Текст книги "Те же и Скунс"

Искусство и жизнь

На телестудии ждали бандита.

– Неужели он, как все, предъявит паспорт и прямо так и пройдёт?.. – удивлялась редактор Светочка, работавшая на телевидении всего третий месяц. Именно она выписывала пропуск сегодняшнему гостю эфира.

– А ты хочешь, чтоб он в окно прорвался с «Калашниковым»? – хмыкнул режиссёр Герман Степанович. – Бандит – он тоже человек и паспорт имеет…

Многоопытный режиссёр тоже слегка волновался. Хотя в других обстоятельствах и любил пересказывать всевозможные истории, которые несколько лет назад происходили с мрачными экзотическими личностями, проникавшими на телевидение по пропускам от Невзорова…

Был спокоен лишь автор и ведущий передачи Борис Дмитриевич Благой. Сказать точнее, он даже испытывал лёгкое разочарование, которого, правда, старался не показать. Так давно он продумывал передачу с участием настоящего уголовного авторитета, с такими трудами выходил на него, уговаривал… А потом созвонился со знаменитым Константиновым, думая получить консультацию по некоторым второстепенным вопросам. «Плечо?.. – узнав, в чём дело, захохотал Константинов. – Ой, нашли авторитета… Понтяра самый заурядный, крутой, как хвост поросячий!»

Известие приятностью не отличалось, но Благой поверил. О Константинове среди журналистов ходили легенды; утверждалось, в частности, что его одинаково сильно уважают как службы безопасности, так и бандитский Петербург.

Ну да что же теперь поделаешь: поезд ушёл…

– Только не забудьте: лица быть не должно, – в последний раз напомнил операторам и режиссёру Благой. – Я ему слово дал!

Передача шла, как обычно, в живом эфире, и уже за час до её начала в студии номер два всё было готово – поставлен столик, два кресла к нему, воздвигнуты фанерные щиты, изображавшие стены. Операторы, примериваясь, подъезжали с камерами к столику и отъезжали. Наконец, Светочка, волнуясь, побежала к выходу за бандитом. Перед этим она раза три переспросила и Благого и режиссёра:

– Ну так как же мне всё-таки его называть?..

– Да как нормального человека, – отвечал Герман Степанович. – По имени-отчеству.

Бандит и в самом деле оказался совершенно нормальным молодым человеком. Трепещущая Светочка привела его в студию, и передача началась.

– Расскажите что-нибудь о семье. У вас ведь есть семья? – спросил Благой для затравки.

– Конечно, есть…

В первые минуты тихвинский авторитет держался немного деревянно, но умения разговорить собеседника перед камерой Благому было не занимать.

– Сын у вас подрастает, я слышал. Он учится?

– А как же… во втором классе, в лицее.

– То есть изучает языки, музыку, что там ещё..?

– Этикет, – подсказал бандит.

– Этикет, – повторил за ним Благой. – Стало быть, вы не хотите, чтобы он унаследовал вашу профессию?

– Да кто же захочет. Небось с головой дружим… У нас у всех дети учатся… кто в лицее, а кто постарше – и в Кембридже…

– То есть нельзя исключать, что дети ваших соратников станут интеллектуальной элитой страны?

– Ну, – с удовольствием согласился бандит. – Для того и стараемся.

Он постепенно разговорился и, когда Благой попросил его рассказать какой-нибудь случай из недавней практики, – поведал съёмочной бригаде и телезрителям историю про то, как их группа аккурат на этой неделе отыскала «Линкольн», угнанный злодеями пулковскими у очень хорошего человека. Крови, по счастью, не пролилось, но случилась короткая перестрелка, по ходу которой пулковские сразу наложили в штаны и вообще выглядели мокрыми курицами, а «Линкольн» был отбит и с торжеством доставлен владельцу.

– Значит, восстановили справедливость? – улыбнулся Благой.

