Текст книги "Каждый хочет любить"

***

Болельщики «Манчестер Юнайтед» в едином порыве вскочили с трибун. Мяч угодил в штангу ворот «Челси» и отлетел в поле. Ивонна села на место, досадливо хлопнув в ладоши.

– Это же надо, упустить такой случай! Позорище!

Сидящий рядом мужчина улыбнулся.

– Можешь мне поверить, во времена Кантоны такого быть не могло, – гневно продолжила она. – Ты же не станешь спорить, что им просто лень сосредоточиться, этим дурням, иначе они забили бы!

– Я вообще молчу, – ласково заметил мужчина.

– Все равно ты ничего не понимаешь в футболе.

– Я предпочитаю крикет.

Ивонна положила голову ему на плечо.

– Ты ничего не понимаешь в футболе… но все равно мне хорошо с тобой.

– Ты хоть отдаешь себе отчет? Если бы в твоем квартале узнали, что ты болеешь за «Манчестер Юнайтед»? – прошептал мужчина ей на ухо.

– А как ты думаешь, почему я принимаю такие меры предосторожности, когда иду сюда!

Мужчина посмотрел на Ивонну, та не отводила глаз от поля. Он полистал буклет, лежащий у него на коленях.

– Это же конец сезона, верно?

Ивонна не ответила, слишком поглощенная матчем.

– Тогда, быть может, у меня есть надежда, что на будущие выходные ты все-таки приедешь ко мне? – продолжил он.

– Посмотрим, – ответила она, следя за нападающим «Челси», который на опасной скорости приближался к воротам.

Она приложила палец к губам своего спутника и добавила:

– Я не могу делать два дела одновременно, и если кому-нибудь не придет наконец в голову остановить этого прыткого угря, то мой вечер пропал, и твой тоже!

Джон Гловер погладил руку Ивонны, покрытую коричневыми пятнами, которые на ней оставила жизнь. Ивонна пожала плечами.

– В молодости у меня были красивые руки.

Ивонна вскочила с искаженным лицом, затаив дыхание. В последний момент мяч был перехвачен и послан в другую сторону поля. Она выдохнула и села.

– Знаешь, я скучала по тебе всю неделю, – смягчившись, призналась она.

– Тогда приезжай на следующие выходные!

– Это ты вышел на пенсию, а не я!

Свисток арбитра обозначил конец первого тайма. Они встали с мест, чтобы выпить в буфете чего-нибудь холодненького. Поднимаясь по ступенькам трибун, Джон поинтересовался, как дела в книжном магазине.

– Это только первая его неделя, привыкает твой Попино, если ты об этом, – ответила Ивонна.

– Именно. Я именно об этом, – подтвердил Джон.

***

Вернувшись домой пораньше, дети играли у себя наверху в ожидании достойного полдника. Антуан, облаченный в клетчатый фартук, опершись на кухонную стойку, внимательно читал новый рецепт блинов. В дверь позвонили. Матиас ждал на крыльце, прямой, как кол. Антуан внимательно его оглядел, заинтригованный странным нарядом.

– Могу я полюбопытствовать, почему на тебе лыжные очки? – спросил он.

Матиас отодвинул его с прохода. Еще более озадаченный, Антуан не сводил с него глаз. Матиас уронил к ногам сложенный брезентовый чехол.

– Где твоя газонокосилка?

– Что ты собираешься делать с газонокосилкой в гостиной?

– Ты задаешь столько вопросов, что просто сил нет!

Матиас пересек комнату и вышел в сад с другой стороны дома. Антуан шел следом. Матиас открыл дверь маленького сарая, выкатил газонокосилку и ценой титанических усилий водрузил ее на два валявшихся неподалеку чурбана. Он удостоверился, что колеса не касаются земли и что вся конструкция достаточно устойчива. Установив сцепление на холостой ход, он дернул за стартер.

Двухтактный мотор заработал с оглушительным шумом.

– Я вызываю тебе «скорую»! – заорал Антуан.

Матиас двинулся в обратном направлении, прошел через дом, развернул чехол и исчез с ним у себя. Антуан остался стоять в одиночестве посреди гостиной, разводя руками и задаваясь вопросом, какая муха укусила его друга. От страшного удара затряслась перегородка. Второй мощный удар, и в ней образовалась дырка внушительных размеров, в которую выглядывала радостная физиономия Матиаса.

– Добро пожаловать домой! – провозгласил сияющий Матиас, расширяя еще больше отверстие в разделительной стене.

– Ты окончательно спятил, – завопил Антуан. – Соседи на нас пожалуются!

– Учитывая, какой грохот стоит в саду, меня б это удивило! Помоги лучше, чем орать. Вдвоем мы закончим еще до ночи!

