Текст книги "Южная Осетия в коллизиях российско-грузинских отношений"

Объяснения графа Паскевича

12 мая 1830 года, как указывалось, горийский уездный начальник сообщил командованию в Тифлисе о захвате осетинскими крестьянами грузинских дворян и о том, что титулованные тавады содержатся в свинарнике. Через 12 дней после этого последовало предписание командующего Отдельным Кавказским Корпусом графа Паскевича об отправке в Южную Осетию карательной экспедиции. Вполне возможно, что эти два акта были в какой-то мере связаны между собой. Во всяком случае, пленение грузинских феодалов и помещение их крестьянами в свинарнике давали Паскевичу формальный повод обвинить осетин Южной Осетии в «хищничестве и шалостях», а затем в воровстве, грабежах и считать это все достаточным основанием для карательных мер против крестьян. Более подробные объяснения о мотивах экспедиции Паскевич дал в рапорте на имя военного министра А. И. Чернышева. В частности, граф подчеркивал, что «...Карталиния (центральный район Грузии. – М. Б.) была постоянно подвержена нападениям с севера от осетин, а с юго-запада от буйных и хищнических племен, населявших Ахалцихский пашалык». Устанавливая связь между пашалыком, в ходе войны с Турцией присоединенным к Грузии, и Южной Осетией, географически отдаленными друг от друга, Паскевич явно желал, чтобы его карательная экспедиция в Осетию рассматривалась в контексте войны с Турцией, счастливо для него завершившейся. «Осетины, – писал граф, – продолжавшие производить грабежи и убийства в течение военных действий» с Турцией, «не переставали обнаруживать таковое поведение и по заключении мира с Портою». Придав таким образом своей карательной экспедиции важный политический смысл, командующий еще раз перед военным министром сделал акцент на том, что «наказание сих непокорных» осетин, «в необузданности своей не признававших никакого влияния России, сделалось совершенно необходимым».

Верил ли граф Паскевич сам в то, что он писал министру Чернышеву? Разумеется, нет. Позже граф чистосердечно признался в истинном положении вещей, связанном тогда с Южной Осетией. В проекте письма, составленного на имя Николая I и подготовленного Паскевичем, отмечалось, «что ни один из сих» осетин «не смел показаться на базарах и в деревнях Карталинии без того, чтобы не быть совершенно ограбленному от так называемых помещиков», т. е. грузинских тавадов. Как видно, обвинение в том, будто Карталиния постоянно подвергалась со стороны Южной Осетии нападениям и грабежу, являлось нескрываемой ложью и, скорее всего, внушалась Паскевичу грузинской феодальной знатью, грабившей осетин в той же Карталинии. В письме к императору объяснялось также, что тавады «устраивали даже в тесных ущельях укрепленные замки, мимо которых никто из осетин не мог пройти, не подвергаясь опасности лишиться всего имущества». Подобные замки служили для князей Эристави и Мачабели одним из средств, с помощью которых они не давали осетинам Южной Осетии покинуть свои насиженные места и освободиться от феодального произвола. Генералы Паскевич и Панкратьев, готовившие письмо к Николаю I, признавались перед императором и в том, что грузинские тавады «...под разными предлогами брали осетинских детей и потом продавали в разные руки. Подобные действия само собой должны были вооружить против них этот народ, а нищета, от оных происшедшая, подвинула его на воровство, разбои и грабежи».

Остается сказать о политическом аспекте обвинения южных осетин, якобы «в необузданности своей не признававших никакого влияния России» и во время войны России с Турцией замеченных в антироссийскости. Граф Паскевич в другом месте своей переписки с Петербургом по поводу карательной экспедиции в Южную Осетию признавал, что «народ сей... при первом появлении российских войск под командою гр. Тотлебена встретил их как своих избавителей. К нам влекла их христианская вера...» Но «когда увидели, что русские начали отдавать их на произвол помещиков» Грузии, «то они предались грабежам и мало помалу увеличили дерзость свою».

