Текст книги "Учебник по лексикологии"

Все выделенные нами ЛСВ значения слова climb реализуют интегральную категорию с помощью механизма функциональной аналогии, который обеспечивается стабильностью интегральной категории при изменчивости родовой категории как набора характеристик, обеспечивающих вхождение в определенный тип словесной ситуации. Принцип функциональной аналогии, таким образом, является основой для системы полисемии. Его мы наблюдали при анализе существительных. Этот же принцип мы видим и в структуре основных лексико-семантических вариантов глагола. Именно так возникают основные ЛСВ climb, относящиеся к растущему растению, взлетающему самолету или восходящему солнцу.

В основе механизма функциональной аналогии как базы для возникновения вариантов значения одного и того же слова лежит метафорическая в своей сущности природа интегральной категории. Во всех рассмотренных нами словах интегральная категория реализуется как перенос комплексного переживания человека на языковую форму и превращение этого переживания в основу словесного значения. Этот перенос или проекцию мы назовем метафорой. Таким образом, метафорический перенос психо-физиологических аспектов человеческих состояний на элемент знаковой системы является первичным источником значения в языке. Слова это, прежде всего, образы определенных переживаний (способностей или возможностей при взаимодействии с окружающей средой), которые с помощью родовых категорий занимают определенные места в синтаксических последовательностях.

Наблюдения над структурой значения climb особенно четко показывает нам, что функциональная аналогия основных ЛСВ слова, порожденная метафорической природой интегральной категории, которая присутствует в равной степени во всех возможных видах словесных ситуаций, заданных родовой категорией, делает любую ситуацию соразмерной человеческому переживанию (a plant climbing up the trellis; a plane climbing into the sky, etc.). Это явление мы назовем антропоцентризмом словесных значений. Именно системный характер полисемии, которая организована на едином стержне интегральной категории, и формирует антропоцентрическую природу языка. Антропоцентризм языка, таким образом, обусловлен тем, что любой аспект опыта представляется человеку через интегральные категории, закрепленные в словесных значениях, то есть как что-то непосредственно связанное с психо-физиологической действительностью человеческой жизнедеятельности. Поскольку именно глаголы в первую очередь отражают динамический аспект человеческого опыта, антропоцентрическая природа взаимообусловленности основных ЛСВ одного слова наиболее наглядна именно в структуре значений глаголов. Так, например, go, интегральная категория которого обозначает размеренное во времени изменение, касающееся ряда характеристик самого объекта, обладает вариантами, в которых данное изменение характеризует деятельность механизмов (the clock does not go) или состояние веществ (the milk has gone bad).

Следует отметить, что антропоцентризм как механизм включения интегральной категории в различные сферы опыта является частным проявлением универсального принципа антропоцентрического характера языка. Ситуативные словесные модели, хранящиеся в человеческой памяти и позволяющие ему воспринимать свое окружение как «реальную действительность», состоящую из объектов, связанных друг с другом через изменения и обладающих определенными свойствами, являются результатом трансформации потребностей в категории с помощью языковых знаков. То есть, они представляют собой перенос потребностей на знаковые отношения «объект – изменение – свойство». Данные отношения используются человеком в языковой деятельности для преобразования своего окружения в ситуации удовлетворения своих потребностей в соответствии с языковыми моделями. Таким образом, интегральные категории, обеспечивающие основу значения слов, являются средством метафорического преобразования окружающей человека среды в действительность, обслуживающую его потребности.

С данной точки зрения метафорической является и интегральная категория объекта table, обозначенная нами как «a flat surface serving a specified purpose». Она является переносом (метафоризацией) потребности в удобстве и в удовольствии, связанном с ощущением удобства, на определенные знаковые модели опыта. Природа потребности определяет основные сферы опыта, в которых данный знак обозначает использование качеств плоской поверхности как условие для достижения удобства и удовольствия. Таким образом, множество основных ЛСВ слова отражает метафорическую связь между интегральной категорией и выражаемой ей потребностью. В table это множество включает сферы опыта от повседневного быта (a piece of furniture) до архитектурной отделки внутренних помещений и ювелирного дела. Такие же по своей природе метафорические множества образуют основные ЛСВ всех рассмотренных нами слов.

