Текст книги "Близорукая любовь"

– Многие врачи, особенно хирурги, пренебрегают сбором анамнеза, – сказал он. – Однако такие на первый взгляд формальные вопросы, как то, куда выезжал пациент в последние полгода, могут быть ключевыми в диагностике заболевания. Ведь многие инфекции эндемичны, то есть встречаются в каком-то определенном регионе. Например, малярия, многие паразиты. Очень важно привязать инфекцию к местности. Вот вы, Зоя Ивановна… Зоя Ивановна! Скажите нам, как привязать инфекцию к местности?

– А? – Зоя встала, проморгалась. – Очень просто! Пошел, например, больной дизентерией в поле, сел под кустик, вот и привязал инфекцию к местности… Стас, возьми ключи от моего кабинета. – Зоя демонстративно отвернулась от проверяющего. – Будет время, сходи, мы тебе там обед оставили.

– Обед? – поразился Грабовский.

– Конечно, не я готовила, – поспешила развеять его изумление Зоя. – Люба заходила.

Люба заходила! Она была здесь, а он ее не увидел! Что же сердце не подсказало ему зайти к Зое Ивановне, ведь обычно он навещает ее кабинет по сто раз на дню?! Почему он не почувствовал, что Люба близко? Да, он целый день провел в операционной, но что с того? Всегда можно, если наркоз идет стабильно, поручить больного анестезистке и отлучиться на десять минут. Ему бы хватило.

А вдруг она тоже хотела видеть его? Вдруг ради него и приходила?

Стас тут же отогнал эту смехотворную мысль. Просто она хорошая женщина и хотела сделать приятное подруге. А он случайно попал под раздачу…

Выпроводив назойливого проверяющего, Грабовский поднялся в Зоин кабинет. Там его ждали фаршированные перцы в пластиковом контейнере с голубой крышкой, несколько кусков румяного аппетитного пирога и вазочка с печеньем.

Стас вздохнул: что ему перцы, если рядом нет самой Любы? Но принялся за еду.

Глотая пирог, он воображал, что находится не в тоскливом больничном кабинете, а в теплой уютной кухне.

Глава 4

Стас переживал свое приключение очень остро. Стоило закрыть глаза, перед ним возникала Люба. Губы до сих пор ощущали вкус ее поцелуев. Работая в операционной, он думал не столько о пациенте, сколько о том, как выспросить у Зои Любин телефон. Он страстно ругал себя за то, что не сделал этого в беседке, а потом проморгал Любин приезд. Однажды у него мелькнула совсем дикая мысль – зайти в ординаторскую якобы перекурить, а на самом деле покопаться в Зоином мобильнике. Это, конечно, было неприемлемо. Но что-то же делать нужно, причем немедленно, иначе Люба решит, что в тот вечер ему просто хотелось развлечься.

А тут еще Варя! Стас многое бы отдал, чтобы не видеть ее хотя бы несколько дней! Возможно, он соскучился бы по ней и понял, как глупо увлекся женщиной, о которой не знал абсолютно ничего, но сейчас Варя его просто бесила. Почему-то ее застенчивость, ее скромная улыбка и чистый взгляд – именно то, что всегда привлекало в ней Стаса, – казались теперь фальшивыми.

А еще он продолжал сердиться, что Варя тогда к нему не приехала. Если бы она ждала его с операции, переживая, как он там дает сложный наркоз, он бы, конечно, не поехал с Зоей на день рождения. И забыл бы Любу, радуясь, что у него такая преданная девушка.

Варя же не чувствовала его настроения. Даже когда он неубедительно отказался поехать с ней в бабушкину квартиру, она ничего не заподозрила.

«Неужели она не подумала, что я… Ладно, не влюбился в другую, но хотя бы обиделся, что она не приехала меня поддержать? – зло думал Стас. – Уверена, что я теперь никуда от нее не денусь? Впрочем, ход ее мыслей понятен. Она считает меня парнем амбициозным, с запросами, и знает, что она – ключ к моему успеху, что в ней сосредоточено слишком много жизненно важного для меня. Но как же не хочется жить с человеком, который знает, что я буду делать, а чего не буду!»

