Текст книги "Блистательные дикари"

Квартиру над Робертом – на первом этаже, самую маленькую в доме, но довольно просторную по лондонским стандартам – занимали Годфри и Мэри Пик. Глава семьи, мистер Годфри Пик, в свое время – когда банковским делом еще заведовали джентльмены, – служил в коммерческом банке. Квартира на втором этаже – самая лучшая и просторная в доме – принадлежала Рейчел Кейтс. В качестве консьержа Роберт, разумеется, поднимался к ней, но никогда не проникал в ее апартаменты дальше прихожей. Уединенная и, пожалуй, скрытная жизнь мисс Кейтс возбуждала многочисленные сплетни и слухи.

Над мисс Кейтс проживал Лоренцо. Вернон Лоренцо был урожденным ньюйоркцем, который работал в лондонском филиале своего банка. Роберт знал, что ему тридцать девять лет; поскольку Кэсси, жена Вернона, на удивление хорошо выглядящая, постоянно твердила о том, что ее муж озабочен предстоящим юбилеем, посвященным круглой дате.

– Вернон прямо-таки лишился сна, не говоря уже о том, что у него начали выпадать волосы, – и все по причине этого юбилея, – имела обыкновение говорить она.

У Вернона и Кэсси Лоренцо имелись двое детей и собака. Кевину было десять, а Мелиссе – восемь. Мопс звался Никсоном.

На самом верху жили Чарльз и Агата Сэндберг. Они любили сидеть в своей обширной гостиной и глазеть вниз, на район частных садов, из которых состоял центр квартала Леннокс-гарденс. Для того чтобы выяснить, кто именно сидит на скамейках или прогуливается по дорожкам парка, Агата Сэндберг частенько брала бинокль. Если бы сторонний наблюдатель глянул вниз из квартиры Сэндбергов, он бы наверняка отметил, что многочисленные автомобили, поставленные радиаторами к ограждению парка, напоминают яркие металлические лепестки, расходящиеся веером от ярко-зеленой сердцевины.

Вернон Лоренцо вышел из дому и сразу погрузился во влажную атмосферу жаркого утра. Он с удовольствием глубоко вдохнул – можно было подумать, что находишься в самом центре какого-нибудь альпийского лужка. На нем был идеально сидевший новенький костюм. Судя по всему, своему портному хлопот он почти не доставлял, поскольку всегда находился в отличной форме благодаря бегу и теннису, не говоря уже об игре в футбол и плавании. Кэсси кормила его почти исключительно зеленой фасолью и йогуртами, которые он запивал свежими фруктовыми соками.

Волосы мистера Лоренцо отливали иссиня-черным цветом, и, по мнению Роберта, с ними у американца было все в порядке, что бы там ни говорила Кэсси. По поводу предстоящего сорокалетия тоже волноваться не приходилось, потому что по виду Лоренцо можно было дать не более тридцати. Рубашка его обладала стойким иммунитетом ко всякого рода складкам и морщинкам, а ворот ее украшал синий галстук в мелкий белый горошек. Галстук был прикреплен к сорочке золотой булавкой. Он повернулся к Роберту, который усердно драил латунную панель переговорного устройства, и лаконично спросил:

– Доволен?

– Что вы сказали?

Лоренцо подмигнул ему.

– Какого черта вы здесь делаете, Старк? Почему не найдете себе более приличной работы? Разве вы не знаете, что люди больше не читают книг? Они смотрят кино и принимают наркотики. Так-то.

С этими словами он прошел мимо. Роберт заслонил глаза от солнца ладонью и проследил, как тот усаживался в автомобиль, принадлежавший его учреждению. Лоренцо никогда не упускал возможности указать Роберту на его место, и тот никак не мог понять, зачем он это делает.

Дурной сон все еще преследовал Рейчел, оставив после себя неприятный осадок, подобный тому, как остается запах после подгоревшего тоста. Привидевшееся по-прежнему волновало ее и наполняло душу печалью, хотя она изо всех сил пыталась отделаться от этого ощущения и сосредоточиться на чем-нибудь другом.

