Текст книги "Тайный воин"

Светел, пожалуй, вправду знал и умел всё, что надлежит лыжному делателю. Выбрать и расколоть дерево, вытесать заготовки, распарить, зажать в станке, сварить клею для камысов. Выгнуть лапки, скрепить, заплести, шипами снабдить… Всё вроде знакомо, всё в руках держал и сам до ума доводил… Только двадцатилетнего опыта за спиной не было, чтобы умения подкрепить. Поди возьмись в самый первый раз за работу, зная, что отец больше не заглянет через плечо, не поправит, не похвалит, не вразумит…

Всё теперь сам. Ни за кого не спрячешься.

Для начала можно было доверстать лапки, затеянные Жогом в то последнее утро. Светел ещё прошёлся туда-сюда, поглядывая на незавершённое плетево. Отец закрепил ремешки узлом, чтобы не ослабли. Как распустить узел, помнящий его руку, тем самым окончательно подтверждая: больше не войдёт, пригнувшись в двери, не пододвинет скамейку, не возьмётся за проволочный крючок…

Светел вдруг бросился к перекладине, повис, подобрал ноги и так яростно бросил себя вверх, словно взлететь собирался. Снова и снова, без счёта. Начал потеть – скинул рубашку, досадуя, торопясь. Метнулся обратно… Ещё, ещё! Скоро на левом плече вылезли синяки от Сквариной пятерни, но он не заметил. Больной угар, наполнивший мышцы, казался пеленой дыма. Миновать её, и придёт великая ясность. Приметный сучок возникал перед глазами опять и опять. Светел хрипел, рычал, гнал себя дальше. Вместо пота из телесных пор пошла какая-то слизь. Лощёная жердь под пальцами потемнела от крови, стала скользкой и липкой… Ещё! Ещё!

Некому было снять Светела с перекладины да объяснить ему, насколько опасно вот так себя подвигать.

Ещё… Ещё!

Потом что-то случилось. Тело утратило вес. И плевать, что рот был полон густого железного вкуса, это не имело никакого значения, ибо Светел вправду выучился летать. Руки носили его вверх и вниз, как птицу крылья, унесли бы в небо совсем, да крыша мешала. От стропилины отделилось тонкое древесное волоконце, начало медленное-медленное падение вниз. Ладони Светела разомкнулись, он воспарил рядом со щепочкой, такой же лёгкий, такой же неподвластный тяге земной.

Темнота затопила зрачки ещё прежде, чем берестяной пол принял его.

Светел пришёл в себя оттого, что ему вылизывал лицо симуран.

«Рыжик?..»

Нет. У матёрого красавца, склонившегося над Светелом, бурая шерсть играла серебряными искрами. Это был отец Рыжика, сгоревший в небе над стольным городом Фойрегом. Его, Опёнка, отец-симуран.

«Смуроха!.. Я так и знал! – обрадовался Светел. Вскинул руки обнять. – Я знал, ты всё равно живой и найдёшься! А то мама Золотинка сказала, что ты… на ту сторону неба…»

Тёплый язык снова прошёлся по щеке, смывая пот, слёзы и кровь.

«Она сказала правду, маленький Аодх. Я не выжил. Но я решил посетить тебя, пока след твоего отца ещё свеж».

Светел хотел рассказать ему, каким справным вымахал Рыжик, но уловил рядом движение. Повернул голову, увидел седого величественного мужчину с серебряным обручем в волосах.

«Отец, я ещё не встал перед вельможами и не объявил знаки, – виновато обратился к нему Светел. – Зато я лыжи верстать научился. И на гуслях играть. И…»

«Значит, я в правильную сторону тебя отослал, – сказал человек. Непонятно как, но Светел оказался у него на руках. – Царские знаки – не самое важное, мой сын. Даже Огненный Трон не так важен. Надо, чтобы снова солнце светило. Ты должен понять, за что на самом деле стоит сражаться!»