Он злился, а потом испытывал муки совести, ведь Варя не сделала ничего такого, за что ее можно было бы осуждать. Стас понимал, что катит на нее бочку только потому, что ему понравилась другая женщина.

И хоть страшно не хотелось признаваться себе, он понимал также, что больше всего Варя раздражает его именно своим безупречным поведением, тем, что не дала ему ни единого повода для разрыва. И не то чтобы он мечтал ее бросить, но должна же у человека быть какая-то страховка…

Он заглянул в комнату отдыха. Там собралось все молодое поколение, пришли аспиранты даже с соседних кафедр. Темой бурного обсуждения была полугодовая стажировка в Англии.

Поздоровавшись, Стас налил себе чайку и пристроился у широкого подоконника. Участвовать в дискуссии он не собирался, потому что был самым вероятным кандидатом на стажировку. Из аспирантов он лучше всех знал языки: английский – отлично и средненько – немецкий, на котором издавалось довольно много медицинской литературы. Академию он окончил с золотой медалью, в аспирантуре тоже по всем предметам получал «отлично», да и публикаций у него было больше, чем у других аспирантов. Его постоянно ставили в пример, но это не имело бы решающего значения, если бы не Варин папа. Он открытым текстом обещал, что поедет Стас. «Я мог бы отправить дочку, – говорил он, хитро улыбаясь, – но лучше вкладываться в того, кто будет основным добытчиком в семье».

Грабовский прекрасно понимал не слишком завуалированные намеки на то, что путь в Англию лежит через Дворец бракосочетаний. Понимал и то, что на стажировке не только посмотрит страну, но и получит бесценные знания…

И все-таки он продолжал тянуть с предложением. В конце концов, официально еще ничего не решено. Не известно, выделят ли место вообще… Но теперь, когда о стажировке знал каждый аспирант, стало ясно: она состоится. Если он хочет туда попасть, жениться следует с быстротой молнии.

«Да куда я денусь… Вот только увижу еще разочек Любу, пойму, что не о чем там с ума сходить, и женюсь».

Стас решительно зашагал к кабинету начальницы. Сегодня он угодил ей: великолепно провел операционный день, состоявший из пяти маленьких операций, а ведь это намного труднее, чем одна большая. Помимо наркоза нужно еще следить, чтобы пациенты сменяли друг друга на операционном столе без задержек. Да и накануне надо посмотреть не одного, а пятерых больных и ничего не перепутать.

Зоя подписывала истории болезни.

– Заходи, – сказала она приветливо. – Вот чего только люди не понапишут… Надо же, диагноз: грыжа, склонная к ущемлению. Не маразм ли?

– Маразм. – Чтобы задобрить начальницу, Стас готов был согласиться с чем угодно.

– Склонная… Делать людям нечего, изучают повадки грыж. Чаю хочешь?

– Спасибо, Зоя Ивановна, только что попил. А я хотел спросить…

Тут дверь открылась, и вошел Максимов. При нем, конечно, разговаривать было невозможно. «Принесло же урода», – зло подумал Стас.

Он отступил, но не сдался. Взяв методичку, вышел из кабинета, устроился в нише возле сестринского поста. Подождет, пока профессор свалит, а это произойдет скоро. Никто не в состоянии выносить его дольше получаса, а Зоя Ивановна тем более.

Но прошло двадцать минут, а Максимов не показывался.

Стас изучил все стандарты экстренной хирургической помощи и перешел к отравлениям. Пациенты начали коситься на него недружелюбно – диван в нише предназначался для отдыха больных, но в присутствии Стаса им было неловко перемывать косточки своим лечащим докторам.

И вдруг в конце коридора показался знакомый силуэт… Люба!

Стас вскочил с дивана не веря своим глазам. Неужели она пришла к нему? Он сделал шаг навстречу, уже зная, что скажет ей: «Сегодня вы еще красивее, чем при нашей последней встрече, хотя тогда я думал, что красивее быть невозможно». Почему при виде Любы ему в голову приходят пошлые комплименты, Стас не знал. Но черт побери, в черных брючках и простой белой блузке она действительно выглядела невозможно красивой!

– Здравствуйте, Люба! – бросился он к ней.

