Текст книги "Лебединая Дорога"

17

– Мы догоняем! – сказал Рунольв Раудссон. – А ну, навались!

День давно перешагнул полуденную черту. Чёрный корабль уходил всё так же круто под ветер, и Рунольв был вынужден посадить своих по двое на весло, чтобы совсем не потерять его из виду. Его лодья приняла полный трюм воды. Ещё и теперь, выбиваясь из сил, там работало сразу шесть человек… Отяжелевший корабль сидел по-прежнему низко. Он с трудом повиновался рулевому веслу. Волны били его в скулу, и ледяные потоки окатывали гребцов. Но для них, занятых в неистовой работе, холода не существовало… Солёное море лишь смешивалось с солёным потом на спинах, только и всего. Гребли все, в том числе сам Рунольв. Все, кроме тех шестерых и Эйнара у правила. Гребли с тех самых пор, как Эрлинг ударился в постыдное бегство.

На что он надеялся, Приёмыш? На то, что, едва не утонув, они оставят погоню? Или выдохнутся, ворочая вёсла? Да о какой усталости речь, когда чёрный корабль вот-вот будет настигнут…

Огромные волны по временам совершенно закрывали их друг от друга. Но полосатый парус раз за разом возникал там, впереди, – сперва далеко, потом ближе и ближе. Скоро бой: они не предложат Эрлингу сдаться.

– Для второго Виглафссона я добуду себе второй форштевень! – сказал Рунольв.

И вот уже их отделяла от добычи одна-единственная волна. Волна такой величины, что не всякий лучник взялся бы перебросить через неё стрелу.

– К повороту! – скомандовал Олав Можжевельник.

Он стоя держал рулевое весло. Расставив ноги и пригнувшись, словно перед прыжком с высоты…

– Поворот!

Моржовые канаты впились в мозолистые ладони. Парус описал полукруг и вытянулся громадным крылом, впервые разворачиваясь во всю свою ширину… Даже если не выдержит и сломается мачта – теперь наплевать! Нос корабля стремительно покатился под ветер. Вёсла высунулись из люков и помогли, ударив в разные стороны с разных бортов. И по слову кормщика спрятались вновь…

Быстро набирая скорость, чёрный корабль помчался назад. А люди на нём проверяли, легко ли ходили в ножнах мечи.

Эйнар внезапно закричал что-то с кормы…

Ветер отнес слова, но вытянутая рука указывала вперёд. Рунольв оставил весло и приподнялся со скамьи – оглянуться. И на мгновение застыл.

Чёрный корабль был высоко над ними, на гребне. Он летел, похожий на крылатого змея. Летел прямо на них! А чуть впереди неслась страшная боевая песня:

 
Волны встают
выше бортов.
Лодьи ныряют.
Ветер попутный
и нам и смерти!
 

Рунольв так и не успел ничего предпринять… Почти все его люди сидели в одних рубашках, а иные и вовсе голые по пояс: попробуй-ка грести в полную силу в толстой боевой куртке с нашитыми железными чешуями! Эрлинг, этот щенок, обманул Рунольва Раудссона, сточившего зубы на вражеских костях.

Чёрный форштевень, окованный позеленевшим металлом, метил его кораблю прямо в скулу. И их разделяло мгновение.

Рунольв знал, как это будет… И уже видел перед собой раскалывающийся, расступающийся борт. И чёрную воду, ревущую в проломе…

Эйнар всё-таки попытался уйти от удара, отчаянно переложив руль. Но и Олав у себя на корме смотрел по-прежнему в оба! Чёрный дракон лёг на крыло. Ближе, ближе – и вместо удара вдруг тяжко и страшно пошёл по вёслам пёстрого корабля, по правому борту!

Однажды видевший подобное – не забудет, покуда живёт… С натужным треском ломались крепкие сосновые вёсла. Вздыбливались рукояти и ломали хребты гребцам. Рунольва сбило с ног, швырнуло на палубу. Чья-то кровь хлынула в лицо. Чужая кровь! Он смахнул её и вскочил.

