Текст книги "Из жизни военлета и другие истории"

Глава III
Шаги в небо

– Пока взберешься на небо, семь потов сойдет, – говорил нам, молодым оболтусам, реб Пинхус Либерман. И правильно говорил. Я это начал понимать, как только вылетел из дома за черту оседлости. И куда! В Красную армию. Мои друзья – Барух, Бенцион, Фимка, Ареле и другие – все ринулись в политику. И сразу преуспели. Большевики в основном были не дураки, понимали – «эти» не предадут, жестокости и фанатизма не занимать. Поэтому и попадали мои друзья на должности высокие. Но и летели оттуда даже не вверх тормашками. Летели с огромной высоты головой вниз, но не убивались сразу, а вначале оказывались в сыром, темном и грязном подвале. Вот после этого – все. Убивались!

Да и, честно говоря, было за что. Вот как мы жили столетиями. В гетто. В замкнутых штеттлах. В поселках, которые еще не скоро станут городами. И законы наши были жестки и щепетильны. Не ешь, вернее, ешь то, что положено, а не то, что хочется. И с женой обходись соответственно предписанному. То есть, как с едой. Не тогда, когда хочется, а тогда, когда полагается. Во как!

Зато за чертой оседлости все можно. Поэтому молодой наш приятель, Зяма Явиц, и стал в 1919 году в срочном порядке следователем ГУБ ЧеКа. А чем это дело закончилось, не нужно и догадываться. Да, да, вы правы, читатель, именно в 1937 году. Ни годом позже, ни годом раньше.

Вот так начинался распад черты оседлости.

Я же бросился не в политику, или ГПУ, или институты психологии, филологии или железнодорожного транспорта. Я же все-таки Файтл-цапля, хоть и зовусь теперь просто – Федор. Так вот, я ринулся прямо из черты оседлости – в небо.

Только летчик и еще раз – летчик. Но не так все просто. Вначале было сложно. Поэтому меня приняли в РККА в качестве красноармейца в 1919 году и направили в Киевскую авиашколу. Просто – помощником зав ангаром. Прямо скажем, работа часто очень тяжелая, особенно зимой. Но я справлялся и не очень плохо. Меня старшина хвалил, а я с теплотой вспоминал Шлойме-каторгу с его кузней.

Еще бы не тяжелая это работа, уход за самолетом. Да еще таким капризным, как «Ансальдо», с фиатовским двигателем. Вот посмотрите. Мы, это я, Коля, Михаил, Серый и Яков – все солдаты авиашколы (до авиашколы еще далеко, пока просто обслуга авиапарка). Но мы не унываем, все мы бредим только одним – небом. А оно пока ох, как далеко. Вернее – высоко. В общем, «Ансальдо», который закупили мы у итальянцев. Это биплан. Мы, наша ангарная команда, еще как с ним помучились. Залить бензин в баки. В радиатор – горячую воду. В двигатель – горячее масло. Затем крутим винт – наконец, чих-чих, так-так-так, и выхлоп приобретает рабочий цвет – голубоватый. Уф, двигатель завелся.

Но самое тяжелое после посадки. Фиатовский движок, как правило, глохнет. И в ангар катим самолет мы, ангарная бригада, да еще солдаты – в помощь.

В ангаре – отмыть бензином налеты масла на хвосте, промыть свечи и сдать машину зав ангаром.

Ко мне относились хорошо, потому что я, натренированный в «школе» Шлойме-каторги, брался за любую работу и не рассуждал. Да что здесь рассуждать – поднял хвост «Ансальдо» с тремя красноармейцами и пошли. Как говорится в наших песнях – вперед и выше. Правда, выше пока не выходило. В основном – вперед.