Мы привели лишь часть наших данных, но и их вполне достаточно, чтобы убедиться в том, что у командующего не было явных оснований для обвинения южных осетин, предъявление которых давало бы ему повод для крайних жестокостей в отношении и без того разоренного и загнанного в угол народа. Заодно отметим: подобной карательной экспедиции, какую направлял граф Паскевич в Южную Осетию, он никогда бы не отрядил в сугубо грузинские села, хотя поводов для этого последние подавали гораздо больше, – вспомним участие грузинских отрядов в военных действиях против России во время русско-иранской и русско-турецкой войн или упорное сопротивление грузинского населения российским властям, призывавшим грузинских солдат на войну с Турцией. Подобная дискриминация, когда соседние Грузии народы приносились в жертву во имя «богоизбранной касты» – паразитировавшей на российской власти тавадской знати, рождала среди этой знати, еще недавно холопствовавшей у турецких и персидских вали, идеологию некоей исключительности. Для исторически ущербной касты, хорошо помнившей себя стоящей на берегу реки Куры в обнаженном виде и медленно двигающейся к мосту, на котором был выставлен образ святой Марии, чтобы имитировать половой акт, «идеология исключительности» имела не только духовное, но и сугубо социальное значение – она позволяла окончательно расстаться с положением тех, кто стоял в очереди к Божьей матери, и приблизиться к тем, кто заставлял идти к сраму. Глубинный и в чем-то потаенный идеологический процесс происходил на волне мало продуманных и нередко эмпирических действий российских властей, далеких от понимания того, какой расовый феномен создается в самом центре Кавказа и какой угрозой он станет, созрев, для соседних народов и для самой России.

Покорение...

24 мая 1830 года военный губернатор генерал С.С. Стрекалов получил предписание графа Паскевича о снаряжении и отправке в Южную Осетию карательной экспедиции. В краткой преамбуле была сформулирована банальная для того времени задача, ставившаяся перед ней. Она, эта задача, сводилась к знакомым уже словам – «для прекращения хищничества и шалостей, производимых осетинскими племенами в Карталинии и на Военно-Грузинской дороге», а также – чтобы «наказать и привести в повиновение и должный порядок сих непокорных». Согласно предписанию главнокомандующего официально в Южную Осетию направлялся один батальон солдат, «готовых к бою», числом 900 человек, казаков – 200 человек. На их вооружении были кроме боевых винтовок два горных орудия и две кегорновых мортирки. Обычно при формировании карательных экспедиций – особенно если экспедиция направлялась в Южную Осетию, сугубо секретными оставались две очень важные составляющие: точная численность вооруженного отряда и участие в походе местных воинских сил. Данные о последних становились известными, однако, позже, после завершения экспедиции. В предписании графа Паскевича, согласно которому определялись воинские части, численность войск и их боевое снаряжение, не указывалось участие в карательной экспедиции против Южной Осетии грузинских княжеских отрядов, называвшихся «милицией». Между тем из более 2000 солдат и офицеров, направлявшихся в Южную Осетию, около половины состояли в «частях Карталинской милиции», которыми командовали грузинские князья Мачабели, Эристави, Гурамов и др. Об участии этих частей граф Паскевич сообщит военному министру Чернышеву позже, после окончания экспедиции. Не вдаваясь в подробности причин, по которым создавались особые грузинские вооруженные отряды и направлялись против соседних с Грузией народов, отметим лишь одно важное историческое совпадение. Грузинские феодалы, при персидском господстве представлявшие собой вали, также имели вооруженные отряды, с помощью которых совершали карательные рейды, собирая для шаха и для себя продуктовую ренту. Веками сложившаяся традиция имела свою идеологию, при которой служение персидскому шаху, объявленному еще при шахе Аббасе «владыкой мира», не только «возвышало», но и наделяло валия-вассала «достоинствами» особой «исключительности». Не зная ничего об этой традиционной идеологической системе, имевшей сугубо феодальное практическое назначение, российское командование по своим собственным политическим мотивам «плавно» продолжало привычную для грузинской знати традицию утверждения в ее среде установок фанаберии и мизантропии. Впрочем, стоит напомнить, что любая идеология, охватившая элиту страны, не может оставаться в границах только одного социального среза, а оказывает обычно свое влияние и на все другие слои общества. Нетрудно себе представить, как рядовые грузины, решительно отказывавшиеся воевать с Турцией, чтобы защитить свою страну от турецких вторжений, но бодро двигаясь в частях Карталинского полка и зная, что их ведут для «истребления осетин», могли себя ощущать, осознавая, что еще сравнительно недавно их отцы и деды сами были жертвами подобных нашествий, но теперь все изменилось – то, что делал персидский шах, могут позволить себе и они. От предстоящей карательной экспедиции ожидались серьезные перемены как в Южной Осетии, так и в самой Грузии. Граф Паскевич подчеркивал непохожесть организуемой им экспедиции на все предыдущие. Он не скрывал от грузинской знати, тем более от князей, участвовавших в походе, что в Южной Осетии собирается ввести моуравство – традиционное для Грузии и ее знати административное управление, сложившееся еще при господстве персидского шаха. Это намерение главнокомандующего будоражило своей перспективой феодальные аппетиты грузинской знати. Генерал Панкратьев свидетельствовал, как в конце русско-турецкой войны, когда Россия, отобрав у Турции Ахалцихский пашалык, передала его Грузии, «через несколько дней» грузинские тавады явились к российскому командованию «с грамотой», требуя для себя на «новой территории» «поместья». Как и в случае с пашалыком, грузинские тавады надеялись после покорения Южной Осетии поделить ее на феодальные владения.