Люди Приёмыша уже сбросили парус и закидывали крючья, стягивая корабли. И гудевшие на ветру верёвки некому было перерубить. Уже почти потеряв ход, чёрный корабль вцепился драконьей пастью в кормовой штаг пёстрого… Деревянные клыки оказались прочней. Хлопнул разорвавшийся канат, и мачта со стоном перекосилась налево, так, что захрустел палубный настил.

Люди Эрлинга хлынули через борт, не дожидаясь, пока корабли сойдутся вплотную. Подхватывали на левую руку щиты и на ходу выдирали из ножен мечи. И прыжком перелетали на чужую палубу: смерть!!!

Рунольв встретил их первым…

Копьё Гадюку никогда не видели далеко от хозяина. Вот и теперь достаточно было пошарить рукой, и пальцы оплели знакомое древко. Рунольв зарычал, как бешеный берсерк… Огромный, в седеющих космах, и копьё Гадюка то рубило широким лезвием, как послушный меч, то жалило, как живая змея! Он не звал своих в битву. Он бился!

Гадюка встретила самого первого прыгнувшего через борт… Остановила в прыжке, и воин без вскрика ушёл вниз, в чёрную воду. Но их было слишком много. Они перелетали с корабля на корабль, занося секиры, что-то яростно крича. Как перевернувшийся котел с кипятком!

Рунольв искал между ними Приёмыша и всё не находил. А половина людей из Торсхова уже лежала между скамьями, и им не суждено было встать. Им, ни разу не принимавшим боя на своём корабле! Позор, за который расплачиваются только одним. Кровью.

Потом перед Рунольвом встал Олав… Эрлинг вождь долго уговаривал старика не ввязываться в битву. Не помогло. Было у меня четверо сыновей, сказал Можжевельник. Теперь трое. И прожил я не короткую жизнь.

Оказавшись с Рунольвом лицом к лицу, Олав коротко потребовал:

– Все прочь!

Вокруг сразу же расступились: чужие, кто ещё отбивался, и свои.

Рунольв тяжело переводил дух, опершись на копьё… Только тут, как-то сразу, он почувствовал, до чего вымотала его исступленная гребля и схватка с морем, едва не погубившим корабль… Его не ударят в спину, он это знал. Но на лица достаточно было посмотреть один раз, чтобы понять: проиграть единоборство Олаву не дадут.

– Олав Вшивая Борода! – прохрипел Рунольв, перехватывая копьё. – Ты умрёшь той же смертью, что и твой щенок, родившийся в мусорной куче!

Олав ответил:

– Думается, мой сын умер достойно. А вот о тебе навряд ли кто это скажет, Рунольв Убийца Гостей…

Рунольв прыгнул вперёд, занося копьё для удара. Видевшие рассказывали, будто у него светились глаза и пена шла изо рта. Так или нет, а только старый Олав мог ещё поучить боевому искусству кое-кого моложе себя. Копьё Гадюка лязгнуло о его меч. Олав отбил первый удар. Потом второй и третий. А потом постепенно, шаг за шагом, погнал Рунольва назад…

Эрлинг Виглафссон дрался на носу пёстрого корабля. Несколько раз он встречал соперников сильнее и искуснее себя. Но удержать его они не могли. Потому что Эрлинг всё время видел перед собой высоко поднятый форштевень и задубелые от соли моржовые ремни, продетые в кованое кольцо…

Только раз он едва не погиб. Там, возле борта, умирал на пригвоздившем его копьё один из Рунольвовых людей. Но тускнеющие зрачки поймали младшего Виглафссона, и дотлевавшее сознание встрепенулось. Последняя ярость выпрямила пробитое тело, рука приподнялась и пустила судорожно стиснутый дротик… Эрлинг не увидел броска. Но его увидел Бьёрн, и Бьёрн оказался начеку. Перехватил свистевшее жало и замахнулся, чтобы метнуть обратно… Но добивать было уже некого. Тело возле борта безжизненно моталось в такт качке. Душа же торопилась в Вальхаллу, опытный Бьёрн понял это сразу. Славная смерть! О ней расскажут у очага, когда настанет пора вспоминать этот бой.