И еще. Оказалось, что я грамотнее многих бойцов. Даже не то, чтобы многих – но – всех. Поэтому, когда заходил начальник авиашколы на занятия, то всегда вызывали к доске меня. Будь это аэрофотосъемка, или бомбометание, или штурманские задачи, либо радиодело (которого у нас в помине не было) – меня вытаскивали. К доске. Когда уходил начальник, все оставались довольны. Начальник класса – так как я отвечал без запинки. Начальник школы, что класс в целом знаниями, необходимыми в авиации, обладает. Красноармейцы – их не спросили. Пронесло. И наконец я, «цапля», отвечал хорошо и меня хвалят. Да, да, было тщеславие, что и говорить.

Но все тщеславие проходило, когда войдешь в наши первые казармы. Жилые помещения у нас на 50 человек. Конечно, еще царские. Несмотря на строжайший запрет, все тихонько курят. А если табачный дым смешивается с ароматом портянок от пятидесяти пар сапог, которые, то есть, эти сапоги, топают, и маршируют, и бегают, и прыгают, и набирают воду, а затем сохнут – то понимаете, что находится в воздухе казармы. Хотя, честно говоря, воздуха к утру в казарме не остается совершенно. Но чем-то мы все-таки дышим. Так как в 6.00 ровно дневальный кричит: «Отделение-е-е-е падъем!»

Нам, конечно, доставалось. Утром, помимо строевой и песня-ка – в строю, при марше – обязательно, так вот сразу – в ангары. Готовить машины, в основном «Ансельдо» и менее капризный Р-1. Это конструкция Поликарпова. Как каждого конструктора, мы его, Поликарпова, костерили из «души в душу», особенно зимой. Когда руки в бензине побелели, а масло, которым забрызган хвост самолета, отдирать нужно. Но ничего, мы уже знали: «Тяжело в ученье – легко в бою». Поэтому и пели – «…край суровый тишиной объят…»

Гляжу на ребят моего отделения. Гляжу…

Или исследование и расшифровка аэрофотоснимков. Так мало – расшифровать, или просто разобраться. Надо и грамотно написать и описать эти фотографии. Нет, ребята, авиация нам пока еще только снится.

Но время идет, обучение плавно переходит в теоретические, а затем – ура, в практические занятия. Мы начинаем делать пробежки, затем – подлеты. Как говорил наш командир – «прямо как слетки ворон из гнезда». А нам нужно и о счастье, о мимолетном счастье не забывать. А что такое счастье «летуна». Правильно, танцы в клубе, да потом – в самоволку. За что нас драли командиры по полной. Быстро они забыли, что сами, ну, этак в 1915-16 годах бегали в этот же клуб. И девчата были – да теперь они, девчата, их жены, то есть, боевые подруги. Но как бы то ни было, смотри, читатель, на фото. Костя что-то пришивает, а мы курим да готовимся к танцам.

Вот и все мои друзья, сослуживцы. Да, плохая фотография, но все равно ее нужно поместить в эту рукопись.

Я смотрю на нее – значит они не пропали. Значит, они еще со мной. А потом может кто-нибудь увидит эту рукопись и снова они будут чувствовать – они не забыты.

Глава IV
Назвался груздем – полезай!

В общем, назвался груздем – полезай… Я, как пришел в армию, понял – назвался груздем. И полетели куда-то на задворки памяти шабес и папины молитвы. И гул синагоги. Все исчезло. Иногда, прежде, чем заснуть, я вспоминал свой милый край. Чудесную семью. Маму с оладушками, сестер с их глупыми секретами, скандальных кур и петуха, который исполнял у них роль раввина. Как у нас в армии замполит.

В общем, вызвал меня однажды «батя». Так мы звали начальника училища. Просто мудрый был командир.

– Боец, не тянись. Присаживайся. У меня вот какой тебе разговор. По всем параметрам ты у нас в авиашколе один из первых. И в теории, и в практике. Правда, верховая езда подкачала, но с другой стороны, кто из ваших хороший наездник.

Я тут же ляпнул:

– Верно, Моисей, но на верблюдах.

Посмеялся Батя.