– Здравствуйте, – сказала она вежливо, но не остановилась. Равнодушно улыбнулась и скрылась за дверью Зоиного кабинета.

Стас вышел на улицу и закурил. Подумав, углубился в больничный садик и устроился возле скульптуры медсестры. Скульптура, созданная неведомым художником в эпоху торжества социализма, имела совершенно неактуальные пропорции и выглядела чрезвычайно заброшенной. Кое-где из нее торчали ржавые прутья арматуры, а краска серебрянка давно потускнела и облупилась. Скульптуру целомудренно прикрывал куст сирени, и Стас, присев на корточки, спрятался за его ветками. Меньше всего на свете ему хотелось бы сейчас кого-то видеть. Люба больно ранила его самолюбие, сделав вид, что они незнакомы.

Конечно, куда ему! Несмотря на переполнявшие его чувства, Стас видел несомненные признаки того, что Люба состоятельная женщина. Ее спокойное отношение к норковой накидке, которая долгое время провалялась на полу беседки, говорило о том, что она куплена не на последние деньги. И что он, молодой нищий обормот, для такой светской львицы? С ним можно поиграть в страсть, если на улице теплый летний вечер. А если вдруг этот обормот что-то о себе вообразит, у нас достаточно воспитания и такта, чтобы поставить его на место одной вежливой улыбкой.

А может, она вообще замужем! Скорее всего. Откуда иначе у нее деньги, ведь на бизнес-леди она совершенно не похожа.

Стас закурил новую сигарету. Мечты никогда не сбываются. Пора бы знать. И хватит уже жить рабом своих желаний. Пора остепениться и понять, что человеку нужно для счастья не бессмысленное томление духа, а надежная и верная жена одного с ним круга. Все эти Любы и свидания в беседках не больше чем последние судороги духа перед утратой свободы.

Нет, это просто смешно. И правильно он получил от Любы щелчок по носу. «Здравствуйте!» Стас скосил глаза и изобразил жуткую улыбку: мол, кто вы такой, молодой человек? Как вы вообще могли подумать, будто я приняла всерьез ваши приставания? Где я и где вы!

Вот и хорошо. Теперь он свободен.

Стас пошел в общежитие, там принял душ и побрился. По дороге к Вариному дому купил скромный букет и бутылку вина. На душе было не слишком радостно, но предложение делают один раз в жизни. По крайней мере хочется в это верить.

Варя мыла окно. Стас с улицы заметил ее легкий силуэт.

– «Эта женщина в окне… в платье розового цвета… утверждает, что в разлуке невозможно жить без слез…» – пропел он строчку из песни Окуджавы и помахал Варе.

Она опустилась на корточки.

– Привет! – Варя жила на втором этаже, можно было даже не кричать. – Ты не говорил, что придешь.

– А вот пришел.

– Хорошо. – Махнув ему рукой, она спрыгнула с окошка в комнату – открывать дверь.

Она выглядела весьма сексапильно в обтягивающих штанах по колено. И легкая косынка, под которую Варя убрала волосы, очень шла ей.

– В таком виде… – войдя, Стас первым делом обнял ее, – выставлять себя на виду всего двора… Я ревную.

Варя отстранилась:

– Нет, не трогай меня. Я вся пыльная.

– Ничего страшного. Дай-ка мне какие-нибудь спортивные брюки и майку, я помогу тебе.

– Правда? Вот здорово! И что ты будешь делать?

– Подержу тебя, чтоб из окна не выпала.

Стас обнял ее крепко, уверенно устроил ладони на попе. Это родное, до каждой клеточки знакомое тело…

Дурачась, Варя дала ему собственные невообразимо лиловые штаны и голубую майку со стразами. Они быстро справились с окнами, потом Стас повесил занавески. Обоим работалось весело, легко, и Грабовский подумал, что и жить они будут так же.

– Варь, а ты за меня выйдешь? – спросил он, спрыгивая со стремянки.

Она кокетливо улыбнулась и промолчала.

– Я серьезно спрашиваю.

Он сложил стремянку и, с трудом развернув ее в узком пространстве коридора, убрал в кладовку.