Светел хотел попросить его истолковать сказанное, но медовые глаза уже стали впрозелень голубыми, а вместо каменной звезды надо лбом заблестели белые пряди, серебряные в чёрном свинце.

«Атя! – Светел всей силой души потянулся к Жогу Пеньку, но только и придумал спросить: – Атя… А берёзовый сок – вкусный?»

Доля третья

Нож

Бóльшая часть крепости стояла необитаемая. Каменные чертоги, лестницы и переходы, некогда кишевшие жизнью, после Беды были разбиты трещинами, обрушены, завалены. Ветер не то чтобы напрямую запрещал новым ложкам соваться в руины. Уж кому, как не ему, было знать: мальчишкам что запрети, именно туда они и полезут. Те, кто послушался бы запрета, давно таскали мешки и намывали полы в чьих-то богатых домах. Тихие, послушные ученики были котлярам не нужны. Ребятам просто сказали, что за пределами жилой доли ничего заманчивого не имелось. Зато легче лёгкого было свернуть себе шею, заблудиться, застрять где-нибудь со сломанной ногой или рукой… да навсегда там и остаться, потому что никто не будет искать.

Поперечный Сквара, конечно, сразу взял обык разведывать крепость. Занялся этим почти сразу, как только им было позволено самим по себе выходить из спальной хоромины. Иногда лазил вдвоём с Ознобишей или Дроздом, чаще один. С одного из первых разведов принёс ветхий, насквозь проржавевший кинжал, завалившийся в щель, но утаить не сумел, отняли. Больше ничего любопытного не попадалось. За без малого десять лет оставленные палаты очистили от всего, что прежде там находилось. Что не вынесли, обратила в тлен холодная сырость. Полазишь вот так – сама собой станет очевидна праздность болтовни о сокровищнице, якобы дожидающейся где-то здесь счастливого открывателя…

А потом Сквару взялся натаскивать Ветер. На то, чтобы лазить по подвалам и башням, времени совсем не осталось.

Сейчас новые ложки торчали у наружной стены, там, где пытался расти мох и было хорошо видно дерево Ивеня. За ночь сюда опять намело снегу. Котляры и воспользовались им, пока не растаял. Сбросили с прясла сразу три толстых пеньковых каната, гладких, без всяких там узлов для облегчения жизни. Чтобы одни лазили по ним вверх и вниз, а другие закидывали снежками.

Ветер сам показал как. Взялся за ужище – и просто побежал вверх, быстрее, чем у других получалось по ровной земле. Снежки взвились тучей. Метали их не одни новые ложки – замахивались межеумки, сам Лихарь… Источник прядал туда-сюда, раскачивался, прыгал, чуть не в воздухе повисал… знай мчался вверх, чудесным образом уворачиваясь от комьев. Никто в него так и не попал. Снежки влеплялись в заиндевелую стену, белыми звёздами отмечали его путь. Внизу – густо, чем выше, тем реже. Стена здесь была такая, что до самой кромки ещё поди добрось. А и добросишь, крепкого удара уже не получится.

– Однажды боевые стрелы полететь могут, – выбравшись наверх, сказал Ветер. Судя по голосу, он не слишком запыхался. – Когда от погони будете уходить!

Обошёл зубец, спустился по другому канату, как с полатей в избе слез.

– Я в такого умельца и целиться бы не стал, – пробурчал Сквара. – Я бы срезень взял да верёвку над ним перебил…

Лихарь метнул грозный взгляд: на учителя умышлять?.. Потом кивнул Пороше:

– Давай.

Он не выделял его так, как сообразительного Хотёна, но чего у Пороши было не отнять, так это смелости, временами безрассудной. Когда состязались на беговых лыжах, он даже Сквару иной раз обходил. Сломя голову швырялся вниз с крутых горок, не призадумавшись, какие пни и коряги могут затаиться под снегом. На Коновом Вене ребят вроде него ругали оторвяжниками, но Сквара Порошу не любил, не хотел тратить на него хорошее слово. Пусть уж зовётся по-левобережному – оттябелем.