Военную операцию «против осетин» по поручению графа Паскевича возглавил военный губернатор генерал Стрекалов, командование войсками и «исполнение» карательных мер было возложено на генерала Ренненкампфа. Схема движения карательной экспедиции по Южной Осетии разрабатывалась военным штабом в Тифлисе под руководством самого Паскевича. Накануне графу собрали все сведения, касавшиеся Южной Осетии, в том числе материалы, относившиеся к проведению всех предыдущих карательных экспедиций в Осетии. Одиннадцать пунктов этой схемы предусматривали детали военной операции. В десятом из них повторялась общая задача, ставившаяся перед экспедицией: «Вообще с жителями, – указывалось в нем, – которые покорятся добровольно, наблюдать кроткое и справедливое обращение; но тех, кои будут защищаться в своих селениях, обняв со всех сторон, истреблять, давая пощаду покоряющимся и забирая в плен с женами и детьми; жилища же их разорять в пример и страх другим». Однако особенность ситуации заключалась в том, что Южная Осетия, как и все другие районы Осетии, рассматривала себя в составе Российского государства. Ее население требовало от российских властей освобождения от грузинских притязаний и перевода крестьян в разряд «казенных». Это требование, собственно, и рассматривалось как «непокорность» России. Со своей стороны, жители Южной Осетии, увидев у себя российско-грузинские войска, вооруженное нападение понимали как новое насильственное подчинение их грузинским тавадам.

18 июня 1830 года войска вступили в Цхинвал. На другой день генерал-адъютант Стрекалов произвел «осмотр» войск, проверил их готовность к военным действиям и приказал генералу Ренненкампфу начать карательную экспедицию. В тот же день, 19 июня, российско-грузинские войска численностью более 2000 солдат вступили в Джави – один из крупных населенных пунктов Южной Осетии. Не зная о причине появления большого количества войск, жители села ушли в лес и оттуда выслали к Ренненкампфу 18 своих представителей. Получив от генерала заверения, «что цель экспедиции не есть истребление их жилищ», они вернулись в свои дома. Жители Джави, а также другие села, входившие в Джавское общество, выдали войскам аманатов. Из Джави генерал Ренненкампф направил князя Мачабели с отрядом в Кешельтское общество, чтобы он привел жителей этого общества в покорность и взял у них аманатов. Сам он направился «по трудной дороге» Лару в селения Цамаду, Биквуама и Дуадонастау. Маневр Ренненкампфа был также направлен против жителей Кешельтского общества. В обход сюда же двинулся отдельной колонной подполковник Берилев. Против кешельтцев был брошен еще один отряд под командованием грузинского князя Гурамова. Окружив со всех сторон Кешельтское общество, на которое, как на феодальное владение, претендовали князья Мачабели, войска приступили к военной операции. Местные крестьяне, видевшие грузинских князей вместе с российскими войсками, ясно понимали цели, с которыми к ним пришли войска. Они вступали в неравные бои и оказывали регулярным войскам упорное сопротивление. По свидетельству самого Паскевича, «войска... проходили под пулями» осетин, превращавших свои села в укрепления. К кешельтским крестьянам присоединилось Магландолетское общество, отказавшееся прислать к Ренненкампфу своих депутатов. Опасаясь всеобщего выступления осетин, генерал обратился к жителям с воззванием, полным угроз: «Повторяю, подумайте, что вас ожидает? – писал Ренненкампф, – не война с россиянами, нет, с вами воевать не будут, вас истребят, как непокорных подданных, как врагов общего спокойствия, как людей, желающих собственной гибели. Придут войска, придет грозный военачальник граф Паскевич-Эриванский, он, следуя велению великого монарха, рассеет непокорные племена ваши. Не спасут вас тогда ни мольбы отчаянные жен, ни слезы и рыданья детей ваших». Генерал не обманывал, он говорил правду... В его угрозах нельзя было не заметить стремления свести свою карательную миссию к минимальной крови. Но угрозы Ренненкампфа не пугали жителей, уверенных: господство грузинских князей – это тоже истребление людей, но более изощренными методами. Население Кешельтского общества покинуло свои дома и ушло в горы. Российско-грузинские войска сжигали дома. Несмотря на это, вооруженное сопротивление местных жителей нарастало. В Бикойтикау Ренненкампф расположился лагерем. С боями продвигалась по Южной Осетии колонна под командованием Берилева. Когда она вступила в села Дамцвари и Кола, завязался первый настоящий бой. Накануне жители этих сел ушли в горы, остались здесь только их защитники. Село Кола подожгли его жители, давая этим понять, что разрушением сел командование никого не напугает.