– Что это ты вдруг? – засмеялась Варя.

– Почему – вдруг? Мне казалось, это само собой разумеется. Ты же давно знаешь, что я хочу на тебе жениться.

– Я телепат, по-твоему?

– Ладно тебе! Все ты прекрасно знала.

– А вот и нет! – Она показала ему язык и убежала в ванную.

Ее не было довольно долго, но ожидание того стоило. Варя накрасилась ярче обычного, распустила волосы и надела мини-платье с высокой талией.

– Ух, какая ты красивая!

Стас сидел на диване, Варя решительно залезла к нему на руки и уверенно взяла за плечи.

– И почему же, позвольте осведомиться, вы хотите жениться на мне? – спросила она сурово.

Грабовский улыбнулся:

– Потому что люблю.

– Это ты-то?

– Это я-то.

– Ну что же… Давай поженимся.

Они поцеловались.

Потом пришли Варины родители, и Грабовский был представлен в новом качестве официального жениха. Как обычно, долго пили чай, но сегодня эти посиделки были приятны Стасу, он был счастлив – как человек, сделавший что-то хорошее и правильное.

О Любе он больше не думал.

Глава 5

После разговора в Зоином кабинете профессор Максимов проводил Любу до метро и попросил телефон.

Будучи на этот раз в линзах, она смогла наконец разглядеть своего пылкого поклонника и осталась разочарована. Поверить, что этот тусклый мужчина с мрачным взглядом непризнанного гения так весело и напористо приставал к ней в беседке, оказалось очень сложно, даже с поправкой на волшебные свойства алкоголя.

Нет, Борис Владиславович решительно не вызвал у нее душевного трепета. Хорошего роста, он был слишком худым и узкоплечим, чтобы назвать его фигуру привлекательной. Лицо его тоже не понравилось Любе. К тому же он носил усы, что в былые, изобильные поклонниками времена автоматически исключило бы Максимова из списка ее ухажеров.

Люба терпеть не могла усатых, все они априори казались ей ограниченными и самодовольными.

«Но даже если я ошибаюсь насчет усов, все остальное тоже не говорит в его пользу, – мрачно думала она, наблюдая, как Максимов манерно отпивает из чашки. – Глаза как пуговицы от штанов, а уж губы… Толстые, красные, брр… И куда он дел свой подбородок? Неужели я с ним целовалась, и мне это нравилось?

И голос… Черт его знает, тогда он говорил шепотом. Попросить его, что ли, пошептать?»

Зоя предупредила ее, что они с Максимовым терпеть не могут друг друга. Зачем он поехал к Розенбергам, до сих пор оставалось загадкой. Скорее всего хотел подлизаться к Зоиным друзьям, среди которых были очень высокопоставленные люди.

В общем, сказала Зоя, в ее кабинете Максимов будет вести себя особенно высокомерно. Но, даже сделав на это поправку, Люба не могла назвать манеры потенциального жениха располагающими.

Он обращался к женщинам с убийственной снисходительностью, тем более странной, что эта снисходительность не имела под собой никакой почвы.

И провожал ее Максимов так, будто выполнял нудную и бессмысленную повинность. Мол, понятно, что провожать девушку – это полный идиотизм, но раз уж вы без этого не можете, то получите и распишитесь!

Может быть, ей нужно просто встретиться с Максимовым в другой обстановке? В темноте? Борис поцелует ее и чары вернутся?

Но ведь она рассматривает его в качестве кандидата в мужья – размениваться на короткие романы в тридцать лет уже нет времени. И если все получится, ей придется вести семейную жизнь в темноте и без очков. И все-таки Люба дала Борису свой телефон. «Стерпится – слюбится», – подумала она, вернувшись в пустую квартиру. Вот станет она профессорской женой, и все девчонки будут ей завидовать, а не жалеть злорадно, как сейчас. Максимова этого, судя по всему, женщины не рвут на части, хоть он и пытается строить из себя мачо. Поэтому он скорее всего захочет на ней жениться…

Господи, как это грустно, когда в твоем кошельке женской привлекательности остается так мало валюты, что приходится брать бракованный или просроченный товар!