Пороша и теперь подбежал к верёвке чуть не вприпрыжку от нетерпения. Весело погнал вверх. В него тотчас полетели снежки.

Лазить умели все. Высота крепостной стены ребят давно уже не пугала. И от снежков уворачиваться они тоже умели. Кто от двоих метателей, кто даже от четверых. Но вот сразу то и другое… Пожалуй, для первой попытки впрямь требовалось бесстрашие!

Пороша, конечно, лез не столь легко и стремительно, как Ветер. В него то и дело попадали, да так, что под ударами плотно сбитых комьев он живо перестал улыбаться. Достигнув верха, Пороша немного помедлил позади зубца, давая себе передышку. Потом спустился, получив ещё изрядно ударов. И, морщась, поводя плечами, встал на привычное место подле Хотёна. Видно было, что нового череда он не очень-то ждал.

Стень проводил его не слишком довольным взглядом… и вдруг напустился на Сквару:

– Ты почему снежки не бросал?

– Жаль одолела, – засмеялся Дрозд.

Пороша накануне вдругорядь обрушил его топчан. Теперь Дрозд досадовал, отчего Сквара не метил в обидчика.

Сквара нахмурился, отмолвил:

– Забросать – дело нехитрое… Посмотреть сначала хотел, поучиться.

– Тебя кто спрашивал, чего ты там хочешь? – рассердился Лихарь. – Сказано было бросать! А ну, лезь давай! Покажи, чему научился!

Сквара нахмурился ещё круче. Подошёл к канату, как-то нерешительно взялся рукой… Помедлил, чуть ли не со страхом оглянулся через плечо, словно пересчитывая занесённые руки с приготовленными снежками… И вдруг взмыл вверх сразу на целую сажень. Влажные белые желваки украсили стену в том месте, где он только что стоял.

Конечно, потом в него попали несколько раз. В ногу, в спину, в плечо… Почти все меткие снежки пустил Лихарь. Уже было ясно: подучившись, дикомыт увернётся даже от него.

Когда Сквара добрался до самого верха, из-за ступенчатого зубца высунулся межеумок с палкой в руках. Внизу засмеялись, но мимо Сквары тут же пронёсся одинокий снежок и… расшибся об угол зубца, принудив межеумка отпрянуть. Ознобиша так бросить не мог. А вот Дрозд… Дрозд? Сквара воспользовался мгновением, чтобы, раскачавшись, ухватиться за соседний канат и благополучно съехать на землю. Ладони у него давно ороговели от верёвок и перекладин.

– Плохо, – сказал ему Ветер. – Ты не обошёл зубец.

Сквара перестал улыбаться, поклонился:

– Воля твоя, учитель. Следующий раз обойду.

В настоящем бою со стены грозили бы не палкой, а секирой или копьём. Он поклонился ещё раз и отошёл, начиная прикидывать, получится ли бросить вверх ноги, взять межеумка врасплох.

– Дрозд! – сказал Лихарь.

Дрозд, которого Сквара даже не успел поблагодарить за подмогу, с готовностью подбежал, схватился, быстро полез по стене. Однако ложки успели наготовить снежков про запас, к тому же проворство Сквары их кое-чему научило. Дрозду почти сразу пришлось несладко. Сквара вполсилы бросил несколько комьев, вполне понимая, что за такое луканье может снова схлопотать ругани, если заметят. Однако ничего с собой поделать не мог. Бить в полную мочь по своему же товарищу, который только что ему ещё и помог, было ну никак невозможно.