– А то!.. Мужик этого «Линкольна» сам в Штатах выбирал, сюда пёр, растаможивал… У нас на весь город, может, две-три такие тачки и есть. А какой-то бай из Чуркестана про него узнаёт и себе заказывает, как в магазине? Не по понятиям….

– Но ведь это представительская машина, для миллиардеров?

– Да кому какое дело, если нравится и в лопатнике бабки шуршат…

– А ещё говорят, будто угнанные машины практически не находят!

– Так смотря кто и какие… Человек попросил, ну, мы немножко поспрашивали и нашли… Милиция – тыр-пыр, десять дыр… а мы – пожалуйста. И если ещё кто за ней сунется – не поймём, – добавил бандит с угрозой.

Пожалуй, это было то самое, о чем на всякий случай предупреждал Константинов: «Только не позволяйте им у вас в эфире разборки устраивать! Иначе сами наплачетесь…»

– У вас бывает отпуск? Где вы любите отдыхать? – спросил Благой. Разговор надо было срочно увести в сторону.

– Зимой на Канары смотался, а недавно в Индии побывал… Вот где белого человека уважают! – произнес Плечо с удовольствием. – И перестрелок нет… А если кто за «Линкольном» ещё полезет – тот сразу покойник!

– Он едва это сказал, та-акие звонки начались, мат сплошной! – Светочка во время передачи сидела на телефоне и, когда эфир кончился, а бандит был препровождён съёмочной бригадой до выхода, она сразу стала рассказывать. – Ужас, ужас какой-то!..

Девушка чуть не плакала.

– И что они вам такого страшного наговорили? – допытывался режиссёр. – Ну, например?.. Кроме мата?

– Ну, что всем нам ноги повыдёргивают… Это самое мягкое… Ой, мамочки, что же теперь будет-то…

– Это поговорка такая, Светочка, детская страшилка. – Со дня появления молоденькой редакторши на работе режиссёр Герман Степанович опекал её, как родную дочь. – Нужно знать фольклор своего народа. И, ради Бога, не бойтесь… А в целом получилось неплохо. – Режиссёр повернулся к Благому: – Настоящий разговор по душам, как бы с разных сторон барьера. Умеешь же ты, Боря, отыскивать людей!

В студии уже царил полумрак, сменивший ослепительное освещение, помощники режиссёра убирали антураж, выставленный для передачи, и они на минуту задержались в проходе, там, где массивные двери отделяли съёмочное пространство от внешнего мира.

Благой тоже был доволен. Хорошее настроение не покидало его до самого дома. Но только открыл дверь, как его встретила испуганная жена.

– Слава Богу, наконец-то!.. Я уже и не знала, что думать…

– А что такое? – удивился он.

– Позвонил какой-то мужчина, спросил тебя, я ему – мол, ещё с телевидения не вернулся…

– А он? – спросил Благой и ощутил нехорошее предчувствие.

– Он говорит, передай своему: Плечо домой не доехал, какому-то Юрану шею сломали… И если доктора его не поправят, они и с тобой разберутся… Господи, Боря, кто хоть это такие?..

– Одно время, после нескольких громких убийств журналистов, Благой любил повторять: «Я знаю, я давно уже на мушке…» У него вправду имелись недоброжелатели, но испытать, что ощущает человек, действительно оказавшийся на мушке, судьба дала ему только теперь. Чувство полной беззащитности было ошеломляюще унизительным и по-настоящему страшным. Хотелось что-то немедленно делать, куда-то звонить, но куда?..

Борис Дмитриевич обвёл взглядом знакомую обстановку прихожей, и ему показалось, будто всё это неминуемо вот-вот исчезнет. Как же бренно и хрупко на самом деле было вроде бы прочно устоявшееся благополучие…

– Да ну, Настенька, что за чепуха, – услышал он свой собственный голос. – Нормальные отклики на передачу, мы ведь сегодня тихвинского уголовника показывали… Давай лучше обед грей, есть хочу. Да, а из школы больше не звонили?

– Н-нет, – начала успокаиваться жена. – Нет вроде бы…

– Ну вот и хорошо, – усмехнулся Благой. – Этих звонков я, честно говоря, гораздо больше боюсь.