Природа и системность человеческих потребностей не изучены настолько, чтобы мы могли с легкостью описать систему интегральных категорий, составляющих основу английского или любого другого языка. Наблюдения над тем, как языковые знаки отражают практику определенного коллектива в процессе совершенствования способов удовлетворения потребностей в данной языковой культуре – дело будущего. Такие исследования дадут нам более полное представление о способах моделирования действительности в различных языках, об их общих и специфических чертах. Вместе с тем, уже сегодня лингвисты утверждают о том, что роль метафоры как способа формирования значений в языке является исключительно важной.

Одна из самых продуктивных в современной лингвистике теорий метафоры, которая связана с выявлением образных интегральных схем, определяющих функциональное подобие различных сфер опыта, была предложена американскими учеными Дж. Лакоффом и М. Джонсоном (Lakoff, Johnson 1980). Эту теорию часто называют когнитивной теорией метафоры. Ее положения содержатся также в целом ряде более поздних работ тех же авторов, а также многих их коллег и последователей (см., например, совместную монографию Lakoff, Johnson 1999).

Дж. Лакофф и М. Джонсон выдвинули положение, в соответствии с которым частные языковые выражения, воспринимающиеся как иносказание, т. е. описание одной сферы опыта в терминах другой, являются продуктом системного соответствия между семантическими полями (conceptual domains). Комплексы таких соответствий они назвали «концептуальными метафорами» или «метафорическими концептами» (conceptual metaphor). Классическими примерами стали соотношения Argument Is War и Love Is A Journey.

Подобные соотношения лежат в основе регулярного порождения языковых выражений типа “The relationship is not going anywhere”, “The marriage is on the rocks”, “We may have to go our separate ways” (Lakoff, Johnson 1999: 64). Исследования в русле когнитивной теории метафоры показали, что говорить о большинстве сфер человеческого опыта, не используя иносказания, в принципе невозможно.

При этом когнитивная теория метафоры в том виде, в котором она сформулирована Дж. Лакоффом и М. Джонсоном, предполагает, что базовая структура семантических полей argument, war, love, journey и т. д. является «буквальной» (Lakoff, Johnson 1999: 58, 70).

Они объясняют необходимость механизмов метафоризации тем, что исходная «буквальная» структура таких семантических сфер как love или argument является недостаточной: “Concepts of subjective experience, when not structured metaphorically, are literal… “He achieved his purpose” is literal, while “he got what he wanted most” can be metaphorical” (Lakoff, Johnson 1999: 58); “Our experience of love is basic – as basic as our experience of motion or physical force or objects. But as an experience it is not highly structured on its own terms. There is some literal (i.e. nonmetaphorical) inherent structure to love in itself: a lover, a beloved, feelings of love, and a relationship, which has an onset and often an end point. But that is not very much inherent structure…” (Lakoff, Johnson 1999: 70).

Область «буквальных» значений Дж. Лакофф и М. Джонсон связывают с «первичным» сенсомоторным опытом. Они предполагают, что этот опыт дает человеческому сознанию некоторую исходную структуру, которая является исходной по отношению к опыту переживания человеком своей психической субъективности. Способность вычленять объекты (такие как cup, table, train и пр.), различные типы операций с ними (такие как get, grasp, go) и пространственные отношения (in, out, up, down) видится как производная сенсомоторного опыта.

Бесспорно, сенсомоторный опыт определяет принципы структурирования человеком своего мира. Однако реально сенсомоторный опыт не существует для человека отдельно от опыта психического. В этом отношении некоторые исследователи, говоря о ранних стадиях формирования человеческого сознания в младенческом возрасте или даже еще на внутриутробном этапе развития, используют термин «психофизиологический опыт» (Топоров 1995).