Люба подошла к большому, в полный рост, зеркалу в коридоре. Оно отразило очень интересную девушку с крупной, но подтянутой фигурой. Плоский живот, красивые очертания бедер, стройные икры и лодыжки. Высокая грудь. Длинная шея безо всяких морщин. Да и лицо очень даже очень. Максимум, лет на двадцать пять.

– Слушай, может быть, ты мне врешь? – строго спросила Люба у зеркала. – Отражаешь такую цыпочку, а на самом деле я горбатая старушка? Иначе почему на меня западают только отстойные мужики? А?

Тут Люба лукавила. В юности у нее были ухажеры, но она, что называется, пробросалась. Один казался ей не слишком симпатичным, другой – не слишком умным, третий просто раздражал. Ей хотелось сказки, чуда, может быть, трагических препятствий на пути к счастью. Избранник должен был преобразить всю ее жизнь! А то что это – погуляли, переспали, залетели, поженились…

Такой скучный сценарий не для нее. «Что ж, нет так нет», – сказала жизнь и поручила ей роль одинокой неприкаянной бабы.

Лет в двадцать шесть Люба, очнувшись от грез, обнаружила, что все мужчины вокруг нее безнадежно женаты, и непонятно, где искать новых поклонников. Идти в службу знакомств она стеснялась, в клубы – боялась.

Иногда подруги знакомили ее со своими непристроенными родственниками, но Люба, даже держа в уме ошибки юности и твердо решив видеть теперь в людях только хорошее, не могла воспринимать серьезно этих заплесневелых холостяков.

– Можно подумать, я великий физиогномист, как его там… Чезаре Ломброзо, – сказала Люба своему отражению. – Максимов не виноват, что у него такое лицо. Нужно с ним пообщаться поплотнее – и окажется, что не так уж он и плох.

Максимов позвонил через три дня, что показалось Любе дурным знаком. «Выдерживает паузу, цену себе набивает, – решила она. – Если бы я действительно ему нравилась, позвонил бы сразу. Ладно, не будем раньше времени впадать в паранойю, он занятой человек, хирург. У Зои иногда после работы нет сил «здрасте» сказать, не то что вести романтические разговоры».

Назначили свидание в центре, возле метро «Чернышевская», и Люба отметила – место выбрано из-за того, что Максимов работает неподалеку.

Но гордо потребовать: «Нет, приезжайте ко мне на «Озерки», – у Любы не хватило духу. Приглашение домой означало приглашение в постель, а об этом ей думать не хотелось.

Максимов, несмотря на лето, явился на свидание в черном костюме. Люба, не рассчитавшая время и приехавшая раньше, наблюдала из галантерейного магазина напротив, как он стоит возле цветочного киоска и раздраженно смотрит на часы.

«Хоть бы купил мне букетик по случаю! – тоскливо подумала Люба. – Раз уж все равно стоит возле киоска». Вдруг Борис Владиславович полез в карман. Неужели? Сердце Любы замерло в радостном предвкушении, но профессор всего лишь достал сигареты. Кажется, он не сторонник милых пустяков.

Тяжело вздохнув, она вышла из укрытия.

– Здравствуйте, Борис Владиславович!

– Здравствуйте, Люба! – Выкинуть сигарету при ее появлении он даже не подумал. И перейти на «ты» не предложил.

Он, конечно, старше ее лет на пятнадцать, но разве это повод называть его по имени-отчеству?

Возникла неловкая пауза. Впрочем, неловкой она была только для Любы, Максимов спокойно курил. Даже не спросил, мешает ли ей дым.

– Куда мы пойдем? – спросила Люба оживленно.

– Давайте прогуляемся? Погода прекрасная.

Они не спеша направились в Таврический сад. Любе после ее района новостроек приятно было пройтись по центру, увидеть оштукатуренные дома с колоннами и лепниной, высокие окна – это напомнило ей студенческие времена. Последние годы она редко бывала в центре, только к редактору приезжала. Будто переехала в другой город, оставив в старом Питере воспоминания и надежды юности. Неужели прошло десять лет с тех пор, как они всем курсом встречали белые ночи, как она со своим тогдашним мальчиком отставала от толпы, чтобы поцеловаться за углом?