Она приняла ванну и, не вытираясь, проследовала на кухню. Здесь было удивительно чисто и просторно. Она включила телевизор и сразу же наткнулась на прогноз погоды. Комментатор с торжественным видом пророчил засуху. С минуту послушав, она прошла в гостиную и остановилась у открытого окна. Уже сейчас Лондон умирал от духоты и жары: отовсюду доносился запах гнили. Под низким, внушающим страх слоем грязно-желтого тумана едва передвигались измученные непривычно долгой жарой, задыхающиеся и обливающиеся потом люди. Небо во всем его величии и чистоте все еще существовало, но только не для несчастных лондонцев. Что же касалось дождя…

Рейчел позволила себе улыбнуться по поводу болтовни комментатора о засухе. Для нее это слово прежде всего ассоциировалось с бедствиями библейского масштаба, происходившими обыкновенно в обнищавших африканских странах, пораженных эпидемиями. Оно не имело ничего общего с ограничениями, налагавшимися властями Кента на полив лужаек.

Когда Рейчел наконец обсохла, она натянула на себя зеленое обтягивающее платье и вышла на улицу. Ее плеч тут же коснулись обжигающие лучи: солнце изо всех сил пыталось пробиться сквозь слой грязного смога, висевшего в воздухе.

В этот момент из дома вышел Роберт с множеством черных пластиковых пакетов для мусора, набитых доверху. Рейчел проследила за тем, как он бросил свою ношу на тротуар рядом с другими мешками, подготовленными для мусорной машины.

– Мерзкая работка, – неожиданно произнесла она, чем несказанно удивила юношу.

Он резко повернулся и увидел Рейчел, стоявшую неподалеку. Роберт выжидательно промолчал и непроизвольно смахнул пот со лба тыльной стороной ладони.

Потом, чтобы сказать хоть что-нибудь, а не стоять истуканом, он заговорил об уборке мусора:

– Мерзко будет потом, когда эти мешки перестанут вывозить. Дело в том, что мусорщики грозят забастовкой. Может быть, мусоровоз подъедет сегодня в последний раз, а затем – перерыв на неопределенное время.

– Черт бы побрал этот город! – воскликнула Рейчел.

Вой сирен не смолкал ни на минуту. Это сигналили автомобили, имевшие право на внеочередной проезд по запруженным улицам. Роберт изнемогал от жары и духоты и с завистью взирал на жиличку со второго этажа, которая, судя по всему, в этом пекле чувствовала себя вполне комфортно. Заодно он обратил внимание, насколько рельефно выделялись ее формы под обтягивающим платьем, и из скромности отвел взгляд.

– У вас все нормально, мисс Кейтс?

– Что вы имеете в виду?

Роберт кашлянул.

– Вы хорошо устроились в нашем доме?

– Да, спасибо, отлично. А вы?

Роберт нахмурился и переспросил:

– Извините?

– А как вы устроены? Как живете?

Роберт застенчиво улыбнулся и на всякий случай неопределенно кивнул.

– Я имела в виду вашу писанину, – объяснила свой вопрос Рейчел.

– А откуда вы узнали, что я что-то пишу?

– Слухами земля полнится.

Подобный обмен любезностями выходил за рамки обычных отношений между жильцами. Рейчел считалась холодной и необщительной эгоисткой. Никому из жильцов до сих пор не удалось вовлечь ее в беседу. Многие расценили бы как большое достижение, если бы им удалось добиться от нее обыкновенного «здравствуйте».

– Ну так как продвигается ваша работа?

– Хорошо.

– В самом деле?

Роберт снова улыбнулся и затряс головой.

– Признаться, ничего у меня не выходит. Я хочу сказать, что до завершения еще далеко. Но так, знаете ли, часто бывает у писателей.

– Представления не имею, как это бывает, – призналась она. – Ну и зачем вам все это?

Роберт не понимал, к чему она клонит.

– Так чего вы хотите – славы или денег? – спросила она.

– И слава, и деньги устроили бы меня как нельзя лучше, хотя, боюсь, ни то, ни другое мне не светит. Но я, честно говоря, всегда стремился к…

Тут он смутился и замолчал.