22 июня обе колонны российско-грузинских войск двинулись к горе Зикара, где сосредоточилась значительная часть населения Южной Осетии. Узнав о приближении войск, беженцы-осетины уходили дальше – одни перебирались в Кударское ущелье, другие еще дальше – в Имеретию. Зрелище напоминало горную лавину, от которой пытались спастись люди. Одна из вооруженных групп заняла в сожженном селе Кола, где жила фамилия Кочиевых (Коцта), боевую башню и отсюда вела прицельный огонь. Осетины, хорошо отличавшие грузинские отряды от российских, старались вести стрельбу по грузинской милиции. Эту избирательность заметило командование. Граф Паскевич доносил, что в одном бою легко были ранены два русских офицера и три рядовых, при этом тяжело (со смертельным исходом) были ранены девять грузин, трое из «коих князья и дворяне». В связи с этим вернемся к князю Бардзиму Мачабели, накануне направленному в Кешельтское общество. Его появление среди местного населения столь бурной реакции, как ожидалось, не вызвало. На этот факт обратил внимание исследователь З.Н. Ванеев, считавший, что именно тогда у генерала Ренненкампфа возникло подозрение, что у князей Мачабели отсутствует искренняя привязанность «к русской власти». По мнению Ренненкампфа, упорное сопротивление осетин российско-грузинским войскам во многом объяснялось двуличием князей Мачабели, будто бы настраивавших осетин против российских властей. Генерал явно преувеличивал влияние князей на осетинское крестьянство, однако не исключено было, что Бардзим Мачабели к масштабным военным действиям командования в Южной Осетии отнесся ревниво, подозревая, что это делается не для грузинских князей, а для нужд российских властей.

Основные бои развернулись у горы Зикара, где хорошо укрепились осетины. Атаки российско-грузинских войск они встречали с большим ожесточением. По своей боевитости и желанию участвовать в сражении от мужчин не отставали женщины. Стоит сказать, в Осетии хорошо известно, что женщины югоосетинских обществ заметно отличаются и внешностью, и характером, и особым положением в обществе. Они необыкновенно красивы, полны собственного достоинства, держатся независимо, необычайно трудолюбивы и жизнестойки, никогда не теряются перед тяжелыми испытаниями и нередко выступают в роли подлинных амазонок. Русский историк В. Потто, описывая бои, завязавшиеся под Зикара, не без восторга писал: «В войсках появились убитые и пленные; число их стало расти, и солдаты с удивлением замечали в среде сражавшихся женщин. Однажды, когда казаки взбирались на голый утес, из-за камней вдруг выскочила молодая осетинка и, как разъяренная тигрица, обхватила первого попавшегося ей казака, напрягла все силы, чтобы вместе с ним низвергнуться в пропасть. Страшная борьба происходила на краю обрыва. Еще мгновение – и осетинка совершила бы свой самоотверженный подвиг, но силы ее истощились: она выпустила свою добычу из рук и одна полетела в бездонную пропасть, где острые камни в куски изорвали ее тело». Картины, подобные этой, происходили ежедневно. Они вызывали не только удивление. Все – от солдат и до генералов, ранее представлявших Южную Осетию как «гнездо разбойников и воров» – поразились рыцарской храбрости противника и невольно задумывались над внутренним мотивом, заставлявшим его так самоотверженно сражаться.