Потом Эрлинг вскочил на бортовые доски и, как некогда Эйнар, бесстрашно повис на снастях. Волны тяжело били в грудь кораблю, обдавая и Халльгрима, и его.

– Брат! – крикнул Эрлинг. – Халльгрим, брат, это я!

Халльгрим не отозвался – только ветер гудел в натянутых снастях. Море раскачивало и швыряло корабли, зелёными потоками врывалось на палубы, смывало кровь… В обоих трюмах, не поднимая голов и не обращая внимания на битву, трудились люди с ведёрками в руках. Их никто не трогал…

Эрлинг вцепился в ремни, вытянулся изо всех сил – и всё-таки достал брата рукой, просунул пальцы под куртку, разорванную на груди. Новая волна накрыла обоих. Ноги Эрлинга сбросило с борта, и он повис рядом с Халльгримом, обнимая его одной рукой.

Вот тогда-то померещились ему под разодранной курткой чуть заметные, медленные толчки…

– Он жив! – крикнул Эрлинг Бьёрну Олавссону, схватившему его за пояс. – Он жив!

Это услышала вся палуба. Возле Эрлинга и Бьёрна, хромая, появился Рагнар. В руке у Рагнара был нож. Молодой раб высунулся за борт и посмотрел вниз.

– Подержи-ка меня за ноги, Олавссон, – сказал он Бьёрну. – Я разрежу сапоги, они приколочены.

Болтавшаяся рукоять правила упёрлась Рунольву между лопаток…

Знакомая рукоять, до тёмного блеска отполированная за годы его, Рунольва, ладонью! Не будет больше ничего: ни побед, ни сражений, ни счастливого лица дочери… Ничего и никогда! Олав Можжевельник загнал его на самую корму. К сиденью рулевого. Туда, где он, Рунольв, провёл большую половину своей жизни. И лучшую половину…

Олав смотрел на него спокойно и хмуро. Рунольв заслуживал срама. И должен был сполна его получить.

Но тут Рунольв разглядел на другом конце корабля такое, отчего его глаза выступили из орбит. Из груди вырвался рёв… Там, на носу, трое людей втаскивали через борт огромное негнущееся тело!

Бешеный натиск Рунольва заставил Олава сделать несколько шагов назад… И тогда Рунольв могучим размахом послал Гадюку в полёт. Над головами, над палубой – через весь корабль! Пускай это будет последнее, что он успеет сделать на свете, – но жизнь Халльгрима Виглафссона он заберёт.

Последний удар Рунольва Раудссона – странно было бы ждать, чтобы этот удар не попал в цель…

Но вскинулся на пути иссечённый щит Бьёрна Олавссона. И принял летящую смерть на себя. Не будь щита, Бьёрн остановил бы копьё собственной грудью. Гулкий удар швырнул его на колени. Гадюка пробила крепкое дерево и руку Бьёрна пониже плеча… Глубоко вошла в палубу и остановилась, тяжело трепеща.

Это была последняя неудача. Рунольв Раудссон по прозвищу Скальд вскочил на высокое кормовое сиденье и одним взглядом окинул свой корабль… Уже не свой, уже принадлежавший врагу! Не более пяти человек устало отбивались от нападавших, прижатые, как и их вождь, к борту лодьи. Солнце клонилось к закату, тучи на западе пылали неверным лиловым огнём. Пена на гребнях волн казалась кровавой.

Он расхохотался… И крикнул так, что сражавшиеся вздрогнули:

– За мной, все люди Рунольва!

И когда его воины подняли головы – взмахнул руками и ринулся в море. Ледяная вода заглушила его смех.

Ни один из пятерых не пожелал отстать от вождя. Но ни одному не дали этого сделать. Троих зарубили здесь же, у борта, и мёртвыми бросили в воду. Двоих скрутили и оставили на палубе, биться головами о скамьи.