Несколько крепких снежков попало Дрозду в лицо, мало не ослепив. Выскочив наконец под зубцы, где уже мало кто, кроме нескольких умельцев, мог его достать, Дрозд остановился передохнуть, отплеваться от снега. Вот это была большая ошибка. Кто-то снизу крепко засветил в него, попав по руке. Дрозд вскрикнул в голос, съехал на пол-аршина вниз. Ознобиша испуганно ахнул, Сквара завертел головой: кто?..

Довольно улыбалось сразу несколько человек. Хотён вроде бы опускал руку. Сквара шагнул к нему:

– Ты что…

Пороша отвёл руку со снежком и аж подпрыгнул, запуская крепкий ком с ледышкой внутри. За ним – снова Хотён, Бухарка, ещё кто-то, ещё…

– Собьёте же! – забеспокоился Ознобиша.

Сверху ему отозвался жалобный крик. Дрозд, уже не помышляя выбраться на прясло, начал было потихоньку съезжать наземь. Подбитая рука сразу оплошала, он посмотрел вниз и сообразил, что в самом деле может свалиться. Пробудившаяся боязнь сковала тело, сделала его неловким, тяжеловесным. Это действительно был страх, способный убить. Унотам предстояло воочию в том убедиться… Руки разжались окончательно, пальцы утратили хваткость. Дрозд ещё попытался стиснуть канат коленями и ступнями, но движения становились всё суетливее, он запрокинулся…

И сорвался.

Быть может, он мысленно обрёк себя на погибель и оставил бороться. Или, наоборот, понадеялся на спасительную мякоть сугроба, но не допрыгнул… Спрашивать его об этом никому уже не пришлось. Голова Дрозда вмялась в утоптанный снег под стеной. Тело переломилось, замерло, нелепо разбросав руки и ноги. Там, где полагалось быть голове, начало расползаться пятно.

Стало тихо. Мальчишки шарахнулись прочь, кто-то из самых младших заплакал.

– И что? – резко прозвучал голос Ветра. – Одного достали стрелой, так все тыл показали?

– Ты, крикун! – палец Лихаря указывал на Ознобишу. – А ну, пошёл на стену!

Ознобиша вовсе померк, как мешком накрытый. Молча, на негнущихся ногах обошёл мёртвого Дрозда, взялся за канат, полез. Сквара сжал кулаки.

Кидались в Ознобишу сперва вяло.

– Кто лезет – враг! – хлестнул Лихарь. – Вас без щады будут сбивать!

Ребята как будто очнулись. Снежки залетали. Ознобиша по-прежнему молча, упорно лез вверх. Сквара стоял, опустив руки, чувствовал на себе злой взгляд стеня. Да плевать. Сбивать Ознобишу его никакой стень не заставит. Пускай в холодницу засаживает, к столбу ставит, хоть совсем убивает…

Ознобиша, весь в мокрых отметинах от ударов, между тем повис почти там же, где прежде Дрозд. И, похоже, застрял. Во всяком случае, не двигался ни туда ни сюда.

Лихарь посмотрел на него, выругался, погнал новых ложек на другие верёвки.

Было страшно. Скомканное тело Дрозда по-прежнему лежало внизу. Трудно было отвести от него взгляд, но под градом снежков мальчишки один за другим одолевали верёвку, перебегали по стене, спускались.

Меньшой Зяблик всё висел, судорожно вцепившись в канат, накрепко зажмурив глаза. Только вздрагивал, когда в него попадали.

Сквара с разбегу прыгнул вверх. Он даже не стал метаться вправо-влево – помчался по стене, словно впрямь от смерти спасаясь. Поравнялся с Ознобишей, как следует раскачался, перепрыгнул к нему.

Рывок верёвки едва не выбил её из онемевших рук сироты. Ознобиша постепенно уступал погибельной жалости к собственной недоле («И отика с мамой я предал… и за Ивеня не сверстался…»), но Сквара уже сгрёб жестокой хваткой и канат, и самого Ознобишу. Захочешь, не больно-то упадёшь. Сквара был так неистово зол, что межеумку с палкой лучше было совсем удрать со стены. Только дикомыт на самый верх не полез. Поудобнее ухватил Ознобишу, обозвал его для верности чёрным словом, начал спускаться.