25 июня российско-грузинские войска предприняли одну из последних атак на естественное укрепление горы Зикара. Но и она, как и предыдущие, не принесла результата. На отряды генерала Ренненкампфа обрушились огромные камни, и солдаты с потерями были вынуждены отступить. В тот же день, являвшийся днем рождения императора Николая I, атака войск повторилась. От нее осетинские боевые отряды понесли тяжелые потери: было убито 60 человек, захвачено в плен 17, угнано до 200 голов рогатого скота. Несмотря на это, у Ренненкампфа не было уверенности в легком завершении боев у Зикара. Генерал предложил переговоры. Осетинские старшины, видя бессмысленность сражения с регулярными войсками, постоянно пополнявшимися отрядами грузинских князей, решили явиться к генералу и принести присягу «покорности». К этому вынуждало их также тяжелое продовольственное положение как участников сражений, так и многочисленных беженцев. Однако далеко не все разделяли решение старшин. Многие, например Кабисовы, ушли в леса, а фамилия Кочиевых во главе с Бега Кочиевым продолжала свое вооруженное сопротивление в селе Кола.

26 июня генерал Ренненкампф двинул свои войска в Кола. Здесь в башне Кочиевых оборону держали 30 боевиков. Боевая башня, сооруженная из скальных камней на известковом растворе, состояла из двух этажей и достигала 16 метров в высоту. Двухтысячный отряд Ренненкампфа осадил башню, производил по ней стрельбу из горных орудий, но ядра так отскакивали от башни, что взрываясь, поражали солдат, атаковавших укрепление. Попытка 500 гренадеров захватить башню не привела ни к чему, кроме жертв среди солдат и офицеров. Только в одной из атак погибло четыре солдата, 18 было ранено, был убит подполковник, командир Херсонского гренадерского полка Берилев и ранен офицер Писаревский. Осада башни велась и днем, и ночью – одни солдаты сменяли других. Предпринимались самые различные боевые маневры, чтобы овладеть башней. Среди попыток, кончавшихся неудачей, было также решение произвести под башню подкоп и взорвать ее, но фундамент башни уходил слишком глубоко и взрывчатка не могла бы справиться с фундаментом. Ренненкампф предложил переговоры. Его парламентер вошел в башню, но из нее больше не смог выйти... По поводу осады башни в Кола и расправы с защитниками ее граф Паскевич писал военному министру России Чернышеву: «Генерал-майор Ренненкампф, обложив» башню «в ночное время кострами сухих дров, приказал зажечь оные со всех сторон, надеясь сею мерою заставить осажденных просить пощады; но горцы оказали примерное ожесточение: из числа защищавших только 10 человек, бросясь с неимоверной яростью на солдат наших, хотели открыть себе путь оружием, но были подняты на штыки и только один из них был взят в плен; все же оставшиеся в крепости, пренебрегая жизнью, сгорели посреди стен».