– Стремился к чему? – потребовала она ответа.

– Трудно сказать. Ну, к примеру, хотел сделать себе имя, заработать определенную репутацию, если хотите.

– Понятно. Иначе говоря, хотите урвать небольшой кусочек бессмертия?

– Точно.

Пока они беседовали, Роберт пытался представить себе, как Рейчел заполняет свое существование, устраивая благотворительные балы и лотереи ради каких-нибудь несчастненьких, но у него ничего не вышло – облик жилички не соответствовал всему этому. В таком случае, как проводит свой бесконечный досуг эта богачка? Развлекается с целой армией любовников? А может, просто-напросто день и ночь шляется по магазинам? Неужели ее религия – модные тряпки? Роберт, надо сказать, очень в этом сомневался.

– А что вы поделываете? – неожиданно спросил он, втайне надеясь, что его вопрос не обидит собеседницу.

Она позволила себе улыбнуться наивности молодого человека, и ее улыбка заставила его покраснеть. Тем не менее он продолжал смотреть на нее в упор, пытаясь определить ее возраст. В самом деле, сколько ей? Двадцать пять? Тридцать? Странно, но ее лицо, казалось, будет вечно юным. Можно было с легкостью представить, что, когда Рейчел станет пятьдесят, ей вряд ли будут давать больше сорока.

– Зачем вам это знать, Роберт? Вы ведь не станете возражать, если я буду называть вас Робертом?

– Нет, конечно. А что касается моего вопроса, то мне просто любопытно.

– Не думаю, что все так просто, – сказала она.

– Не понял? – в недоумении замигал он.

– Только не изображайте из себя простачка. Вы думаете, я не знаю, что болтают за моей спиной? Не понимаю, что все вы играете в угадайку?

Роберт пожал плечами.

– Как я уже сказал, мне было просто любопытно.

– Еще бы! – воскликнула она с хитрой улыбкой. – Но только я вам ничего не скажу. Попробуйте догадаться сами!

Глава 3

Стюардесса осторожно шла по салону самолета. «Боинг-747» болтало, как корабль на высокой волне, поэтому девушке, чтобы не упасть, приходилось держаться за подголовники сидений. Некоторые пассажиры так и не смогли уснуть и сидели теперь в полумраке, испуганно вцепившись пальцами в подлокотники. Она смотрела на утомленные взволнованные лица этих людей, которые ждали от нее поддержки и надеялись, что она успокоит их. Поэтому девушка изобразила на лице самую обворожительную улыбку, на какую только была способна, искренне надеясь, что это хоть немного поможет. Там, где пассажиры пытались читать или писать, мерцал слабый свет. Внимание стюардессы привлек человек, сидевший на боковом кресле в третьем ряду от конца салона.

Его глаза были закрыты, и он мелко-мелко вздрагивал. Девушка дотронулась до его плеча. Прежде чем она успела убрать ладонь, мужчина схватил ее за запястье и легонько сжал. Пассажир казался испуганным не на шутку. Секунду они смотрели друг на друга, затем он отпустил ее руку.

– Извините…

Мужчина завозился в кресле, изо всех сил стараясь скрыть нервозность, но у него не вполне это получалось.

– У вас все в порядке? – осведомилась стюардесса.

– Да… конечно. Просто мне привиделся дурной сон. Кошмар, знаете ли, – пробормотал он, старательно избегая смотреть ей в глаза и шаря по карманам в поисках сигарет, которые, как ей удалось заметить, находились в нагрудном карманчике его рубашки.

– Вам что-нибудь нужно?

Он поднял на нее глаза – казалось, он уже начал успокаиваться, – и отрицательно помотал головой.

– Нет, спасибо. Это всего-навсего кошмарный сон. Впрочем, благодарю за заботу.

Стюардесса снова нацепила на лицо профессиональную улыбку, чтобы успокоить разволновавшихся пассажиров. Она двинулась вдоль салона, а мужчина встал и отправился в хвост самолета, где располагались крошечные туалетные кабинки. Запершись в одной из них, он сполоснул лицо холодной водой, после чего придирчиво оглядел себя в зеркале. Лампы дневного света, освещавшие кабинку, придавали коже голубоватый, нездоровый оттенок.