Опыт «любви» является основой формирования человеческой психики с момента рождения, т. е. возникновения потребности в контакте с матерью (Фрейд 1990). Сенсомоторный опыт, связанный с этой потребностью, не является исходно от нее отделимым. Поэтому говорить о бедности исходной структуры в семантической сфере “love” очень странно. Скорее наоборот, эта сфера настолько сложна и дифференцирована, что структурные составляющие более абстрактной понятийной модели вычленяются при помощи языковой системы из более конкретных моделей реализации потребности в «любви». Не менее спорным с этой точки зрения является механизм соотнесения таких сфер опыта как “argument” и “war”. В интерпретации Лакоффа и Джонсона, “war” представляет собой некий первичный, буквальный, опыт, тогда как “argument” видится как более абстрактная и структурно более бедная сфера. Однако сфера argument является вполне бытовой и гораздо более частотной в каждодневном опыте человека, особенно на раннем этап развития личности, чем сфера war.

В этом отношении иносказательное представление любви как «совместного путешествия» может не столько «обогащать» исходно мало структурированное семантическое поле, сколько представлять сложную ситуацию в упрощенном виде. Например, на вопрос “Why did your relationship end?”, может быть дан ответ: “Well, we just decided to go our separate ways”. Очевидно, что такое описание является упрощением гораздо более сложного процесса.

Многие исследователи, в том числе и авторы монографии “Philosophy in the Flesh”, указывают на то, что описание таких сложных субъективных процессов как “love” даже в рамках единого речевого отрезка может предполагать иносказания, задействующие различные «метафорические концепты», такие как Love Is An Illness, Love Is Union, Love Is Heat и пр. (Lakoff, Johnson 1999: 71). Причем последовательного объяснения системности соотнесения этих метафорических концептов и их использования в рамках одного и того же высказывания когнитивная теория метафоры в ее современном виде не предлагает.

Дальнейшее развитие когнитивной теории метафоры и направляется попытками выявить общие матричные модели метафоризации, определяющие системные связи между отдельными метафорическими концептами. Такие исследования показывают, что представление о «буквальности» сфер опыта типа “journey” или “war” нуждается в более четком определении. По крайней мере, отнесение подобных семантических полей к сфере первичного сенсомотороного опыта, независимого от высших психических функций, не является адекватным.

Так, Дж. Лакофф много занимался исследованием структуры моделей событийности и сформулировал схему, которую назвал The Location Event Structure Metaphor:

States Are Locations

Changes Are Movements

Causes Are Forces

Causation is a Forced Movement

Actions Are Self-propelled Movements

Purposes Are Destinations

Means Are Paths

Difficulties Are Impediments To Motion

Freedom of Action Is The Lack Of Impediments To Motion

External Events Are Large, Moving Objects

Long-Term, Purposeful Activities Are Journeys (Lakoff, Johnson 1999: 179)

Эта схема является попыткой описания принципов моделирования событийности в человеческом сознании. Однако языковой статус лексем, использованных в формулировке этой схемы, остается не совсем ясным. Так, соотнесение “Changes Are Movements” предполагает, что некоторые лексемы в языке относятся к абстрактным, субъективным представлениям об «изменениях» (например, слово change), а другие описывают сенсомоторный опыт движения (например, слово move). Но предложение “The leaves changed colour” потенциально не более абстрактно и не менее буквально, чем предложение “He moved in his sleep”.

Исследователь-когнитивист Золтан Ковексес, также работавший в соавторстве с Дж. Лакоффом, показал, что семантическое поле эмоций, реализующее определенные структурные элементы, описанной Дж. Лакоффом схемы, обладает такими особенностями, которые накладывают принципиальные ограничения на категоризацию эмоционального опыта. Например, он пишет, имея в виду английский язык: “The submetaphor MEANS ARE PATHS cannot be naturally extended to the conceptualization of emotions. Thus, although we can say things like ‘He went from fat to thin through an intensive exercise program,’ it would not be easy to find the description of some emotional experience as deliberately achieved through some means. A possible situation where this might occur is one in which a person seeks psychiatric help…” (Koevecses 2000: 53). На этом примере можно видеть, что слова path и through в своих буквальных значениях связаны с ощущением субъективной целенаправленности опыта, т. е. включены в модель целенаправленной деятельности. В случаях описания опыта, который воспринимается как неподвластный человеческой воле, использование этих, казалось бы, «буквальных» терминов неактуально.