Вспоминая прошлое, Люба почти забыла о Максимове, который шел рядом размеренной тяжелой поступью.

В саду они устроились на скамейке.

– Вам, наверное, Зоя Ивановна рассказывала обо мне? – спросил Борис, вытаскивая очередную сигарету.

«Сколько можно курить?» – подумала Люба раздраженно и энергично замахала, разгоняя дым:

– Вы даже не спросили у меня разрешения закурить!

– А на улице это не обязательно. – Максимов взглянул на нее с легкой укоризной, уличая в незнании этикета. – В помещении – другое дело.

– У меня от табака очень болит голова.

Пожав плечами, Максимов отсел на другой край скамейки, но сигарету не выбросил. Кажется, он с самого начала знакомства хочет показать, кто хозяин положения.

– Так вы знаете обо мне от Зои Ивановны?

«И больше, чем ты думаешь», – зло подумала Люба, неопределенно кивнув.

Максимов огласил внушительный список своих должностей и регалий и замер с напряженной улыбкой на физиономии. Наверное, ждал восторгов, но Люба не смогла выдавить их из себя.

– Очень приятно, – буркнула она, когда молчать стало совсем неудобно.

– Смею предположить, Зоя Ивановна дала мне нелестную характеристику.

– Что вы! – жарко запротестовала Люба. – Она очень вас хвалила – и как человека, и как хирурга.

– Позвольте в этом усомниться. Она женщина, а женщины-хирурги вдвойне ревниво относятся к своим коллегам. Кроме того, насколько я знаю Зою, она крайне редко дает кому-то положительную оценку. Даже о вас… – Максимов многозначительно замолчал.

Хуже бабы, ей-богу! Не поверив, что Зоя наговорила про нее Максимову гадостей, Люба промолчала.

– Вы, кажется, писательница?

– Нет. Пишу сценарии для сериалов. Закончила факультет журналистики, но решила: чем искажать реальность, лучше продуцировать вымысел.

– Над вымыслом слезами обольюсь… – подхватил Борис и состроил презрительную мину.

Наверное, решил показать: он не поклонник мелодрам, но из вежливости не станет развивать тему.

Задав несколько нейтральных вопросов, Люба сообразила, что единственный предмет, по-настоящему интересующий Бориса Владиславовича, – сам Борис Владиславович. В этом русле беседа сразу пошла веселее. Люба узнала, что профессор окончил институт с красным дипломом, быстро защитил обе диссертации, кандидатскую и докторскую, и сейчас заведует кафедрой нейрохирургии в одном из престижнейших институтов страны. Удалось также выяснить, как тяжело заниматься научной работой, в то время как все кругом, начиная от ректора и кончая последней санитаркой, думают только о деньгах. В отличие от него, истинного подвижника науки, – эта мысль была высказана как будто между строк, но не уловить ее было невозможно.

Да, он был женат, Борис Владиславович не скрывал этого пятна на своей безупречной биографии. «Она меня не понимала», – сказал он про бывшую жену и отсел с очередной сигаретой.

Вот интересно, почему, страдая от непонимания жены, мужики бегут не к какой-нибудь Софье Ковалевской или Марии Кюри, а к симпатичным дурочкам, которые их не только не понимают, но и вряд ли слушают?

– Чему вы улыбаетесь, Люба?

– Я? Да так…

– И все-таки!

– Просто своим мыслям. К вам это не имеет отношения.

– Раз уж сказали «а», говорите и «б»! Собеседнику не очень приятно ловить в свой адрес подобные ухмылки.

– Борис Владиславович! – усмехнулась Люба. – Человек сидит и улыбается, значит, человеку хорошо!

В ответ она удостоилась милостивого кивка, показывающего, что Максимов простил ее бестактность.

Они провели в саду не больше часа. Люба надеялась, что Максимов пригласит ее в кафе или в кино, но этого не случилось. Он довел ее до метро, «приложился к ручке», многозначительно заметил, что великолепно провел время, и отчалил.

Свидание не стоило ему ни копейки. Но может быть, он так себя вел не из жмотства, а из принципа? Мол, не желаю разбазаривать себя на кого попало, сначала должен убедиться, что избранница того стоит.