Снежки грозили отбить ему нутро, переломать рёбра. Будь на его месте Ветер, небось ещё успел бы разглядеть, кто всех злее в него метал. А то перехватил бы снежок-другой, бросил обратно. Скваре до такой удали пока было как до небес. Слезть бы в целости самому да Ознобишу спустить, а уж там…

Когда до земли осталась сажень, он напоследок что было сил оттолкнулся ногами от стены, не желая соскакивать прямо на несчастного Дрозда, и они с Ознобишей полетели в сугроб.

– Второй в этом роду, кто не ладит с веревкой, – насмешливо проговорил Лихарь.

Перед глазами полыхнула белая вспышка. Сквара мигом вскочил, оставив Ознобишу барахтаться. Яростно пригнулся, бросился на стеня с кулаками.

Что могло получиться из их схватки? Наверное, ничего хорошего, по крайней мере для Сквары, но это так и осталось никому не известным. На пути дикомыта возник Ветер.

И одним шлепком отправил Сквару кубарем в снег.

Тот опять без промедления вскочил… Однако разглядел перед собой учителя, опамятовался, остался смирно стоять.

– В холодницу, – сказал Ветер. – На два дня. Посидишь, поразмыслишь.

Иные удивились тому, что приказ относился не к Лихарю, а к дикомыту.

Тот, успевший немного остыть, покорно опустил голову. «Хоть не к столбу…»

– Воля твоя, учитель, – всё же выговорил он сквозь зубы. – Вразуми только… за что?

– А ты сам подумай, – усмехнулся Ветер. Обвёл глазами остальных. – Тебе что сказано было делать?

– Наверх, – пробормотал Сквара. – И вниз…

Ветер покачал головой:

– Ты плохо смотрел, когда я показывал. Не вверх-вниз, а обойти зубец и спуститься по другому канату. В первый раз ты, по-моему, просто струсил…

Сквара вскинул глаза, хотел прекословить, вовремя передумал.

– Не споруешь, хоть на том спасибо, – насмешливо фыркнул Ветер. И сурово продолжил: – С чего ты взял, будто страж стены ударил бы тебя?.. Я бросил снежок и отогнал его. Я бы не позволил ему тебя сбить, но ты мне не доверился. Когда я приказываю, не твоего ума дело гадать, всё ли я предусмотрел!

Сквара больше не поднимал головы, уши неудержимо наливались краской.

Ветер неторопливо обошёл его кругом:

– Ты и во второй раз не сделал, что требовалось. Полез дружка выручать? А если бы вас не просто так на стену послали? Если бы, примером, вы пленников из неволи спасали?.. И вот ты одному подстреленному спуститься помог, а сотню других погибать бросил, потому что добраться до них не сумел?

Сквара молчал.

Котляр снова остановился прямо перед ним. Покосился на кровавое пятно в снегу:

– Да ещё со стенем, который на ум всех вас наставить пытается, в драку полез… Дрозда жалко, да. И братейку твоего, сорвись он, было бы жаль. А вам кто сказал, будто вы сюда пришли в салочки забавляться?.. Кого снежком с верёвки сбить можно, под стрелами-то будет хорош… Дрозд стойно послужил Владычице. Показал вам, как бывает!

Сквара всё-таки поднял глаза:

– Учитель…

Источник обернулся:

– Ты почему ещё не в холоднице, сын неразумия? Больше наверх сегодня не полезешь, хватит, довольно набедил.

Сквара упрямчиво собрал брови в одну полосу:

– Учитель, воля твоя… Можно мне с собой доску и… ну хоть гвоздь…

Теперь уже нахмурился Ветер:

– Зачем ещё?

– В пальцах вертеть, – вполголоса предположил Хотён.