Все исследователи отмечают важность для структуры значения слов переноса определенных функциональных характеристик опыта человека из одной сферы в другую. Ограниченность концепций, разрабатываемых в русле так называемой «когнитивной теории метафоры» состоит в том, что исследователи априорно исходят из того, что есть сферы опыта «буквальные», которые являются источником переноса (war и journey представляются как «буквальные», в терминах которых можно мыслить и говорить об argument и love, соответственно).

Выше мы видели, что источником переноса является функциональное подобие человеческой потребности, удовлетворяемой в каждой сфере опыта, которая не имеет непосредственного знакового выражения. Поэтому сферы argument и war, love и journey следует рассматривать как функционально подобные, что и обусловливает возможность появления одних и тех же словесных знаков в словесных моделях, их характеризующих. Функциональное подобие сфер argument и war обусловлено конфронтационной природой обоих типов опыта I defeatedы his arguments – we defeated their armed resistance, а функциональное подобие сфер love и journey сложностью целенаправленного процесса we went through many misunderstandings before we worked out our relationship – we went through many little towns before we finally reached New York. Именно функциональное подобие сфер опыта, соответствующее категориальным характеристикам знаков defeat и go, обусловливает их функционирование в данных ситуативных моделях. При этом очень важно понимать метафорическую природу значения каждого из слов. За словами argument, war, love, journey, life изначально стоят не характеристики чего-то внешнего по отношению к внутренней жизни человека (что-то буквальное, соответствующее сущности отрезка «объективной действительности»), а аспекты потребностей человека, перенесенные на различные знаки внутри единой языковой системы.

Рассмотрим теперь способы существования основных вариантов значения слов, представляющих части речи, которые относятся к свойствам объектов или изменений или обозначают отношения между объектами и изменениями в элементах ситуаций, не затрагивающих основное категориальное отношение «объект – изменение». Возьмем прилагательное beautiful в словаре The Concise Oxford.

Beautiful – 1 delighting the aesthetic senses (a beautiful voice). 2 pleasant, enjoyable (had a beautiful time). 3 excellent (a beautiful specimen).

Мы видим, что из выделенных дефиниций лишь первая является собственно попыткой представить категориальную структуру данного слова в виде других словесных знаков. Дефиниции 2 и 3 содержат ряд других прилагательных и примеры в скобках. Легко ли на основании такой структуры словарной статьи выделить интегральную категорию и определить принципиальное различие выделяемых лексико-семантических вариантов? Очевидно, что нет. Нам гораздо сложнее выделить специфические сферы опыта, которые бы определяли роль того или другого ЛСВ слова beautiful в организации той или иной ситуативной модели, чем при анализе значения слов table, mountain или climb. Действительно, в чем, собственно, состоит отличие ЛСВ beautiful как pleasant, enjoyable от ЛСВ beautiful – excellent? Что значит употребление в словарной статье другого словесного знака как способ выражения значения слова?

В предыдущей главе мы пришли к выводу, что основу значения прилагательного как слова, обозначающего признак объекта, составляет родовая категория «способность объекта обладать определенным значимым для опыта свойством». Но это лишь указание на синтаксический аспект значения, обеспечивающий частеречную принадлежность слова. Стержнем полисемии является интегральная категория, которая представляет какой-то аспект человеческих потребностей. Как видим, словарная дефиниция прилагательного не дает нам четкого представления о сущности интегральной категории, лежащей в основе значения этого слова. На основании лишь первой дефиниции мы определили категориальную структуру слова beautiful как комбинацию «способность объекта вызывать эстетическое удовольствие».