– Ну ладно. И еще я вижу у тебя нормальное стремление военного человека стать не только грамотным, инициативным командиром. Но стать – первым. Это – хорошо. У каждого солдата в ранце должен бренчать жезл маршала.

– К чему я это говорю. Ты хоть и интеллигент (так у тебя в деле), но с народом нашим дружен. И ежели ты смотришь вперед, то тебе прямой путь – только вместе с партией нашей. И не объясню, как, что и почему. Уверен, все поймешь. Вы – нация понятливая. Поэтому давай, собирай необходимые документы, побеседуй с замполитом, он у нас мужик грамотный (тут «Батя» незаметно улыбнулся) и – вперед, получишь добро – собирай рекомендации. Свободен.

Даже не дал мне ни ответить, ни задать вопросы. Одно слово – «Батя»!

И пошел я к замполиту. Замполит у нас был носатый такой, но парень грамотный, Мишка Драпо.

Я забыл сказать, что действие все происходит на Украине, поэтому различные диковины в фамилиях наших ребят украинских встречаются. То Перебийнос, то Цеповяз, то просто – Лопато. Поэтому у меня лично Драпо никаких ассоциаций или эмоций не вызывал. Тем более, как все замполиты, я заметил, был он веселый, душа курилки. И линию партии осуществлял, видно, правильно. Потому что у нас в авиабригаде никаких споров или дискуссий либо тематических конференций по поводу Троцкого не было. А другие враги народа, типа Бухарина, Каменева или Тухачевского и так далее еще не успели созреть.

Короче, я пришел к Мишке Драпо. Да, совершенно забыл сказать. Бывало, не очень часто, но бывало, мы с Мишкой и еще с друганами казённый спирт в небольших количествах потребляли. Нам, летунам, для протирки оптики и иных технужд выдавали. А ничто так не укрепляет дружбу, как хороший стопарь разбавленного спирта вечером в кабинете партбюро. Тихо, секретно, весело.

Вот такие у нас с Мишей были отношения. Дружеские.

Беседу же он начал неожиданно. Для меня, во всяком случае. Абсолютно официально.

– Прочел, Федор Михайлович, твое заявление. Скажу прямо, как большевик (тут он даже надул щеки), я – категорически против. И вот почему.

Тут он наклонил ко мне голову и начал говорить почему-то шепотом.

– Тебя как звали в твоем местечке?

– Файтл. Даже и приставка была – Файтл-цапля.

– Вот видишь. Все-таки не Федор там какой-то, а Файтл. А Фамилия?

– Запрудер. Мы из века в век делали запруды для Радзивиллов и прочих угнетателей народа, – отвечал я, но начал почему-то волноваться.

– Ну вот, теперь смотри сюда. Я такой же Драпо, как ты Запрудный. Драпацкий я, Драпацкий Эмилий Янкелевич, – выкрикнул как-то со слезой даже наш замполит. – А вот пришлось стать Драпо. Да еще Мишкой. – Он закурил и долго смотрел в пол.

Выписка

Из протокола заседания паркомиссии Спецчастей Киевского Гарнизона от 11/9/1924 года.

Слушали

16. Дело № 393. Запрудный Федор Михайлович. Военлет 3-й эскадрильи. Рожд. 1902 геврей, рабочий – кустарь, из интеллигентов, образование – среднее, в Кр. Армии с 22 гчл. Профсоюза с 19 г. ЛКСМ с 23 г.

Заявление о приеме в партию. Рекомендуют – Казарновский – 19 г Колесников – 20 г., Давидзан – 18 г., Цвилевский – 19 г Соловьев – 19 г., и РКЛКСМ.

Подл. за подл. подписали.

Верно. Техсекретарь.

Постановили.

16. Ходатайствовать о приеме в кандидаты по 3-й категории.

Выписка

Из протокола № 24 закрытого собрания ячейки КП (б) У 3-й отдельной истребительной эскадрильи, сост.14 августе 1925 г.