Заходя иногда в Публичку, Борис Дмитриевич любил останавливаться в длинном коридоре на втором этаже у каталога журнальных статей. Там в ящике от «Бен» до «Бос» стояли карточки, на которых были написаны фамилия, имя и отчество его жены – Благая Анастасия Сергеевна. С каждым годом их становилось больше. Анастасия Сергеевна работала в Зоологическом институте на Стрелке Васильевского острова и писала статьи о хордовых рыбах. Как можно всю жизнь изучать рыб, а при этом даже в самую жару заходить в воду лишь по колено и ни разу не быть на море, Благой не понимал.

«Чтобы узнать, как варится борщ, не обязательно самому лазить в кастрюлю, – отвечала обычно жена на ухмылки Благого. – Если бы я изучала Юпитер или атомное ядро, ты бы меня и туда погнал?»

У неё был отец – известный профессор-ботаник, мать – учительница истории, да и сам Благой, между прочим, тоже был не в поле обсевок…

А сын! «Мне в твоём возрасте всё было интересно!» – время от времени прорывало Бориса Дмитриевича. Как-то он прочёл наследнику полную страсти лекцию о развитии человеческого разума, о цели и смысле существования мыслящей материи, о том, как она получает знания от Вселенной… Ему казалось, он тактично и незаметно подвёл тринадцатилетнего парня к необходимости эти знания приобретать уже с детства. Но тот, выслушав, только ухмыльнулся: «Так ты мне эту лапшу сейчас на уши вешал, чтобы я уроки учил?..»

– Где ты был вчера днём? – начал прямо с порога Благой.

– Кто, я? – спросил сын.

– Да, ты. Я тебя спрашиваю. Где ты был вчера?

– Когда?

Эта манера сына переспрашивать страшно бесила Благого.

– Когда все были в школе. Где ты был в это время?

– В школе, – ответил сын, немного подумав.

– В школе тебя не было, а вот около школы ты был.

– Кто, я? – снова переспросил сын.

– Ты, ты!

– Да был я в школе, вот, четвёрку по географии получил…

Сын порылся в школьной сумке, вытащил дневник. Там и в самом деле стояла четвёрка, а рядом с нею – росчерк учительницы. Не иначе, под занавес учебного года парень взялся за науки!

«Ну, дела!.. Может, это не его видели из учительской?..» – обезоруженно подумал Благой и… вдруг вспомнил человека на «Мерседесе», с которым они разминулись возле «Инессы». Это был Микешко. Банкир Микешко собственной персоной.

Одутловатое лицо его в толстых очках уже давно не мелькало в газетах и на телевидении: после шумной истории с фондом «Надёжность, Нравственность, Благородство» финансист благоразумно держался в тени. Но, видимо, по-прежнему процветал, раз уж ездил на! «Мерседесе» с охраной…

Знать бы ещё, почему у него был такой испуганный вид?..

Борис Дмитриевич решил не отвлекаться от педагогического процесса и сурово спросил:

– А сейчас чем ты занят?

– Уроки делаю! – В ответе сына был даже оттенок праведного возмущения.

– Ну ладно… делай. – И Благой удалился на кухню искренне полагая, что по крайней мере одно недоразумение счастливо разрешилось.

Он не подозревал, что сын решил не отставать от многих нынешних контор, ведущих двойную бухгалтерию. Недавно у него появился второй дневник, куда от имени учителей он сам себе ставил отметки, раписывался… А вместо нудных уроков запоем глотал приключенческое чтиво с книжных лотков. Вот и теперь, как только за папашей закрылась дверь, он сунул руку под стол и вытащил томик в броской суперобложке. Книга называлась «Журналистское расследование» и повествовала о похождениях отважного репортёра, бросившего вызов криминальному миру. Благой-сын открыл томик на заветной странице и погрузился в красочный мир опасностей и любви, столь мало похожий на скучную реальность с её школьной мутотой и занудством родителей…

Второе пришествие

До Софочкиного приезда оставалось ещё шесть упоительных дней…

Дождь, зарядивший накануне, то прекращался, то вновь начинал моросить, и тётя Фира, собравшись на улицу для ритуального обхода ларьков, вооружилась большим чёрным зонтом. Помимо прочего, зонт давал старой женщине некую иллюзию защищённости. Будет всё же чем отбиваться, когда в парадном к ней пристанут грабители.