Дефиниции 2 и 3 показывают нам, что эстетическая сфера, в сущности, является лишь одной из сфер опыта, в которой возможно использование данного слова в ситуации, связанной с оценкой качества эстетических объектов. Наличие двух других дефиниций показывает нам, что слово beautiful должно обладать четкой интегральной категорией, которая бы включала в себя все ЛСВ. Формула «способность объекта вызывать удовольствие» является для этого слишком общей, так как мы выделяли ее у целого ряда прилагательных: delightful, attractive, pleasant, charming. Соответственно, мы можем предположить, что наш анализ структуры значения данного слова был неполным. В то время как «эстетическое удовольствие» является слишком узким свойством для того, чтобы позволить нам объяснить наличие семантической вариативности значения слова beautiful, удовольствие вообще оказывается слишком общим для того, чтобы выявить содержательную специфику именно этого слова. Мы также видим, что и сами дефиниции 2 и 3 не являются сколько-нибудь информативными.

Следует отметить, что подобная проблема характерна для многих словарных статей, пытающихся представить значение прилагательных. Очень часто одно прилагательное определяется через другое, что не дает возможности представить специфическую категориальную организацию значения определяемого слова. Достаточно привести несколько примеров:

Bouncing – 1 (esp. of a baby) big and healthy. 2 boisterous.

Boisterous – 1. (of a person) rough; noisily exuberant. 2 (of the sea, weather, etc.) stormy, rough.

Bouncy – 1. (of a ball etc.) that bounces well. 2 cheerful and lively. 3. resilient, springy (a bouncy sofa).

Во всех этих примерах мы видим, что отдельные ЛСВ одного прилагательного определяются с помощью других прилагательных. Такие дефиниции не способны описать категориальную структуру определяемого слова. Они как бы игнорируют принцип целостности значения слова, утверждая его эквивалентность другим словесным знакам. Между тем, вряд ли носитель языка будет употреблять beautiful и excellent, boisterous и rough и т. д. как абсолютно равнозначные единицы. Выбор в пользу того или другого знака всегда определяется значением данного знака, т. е. чертами, присущими именно этому слову. Мы видим, что дефиниции прилагательных в словаре часто не показывают нам реальной структуры их значения. Скорее всего, это происходит из-за неизученности функциональной природы словесных значений, то есть их обусловленности потребностью человека систематизировать свой опыт. В этом смысле любое свойство объекта определяется человеком не в связи с отвлеченной от человеческих потребностей «объективной» природой объектов, которой в принципе в языке не существует, а в связи с природой отношений между человеком и его окружением, устанавливаемых человеком по поводу удовлетворения своих потребностей и зафиксированных в языке. В дефинициях прилагательных данный функциональный аспект языковой знаковости представлен сегодня значительно слабее, чем в дефинициях существительных или глаголов. Значит ли это, что описание и анализ категориальной природы прилагательного невозможен? Безусловно, нет.

Попытаемся выяснить содержательность интегральной категории прилагательного beautiful и принципы обоснования выделения его ЛСВ. Для этого сравним словарную статью beautiful в The Concise Oxford со словарной статьей, описывающей то же слово в Webster’s New World. Она предельно проста: having beauty. Данная дефиниция также не вскрывает категориальной структуры данного слова, отсылая нас к существительному beauty. Дефиниции слова beauty в обоих словарях похожи и подчеркивают значимость удовольствия как компонента, объединяющего ряд свойств опыта в объект beauty:

The Concise Oxford –

Beauty – 1 a a combination of qualities such as shape, colour, etc., that pleases the aesthetic senses, esp. the sight. b a combination of qualities that pleases the intellect or moral sense (the beauty of the argument). 2 colloq. a an excellent specimen (what a beauty!). b an attractive feature; an advantage (the beauty of it!). 3 a beautiful woman.

Webster’s New World –

Beauty – 1 the quality attributed to whatever pleases or satisfies in certain ways, as by line, color, form, texture, proportion, rhythmic motion, tone, etc., or by behavior, attitude, etc. 2 a thing having this quality. 3 good looks. 4 a very good-looking woman. 5 any very attractive feature.