Слушали: 1./4/. Заявление тов. Запрудного Федора Михайловича, чл. КСМ с 1923 г., аэронавигатор, служащего о приеме в кандидаты партии.

Постановили:

1./4 /. Утвердить тов. Запруднова кандидатом КП (б) У.

Врио отв. секретарь партбюро 3-й отдельной истребительной эскадрильи /неразборчиво/

– Поэтому давай так. Конечно, я помогу, но по-нашему. Чтоб никто не посмел сказать – вон, мол, они, в партию своих тащат. Сделаем так. Бате я доложу, что поддерживаю. На собрании буду колебаться. Причины, не волнуйся, найду, они – на поверхности. И так вот красиво проведем собрание. В духе ленинской принципиальности и понимания политического момента.

После этой абракадабры я вышел, напрочь обескураженный. Но, что делать – назвался груздем…

Собрание же прошло хорошо. Михаил рассказал кратко о происках недобитков на Украине. Их оказалось немало. Затем плавно перешли к моему заявлению. В это время послышалась музыка из ДКА – Дома культуры авиатора. Там начались танцы.

Члены партии начали волноваться. Послышались уже возгласы: «Ясно», «Принять», «Знаем – свой парень», и тому подобное. Но Миша свою линию выдержал.

– Да, товарищи, – сказал он, – на самом деле Федора мы знаем. И знаем с хорошей стороны. Но ведь он из интеллигентов. А что товарищ Ленин говорил – «партия наша – рабочих и крестьян». Мне могут возразить, мол, работал Федор как кузнец. Правильно, это, кузнец – рабочий элемент. Поэтому и предлагаю его, Федора Запрудного, принять в кандидаты партии, но по 3-й категории. То есть, спрашивать с тебя, Федор, будем в три раза строже. Кто «за». Кто «против». Кто «воздержался». Хорошо, единогласно решение ячейки 3-й отдельной истребительной авиаэскадрильи принять Запрудного Федора кандидатом Коммунистической партии большевиков Украины.

Собрание считаю закрытым. Знаю, в основном все сейчас отправятся на танцы. Прошу вас, партийцы, подавать на танцах пример культурного поведения и девчонок после танцев не тискать особо и проводить. Но культурно, чтоб без жалоб командованию. Р-р-ра-зойдись!

Ура! Меня приняли в кандидаты! Вот, сохранились выписки. Прилагаю для истории. Хотя может и не следует этого делать. Да ладно.

Ура, я кандидат партии. Вперед и выше!

Вперед-то – вперед. Выше и выше. Но тревога и боль сердечная появилась у меня. И все время не дает мне покоя.

И начался весь этот душевный разлад с изменой своей семье. Как я теперь приеду в местечко и посмотрю папе и маме в глаза. И кто я – Федор-цапля, что ли! Нет, таких цапель не бывает.

Еще к этому – назвался груздем, так полезай. И ничего уже нельзя изменить. Вот и приходится мириться с расстрелом ГПУ нашего товарища (пока только одного), которого приговорили к расстрелу, как активного врага советской власти. Про себя каждый думая, что врагов советской власти – не половина ли страны. Как их всех перестрелять? Оказалось – возможно.

Вся наша авиашкола была в удрученном состоянии. Хотя мы, члены партии, прилагали усилия, чтобы разъяснять и поднимать дух летунов. Да как его поднимешь, когда черным по белому, то есть, в приказе по эскадрилье сказано: «…активный враг советской власти…» И вот что самое для нас удручающее. Постановление коллегии было 9 июня 1927 года. И расстрелян наш сослуживец Гуревич тоже 9 июня 1927 года. То есть, ни суда, ни адвокатов. Ррраз и нет.

Мы были в полной растерянности. А авиатору этого позволять никак нельзя. Того и гляди – в штопор сорвешься.

Глава V
Партия должна знать все

В 1925 году, получив корочку кандидата партии, я отправился в первый отпуск. На 10 суток.