А на том месте, где скрылся Рунольв, ещё не разошлись круги, когда кто-то стремительно пробежал на корму, перескакивая через скамьи и тела. С маху всадил в бортовую доску почерневший топор – и сильным прыжком кинулся в темноту.

Это был Этельстан. Никто не успел его остановить…

– Вот верный раб, – вытирая меч, проворчал кто-то из победителей. – Смотрите-ка, хоть и ругался, а последовал за хозяином.

Он ошибался. Нырнув, Этельстан открыл под водой глаза. Поверхность над ним переливалась всеми цветами от зелёного до густо-багрового. И слышался далёкий размеренный гул… Холод обжигал тело, внизу лежала непроглядная тьма. Этельстан шёл вниз, зная, что второго раза не будет.

Потом он увидел… Расплывчатая, двоящаяся тень уходила от него вниз, во мрак глубины. Этельстан устремился в погоню… Вскоре заложило уши, он отчётливо понял, что воздуха в лёгких не хватит для дороги назад… Богородице, дево, не оставь душу, обугленную грехами, одноглазый Бог прадедов, помоги! Молитву услышали. Пальцы вытянулись, как когти, вцепились в струившуюся гриву волос… Всё. И не страшна больше ни смерть, ни солёная вода во рту.

Этельстан повернул обратно, к поверхности… Медленно, слишком медленно, чтобы спастись! Рунольв, успевший наглотаться воды, не сопротивлялся. Но его тело даже под водой сохраняло непосильную тяжесть.

Потом сознание помутилось…

Четверо, взятые живыми, сидели вдоль борта. Одного из них не стали даже вязать: он раскачивался взад и вперёд, обхватив ладонями голову. Этот долго не проживёт… Ещё у одного была перебита рука; двое других выглядели получше.

Эрлинг подошёл к ним и указал на одного из этих двоих:

– Развяжите его…

Хирдманны повиновались. Парень выпрямился и сложил на груди сильные руки. Он глядел на невысокого Эрлинга сверху вниз. Все они здесь знали друг друга: это был Эйнар.

Эрлинг сказал так:

– Я просил Вана-Ньёрда спасти ваш корабль и пообещал ему пленника.

Эйнар чуть поднял кудрявую голову. Только и видно было, как сильней сжались его челюсти да скривились сомкнутые губы. Тот, с перебитой рукой, подал голос:

– Возьми и меня, Приёмыш. Мы с ним друзья.

Эйнар обернулся и подмигнул ему, оскалив в улыбке ровные зубы.

Эрлинг вытянул руку:

– Ступай в море.

Эйнар промедлил как раз столько, сколько требовалось, чтобы не показаться покорным… Трусом, он знал, его не назовут и без этого. Потом шагнул вперёд и легко, по-кошачьи, вскочил на борт. И встал, балансируя, на самом ребре доски.

– Будь здоров, Приёмыш, – проговорил он спокойно, положив руки на узкие бёдра. – Нынче твоя взяла, но ты ведь сам знаешь, что всё может и перемениться. А я хоть посмотрю, каков с виду морской Бог Ньёрд и вправду ли так велик его корабельный двор Ноатун, как об этом болтают. До встречи, Бёдвар, друг!

Связанный Бёдвар рванулся встать – его ударили черенком копья, повалили на палубу.

Эйнар шагнул в море. Стылая вода приняла его, но вскоре он вынырнул. Погрозил кулаком и быстро поплыл прочь от корабля…

Кто-то из стоявших подле Эрлинга взялся за лук и стал прилаживать к жилке стрелу.

– Пусть его, – подняв руку, сказал Виглафссон. – Теперь им распоряжается Ньёрд…

Рагнар перетягивал Бьёрну окровавленную руку, когда внизу, под ними, что-то тупо стукнуло в днище. Потом опять.

– Мертвец, – сказал Бьёрн.

Но тут снизу послышалось царапанье, и оба вскочили, перегнулись через борт.

По дубовой обшивке, сдирая ногти, сползала страшная синяя рука. Скрюченные пальцы шевелились, пытались зацепиться… и не могли.