От этих мыслей Люба тяжело вздохнула.

Она вернулась домой гораздо раньше, чем рассчитывала. И гораздо более голодная. Люба была уверена, что Максимов на первом свидании поведет ее куда-нибудь поесть, поэтому не пополнила запасы провизии. Насвистывая, она проверила холодильник и шкафчик с бакалеей. Можно, конечно, сварить макароны или гречневую кашу…

Люба спустилась к Зое.

– Чего пришла? – Подруга негостеприимно зевнула.

Она была в махровом халате, надетом поверх ночной рубашки, с распущенными волосами.

– Ой, прости, – Люба отступила на площадку, – не думала, что ты так рано ляжешь…

– Да я не сплю! Просто ты должна сейчас быть на свидании с уважаемым Борисом Владиславовичем.

– Все, отстрелялась.

– Серебряными пулями отстреливалась? Или осиновым колом обошлась? Заходи, не стой. Ужинать будешь?

– С удовольствием.

Зоя заварила чай и приготовила горячие бутерброды – на большее в ее доме рассчитывать не приходилось. Сев за стол, Зоя посмотрела на Любу вопросительно.

– Мы просто погуляли, – сообщила та. – Без буржуазных излишеств.

Зоя хмыкнула.

– И ты не возмутилась? Не сказала – хочу кофе! Немедленно угостите меня кофе с коньяком!

– Что ты! Неудобно.

– Вот из-за этого «неудобно» ты и притягиваешь к себе всяких придурков! – в сердцах сказала Зоя. – Человек должен быть всегда самим собой и говорить, что он хочет! Вот я, например. Согласись, мои манеры нравятся не всем.

– С этим трудно спорить, – улыбнулась Люба.

– Но находятся люди, которых они не отпугивают. И это именно те люди, с которыми мне самой приятно общаться. А вот если бы я маскировалась, изображала девочку-ромашку, ко мне тянулись бы мужики совсем другого склада, и мне, наверное, было бы с ними скучно. А ты, Любаша, подстраиваешься под мужиков.

– В каком смысле?

– Ты делаешь то, что, как тебе кажется, от тебя хотят. Все время держишь в уме – как бы чего лишнего не ляпнуть, как бы не обидеть, не отпугнуть. И мужик видит, что ты готова под него подлаживаться. А кто хочет, чтобы под него подлаживались? Тупые эгоисты.

Люба кивнула и стала есть бутерброд. Она не обижалась на Зою, зная, что та искренне переживает за нее.

Тем временем Зоя закрутила свои длинные волосы в тугой узел на затылке и с силой вонзила в него длинную шпильку.

– Вот скажи мне, часто ли тебе приходилось слышать, как мужики ругают жен, что те не дают им сутками напролет сидеть с пивом возле телевизора, ходить на работу в трениках и повсюду разбрасывать свои носки?

Люба пожала плечами:

– Я, Зоя, редко с мужиками по душам разговариваю. В основном с редактором по делу.

– Тогда поверь на слово. Все они ругают жен за то, что те не позволяют расслабиться на полную катушку. Но знаешь, у женщины, готовой во всем им потакать, таскающей в дом авоськи с пивом и безропотно подбирающей с пола носки, почти нет шансов устроить свою жизнь. Если ты говоришь: «Ах, я не такая, как другие, со мной ты сможешь ни в чем себе не отказывать и дальше жить как холостой», – это плохая реклама для будущей жены.

Зоя закурила возле открытого окна, выдыхая дым на улицу.

– Парадокс, – заметила Люба вскользь. – А как же покорность, главная добродетель женщины? Максимов мне на нее, кстати, намекал.

– Уже? Что-то больно быстро. Но вот что я скажу тебе, Люба. Единственное, чего тебе никогда не простит близкий человек, – если ты позволишь ему опуститься. А мужики, они такие. Стремятся к свету и добру, но сами не могут найти туда дорогу. Поэтому выбирают себе хороших и сильных женщин, которые выведут их куда надо. А те, кто никуда не стремится, а просто ищет бесплатную прислугу, как раз нацеливаются на безвольных баб и с места в карьер начинают распинаться о покорности. Гошу из «Москва слезам не верит» изображают.