Мужество защитников Кола не оставило равнодушными даже дворянских историков, описавших события 1830 года в Южной Осетии. В. Чудинов, как и граф Паскевич, не без удивления отмечал, что «осажденные пели во всю глотку веселую песню, неустанно бросали камни, издевались над нашими усилиями и, видимо, предпочитали смерть всякой пощаде». Подобное упорство и отчаянное поведение в вооруженных столкновениях с российско-грузинскими войсками становилось похожим на фанатизм. В то же время российские солдаты и офицеры выносили впечатление о справедливости борьбы осетин с вооруженным засильем. В ходе военной операции в Южной Осетии, в особенности в Кешельтском обществе, где боевые действия носили ожесточенный характер, генерал Стрекалов пришел к твердому убеждению, «что князья Мачабеловы стараются присвоить над ними (кешельтцами. – М. Б.) свое право, которые, противясь сему, почитают и нас (русских. – М. Б.) своими неприятелями». Не случайно, как только закончились бои в Кешельтском обществе Южной Осетии, генерал Ренненкампф назначил к кешельтцам пристава – грузинского дворянина Заала Бердзнеева. Такое назначение осетины, не знавшие тонкостей российской государственной системы, восприняли как лишение князей Мачабели власти в Южной Осетии. Впрочем, на это первое назначение, сделанное в ходе карательной экспедиции, не могли в свою очередь не обратить внимания князья Мачабели и Эристави. Изначально, перед самой экспедицией, граф Паскевич заявлял о возрождении моуравств, ранее существовавших в Грузии, и такую традиционную грузинскую форму управления предполагалось положить в основу административного устройства Южной Осетии. В югоосетинских обществах предусматривалось учреждение четырех моуравств во главе с грузинскими дворянами. Они заранее намечались в виде территориальных административных образований – Джавско-Кесельтского, Кошк-Рокского, Магландолетского, Ксанско-Джамурского. Судя по всему, назначение Заала Бердзнеева приставом Кешельтского общества было «творчеством» Стрекалова и Ренненкампфа, в ходе карательной экспедиции ближе ознакомившихся с обстановкой в Южной Осетии и ставших сторонниками российской приставской системы управления. Менялась, таким образом, сама концепция карательной экспедиции, направленной в Южную Осетию. Учреждением четырех моуравств во главе с главным моуравом, как это намечалось ранее, фактически ставился вопрос о передаче Южной Осетии в состав Грузии по примеру Ахалцихского пашалыка. Стоит напомнить и другое: в отличие от других регионов Кавказа Грузия, несмотря на ее территориально-губернское устройство, благодаря политике Петербурга становилась на путь крайне нелогичного для того времени «странообразования». Грузия не только расширялась территориально, но и сохраняла некую «автономность» при хорошо заметном особом российском патронаже. В этих условиях возрождение моуравств в Грузии, в свое время представлявшихся в виде своеобразных мелких княжеств, и включение в эту систему Южной Осетии означало бы установление в осетинских обществах феодализма про-персидской модели.

Назначение Заала Бердзнеева приставом, а не моуравом Кешельтского общества не означало еще отмены плана графа Паскевича по учреждению моуравств в Южной Осетии и передаче ее Грузии. Скорее всего, со стороны генералов Стрекалова и Ренненкампфа, убедившихся в нереальности подобного административного развития югоосетинских обществ, такое назначение было пробным камнем на пути к пересмотру планов в отношении Южной Осетии.

Карательная экспедиция и военные операции российско-грузинских войск, приведшие к покорению Кешельтского общества, продолжались в других районах Южной Осетии. Однако после упорных боев в Зикара и Кола серьезно поколебалось моральное состояние войск генерала Ренненкампфа. Особенно это касалось грузинских отрядов. Из 800 участников экспедиции, входивших в отряды грузинской милиции, которыми командовали князья, вначале бежало 450, а затем остальные. У грузинских князей остались мелкие отряды, сформированные в ходе экспедиции. Грузинское население, видевшее карательные меры, применявшиеся в Южной Осетии, хорошо понимало, что успех этой экспедиции приведет лишь к дальнейшему ужесточению феодального гнета со стороны тавадов; что же до идеологического воздействия на простых грузин, которым внушались мизантропические установки феодалов, то оно не имело эффекта.