Дурной сон по-прежнему стоял перед его мысленным взором, мешая сосредоточиться и как следует подумать. Он попытался отогнать преследовавшие его видения, но безуспешно. Они то исчезали, то возвращались. Крис Лэнг выпрямился и тщательно вытер лицо бумажным полотенцем. Что и говорить, он устал. Сначала его мучил вопрос – дадут ли ему возможность уехать. Ему даже пришлось совершить утомительное путешествие из Сиэтла в Лос-Анджелес, чтобы лично переговорить с Джозефом Коптетом. Как только он получил благословение старика, то со всех ног кинулся в аэропорт покупать билеты до Лондона – пока никто не передумал.

Он вышел из туалета и оказался в тесном коридорчике в хвостовой части «Боинга-747», где его увидела стюардесса. Она поднялась со своего откидного креслица и озабоченно спросила:

– Ну что? Как вы сейчас? Вам полегчало?

– Да, благодарю вас. Решил вот немного привести себя в порядок. У вас найдется что-нибудь выпить?

– Разумеется. Чего бы вам хотелось?

– Самой обыкновенной воды. Или чего-нибудь в этом роде.

Девушка кивнула. Мужчина, стоявший перед ней, был высок и широк в плечах. Ничего удивительного, что ему было неуютно в тесном кресле экономического класса. Дизайнеры концерна «Боинг» почему-то решили, что все люди, путешествующие экономическим классом, более всего напоминают карликов. У него были темные, немного вьющиеся волосы, а на висках проглядывала седина. Стюардесса затруднилась бы определить его возраст. Он или относился к группе тщательно следящих за собой людей, которым за сорок, или принадлежал к поколению тридцатилетних, изо всех сил прожигающих жизнь. На нем была зеленая рубашка из выцветшей хлопчатобумажной ткани с карманами на груди, один из которых топорщился от пачки сигарет. Черты его лица отличались некоторой грубостью: широкий рот, прямой толстый нос, массивный подбородок с вертикальным шрамом длиной примерно в дюйм. Карие глаза смотрели на мир довольно-таки тусклым утомленным взором. Стюардесса, обладавшая немалым опытом общения с людьми, видела такого рода утомленный и тусклый взгляд тысячу раз.

Она налила ему стаканчик перье. Он взял стакан и благодарно улыбнулся.

– Еще раз спасибо. Долго нам еще?

Девушка взглянула на часы:

– Минут через двадцать будем кормить пассажиров обедом. Когда все поедят, до приземления останется какой-нибудь час.

– Отлично. Боюсь, моим ногам не слишком просторно. Администрация компании была просто обязана предусмотреть места для таких здоровяков, как я.

– Администрация все предусмотрела. В первом классе гораздо просторнее.

Девушка улыбалась. Крис кивнул ей и улыбнулся в ответ:

– Судя по всему, они действуют по принципу – чем ты больше, тем больше должен платить. Я правильно говорю?

– Очень может быть. Обещаю переадресовать ваше недоумение представителям администрации. Если я сообщу о вашем замечании представителям администрации, мне, возможно, выдадут премию.

Крис вернулся на свое место в экономическом классе и закурил. Честно говоря, институт с большим скрежетом раскошелился на его поездку в Лондон. И дело было не только в деньгах. Главное – это вопрос доверия – доверия лично к нему, Крису Лэнгу. Парни из института вовсе не хотели подвергать хотя бы малейшему риску репутацию их заведения. Крис отлично это понимал, но нерешительность администрации попортила ему немало нервов. Вот почему ему пришлось лететь через всю страну в Лос-Анджелес, чтобы побеседовать с Джозефом Коптетом. Надо сказать, однако, что убедить старика в своей правоте не составило большого труда.