В местечке на меня смотрели с уважением. Загорелый, в шинели с голубыми петлицами. Вот, верно, досадовала Сонька Левина, что гуляла в свое время не с Файтлом-цаплей, а с Гершем Левиным, который теперь стал Григорием. Гришей! Да еще и ее мужем.

За столом после традиционной молитвы и форшмака начались расспросы. А когда узнали, что я «поступил» в партию, папа усмехнулся и рассказал вот такую историю.

– Возвращается еврей из комитета вашей партии. Жена спрашивает:

– Что Фима, приняли?

– Нет, – отвечает Фима. – Я им честно все рассказал про себя. И про линию партии. Про буржуазное окружение. Про хорошую жизнь рабочих и крестьян. И даже интеллигенции. Вдруг одна сволочь спрашивает: а скажите, в 1919 году на свадьбе у Нестора Ивановича Махно не вы играли на скрипке?

– Ну и что ты ответил?

– Да согласился, на самом деле я у Нестора играл на свадьбе.

– Ну, не идиот ли? Сказал бы нет, кто проверит, – говорит жена.

– Как кто, ведь весь комитет был на свадьбе, они же были членами штаба у батьки.

Смотри, сына, сказа папа, чтоб не разыскали у тебя что-либо в дальнейшем.

Я усмехнулся. Все было в порядке у меня. Так я думал. И все просто. Хедер да кузница – первые трудовые мозоли. И первая папироса у Шлойме-каторги – вот и вся моя жизнь.

Я вернулся в училище, нагруженный снедью. А уж выпивку мои друзья расстарались.

Но и сразу я почувствовал – я теперь принадлежу партии. Потому что вызвал меня в тот же день наш бессменный секретарь Миша Драпо и дал задание. Подготовить сведения о военной дисциплине 37-го авиаотряда.

– Материалы я тебе дам, а ты пока никому ничего не рассказывай, и даже командному составу не докладывай. Готовь по материалам, которые я тебе дам, развернутую справку. Этот материал пойдет в парткомиссию Спецчастей Киевского гарнизона. Они собираются рассматривать нашу 3-ю истребительную эскадрилью. Вначале изложи все, как в материалах, а потом мы с Батей решим, как этот доклад нивелировать.

Так я сразу понял – нужно «нивелировать». Вот как началось мое понимание партийной жизни страны: думаешь одно, пишешь – другое, говоришь – третье, а выступаешь – про четвертое, что нужно «линии партии».

Пока готовил материалы, эта «линия партии» мне часто снилась. Хоть на ночь спальные помещения казармы стали проветривать.

Доклад получился. Но материалы меня напугали. Пока живешь да крутишься: подъем, ангар, самолет, учеба, мотор, ангар, политучеба, покурить с ребятами – кажется, что все нормально. Но вот как начал собирать воедино информацию, получилось «таки плохо».

А именно. Вроде бы мелочи, а как сведешь – охватывает страх. Страх, как же мы с такой дисциплиной будем воевать? С капиталистом! Вот что получилось. Да, кстати, мне выдали анкету-опросник, где каждое нарушение военной дисциплины заносилось в соответствующую графу. Получалось не очень гладко. Впрочем, смотрите сами.

Отрыв начсостава от красноармейских масс. – Начсостав все время работает с красноармейцами. Не даром его называют «Батя».

Очковтирательство. – Не наблюдается. Вся статистическая отчетность полностью соответствует реальной картине.

Перепалка с начальством. – Наблюдаем только споры по вопросам технического обслуживания воздушных аппаратов.

Небрежное отношение к сбережению оружия. – Не наблюдается.

Самовольные отлучки из части. – За 1927 год 5 отлучек после отбоя из казарм для встречи с местным женским контингентом. Виновные наказаны в соответствии с дисциплинарным уставом.

Пьянство. – Да, имеет место. Особенно после ЧП при полетах. Если летчик остался жив, необходимо выпить и снять стресс обязательно.

Самоубийства. – Отсутствуют.

Предложения:

– Необходим новый Дисциплинарный Устав.