Вдоволь и со вкусом поужасавшись ценам в торговом городке возле метро, тётя Фира напоследок заглянула в дорогой круглосуточный магазин. И напрасно, ибо там её подстерегло искушение. Под стеклом морозильного контейнера синела коробочка с надписью «Треска Espersen Bordelaise». Устоять перед таким названием не было решительно никакой возможности. Тётя Фира приняла независимый вид и, мысленно крича от ужаса, отсчитала молодому продавцу нужное количество тысяч.[3]3
  Речь в нашем повествовании идёт о временах бурной инфляции, перед самой деноминацией денег.


[Закрыть] Сопоставление цены четырёхсотграммовой коробочки с размерами тёти-Фириной пенсии вызывало тихую панику, но она осталась тверда. Может она, в конце-то концов, на закате жизни своей хоть разочек побаловаться заморским деликатесом?.. А зохн вэй агицен паровоз!.. Естественно, может, и пускай никто ей даже не смеет перечить! Тётя Фира засунула драгоценную покупку на самое дно объёмистой сумки и устремилась домой, твердо решив: когда в тёмном парадном на неё таки насядут грабители, пусть что угодно другое, а треску Bordelaise она им нипочём не отдаст.

Она шла в Софочкину квартиру, как на конспиративную явку, и ей повезло. В подъезде никого не было. Поспешно сложив зонтик, тётя Фира заскочила в лифт, нажала кнопку и почувствовала, что спасена.

Она благополучно поднялась на этаж, вышла из лифта и достала ключи. У Софочки была необходимая по нынешним временам железная дверь, открывавшаяся сразу двумя длинными ригельными ключами. Тётя Фира аккуратно вставила их в отверстия, и тут нелёгкая дёрнула её оглянуться.

Вчерашний мужчина с рюкзаком очень тихо сидел на лестничных ступеньках по другую сторону лифтовой шахты. И молча, не мигая, смотрел на дверь, за которой больше не жила несчастная Кирочка. От неожиданности и испуга тётя Фира выронила ключи. Он не вздрогнул и не повернулся на дрызг. Тётя Фира подобрала ключи и громким шёпотом окликнула его:

– Молодой человек!..

С таким же успехом она могла бы окликать дерево. Да и то, говорят, деревья всё понимают и чувствуют. Не дождавшись реакции, тётя Фира осторожно подошла к нему и повторила:

– Молодой человек!..

Он обратил на неё внимание и медленно поднял голову, только когда она попыталась трясти его за плечо.

Рубашка на нём, кстати говоря, была мокрая. Тётя Фира посмотрела в чёрные – сплошной зрачок – пустые глаза и внезапно всё поняла.

Много лет назад, во время большой войны с немцами, тогда ещё не тётя, а просто юная Фирочка успела побыть на фронте санитаркой. С тех пор, конечно, всё изменилось, но отличить, если человека необходимо было срочно спасать, она умела по-прежнему. И какая разница, что на тогдашних раненых сидевший на ступеньках мужчина был не слишком похож…

– А ну вставай, парень! – приказала тётя Фира и начала решительно тащить его за руку. – Вставай немедленно, говорю!