Рагнар отшатнулся, но в следующий миг ему почудилось нечто знакомое. Не родимое ли пятно на запястье? Так и не вспомнив, где видел его, он всё-таки свесился вниз и схватил уже ускользавшую руку, и та, вздрогнув, вцепилась в него смертным пожатием.

Рагнар храбро сражался с людьми – но не с выходцами из могил. Он мгновенно взмок от ужаса и завопил не своим голосом:

– Бьёрн!

Бьёрн обхватил его поперек тела, не пожалев раненого плеча… и в глубине проступило запрокинутое лицо Этельстана. Глаза англа были закрыты, из ушей и ноздрей тёмными струями плыла кровь. Подоспевшие на помощь рванули его вверх. Голова приподнялась над водой, но и только: что-то держало его там, внизу, точно камень, привязанный к ногам. Двое отчаянных выпрыгнули за борт…

Пальцы в волосах Рунольва не разомкнулись даже на палубе, когда обоих уложили и стали откачивать…

18

Три дня и три ночи бушевал шторм… Но потом занялось ясное, чисто умытое утро, и обледеневшие скалы засверкали на солнце.

В это утро к воротам Сэхейма верхом на лошади прискакал Сигурд Олавссон.

– Возвращаются! – крикнул он выбежавшим навстречу. – Наш идет впереди!

И первым звуком, ответившим ему со двора, был женский плач. Плакала красавица Гуннхильд, все три дня просидевшая с сухими глазами и молча. Теперь она обнимала подбежавшую Звениславку, и ноги у неё подгибались.

Люди Морского Дома, всё это время державшие оружие под руками, высыпали на берег… Хотя корабли были, конечно, ещё далеко. Эрлинг возвращался. Он победил в бою, из которого его ждали почти без надежды. Эрлинг вождь…

Потом подъехал Видга. Сын хёвдинга не мог покинуть сторожевых скал прежде, чем корабли войдут в фиорд. Наверное, он видел их совсем близко. И даже разглядел на палубе нечто, укрытое кожаным пологом от ветра и брызг.

Видга спрыгнул с коня и отдал поводья рабу.

– Эрлинг отбил отца, – сказал он негромко. И тоже пошёл на берег, обходя столпившихся людей. Скегги хотел было подойти к нему, но не посмел.

И вот наконец из-за поворота фиорда выдвинулись корабли… Совсем как тогда – один за другим. Но только теперь чёрный корабль шёл впереди. И оба двигались медленно. Словно бы устало. На каждом трудилась едва половина обычного числа гребцов…

И Эрлинг Виглафссон действительно махал рукой, стоя на носу.

Видга жадно следил за тем, как два драккара входили в ограду и подтягивались к берегу, бросая якоря. Их не будут вытаскивать: завтра же, как рассветет, воины пойдут грабить Торсхов!

Вот наконец причалили, и с берега понесли сходни – Видга держал их за один конец… И едва сходни легли, он в два прыжка взлетел по ним на борт.

Может быть, Эрлинг что-то сказал ему, но он не услышал. Видга не слышал голосов людей, сходивших с корабля и рассказывавших о бое. Не слышал горя женщин над телами восьмерых павших.

Халльгрим хёвдинг лежал на палубе своего корабля… На разостланном кожаном плаще, закутанный в тёплый мех. Тот не викинг, кто не умеет обогреть раненого и позаботиться о его ранах. И начертать на палочке руны, унимающие муку. И даже если вокруг море и палуба корабля уходит из-под ног…

Для Видги во всём мире существовало только лицо отца. Бескровное, с закрытыми глазами. Покрытое щетиной, как ржавчиной, облепившей железное остриё…

Видга сел на палубу и провёл ладонью по его щеке. Осторожно, чтобы не потревожить. Только четыре дня назад он, смеясь, садился в седло – ехать к Рунольву. Четыре дня назад!

– Подбери нюни, недоносок! – долетело через борт. Видга вскинул глаза – и рука сама собой метнулась к ножу! Ибо на пёстром корабле только что подняли на ноги Рунольва. И отвязывали от мачты, чтобы вести на берег.