Крис снова прочитал газетные вырезки, в которых говорилось об убийстве всемирно известного скрипача Андрэ Перлмана и не менее знаменитой виолончелистки Дженнифер Колсен. В некоторых заметках – по-видимому, из скромности – не упоминалось, что делали эти двое в гостиничном номере, другие газеты, напротив, свободно высказывались на этот счет Что же касалось собственно двойного убийства, то Криса более всего озадачивало полное отсутствие информации о некоторых деталях. Было похоже, что власти намеренно пытались кое-что скрыть. На пресс-конференциях журналисты почти не получали конкретной информации от следственных органов. Газетные материалы не отвечали на вопрос: зачем, собственно, полиции понадобилось скрывать ход следствия и имевшуюся в ее распоряжении информацию? Беспомощность журналистов проглядывала буквально в каждой строчке многочисленных газетных откликов на происшествие. Во всяком случае, ему показалось, что дело обстоит именно так, хотя он и не был в этом уверен. Ведь это было всего лишь предположение. Но если он все-таки прав…

«Боинг-747» приземлился в аэропорту Хитроу с опозданием на пятнадцать минут. Взлетные полосы были забиты постоянно приземлявшимися и взлетавшими самолетами. Чтобы пройти таможенный контроль и уладить все формальности, ему понадобилось около часа, после чего он спустился в метро и направился в центр. Когда поезд был уже недалеко от центра города, вагон начал раскачиваться и слегка подпрыгивать на рельсах. Поездка Криса совпала по времени с утренним часом пик, вагон мгновенно заполнили люди с похоронными лицами, и поэтому вагон стал отчасти напоминать стальной, вытянутый в длину гроб. Когда настало время пересаживаться, ему с большим трудом удалось протащить по вагону свой чемодан, постоянно цеплявшийся за дешевые сумочки, тощие портфели и чудовищных размеров рюкзаки юных и не слишком юных туристов, каждое лето наводнявших Лондон. Крис с отвращением втягивал в себя запахи, среди которых доминировали аромат дешевых духов и кислая вонь вспотевших тел. Он выбрался наружу на станции «Виктория», где, по свидетельству путеводителей и знакомых, побывавших в столице Англии, можно было обнаружить множество отелей и гостиниц, которые привлекали не столько своими удобствами, сколько дешевизной. Отель «Монарх» на Белгрейв-роуд оказался дешевым в полном смысле этого слова.

Крис с облегчением швырнул свой чемодан на кровать и направился к грязному окну. Люди, которых он увидел из окна, в это утро занимались самыми обыкновенными для всех людей в мире вещами: слонялись без дела в лучах утреннего, но уже жаркого солнца, сидели в тени на ступеньках общественных зданий, перебрасывались мало что значащими для непосвященного фразами, покуривали и просматривали последние страницы дешевых бульварных газетенок.

Кровать в номере Криса никуда не годилась. Пружины совершенно продавлены, а матрас слишком короток и узок. Стены в номере были окрашены из рук вон плохо, а видавший виды умывальник весьма подозрительно кренился набок. Над умывальником висело приколоченное к стене довольно мутное овальное зеркало, а пол украшал вытертый донельзя ковер, прибитый прямо к полу чтобы скрыть от взглядов обитателей вспучившийся паркет.

В комнате было душно и жарко. Крис принялся медленно распаковывать вещи, раскладывая белье и всякую мелочь по ящикам стоявшего у стены гардероба. Потом он закурил сигарету и извлек из папки материалы по интересовавшему его делу. Разложив их на кровати, он принялся просматривать листы один за другим. Материалы включали в себя отчеты по двойному убийству Колсен – Перлман, а также по аналогичным, на его взгляд, происшествиям, имевшим место в Мюнхене, Чикаго, Токио, Буэнос-Айресе и Нью-Йорке. Помимо означенных дел, в его папке хранилось еще множество, других материалов, собранных за долгие годы и объединенных по единственному признаку – методу совершения преступлений.

Кэтрин Росс повернула ключ в замке. Она была почти уверена, что замок сменили, поэтому несколько удивилась, когда ей все же удалось открыть тяжелую дверь. Ее взору предстала совершенно незнакомая квартира. Прошло по меньшей мере два года с тех пор, как она в последний раз была здесь, и ей было известно, что менее полугода назад здесь провели капитальный ремонт и отделали все заново. С внутренней стороны дверь украшал почтовый ящик, доверху забитый письмами и газетами. Кэтрин нажала на кнопку выключателя, и пространство перед ней разом осветилось многочисленными галогеновыми лампочками в плафонах под потолком. Их свет падал на темно-зеленые стены, мраморный пол и укрывавший полированные плиты иранский ковер.