Он повиновался, когда по всколыхнувшейся фронтовой привычке она помянула его почтенную матушку. Всё так же молча, медленно и неохотно, но повиновался. Тётя Фйра открыла хитроумные Софочкины замки и без малейших колебаний повела чужого человека в квартиру, которую ей было поручено сторожить, и лихорадочно отключила сигнализацию:

– Заходи, заходи… Замёрз небось…

Котик Васька по обыкновению сидел под дверью, в полной боевой готовности ожидая момента, когда хозяйка потеряет бдительность и «зевнёт» его на вожделенную лестницу. Тётя Фира слишком поздно заметила мохнатого сорванца и успела прийти в ужас, заранее вообразив всё могущее произойти… чумка, дикие коты, что ж делать-то, Боже мой!.. Но случилось чудо: кот остался смирно сидеть, озадаченно глядя на гостя. То ли был слишком удивлён зрелищем необычного посетителя, то ли что-то припомнил и решил, что шанса не будет.

Тётя Фира заставила мужчину снять рюкзак и уже раскочегаривала в ванной газовую колонку:

– Вот… погорячее… забирайся давай. Мыло, полотенце… у тебя там в вещах сухое что-нибудь есть?

Не Софочкин же махровый халат ему, действительно, предлагать.

Незнакомец посмотрел на тётю Фиру и опять ничего не ответил, расстёгивая одежду заторможенными движениями лунатика. Её слова то ли доносились к нему с другой планеты, то ли не доносились совсем. «Не жилец», – мелькнуло у неё в голове, ибо состояние парня ей не нравилось категорически. Таких она тоже достаточно повидала. И знала, чем дело кончается, когда человек по какой-то причине перестаёт быть на этом свете за своего. Она вернулась в прихожую и решительно расстегнула рюкзак. Гладкие лавсановые ремни легко скользнули в зажимах. И пускай, если больно охота, подозревает бедную старую тётю Фиру хоть в каком воровстве!

Ей повезло: прямо под крышкой лежал прозрачный пакет с тельняшкой и спортивными штанами. Тётя Фира отнесла пакет в ванную и побежала на кухню сооружать чай. Из хозяйственной сумки, лежавшей на полу в коридоре, торчал Васькин хвост, пышный, как страусовое перо. Эсфирь Самуиловна схватила сумку и вытряхнула сначала кота, потом злополучную треску Bordelaise. Ничего! Как-нибудь в другой раз…

Кухонная техника, купленная Софочке давно уехавшими сыновьями, была сущий восторг. Всё, что надо для счастья пожилому одинокому человеку. Даже оладий можно нажарить сразу много и положить в морозильник, а потом разогревать в микроволновой печи и кушать, как только что испечённые. И благородный белый электрочайник закипал почему-то гораздо быстрей древнего алюминиевого, что она у себя дома грела на плитке… Когда в ванной перестала шуметь вода и мужчина вышел наружу, у тёти Фиры уже всё было готово. Она собралась идти за своим гостем, но против её ожиданий он сам явился на кухню. Ей даже показалось, что от горячего душа в нём чуть прибавилось жизни.

– Тебе с сахаром? – спросила она, наливая в чашки пахучий дымящийся чай.

Сначала ей показалось, будто он опять пропустил её слова мимо ушей. Однако потом он посмотрел на неё и кивнул.

У Софочки на кухне была мощная люминесцентная лампа, так что тётя Фира смогла наконец поподробнее рассмотреть своего гостя. Худое лицо, незапоминающееся и невыразительное. Сильные мужские руки, обтянутые полосатыми потрёпанными рукавами. И короткий ёжик густых волос. Как теперь отчётливо видела тётя Фира, никаких не пепельных, а совершенно седых. Она вдруг подумала, спустил ли он в колонке горячую воду, прежде чем закрывать кран. Софочка всегда велела так делать, чтобы не портились трубы. И ещё, куда, интересно, он побросал мокрую рубашку и грязные джинсы?.. Тётя Фира спохватилась и решила: раз уж ей приходили по поводу этого человека подобные мысли, значит, дела были не совсем безнадёжны. Он бесцельно болтал ложечкой в чашке.

– Ты пей, пока горячее, – сказала тётя Фира. – Оладьи бери, сметану, варенье…

Она боялась, что он так и просидит над нетронутым чаем, забыв, как с ним поступать. Гость поднял на неё ничего не выражающий взгляд и неожиданно попросил:

– Расскажите про Киру.