В самом начале июля из Кешельтского общества войска Ренненкампфа вернулись в Джави. Отсюда 5 июля они перешли в Магландолетское общество, расположенное по Большой Лиахве. Жители этого общества подготовились к вооруженному сопротивлению. Однако старшины общества, не желавшие бессмысленных жертв, вышли навстречу Ренненкампфу и принесли от имени всего общества присягу. Более молодое поколение мужчин, однако, не было согласно с решением 30 старшин. Многие из них, ясно осознававших цели и последствия карательных мер, покинули свои общества и поселились в других местах Осетии и Грузии. Несмотря на присягу старшин, Ренненкампф думал пройти с карательными акциями по Магландолетии и, как и в Кешельте, добиться здесь «всеобщей покорности» и учреждения приставства. Но вскоре ему пришлось срочно покинуть Магландолети и двинуться в сторону Военно-Грузинской дороги, где в Юго-Восточной Осетии завязались тяжелые бои у отряда во главе с майором Чиляевым. В этом районе Осетии бои вели не только местные жители, сюда пришли также небольшие отряды осетин из Кешельтского и Магландолетского обществ. Перейдя через Кногский хребет, Ренненкампф расположился в селе Верхний Баджин. Отсюда он направился в Джамурское общество – к месту боев. Со стороны Душети к Джамуру подошел также отряд майора Забродского. Таким образом, войска генерала Ренненкампфа своим основным составом окружили Джамур со всех сторон. Ввиду слишком большого превосходства российских войск бои были прекращены. Одна часть осетин сложила оружие – среди них была раненая женщина, другие во главе с Кужаном и Соста-Мурабом Томаевыми укрылись на горе Галадур. Против них был направлен Ксанский отряд, имевший на вооружении горное орудие. Отряду Томаевых пришлось сдаться в плен, среди них также была раненая женщина. Из Джамурского общества военные действия были перенесены в Кногское, размещенное по Малой Лиахве. Здесь вначале действовал отряд под командой капитана Андреева. 11 июля капитан Андреев собрал жителей Кногского ущелья и принудил их принять присягу. После он разрушил их дома, взорвал башни, захватил с собой аманатов и продолжил движение по Малой Лиахве.

Жители Кного, уверенные, что отряд Андреева проследует в Карталинию, решили напасть на него у деревни Шапаури. Узнав об этом, генерал Ренненкампф направил против них воинский отряд под командованием грузинского князя Гурамова. Но последний не застал повстанцев в Шапаури – они ушли в горы и приготовились к бою. Не задерживаясь, капитан Гурамов направился вслед за повстанцами. Происшедший бой между многочисленным русско-грузинским отрядом, с одной стороны, и осетинскими повстанцами – с другой, ни к чему не привел. Повстанцы не пожелали принять присягу и ушли в горы для дальнейшей борьбы.

Недовольный походом грузинского князя Гурамова, генерал Ренненкампф бросил против повстанцев, укрепившихся в Кного (Гнух), силы капитана Завойко. Но попытки окружить осетин, отступивших глубже в горы, также не принесли успеха. Не помогли справиться с ними и усилия отрядов капитанов Андреева и Наплешица. Свою неудачу Ренненкампф решил восполнить сожжением и разрушением домов и уничтожением посевов. Однако чтобы считать Южную Осетию покоренной – а это являлось главной задачей карательной экспедиции, одних разрушений было недостаточно. Понимая это, генерал Ренненкампф принялся за репрессии против местного населения. По приговору военно-полевого суда 21 крестьянин был наказан шпицрутенами; из них двое прошли через 1000 человек, четверо – через 500 человек по три раза и 15 – через 500 по два раза. 21 повстанец был отправлен в Сибирь, остальные выселены навсегда из Осетии. Несколько человек были наказаны розгами. Все репрессии проводились в селах, откуда происходили подвергавшиеся наказанию, тем самым преследовалась цель навести на местное население страх и добиться от крестьян покорности.

Судя по всему, генералу Ренненкампфу удалось добиться своей цели. Дикие формы экзекуции, ранее не знакомые местным жителям, вызвали немалую тревогу у свободолюбивых горцев. По свидетельству В. Чудинова, репрессии «ужасающим образом повлияли на население. Южные осетины помнили их до последних дней умиротворения Восточного Кавказа и с трепетом передавали» о них «новому поколению».

Главнокомандующий на Кавказе Паскевич был доволен итогами карательной экспедиции в Южной Осетии. Отчитываясь перед военным министром Чернышевым, он писал: «Таким образом, экспедиция, посланная мною в Осетию, имела желанный успех: войска наши, преодолев с твердостью все препятствия, прошли через такие места, куда и самые отважнейшие путешественники никогда не достигали». Главнокомандующий был прав – русские солдаты действительно прошли по таким местам, которые считались самыми малодоступными. Но он был неправ, когда преувеличивал военно-политические достижения командования в Южной Осетии и в качестве итога подчеркивал, что Ренненкампф и его экспедиция имели «желанный успех». Паскевич не стал писать в Петербург о том, что в горных ущельях Южной Осетии, где побывали российские войска, остались не только обугленные и разрушенные села, убитые и принявшие присягу жители, но и повстанцы, не покорившиеся российско-грузинским войскам и не признавшие над собой грузинского феодального господства.