Кто-то с облегчением засмеялся:

– Вместо подушки…

Сквара окончательно покраснел, ответил:

– Я бы пока метать поучился. Не всё выходит.

– Возьми, – кивнул Ветер. – Скажешь, я велел.

Ознобиша смотрел в сторону. Вернее, вовсе никуда не смотрел. Лицо у него опять было почти такое, с каким он когда-то собирался лезть в петлю.

У древоделов Сквара вынудил обломок горбыля в ладонь шириной и полную меру брани. По мнению трудников, доске можно было найти куда более достойное применение. Ещё удалось выпросить брусковый гвоздишко, ржавый, с покалеченным концом. Прежде он удерживал запор в деревянной двери, даже был изнутри загнут, чтобы не вытащили ловкие воры. Сквара изрядно постучал молотком, выправляя гвоздь на колоде. Взял горбыль, пошагал в холодницу – отсиживать наказание.

Ознобиша не пришел его проводить.

Остаток дня из подвала доносились глухие удары железа о дерево и временами – о камень. А в промежутках – хруст камешков под ногами. Упрямый дикомыт бросал в мишень. Снова, снова, снова…

После полудня, чудом никого не зашибив, по Наклонной башне прогрохотал скопившийся иней. Новых ложек погнали разгребать сугроб, перекрывший подход к чёрному двору и поварне. За работой смеялись, что это Сквара вызвал обвал, стуча в стену. Смех был натужным, да и болтали ребята на самом деле попусту, ведь куржа падала и прежде, сама собой.

Сквара хорошо слышал их голоса. Ему тоже без конца мерещился мёртвый Дрозд и являлся непонятный страх. Всё время казалось, будто именно он совершил что-то непоправимое. Такое, что теперь загрызёт совесть и все будут в него пальцами тыкать: «Это он… Из-за которого Дрозд…»

Поэтому, наверное, с гвоздём у него мало что выходило. Обезображенный горбыль лохматился щепками, но через раз, если не чаще, гвоздь бил в него шляпкой. Сквара силился понять, в чём было дело, но даже это не получалось. Дельные мысли все как морозом побило.

Вымахав обе руки, он отчаялся, оставил гвоздь, взялся гнуться назад. Утверждал на полу обе ладони и медленно отрывал ноги, задирая их к потолку. Потом возвращал тело в природное положение. Учитель считал такое упражнение очень полезным. С разгону, говорил он, да с напужки всякий перевернётся, а ты попробуй-ка не спеша…

Из трубы над очагом посыпалась сажа, на дно шлёпнулся свёрточек. Сквара сперва лишь покосился, отвёл взгляд. Ничто теперь не имело значения, даже еда. Потом примерещились голоса, донёсшиеся из дымохода. Опёнок распрямился, подошёл. Может, там Ознобишу застукали?..

На самом деле побратимы успели заподозрить, что тайной дверцей пользовалось уже не первое поколение мальчишек. Во всяком случае, межеумки и даже старшие на тайные посылки определённо смотрели сквозь пальцы. Помнили небось, как сами попадали в холодницу, ждали выручки от друзей…

Сквара вытащил кулёчек. Он сразу увидел, что завязывал его не Ознобиша. Тот не так любил плести узлы, как сам Сквара, но всё равно до «бабьего» узлишка нипочём не унизился бы, он на мах никакого дела не творил… Лыкасик?..

А вот кем-то надкусанные пирожки, лежащие внутри, опрятно обрезал, скорее всего, Зяблик. Воробыш не стал бы возиться. И сам проглотил бы как есть, и в холодницу бы отправил как есть…

Сквара сел на холодный пол под стеной, обхватил руками колени. Помедлив, тоскливым шёпотом обратился к цепи с ошейником, свисающей с противоположной стены:

– Дядя Космохвост, почему у меня не выходит?..

«А ты поразмысли», – неслышимо долетело оттуда.