Голос был чужой и сипловатый – голос человека, сутки не открывавшего рот. Кажется, он вправду начинал оживать, и тёте Фире показалось неудобным продолжать говорить ему «ты».

– Я Кирочкиных друзей всех вроде знала, а вас что-то не помню, – сказала она. – Вы ей, наверное, сослуживец? Вас как звать?

– Алексеем.

Васька чуял на столе множество вкусных вещей и тёрся у ног, выпрашивая кусочек. Он бы с удовольствием вспрыгнул и всё изучил сам – но на стол, тем паче в чужом доме, хозяйка его не допускала. Гость смотрел, и старая женщина скомкала на коленях передник:

– А меня – Эсфирь Самуиловна… Кирочка всё больше тётей Фирой звала… Ну что ж вам рассказать… Убили её ведь, Кирочку нашу. Осенью, в октябре… шесть лет будет уже… двадцать седьмого числа…

– Кто? – медленно и как-то тяжело спросил Алексей.

Тётя Фира не сразу догадалась, что он говорит об убийцах, а когда догадалась, то безнадёжно махнула рукой:

– Да их на другой день задержали, всё молодые ребята, жили в том же дворе… Пьяные были… Хотели, говорят, обручальное колечко взять и с шеи цепочку, там у неё второе колечко висело, от мужа осталось… она не сняла, отбивалась, ну и… Лучше бы отдала, милиция бы, может, вернула…

Алексей неподвижно смотрел в стынущий чай. Руки оставили в покое ложечку и просто лежали на цветастой клеёнке.

– Они где сейчас? – проговорил он. – Сидят? Тётя Фира невесело засмеялась:

– Таких разве достанешь… С такими фамилиями… Упекли одного из той же компании, так он Кирочку даже не трогал. Заступиться некому было, адвоката нанять, вот на него и свалили.

– А остальные? – всё тем же бесцветным голосом спросил Алексей.

– У меня тут как раз газетка отложена, – засуетилась тётя Фира. – Вот. Сами читайте.

Порылась на подоконнике и протянула ему «Ведомости» со статьёй Бориса Благого. Газета была довольно затрёпанная – чувствовалось, не ему первому тётя Фира её давала читать.

«… Но гораздо больше сверкающих в гараже „Вольво“ и „Мерседесов“ потрясает другое, – гласил последний абзац. – То ДРУГОЕ, что, будем надеяться, скоро во многом определит лицо нового российского предпринимательства. Я уже видел это в „Инессе“, и имя этому – ЧЕЛОВЕЧНОСТЬ. Допускаю, читатель, что вы скептически улыбаетесь. И я прятал усмешку, пока у меня на глазах молодой бизнесмен не снял трубку и не позвонил прямо в Смольный такому же молодому политику. „Володя, – сказал он, – есть там у тебя дельные ребята после Чечни? Есть? Немедленно присылай. Что? Жить негде?.. Да всё сделаем, и комнату купим, без проблем…“ Вы уж простите меня за прекрасные сантименты, читатель, но когда после этого разговора я вышел под хмурое петербургское небо, мне показалось, что в нём вот-вот выглянет солнце. Большие дела всё же вершат эти ребята, которых мы совсем недавно назвали бы просто мальчишками. Они, вероятно, и в самом деле ещё не изжили в себе некоторого мальчишества, но как тут не вспомнить, что во время войны их ровесники вели в бой роты и батальоны! Так, может быть, и сегодня настала пора оказать им побольше доверия?..»

– Вот они где сидят, – подливая Алексею в чашку горячего, сказала тётя Фира. – Один в «Мерседесе», Другой в кабинете начальником. И третий тоже там где-то при них… на тёплом местечке…

Алексей промолчал. К её некоторому удивлению, он очень внимательно прочитал всю статью от начала и до конца. А потом аккуратно положил газету и – вот уж чего она никак не ждала – отхлебнул чаю и потянулся к оладьям. Так, словно у него появились на этом свете дела.