Главная проблема в структуре данных дефиниций заключается в том, что они не пытаются определить функциональный элемент значения данного слова, который бы указывал на его роль в человеческом опыте. В словарной статье The Concise Oxford, например, не ясно, почему the sight, зрение, следует считать одним из aesthetic senses. Каким образом и почему такие качества элементов внешней среды как shape и colour способны приносить удовольствие именно «aesthetic senses». Дефиниция как бы утверждает, что beauty существует как некая комбинация свойств чего-то, находящегося вне человека и способного определенным образом воздействовать на его «эстетическое восприятие», в особенности зрение. Такая дефиниция в принципе не способна указать нам на интегральную категорию, связывающую знак с потребностью.

Эта же проблема характерна и для словарной статьи в Webster’s New World. Элемент дефиниции whatever pleases or satisfies in certain ways, as by line, color, form … и т. д. также не связывает знак с какой-либо потребностью, формулируя источник значения как нечто, находящееся вне человека (line, color, form…) и почему-то способное вызвать у него удовольствие или удовлетворение.

Структуры данных дефиниций свидетельствуют о необходимости более активного включения данных психологии и антропологии в теорию словесного значения. Способность сознания создавать особый знак-объект beauty очевидно связана со значимостью для определенных сфер человеческого опыта оценки функционального соответствия какого-либо объекта той потребности, которая на него проецируется. Beauty выступает как знак, представляющий максимальное соответствие объекта проецируемой на него потребности, причем данное соответствие само по себе структурировано как объект. Поэтому важнейшим элементом значения beauty является его соотнесенность с каким-либо другим объектом. Словари в примерах отмечают эту закономерность, представляя сочетания со структурой the beauty of …. Существование beauty как объекта в моделях опыта связано с оценочной деятельностью человеческого сознания. Наиболее значимые сферы опыта, для которых оценка соответствия какого-либо объекта проецируемой на него потребностью является одной из центральных составляющих процесса удовлетворения потребности, это сфера искусства (the beauty of a picture, song, etc.) и сфера человеческих отношений, которую антропологи и социологи называют «романтическая любовь» (the beauty of a woman). В данных сферах опыта установление соответствия объекта эстетическим или «романтическим» критериям модели-идеала, существующего в сознании человека, и составляет содержание удовлетворения самой потребности. Вероятно, интегральная категория, обеспечивающая данную вариативность слова beauty, может быть определена как «максимальное соответствие какого-либо объекта определенному идеалу».

Установление интегральной категории существительного beauty как функциональной характеристики человеческого опыта позволяет нам выявить и категориальную структуру прилагательного beautiful. Как прилагательное, данное слово структурирует то же качество, что и существительное beauty, но как свойство какого-либо объекта, а не как самостоятельный объект. Таким образом, основой его значения будет та же интегральная категория, что и у слова beauty и родовая категория, трансформирующая данное свойство опыта в признак какого-либо объекта в словесной модели (способность объекта реализовать отмеченное свойство). Полисемия прилагательного beautiful обеспечивается возможностью данного слова выступать в ряде различных сфер опыта. Это может быть a beautiful tune (эстетическая сфера), a beautiful woman (“романтическая любовь”), a beautiful car (созданные человеком вещи) и др. Такой подход к определению категориальной структуры прилагательного представляется более последовательным, чем просто определение одного прилагательного через другое (beautiful – excellent). Очевидно, что сочетания beautiful woman и excellent woman употребляются по-разному и выражают различные свойства опыта.