Какого черта, спрашивается, Дженнифер отправилась в отель «Кэдогэн», когда у нее имелась такая очаровательная квартирка? Или она боялась, что может неожиданно нагрянуть Дэвид Колсен? Но тот был занят по горло на съемках в Гамбурге, поэтому внезапного визита мужа Дженнифер могла бы и не опасаться. Может быть. ей не хотелось посвящать в свои личные дела соседей и демонстрировать им свои отношения с Перлманом? Кто знает? Каковы бы ни были причины, они похоронены вместе с Дженнифер и Андрэ.

Кэтрин в задумчивости покачала головой. Из всех людей, которых она когда-либо знала, Дженнифер менее всего напоминала легкомысленное создание, склонное ко всякого рода тайным встречам. Это было столь же трудно представить, как и то, что ее свидание с Перлманом завершилось кошмарным убийством. Кэтрин с силой захлопнула входную дверь и двинулась в глубь апартаментов.

Кэтрин заполучила ключи от этой квартиры только вчера, когда она по просьбе Дэвида Колсена ездила в Оксфордшир. Добравшись до места в начале девятого, она направилась прямиком в его кабинет. Дэвид сидел за столом около телефона. Рядом стояла чашечка дымящегося кофе и недопитая бутылка виски. Его красные глаза слезились. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но промолчал. Вместо слов из его горла вырвался сдавленный сип. Он сглотнул и закурил очередную сигарету. Судя по горе окурков в пепельнице, выкурил он немало.

Кэтрин никогда особенно не любила Колсена. Ее сестра была отличной женой, а он превратил жизнь Дженнифер в ад. Дэвид много пил, изменял Дженнифер направо и налево и постоянно лгал. Но, оказавшись в его кабинете, Кэтрин впервые ощутила жалость к этому человеку. Обычно его просто распирало от самодовольства и заносчивости. Он рядился в свой успех, словно в тогу, и не упускал случая продемонстрировать лишний раз собственную значимость. Теперь он казался жалким, и наносная бравада слетела с него, будто шелуха. Кэтрин догадывалась, что причиной его депрессии была не только ужасная смерть Дженнифер, но также и обстоятельства, при которых произошла трагедия. Перед смертью жена обманывала его, и этим был нанесен чувствительный удар его репутации плейбоя. Люди никогда не забудут, как погибла его жена, и это более всего бередило душу Дэвида Колсена.

– Переживаешь? – спросила Кэтрин.

Тот снова издал какой-то непонятный звук и пробормотал:

– Да… Немного.

Он вытащил связку ключей и кинул на стол.

– Это еще зачем? – спросила Кэтрин.

– Квартира в Лондоне. Там ее вещи… Я подумал, может быть, ты что-нибудь захочешь взять на память?… Личные вещи или что-то в этом роде. Я подумал, что так, возможно, тебе станет легче.

Вот почему она оказалась в квартире Дженнифер одна. Кэтрин чувствовала себя так, словно проникла в апартаменты сестры с целью грабежа. В гостиной она наткнулась на. кипу фотографий. веером раскинутых на круглом журнальном столике. Призраки когда-то счастливой семьи. Некоторые из фотографий вставлены в литые серебряные рамки. Какая ирония! Счастливая пара! Подумать только. Дэвид и Дженнифер сжимали друг друга в объятиях и широко улыбались в объектив камеры. Интересно, когда эти снимки были сделаны? В медовый месяц, должно быть. С точки зрения Кэтрин, замужество ее сестры было полнейшей неудачей, крахом всех ожиданий. Сколько сочувствующих друзей и подруг звонили ей, одинокой, среди ночи? Сколько горьких слез, должно быть, пролила ее несчастная сестра! Как часто приходилось ей слышать лживо-сочувственные комментарии к очередному адюльтеру мужа! И тем не менее Дженнифер ни единым словом не обмолвилась об Андрэ Перлмане. Даже ей, сестре.