Люба решила сменить тему.

– Я просто не могу поверить, что это он приставал ко мне у тебя на дне рождения, – сказала она с набитым ртом. – Если бы мы хоть поцеловались с ним сегодня, я бы узнала точно, он это был или нет. Но Максимов решил вести себя по-взрослому. Несолидно профессору целоваться в аллеях Таврического сада! Так что я думаю: или он тогда был очень пьян, или это был вообще не он. Зоя, можно я еще бутерброд себе сделаю? – попросила Люба и вдруг замерла с ножом в руке.

Усы! Максимов носит усы. А у того, кто был с ней в беседке, никаких усов не было. Ну почему она сразу об этом не подумала!

– Зоя, а других вариантов нет? – осторожно поинтересовалась она. – Ну, что это все-таки был не Максимов?

– Со мной тогда уехал и Стасик Грабовский, мой анестезиолог. Но он совсем еще мальчик. У него есть девушка на кафедре, да и потом, он весь вечер проторчал на кухне, поближе к еде… – Зоя задумалась. – Нет… Определенно, нет! Да у него бы наглости не хватило. Люба, а какая разница, кто это был? Ухаживает-то за тобой Максимов!

Люба тяжело вздохнула, признавая правоту подруги. Пылкому влюбленному не составило бы труда ее найти. Достаточно было поговорить с Зоей.

Стасик Грабовский… Люба дважды видела этого молодого человека. Первый раз они с Зоей случайно встретились с ним в автобусе, второй раз на кафедре. Он был намного, да что лукавить, в миллион раз симпатичнее Максимова. Но действительно еще мальчик. Чем она могла его привлечь?

На кафедре Стас поздоровался с ней и равнодушно прошел мимо.

Допустим, именно с ним она провела два упоительных часа в саду Розенберга. Разгоряченные юноши и не такое вытворяют в алкогольных парах. А кого еще он мог соблазнить в той компании? Люба была единственной подходящей ему кандидаткой среди Зоиных ровесниц.

Развлекся – и спасибо.

Нужно немедленно забыть тот чертов вечер. И ни в коем случае не думать о Стасе Грабовском.

А Стас Грабовский пребывал в спокойствии, граничащем с отупением. Он и не рассчитывал, что, став официальным женихом, будет пребывать в постоянной эйфории. Он был готов к чувству разочарования, к ощущению, которое можно было бы выразить словами: «Вот и все!» Вот его жизнь и судьба, он выбрал свой путь. От этого становилось грустно: Стас понимал, что ступил на верную дорогу, но тем самым отказался от всех других дорог.

Родители Вари дали официальное согласие, он позвонил своим.

Мама, конечно, заволновалась, учинила ему настоящий допрос относительно невесты, обещала приехать на свадьбу.

Таким образом формальности были улажены, но Варя почему-то не спешила подавать заявление.

– Что мы тянем? – спросил Стас. – Говорят, в загсах сейчас очередь на полгода, если ты хочешь торжественную регистрацию.

– А ты не хочешь?

– Мне все равно. Единственное, чего мне реально хочется, – чтоб ты выглядела как настоящая невеста. Нарядим тебя в платье с открытыми плечами… – Тут Стасу не к месту вспомнилась Люба. – Портретов твоих сделаем побольше. Это все, чего я хочу от свадебной церемонии.

Варя кивнула:

– Согласна. Только придется немножко подождать. – Она улыбнулась.

– Чего подождать?

– Ты тянул, теперь я потяну.

– Варюша, ну что ты в самом деле? Мы полгода всего встречались. Разве я тянул?

Она посмотрела на Стаса как будто ласково, но взгляд был слишком острым для счастливой невесты.

– Как посмотреть, Стас, как посмотреть… Какие же мои недостатки заставили тебя полгода колебаться?

Ответить на этот вопрос было невозможно. Говорят, хорошая жена всегда сумеет повернуть так, что ты будешь виноват.

– Я не вредничаю, – продолжала Варя. – Но придется подождать, пока я вернусь со стажировки. Да-да, Стасик, не делай круглые глаза, поеду я!