– Да я всяко уж пробовал. И шаги считал, и руку тянул…

«Даст тебе кто в бою шаги считать…»

Сквара только вздохнул.

«Тебе очень хочется, чтобы получилось?»

– Ветер говорит, нужно что угодно в мёткое оружие обращать.

«Ветер говорит! – передразнил погибший рында. – А ты сам?»

– Наверно, хочу, дядя Космохвост.

«Помнится, раньше ты хотел дома жить. Ту девочку в жёны взять, семерых детей народить, один другого горластей. А теперь – добрым гвоздём кого ни попадя прибить норовишь. И на кугиклах забыл уже, когда последний раз песни творил…»

– Дядя Космохвост, – жалобно протянул Сквара. – Ты сам ложкой в котле был!

«Будто кто меня спрашивал! Я сиротой рос».

– А меня спрашивали? Тебе тоже пришлось, и учился, и лучше всех был! Зря они на тебя вериги надели? Подсказал бы уж, что ли!

«Ладно. Что надо, чтобы нож потребно втыкался?»

– Чтобы летел быстро и поменьше переворачивался.

«И для этого…»

– Руку тянем, чтобы он как копьё с копьеметалки слетал.

«А кроме копья, у чего полёт скорый?»

– У птицы сокола. У громовой стрелы…

В первый год после Беды, когда в Твёрже ещё пасли коров, ребятня бегала за дедом Игоркой, просила «гром показать». Старик объяснял им: кончик, мол, кнута мчится в воздухе очень проворно. Почти как колесница Бога Грозы. Оттого и гром получается.

«Ну-ка, попробуй…»

Сквара для начала повёл рукой в воздухе, вообразив её кнутовищем с длинным столбцом ремня, а кисть – растрёпанным кончиком-хлопушкой. С силой в одну сторону, потом резко в другую…

Запястье, которое Сквара по праву считал надёжным и крепким, дёрнуло так, что он невольно ухватил его левой. Когда-то давно отец не велел ему отпускать тетиву вхолостую, без стрелы: кабы не лопнула…

Сквара подобрал гвоздь, заново утвердил несчастный горбыль, попятился прочь.

Взмах!

Он сразу почувствовал: гвоздь ушёл с руки так, как прежде ни разу. Доска подпрыгнула и свалилась, оставив в воздухе медленный след из мелких щепочек и трухи. Сквара, одержимый какой-то внутренней дрожью, подбежал, жадно подхватил упавший горбыль.

Гвоздь, давно погнутый и затуплённый о камень стены, торчал в длинном расщепе.

Сквара выдохнул, сел, неуверенно улыбнулся. Сдул сажу со свёртка с едой. Он определённо что-то нащупал, до смерти хотелось мишенить ещё и ещё, но он знал: нельзя. Рука должна запомнить новое ощущение. Даже если удачный швырок вышел случайно. А уж если не случайно…

– Видал, дядя Космохвост? – обратился он к пустому ошейнику. – Как я его?..

Скрипучая входная дверь отворилась за спиной совсем бесшумно. Сквара оглянулся только потому, что изменили своё течение гулявшие по полу сквозняки.

В дверном проёме стоял Ветер.

Стоял, гоняя в пальцах тяжёлый боевой нож.

Увидев, что ученик оглянулся, котляр неприметным движением отправил оружие в воздух. Сквара едва успел повернуть за ним голову. Нож мелькнул и воткнулся в горбыль немного ниже гвоздя. Ветру не было разницы, стоит мишень, лежит или бежит. Доска в два пальца толщиной лопнула из конца в конец.

Вскочив, Сквара подобрал выпавший нож, хотел отнести источнику, но увидел перед собой закрытую дверь. Котляр исчез так же беззвучно, как появился.

– Учитель… – стоя с ножом в руке, пробормотал Сквара.

Никто ему не отозвался. Ни Ветер, ни Космохвост.