Катрин ощутила в душе горечь, причудливо переплетавшуюся со скорбью. Ведь она делилась с сестрой всем, даже самым сокровенным. Она изо всех сил старалась быть хоть чем-нибудь полезной Дженнифер. В любой момент готова была откликнуться на ее крик о помощи и ни разу за эти годы не отвернулась от нее. Нет, Дженнифер была просто обязана рассказать ей об Андрэ Перлмане. Она, Кэтрин, этого вполне заслуживала. Это был самый настоящий сестринский долг со стороны Дженнифер – и никак не иначе.

Кэтрин слегка пожурила себя за бескомпромиссность по отношению к своей теперь уже покойной сестре, но раскаяние не приходило. Помимо обиды на Дженнифер, у нее в душе поселился еще и гнев. Правила приличия в таких случаях требовали от человека ощущать одну только скорбь, но ничего не поделаешь – Кэтрин испытывала и обиду на сестру, и ненависть по отношению к убийце.

Она была просто вне себя от гнева на этого человека еще и за то, что он причинил страшную боль лично ей, Кэтрин. Ей и ее родителям. Подумать только, ее лишили сестры, а родителей – горячо любимой дочери. Вместе с ними пострадали все близкие и друзья Дженнифер. В ее лице огромную потерю понесла музыка, симфонический оркестр. Публику тоже лишили радости. Об этом в буквальном смысле вопили обложки всех газет и журналов, в том числе и самых низкопробных. Мысли об этом постоянно подпитывали ярость Кэтрин. Ей даже казалось, что она не сможет утихомирить разыгравшиеся чувства.

На прикроватном столике она обнаружила фотопортрет их родителей – Альфреда и Мэри Росс, и у нее на глаза навернулись слезы. Мэри Росс до сих пор находилась в шоке от случившегося и едва могла говорить. От отца потребовали опознать тело, и это испытание окончательно выбило его из колеи. Кэтрин так до сих пор и не знала, что же он увидел, однако по отрывочным словам и восклицаниям поняла, что зрелище и в самом деле оказалось чудовищным.

– Твоя мать хотела в последний раз взглянуть на Дженнифер, – сказал отец на следующий день после опознания.

Кэтрин кивнула:

– Я ее понимаю.

– Но я ей не позволил.

Она подняла глаза и встретилась с горестным взглядом Альфреда.

– А может быть, все-таки стоило?

Отец в отчаянии покачал головой:

– Я не мог ей этого позволить, Кэтти.

Его голос и настойчивость вызвали у нее недоумение.

– Но почему же? – прошептала она.

– Потому что… там не на что… она не походила на себя…

Кэтрин лишилась дара речи. Она лишь молча следила за скупыми слезинками, которые изредка ползли по лицу Альфреда, и видела, что тот изо всех сил старается скрыть от нее дрожь, сотрясавшую все его тело. Эта дрожь вызвала в ее воображении массу самых ужасающих видений и образов, в центре которых находился изуродованный труп Дженнифер.

– Мне, знаешь ли, – едва слышно продолжал отец, – пришлось даже солгать Мэри…

– Только не вини себя, отец. Пожалуйста.

– Это было самое важное, что мне только доводилось в жизни ей говорить, но даже в такой момент пришлось врать и изворачиваться. Ты представить себе не можешь…

Голос отца стал совсем тихим и напоминал шелест. Но самое ужасное заключалось в том, что Кэтрин могла себе представить. И ей было не слишком трудно это сделать. С тех пор как она услышала роковое известие, она только и занималась тем, что представляла. И никак не могла от этого избавиться. Каждая минута ее жизни с этого момента наполнилась кошмарными видениями и устрашающими образами. Наяву они тревожили ее ничуть не меньше, чем во сне.