– Хорошо хоть, нашлись добрые люди, – вздохнула тётя Фира. – Сразу взяли дочку в семью, ни про какой детский дом даже говорить не позволили… Жуковы – да вы их, наверное, знаете… Нина с Валериком… У Кирочки своей родни один отчим был, да и тот в Казахстане, даже на похороны не приехал…

Алексей перестал жевать. Тётя Фира посмотрела и увидела, что глаза у него из чёрных опять сделались нормальными. Блёклыми, неопределённо-серыми, как зола. Но всё же нормальными. Он глухо спросил:

– Дочку?..

– Ну да, – кивнула тётя Фира. – Стасеньку. Хорошая девочка, а на Кирочку как похожа…

Гость молча взял ещё одну оладью и стал её есть. Тётя Фира подумала, а не предложить ли ему чего посущественней… и вот тут гениальная догадка озарила её. У Кирочки ведь был не то чтобы муж – ухажёр. Парень моложе её, с которым она встречалась всего-то неделю и даже не приводила знакомиться: то ли не успела, то ли застеснялась, полагая, что всё совсем несерьёзно. Потом он уехал в Африку с экспедицией и там, как сказали Кире, погиб, а у неё родилась дочь. И вот – шма-Исраэль! – через тринадцать лет является некто. С цветочками. Вполне подходящего возраста. Явно приезжий. И от известия о Кириной смерти начинает, простите, вести себя так, словно поседел бы в этот самый момент, если бы уже не был совсем седым. Тётя Фира знала, что несчастная покойница записала дочь «Константиновной», но Боже ж ты мой! Иные вон аж в Афганистане находятся, после многих лет плена, семейные уже, принявшие магометанство. У старой женщины ликующе засветились глаза, она подалась вперёд, готовая произнести вслух заветное слово…

…И, как на стену, натолкнулась на взгляд Алексея. Он смотрел ей в глаза и молча, медленно качал головой. Не задавай этого вопроса, тётя Фира. Не надо. Не задавай. А то больше никогда не увидишь меня и больше ничего не узнаешь…

И вместо того, чтобы торжественно обнародовать своё озарение, тётя Фира просто спросила:

– Вы, Алёша, я так понимаю, откуда-то прибыли? У вас есть где остановиться?..

Васька, отчаявшись привлечь внимание, встал «сусликом» и издал не слишком кошачий звук, всего более похожий на тявканье.

Как выяснилось, податься Алексею в Питере было некуда, и нежелание расставаться пробудило у тёти Фиры свойственную её народу практичность. В коммуналке на Кирочной (так теперь называлась улица Салтыкова-Щедрина) у неё были две крохотные комнатки, одну из которых вполне можно было сдать. Алексей обдумал предложение и ответил согласием.

За окошком тем временем повисли мокрые сумерки, и тётя Фира взялась устраивать гостя на ночь.

– У меня спальник есть, – сказал Алексей.

Она последний раз имела дело со спальниками лет сорок назад и потому слегка удивилась, не видя объёмистого ватного свёртка, притороченного к рюкзаку. Она даже попробовала вспомнить, был ли при нём такой мешок накануне – не мудрено, если потерял, – но вспомнить не удалось. Пока она размышляла, он вытащил из рюкзака невесомую крохотную колбаску синтетической ткани и заодно принёс паспорт – видавший виды и далеко не новенький (как тётя Фира почему-то ждала), выданный аж в семьдесят восьмом году, во время обмена. Паспорт, в частности, гласил, что ленинградец Алексей Снегирёв почти всю жизнь жил в Киргизии, потом сбежал оттуда в период «событий» и с тех пор мыкался, не имея собственного угла. Всё это плохо согласовалось с тёти-Фириными догадками, но она решила помалкивать. Тем более Алёша успел ей понравиться. Ну там, мысли читает и лишних вопросов как бы не стоит ему задавать – дальше-то что? И какое ей, спрашивается, до всего до этого дело?.. И вовсе даже никакого дела ей до этого нет!