– Теперь-то меня может убить даже такой никчемный, как ты, – подметив движение Видги, сказал Рунольв. – Однако тот бой мог бы кончиться по-другому!

У Видги побелели скулы, но он ответил тихо:

– Тогда у него остался бы сын.

Рунольв издевательски засмеялся… Его толкнули в спину, и он шагнул по палубе к сходням. Но всё-таки обернулся, чтобы насмешливо бросить через плечо:

– Ты не его сын, и потому-то он не спешит ввести тебя в род.

Рунольв спускался по сходням с высоко поднятой головой, навсегда покидая свой корабль.

Он совсем не выглядел измученным или ослабевшим. Он не был ранен в бою. Да и на обратном пути ни холодом, ни голодом его не морили. Люди Эрлинга с радостью учинили бы над ним ещё что-нибудь похуже того, что сам он сделал с Халльгримом Виглафссоном. Но Эрлинг расправу запретил. И Рунольв понимал, почему.

Он знал, что жизни ему не оставят. И полагал, что прощание с ней окажется долгим и трудным… Он с усмешкой оглядел Сэхейм, когда-то принадлежавший ему. Весь – вместе с хозяйкой! Потом мельком – стоявших во дворе людей. Когда будут раскраивать спину, он не позабавит их криком. Он, Рунольв хёвдинг сын Рауда, по прозвищу Скальд! А над головой горело синее небо, и где-нибудь там – скоро он узнает, где именно, – поднимется перед ним Вальгринд, кованая входная решётка обители Отца Богов!

Халльгрима вынесли с корабля на кожаном плаще… Один из углов – крепко, не выскользнет! – держал Видга. Халльгрим не застонал, когда поднимали плащ. Воины осторожно сошли наземь и медленно пересекли двор, и люди подходили посмотреть на вождя. Халльгрима внесли в дом и уложили на его спальное место, на широкую лавку у очага… Они сделали для него всё, что могли. Теперь он боролся сам.

Видга сел возле отца, взял холодную, изуродованную путами руку. Стал гладить её, отогревать дыханием… Во дворе прокричал рог, созывая людей на домашний сход – хустинг. Видга не повернул головы.

Зеленоокая Гуннхильд ни на шаг не отходила от мужа. Эрлинг гладил её растрепавшиеся волосы, целовал заплаканные глаза.

– Сколько наших погибло? – спросил его Хельги.

– Восемь… Семеро в битве, и ещё один умер от ран.

– Кто?

Эрлинг назвал.

– А у Рунольва?

Эрлинг ответил коротко:

– Мы привезли троих.

– Так! – сказал Хельги. – Давненько в Торсхове не видели красного щита на мачте, брат!

Звениславка уже водила его на пёстрый корабль. И он ходил по его палубе, трогая зрячими пальцами следы боя. Ему рассказали, каким был этот бой.

А потом хрипло проревел рог, и люди стали собираться в круг. Воины – и женщины позади них. Так присоветовала сыновьям ещё Фрейдис: ведь и женщина может дать мудрый совет. И даже раб; потому-то рабам в Сэхейме многое позволялось…

А посередине круга стоял Рунольв Раудссон.

– Я был тебе соседом, – сказал ему Эрлинг. – А в этом доме ты сидел за столом! Ты заслуживаешь, чтобы зарыть твои кости на краю прилива, Рунольв. Там, где встречаются зелёный дёрн и морская волна. Потому что ты поднял руку на гостей.

Рунольв повернулся к нему и плюнул на землю.

– Складно ты болтаешь, Приёмыш, пока у меня связаны руки!

Круг сидевших загудел, как потревоженный рой. Но в это время рядом с Эрлингом во весь рост выпрямился Хельги:

– Не тебе, Рунольв, говорить о связанных руках!

Тут люди разом притихли. Что-то ещё скажет средний Виглафссон?.. А Хельги поднял слепое лицо к солнцу и обратился, казалось, прямо к нему:

– Пусть Рунольву завяжут глаза и дадут нам обоим по топору!