– Необходим текст новой присяги.

Глава VI
Вифупаст[12]12
  Вифупаст – Wissenschaftliche Versuchsundprutausaltfur Luftfahrzenge – научное и летно-испытательное авиационное учреждение (нем).


[Закрыть]

В 1928 году произошло у меня несколько знаменательных событий.

В мае состоялось заседание Парткомиссии при Политотделе 5-й Авиабригады. Рассмотрели мое заявление и перевели меня в действительные члены партии ВКП(б). Выдали партдокумент. Я стал членом партии и даже немного стал важничать. Но быстро сообразил – вместе с ребятами летаю, вместе может погибнуть случится. И члену ВКП(б) и беспартийному. Поэтому – не задирай нос.

Но – ура! В июне этого же года произошло и другое, приятное событие. Мне присвоили звание старшего летчика-наблюдателя. К этому времени я освоил Р-1, осуществлял самостоятельные полеты. Летал и на Фоккерах, и на ТБ-1 (Туполева бомбардировщик). В общем, летная жизнь меня захватила целиком. Даже на танцы особо не рвался. Разве, когда друзья просили в качестве «прикрытия». Я эту роль и выполнял. Как уже старший военлет.

А далее в жизни нашего 37 авиаотряда начали происходить вещи, не совсем нам, летунам, понятные.

Вдруг стали вызывать по одному в 1-й отдел. Или особый отдел – уж забыл, как в какого рода войсках эта служба называется. Кстати, в 28 году вызов, ежели ты ничего не натворил, никаких особых тревог не вызывал. Еще не подошло «настоящее время» 1937 года.

Так вот, стали вызывать. Я вошел. Сидел наш командир авиаотряда – «Батя» – и двое каких-то невзрачных, в штатском. Один даже в очках.

Да и вопросы были никакие. Все больше по анкете. Где родился. Когда, как говорят, крестился. Как служба. Нет ли жалоб. Как осваивается техника. Какая из машин лучше – Р-1 Поликарпова или Фоккер. Ну, уж тут я стеснительность потерял и подробно, даже нарисовал что-то, разъяснил, чем плох Р-1. И почему удобен Фоккер. Хотя тоже не без недостатков.

Спросили, как, мол, ты сам, замечаешь ли у себя недостатки. И ежели да – то какие. Я, как коммунист, рубанул без стеснения: боюсь прыгать с парашютом, доверчив, иногда обижаюсь чрезмерно по пустякам и очень неравнодушен к женскому полу. То есть, к нему, этому полу, меня все время тянет.

В конце беседы Батя попросил, чтобы никому ничего. Ну, как всегда в армии. И, конечно, вечером мы ребятам все рассказали. Вывод был однозначный – или отбирают в академию. Или на курсы спецподготовки, или просто – переводят в другую часть.

Через дней десять нас вызвали еще раз. Те же двое, но Батя был занят полетами и ушел. А тех двоих дополнил еще один штатский. Молодой, но полностью лысый. Эта лысина, честно говоря, все время меня от вопросов отвлекала, мешала как-то. Но ничего, взял себя в руки. На самом деле в полете, когда солнце бьет и зимой особенно, снежное отражение на малых высотах тоже добавляет резь в глаза. Но ничего, можно лысину эту потерпеть. Мы ведь летчики, а не кисейные какие-нибудь барышни.

Разговор в этот, второй раз, начался неожиданно. Как я отношусь к загранице. Какая из европейских стран мне больше других нравится и тому подобное. Это все лысый, этаким подходцем начал. На что и получил достойный мой ответ.

– За границей я никогда не был. Отношусь к капстранам Европы однозначно и просто. Громить капитал. Изъять фабрики и заводы. Освободить от принудительного труда женщин и детей.

В общем, весьма близко к тексту изложил доклад нашего секретарях парторганизации Мишки Драпо о современной политической ситуации в Европе. Где рабочие пробуждаются, но, видно, медленно.

