – слуги же привилегия лордов, а он её не любил. Подражал мне в бане, даже научился её топить (зачем?), следил, как я зашиваю порванную штанину с таким интересом, словно я его любимые логарифмы показывал, как решать. Странный.

Зимние экзамены по арифметике я, кстати, кое-как сдал только благодаря ему. Учитель удивлённо смотрел на мои решения, на меня и говорил, что не понимает, как человек, только что не знавший, как совершать с числами простейшие действия вроде сложения-вычитания, решает квадратные уравнения.

Да что там понимать – Рэй просто был терпелив и требователен, как никто. Хотя мы с ним не один его блокнот исчёркали, пока я учился. Но это тоже было весело.

Ещё он рассказывал мне о магианской философии. С жаром – ему явно нравилось. Заберемся на сторожевую башню, он от ограды к ограде бегает, руками размахивает, на лице такие краски, что ни один живописец не передаст. И тычет мне в свиток, который я только что читал вслух. А пальцы танцуют…

Со стихами вообще забавно было – огромный фолиант мальтийской поэзии мы стащили прямо из-под носа у библиотекаря, потом я опять же вслух читал, а Рэй сидел рядом и через каждое слово потрясал свитком чистой бумаги.

«Ну как ты читаешь? Как ты читаешь?! Это вот так надо!»

Выдирал у меня книгу, беззвучно шевелил губами, а на лице такая неподдельная боль, будто он лично за жемчужиной для возлюбленной бросился и утонул, а эта дура за другого вышла.

Благодаря ему я уже через полгода выучил этот Золотой фонд наизусть и даже мог прочесть с выражением, но, хоть ты меня убей, никак не понимал, зачем сочувствовать идиотам, бросавшимся за жемчужиной ради какой-то вертихвостки. Или уходящему на войну лорду, слёзно прощающемуся с женой. Мы пару раз даже дрались с Рэем – он думал, что вобьёт в меня это самое «понимание». В шутку, конечно.

Моё фехтование улучшилось тоже благодаря ему. Через год я обогнал де Беарда, а через два оставил его далеко позади – плеваться от ярости и кричать оскорбления. Самое забавное – ему статус не позволял со мной фехтовать вне уроков, зато я теперь знал парочку приёмчиков, после которых и громила Георг отправился в лазарет отдохнуть пару дней.

Когда закончился первый год, на летнюю сессию явился мой опекун лично меня экзаменовать. Я перед его приездом несколько раз порывался сбежать, но Рэй, задержавший свой отъезд специально из-за меня, каждый раз стучал мне по голове пером с видом «Не тупи!». И сажал обратно за книги.

Развалившийся в директорском кресле лорд Джереми сначала скептично морщился, придумывая мне задачки. И, попивая коньяк, глядел, как я пишу решения. Потом, взяв и вчитавшись, поставил рюмку на стол. Потом забыл про неё, разглядывая то меня, то тетрадь. Прямо как учитель арифметики. А после ни с того ни с сего попросил прочесть «Оду о Севере». Я опешил, но прочёл – язык словно сам двигался, слова говорились вроде бы абсолютно без моего участия.

Милорд долго смотрел на меня, не мигая, и так странно, что я на всякий случай принялся озираться, думая, куда бы слинять, если он что-то, хм, интересное для меня придумает. Лорд Джереми поймал мой взгляд и хмыкнул: «Я уж было подумал, тебя здесь подменили». И отпустил.

В тот же день он уехал, назначив мне годовое содержание в размере очень приличной суммы и пообещав, что через год снова приедет. Я подумал-подумал и гордо написал, что на фиг мне его жалование сдалось, я его не заработал и, вообще, хватит: он и так за школу платит, а мне потом всю жизнь долг отдавать? Очевидно, письмо повергло милорда в ещё большее изумление, он долго не отвечал, а когда ответил, то даже ни разу не обозвал меня «зверьком» или «глупым мальчишкой». Написал только, что всё я заработал и если через год проэкзаменуюсь так же блестяще, то он сумму удвоит.

Рэй радовался, когда я поделился с ним новостями. Я же был просто сбит с толку. Ну их, этих богачей с их причудами…

Тем же летом после отъезда Рэя и моего опекуна посмотреть на последние экзамены младшего курса приехал сам король. Мы сдавали военное искусство – то, в чём я обходил вот уже два месяца всех своих «товарищей». Но не может же чернь сдать экзамен лучше, чем герцоги! Это я понял, ещё когда нашёл вместо своего тренировочного меча какую-то погнутую ржавую железку. Она должна была рассыпаться от первого же удара, и я еле удержался, чтобы не сверзить ею стену. Ну его, короля, но обидно было до слёз. Уступать всем этим гнилым рыцарям без страха и упрёка только потому, что им повезло родиться в расписанной золотом спальне, а не в подворотне, как мне?

Парные поединки были ещё ничего – моим партнёром выступал Арно, а он и вовсе никогда не знал, как правильно за меч взяться. Мне удалось разыграть красивое представление, уходя из-под неуклюжих ударов толстячка и вроде как отвешивая ему свои, но на самом деле переходя в рукопашную. Но когда мы имитировали турнир «стенка-на-стенку», на конях, с рапирами (моя, естественно, трухлявая и поломанная), в доспехах, я понял, что сейчас вся эта свора в первую очередь избавится от меня, а уже потом поскачет лупасить друг друга, как и положено. А я буду валяться в пыли под их копытами, весь такой жалкий и никчёмный. Да, конечно, я безумно хотел, чтобы ничего у них не вышло. Даже богов молил. И они смилостивились, послав мне «заначку» в кармане.

В общем, боюсь, что королю пришлось наблюдать вместо постановочного сражения весьма прискорбную картину. Взбесившаяся лошадь в доспехах – это, скажу я вам, такая сила… Главное, непонятно, куда её понесёт, а несло хорошо. Там доза-то «веселушки» была мизерная – много из лаборатории утащить никогда не получалось. Но моего боевого коня хорошенько развезло – достаточно сказать, что он грудью бросался на деревянную ограду трибун, пытаясь, видно, доскакать до короля и картинно пасть перед ним на колени.