Звениславка ахнула подле него, но никто не услышал. Воины разом соскочили с мест, крича и плашмя колотя мечами в щиты! И называлось это – шум оружия, вапнатак! Чем бы ни кончился затеянный поединок, память о нём должна была остаться надолго… Память всегда живёт дольше людей.

Рунольв без усилия перекрыл шум:

– А что будет, если я его убью?

– Сначала убей! – крикнул кто-то. – Тогда и поговорим!

А старый Можжевельник добавил негромко:

– Ты не победишь…

Сигурду Олавссону бросили толстую тряпку, и он принялся завязывать Рунольву глаза. Тот усмехнулся:

– Я не думал, что ты станешь возиться, брат Гудрёда. Я думал, ты просто меня ослепишь…

– И ослеплю, если велят, – ответил Сигурд угрюмо. – А вздумаешь подсматривать, так и без приказа. И ты это запомни!

Мальчишки помладше со всех ног понеслись за ограду – нарезать ореховых прутьев… Такими прутьями ограждали когда-то поля сражений: выползешь за черту – получишь пощаду. Здесь пощады не будет: и не попросят её, и не дадут! Но пусть видят боги, что всё совершается по чести…

Хельги принесли его секиру. Сын Ворона ощупал острое лезвие и остался доволен.

– Поставьте-ка меня к Рунольву лицом…

– Хельги! – окликнул его кто-то. – Рунольв в броне, а ты в простой куртке… Возьми мою!

– Нет, – отказался Хельги. И добавил: – Не будет ему проку от этой брони!

И эти слова запомнились…

Их поставили друг против друга. Обоим надели на шею бубенчики из тех, что навешивают на хвостовое перо охотничьим птицам. И расступились, оставляя противников наедине.

– Сходитесь! – сказал Можжевельник.

Хельги и Рунольв медленно двинулись вперёд… Над головами сидевших разлилась тишина. Лишь у берега дрались голодные чайки, поссорившиеся из-за рыбёшки.

Ни один не уступал другому ни ростом, ни шириной плеч. Разве только то, что Хельги годился Рунольву в младшие сыновья…

Рунольв ударил первым. Услышал ли он приближение Хельги, или просто прикинул нужное число шагов – этого никто никогда не узнал. Рунольв резко взмахнул обеими руками и со свистом обрушил топор перед собой.

Удар был страшен. Окажись Хельги на полшага ближе к врагу – и умер бы, не успев упасть. Но он всё-таки отпрянул назад. Острое лезвие лишь скользнуло по его груди, с треском располосовав толстую куртку…

Стон пронесся по двору: по кожаным лохмотьям щедро полилась кровь.

– Рунольв! – разом крикнули двое пленных. Этот хёвдинг стоил того, чтобы за ним идти. Навеки – до огня и костра!

Рунольв водил вокруг себя секирой, зажатой в вытянутой руке. Губы его шевелились, но что он говорил и кому, никто не слыхал. Рунольв знал, что ранил противника. Но проклятая тряпка не давала увидеть, велика ли удача.

– Рунольв! – крикнул Хельги, и смотревшие вздрогнули. Хельги прыгнул вперёд, занося топор… Но крик был ошибкой: Рунольв встретил его новым ударом, пришедшимся в голову.

Небо рухнуло наземь, и мировой ясень Иггдрасиль, выкорчеванный, потряс в воздухе тремя своими корнями… Хельги зашатался, проваливаясь во мрак. Но руки, сжимавшие топор, ещё жили. И они нанесли удар, от которого невозможно было спастись.

Рунольв закричал. Страшным криком живой плоти, в которую ворвалась смерть. И упал. Он упал в воду с борта своего корабля, смеясь и потрясая копьём. Вода была чёрной, как дёготь, и почему-то горячей, и в ней разгоралось далёкое зарево. Наверное, это шёл навстречу пёстрый корабль под парусом, похожим на багрово пылающий факел, и правило колебалось в тёмной воде, ожидая знакомой руки…

А может быть, это спешил за ним из Вальхаллы корабль мертвецов, никогда не пристающий к берегам…