Но лысый меня прервал и сказал неслыханную фразу. Я ее на всю жизнь запомнил, так как мне стало вдруг стыдно. Почему, даже не знаю. А сказал он как-то даже устало.

– Ладно, ладно, старший военлет. Ваше стремление показать, что вы овладели теорией Маркса – Энгельса – Ленина похвально. НО вопрос в другом. Вот вы языки иностранные знаете? Тогда, в эти годы «строительства социализма», не было принято стесняться своей национальности. Поэтому я сообщил, что немецкий понимаю, так как идиш имеет очень много заимствований из немецкого.

– DasistnichtganzKoscher[13]13
  DasistnichtganzKoscher – дело не совсем чисто (нем).


[Закрыть], – неожиданно произнес лысый, глядя куда-то в пол.

Я ответил соответственно:

– DasistTechtelmechtel[14]14
  DasistTechtelmechtel – дело похоже на интрижку (нем).


[Закрыть], – чем очень развеселил почему-то всех в штатском.

– Ну, и как вы думаете, военлет, в Германии, например, популярно Ganoventum[15]15
  Ganoventum– воровство, мошенничество (нем).


[Закрыть]?

– Да нет, разве только Kaffer[16]16
  Kaffer – дурак, простофиля (нем).


[Закрыть] полезет в лавку, где съестное.

– Ну, очень рад, что мы с вами, военлет, говорим, как это по-немецки – mitjemandemTachelesreden[17]17
  MitjemandemTachelesreden– говорить начистоту (нем).


[Закрыть]. – И подает мне листок, где под грифом «Народный комиссариат внутренних дел СССР» напечатан текст обязательства. Что я, Федор Михайлович Запруднов обязуюсь не разглашать сведения, к которым я получил доступ в связи с переходом по указанию командования ВВС. И ежели нарушу, то подлежу. И так далее.

Конечно, подписал, а что, когда, куда и как, это мне разъяснят вскоре и конкретно.

Вот таким образом я и еще 26 или 27 моих военлетов оказались в совершенно странном месте.

Кстати, обменявшись мнениями, мы все пришли к выводу, что едем в Германию, на полигоны и будем учиться у немцев, как их, то есть, тех же немцев, побеждать. В истребительном бою.

В заключение, нас, отобранных, собрали в партбюро, благо там места для 30 человек хватало, и нам прочел информацию этот самый лысый дядька. Оказалось, полковник (это по-новому) Генерального штаба, отдел «Иностранные армии». Я запомнил его выступление, ибо иногда фразы были несколько непонятные. Ну, идущие в разрез с линией.

Впрочем, решили мы, военлеты, им там, в Генштабе, виднее, что, кому и как говорить.

– Прежде всего, разрешите представиться, – начал лысый. – Я – полковник Генерального штаба РККА Лихачев Вячеслав Семенович. Заведую отделом «Иностранные армии», где в настоящее время самое серьезное внимание уделяется изучению вероятного противника – Германии. Кстати, можете курить, товарищи командиры.

Так вот, вам должно быть лучше, чем кому-либо, видно, насколько мы отстаем в авиатехнике от стран капитала. И дело не только в гражданской войне. Дело в общей отсталости нашей промышленности и науки, особенно в таких сложных направлениях военного строительства, как военно-воздушные силы. На чем мы летаем и учимся летать. На бипланах тов. Поликарпова со скоростью 200 км в час. А эти бипланы, так называемые Р-1, полностью скопированы с де Хэвилленда, машины еще первой Мировой войны.

Мы вынуждены в авиации покупать все. От двигателей, например – «Юпитер» (Франция), до таких необходимых расходных материалов, как свечи, карбюраторы, бензонасосы, магнето, особенно механизмы газораспределения.

Хорошо известна аварийность в авиации. Мы уже дошли до того, что, планируя маневры ВВС, закладываем расход пилотов. Что делается только во время войны, как вы все хорошо знаете. Например, мы приняли на вооружение в 27-м году П-2. НО он архаичен. Испытания 28-го года показали – выход из штопора весьма сомнителен.