Учет природы человеческих потребностей при систематизации данных о категориальной структуре слов, обозначающих свойства объектов, позволил бы более четко представить единую семантическую природу ЛСВ прилагательных, обладающих широкой полисемией. Так, например, полисемия слова sweet, представленная в словаре The Concise Oxford как девять ЛСВ, а в словаре Webster’s New World как семь ЛСВ, могла бы быть более последовательной, если бы в основу дефиниций был бы положен не принцип выделения самых разнообразных «внешних» по отношению к человеческим потребностям свойств типа having the pleasant taste characteristic of sugar или smelling pleasant like roses or perfume etc.; fragrant, а свойство какого-либо объекта вызывать у человека благожелательную реакцию при контакте с данным объектом за счет каких-либо своих качеств (сладкий вкус для съедобных веществ, определенный тип запаха – но также определенные черты характера человека или качества какого-либо явления). Значимость для человеческого опыта разграничения объектов, вызывающих отторжение и приязненное отношение, является ключом к пониманию сути семантической вариативности слова sweet, способного выступать в различных сферах опыта при выделении свойства объекта вызывать положительную благожелательную реакцию у человека (от tasting sweet до sweet nature). Вне учета единой психологической основы для формирования значения данного знака во всех его вариантах, очень трудно понять, почему одно и то же слово способно характеризовать вкус сахара и запах розы. Вне функциональной аналогии реакций человека на данные стимулы, вкус и запах сами по себе «объективно» не имеют ничего общего.

Обратимся теперь к словам, которые часто называют «служебными». В предыдущей главе мы видели, что они обеспечивают обозначение различных связей между объектами и изменениями в тех элементах ситуативных моделей, которые не затрагивают основное отношение «объект – изменение», представляющее каркас любой словесной модели опыта.

В качестве примера полисемии слов данного типа рассмотрим структуру предлога to. The Concise Oxford предлагает следующие дефиниции:

to – 1 introducing a noun: a expressing what is reached, approached, or touched (fell to the ground; went to Paris; put her face to the window; five minutes to six). b expressing what is aimed at: often introducing the indirect object of a verb (throw it to me; explained the problem to them). c as far as; up to (went on to the end; have to stay from Tuesday to Friday). d to the extent of (were all drunk to a man; was starved to death). e expressing what is followed (according to instructions; made to order). – далее перечень вариантов дефиниции 1 продолжается до буквы l. После этого следует дефиниция 2 – introducing the infinitive: a as a verbal noun (to get there is the priority). b expressing purpose, consequence, or cause (we eat to live; left him to starve; am sorry to hear that). c as a substitute for to + infinitive (wanted to come but was unable to.

В данной словарной статье обращает на себя внимание чисто формальный характер дефиниций 1 и 2 (introducing a noun; introducing the infinitive). В некотором смысле такая дефиниция является нарушением принципа целостности значения словесного знака. Дефиниция как бы сообщает нам, что основная функция определяемого слова чисто формальная – предшествование существительному или глаголу. Далее, впрочем, следует целый список вариантов, которые наполняют данную формальную функцию содержательностью.

Почему такой подход к определению семантической природы предлога представляется не совсем точным? Прежде всего, достаточно просмотреть все примеры, приводимые в каждом из многочисленных вариантов как дефиниции 1, так и 2, чтобы убедиться в том, что во всех из них слово to обладает сходным значением, так что разделение примеров по вариантам вызывает сомнение. Так, пример went to Paris вполне можно рассматривать и как вариант a – expressing what is reached, approached, or touched, но и как вариант b – expressing what is aimed at (ср. took the children to Paris), с – as far as (went to Paris and then decided to return). Пример was starved to death из варианта d дефиниции 1 (to the extent of) с легкостью может войти и в вариант g (expressing what is caused or produced – turn to stone; tear to shreds), и наоборот, данные примеры вполне могут пополнить ряд варианта d. Такие «свободные» перемещения можно совершать с абсолютным большинством примеров как внутри дефиниции 1, так и внутри дефиниции 2. В дефиниции 2 само выделение вариантов a и b представляется нелогичным: a – as a verbal noun; b — expressing purpose, consequence, or cause. В результате пример из варианта a легко встраивается и в вариант b: в to get there is the priority предлог выполняет ту же функцию, что и в примерах типа we eat to live – ср. to live is why we eat.