Почему их убили? На этот вопрос Кэтрин никак не могла найти разумного ответа. В полиции ее спрашивали, не знает ли она, а если не знает, не подозревает ли, кто из знакомых Дженнифер мог совершить подобное злодеяние. Трудно задать более глупый вопрос – ну конечно же, никто. Прежде всего никто не держал на Дженнифер зла. Возможно, кое-кто из воинствующих феминисток и поругивал ее сестру за склонность к всепрощению и видимую привязанность к Дэвиду, несмотря на все его измены. Но не более того. Никто не желал ее смерти, и Кэтрин ничуть в этом не сомневалась. У Дженнифер не было врагов.

Да, но, возможно, мотивы убийства надо искать в поведении не Дженнифер, а Андрэ Перлмана? Все прекрасно знали о его несдержанности и приступах слепой ярости, временами находившей на него и являвшейся проявлением его чрезвычайной эмоциональности. А вдруг он в момент подобной вспышки настолько досадил кому-нибудь, что вызвал у этого неизвестного сильное желание его уничтожить? Впрочем, полицейские, которые беседовали с Кэтрин, в один голос утверждали, что у них нет оснований подозревать кого-либо из окружения Андрэ. Кэтрин сразу же поняла, к чему они клонят: они пытались убедить и ее, и себя, что убийство носило спонтанный, немотивированный характер и было осуществлено человеком, не имевшим ни малейшей причины убивать ее сестру и Андрэ. По поводу происшедшего уже ходило множество различных слухов. Газетчики также предложили массу объяснений случившемуся, причем некоторые из них выдвигали настолько фантастические версии, что Кэтрин при всем желании не смогла бы додуматься до такого, несмотря на свое не в меру разыгравшееся воображение. Но в действительности никто не знал ничего определенного.

В глубине души Кэтрин признавала, что мотив все-таки должен быть, хотя и представить себе не могла, в чем он заключался и чье извращенное воображение могло его изобрести. Как и большинство окружающих, Кэтрин ничего не знала о деталях, которые сопровождают такого рода происшествия, а полиция совсем не торопилась обнародовать подробности. А Кэтрин упорно отвергала все предположения полицейских. На это не влияла некоторая путаность мыслей. Просто инстинкт подсказывал ей, что все это не так.

Дэвид Колсен приготовил два больших чемодана и оставил их в спальне у кровати. Кэтрин открыла все шкафы и принялась за поиски личных вещей и одежды Дженнифер. Каким бы дурным мужем ни оказался Дэвид Колсен, скрягой его не назовешь. С другой стороны, Дженнифер не слишком любила тратить деньги и была равнодушна к красивым тряпкам. Кэтрин даже предполагала, что новую одежду ее сестра покупала исключительно для того, чтобы угодить мужу. И это было вполне в ее духе.

Кэтрин неожиданно заметила свое отражение в зеркале, висевшем в ванной комнате. Она остановилась, потянулась к выключателю и подошла к зеркалу поближе. Напряжение последних дней повлекло за собой нездоровую бледность и появление больших темных кругов под глазами. Люди всегда говорили, что они с сестрой очень похожи, но Кэтрин этого не находила, и вот теперь ей больше никогда не представится возможность убедиться в обратном. Она будет стареть, но Дженнифер навсегда останется в ее памяти молодой. Останется такой, какой она ее запомнила в момент их последней встречи.

Пока Кэтрин находилась в ванной, в ее памяти отчетливо всплыла сцена, когда Дженнифер во всеуслышание объявила о своей помолвке с Дэвидом Колсеном. В те дни они с Дженнифер вместе снимали квартирку. Было около семи часов вечера, до уик-энда оставалось еще несколько дней, и Кэтрин, что называется, смывала с себя заботы трудного дня, погрузившись по шею в горячую воду.

Она вспомнила, как Дженнифер ворвалась в ванную комнату, и ее лицо возникло из облака пара и влажного тумана. Ее глаза сверкали, словно алмаз, неизвестно откуда появившийся у нее на пальце. Поначалу она не сказала ни слова, а лишь швырнула кольцо Кэтрин, чтобы та получше рассмотрела камень. Кэтрин постаралась изобразить искреннюю улыбку и произнесла приличествующие подобным случаям стандартные поздравления. Но даже в тот момент она не могла себя заставить полюбить Дэвида Колсена или хотя бы доверять ему.