Исходя из изложенного, товарищи военлеты, наше Правительство и ЦК большевистской партии приняли решение по строительству ВВС РККА СССР. Одним из результатов этого решения было заключение договора о создании на территории СССР немецкой авиашколы и испытательного полигона. Это совершенно секретный проект, и вы все это отлично знаете. Хотя бы по тем распискам о неразглашении, которые вы мне дали.

Школа расположена в городе Липецке и с весны 1926 года начала функционировать. В эту школу мы отобрали из частей ВВС лучших летчиков. И уверен – вы не подкачаете.

Теперь немного о главном, то есть, о задачах, которые стоят перед вами. Первое – условное название школы – 4-й авиаотряд 38-й авиаэскадрильи. Как я уже сказал, с весны 1926 года школа начала работать.

Мы раздаем вам, товарищи командиры, фото немецких летчиков, которые обучаются в школе. У всех форма одежды – штатская. Вы же будете в повседневной форме летных войск РККА.

Некоторые товарищи немецким владеют. Остальным задание – заниматься немецким языком. Кстати, немецкие летчики все высшей категории и в Первой Мировой войне показали себя с самой лучшей боевой стороны. Вот их фамилии: Блюмензаат, Гейец, Макрацки, Фоссо, Геецманн, Блюме, Рессинг, Герлих Герман и другие.

Руководит школой майор Рейсвера Вилли Штар. По всей учебной программе вы подчиняетесь ему. Кроме этого, группой подготовки летчиков-истребителей руководят два лейтенанта (вот их фотографии) – Вернер Юнк и Карол-Август Шенебек.

Имеется и штурманская группа – ею руководит майор Эрих Кводе.

Но, товарищи командиры. Учеба – учебой, а вы не должны забывать, что вы прежде всего – летчики нашей страны. И просьба – не приучайте немецких коллег к спирту. В немецкой авиации его выдают по требованию. Как бы вы не споили немецкий военный народ.

И еще, о чем мы уже неоднократно говорили. Секретность. На базе, конечно, все будет: и танцы, и девушки, и клуб, и спортплощадка. Но – никакой болтовни. А то получится, как в одесском анекдоте:

По телефону:

– Алло, это база?

– Да, база.

– Тогда позовите к телефону Гилевича.

– Какого еще Гилевича?

– Вашего директора.

– Наш директор – Иванов.

– A-а, так это военная база.

– Теперь о ваших задачах. Срок обучения – три года. Располагаться будете в отдельных комнатах общежития, построенного немцами. Они же построили ангары и ремонтные мастерские. В настоящее время в центре, который, кстати, называется сокращенно Вифупаст, находится 50 истребителей Фоккер Д-ХШ.

– Итак, вы должны овладеть приемами воздушного истребительного боя, испытать и освоить боевые немецкие машины, оборудование, вооружение – пушки и пулеметы. Особое внимание следует обратить на оптику. Она у немцев традиционно хорошая.

– Изучите досконально пикирующий бомбардировщик Юнкере и истребитель Хейнкеля. Немцы их тоже в школу поставили.

– Вы, командиры, далее перейдете служить в строевые части. Будете передавать передовой опыт одной из сильнейших армий в мире.

– Все должно быть у вас в ходу: новые тактические приемы, радиодело, фотоработы, вооружение, особенно пушечное.

– Кстати, если 4-й авиаотряд будет работать успешно, мы планируем открыть на базе Липецкой школы высшие курсы усовершенствования.

– Сейчас мы дадим вам памятки по Липецку, получите подъемные, форму 1-го срока и парадную. Вашим командиром от советской стороны будет командир 37-й авиаэскадрильи майор Прокопий Прокопьевич Панькинов. Прошу знакомиться. Все вопросы – к нему. А это – наш Батя.

– Ну, их винце инен эрфольге. Желаю вам успехов.