– А дальше что?! – продолжал вопить Антуан, глядя на гору строительной трухи, которая росла на полу его гостиной.

– А дальше мы сложим эту стенку в мусорные пакеты, уберем их в твой сарай и за несколько недель потихоньку от них избавимся.

Обрушился еще кусок стены; пока Матиас продолжал свое дело, Антуан уже прикидывал, какие отделочные работы необходимо будет срочно провести, чтобы его гостиная в один прекрасный день вновь обрела относительно нормальный вид.

На втором этаже Эмили и Луи включили в своей комнате телевизор, уверенные, что в новостях сейчас сообщат о землетрясении, потрясшем квартал Южный Кенсингтон. Спустилась ночь; разочарованные тем, что Земля и не собиралась дрожать, но гордые доверенным секретом и довольные тем, что им позволено так поздно не спать, дети помогали нагружать строительным мусором мешки, которые Антуан уносил затем в глубину сада. Наутро был срочно вызван Маккензи. По голосу Антуана он оценил всю серьезность ситуации. Чувство долга одержало верх, он согласился присоединиться к ним, несмотря на воскресенье, и прибыл на грузовичке, принадлежащем бюро.

К концу выходных, хоть потолок и остался недобеленным, Матиас и Антуан официально отметили начало совместного проживания. Вся компания была приглашена отпраздновать это событие, и, когда Маккензи узнал, что Ивонна по такому поводу согласилась покинуть свой ресторанчик, он тоже решил остаться.

Первый спор между друзьями разгорелся по поводу обстановки дома. Соседство их мебели в одном помещении производило странное впечатление. По утверждению Матиаса, первый этаж мог соперничать с суровостью монашеской кельи. Напротив, доказывал Антуан, очень даже уютное местечко. Все помогали перетаскивать мебель. Круглый столик на ножке, принадлежащий Матиасу, расположился между двумя клубными креслами, принадлежащими Антуану. Пятью голосами против одного (Матиас единственный проголосовал «за», Антуан же тактично воздержался) ковер – персидский, если верить Матиасу, и сомнительного происхождения, по мнению Антуана, – был свернут, перевязан и убран в садовую пристройку.

Во имя обеспечения мира в доме, руководство дальнейшими действиями принял на себя Маккензи, и только Ивонна обладала правом вето на его предписания. Не то чтобы она на этом настаивала, просто стоило ей высказать свое мнение, как щеки инженера начинали подозрительно розоветь, а его словарный запас сводился к «вы безусловно правы, Ивонна».

К концу вечера первый этаж полностью преобразился. Оставалось разобраться со вторым. Матиас находил свою комнату куда менее привлекательной, чем у друга. Антуан не понимал, чем именно, но пообещал заняться этим в ближайшее время.

6

Воскресную эйфорию сменила первая неделя совместной жизни. Началась она, разумеется, с завтрака по-английски, приготовленного Антуаном. До того как все семейство спустилось к столу, он тихонько подсунул записку под чашку Матиаса, вытер руки о фартук и прокричал всем заинтересованным лицам, что яйца сейчас остынут.

– А чего ты так орешь?

Антуан подскочил: он не заметил, как спустился Матиас.

– Никогда не видел, чтобы кто-то так сосредоточился на изготовлении двух тостов.

– В следующий раз поджаришь их себе сам! – ответил Антуан, протягивая ему тарелку.

Матиас встал, чтобы налить себе чашку кофе, и заметил записку Антуана.

– Это что такое? – удивился он.

– Успеешь прочесть, садись и ешь, пока горячее.

Дети влетели ураганом и положили конец любым разговорам. Эмили по-командирски указала пальчиком на часы: «мы опоздаем в школу».

Матиас, с полным ртом, вскочил, накинул пиджак, схватил дочь за руку и потянул ее к двери. Эмили едва успела поймать на лету батончик мюсли, который Антуан кинул ей из кухни, как уже бежала с ранцем на спине по тротуару Клервил-гроув.

Когда они переходили Олд-Бромптон-роуд, Матиас прочитал записку, которую прихватил с собой, и остановился посреди дороги. Он тут же полез за мобильником и набрал домашний номер.

– Это что значит – приходить домой не позже полуночи?

– Что ж, начну сначала. Правило номер один: никаких нянь; правило номер два: никаких женщин в доме; и правило номер три: в крайнем случае можно вернуться в половине первого, но ни минутой позже.

– Я что, похож на Золушку?

– Ступеньки на лестнице скрипят, я не хочу, чтобы ты всех нас перебудил.

– Я буду снимать ботинки.

– Мне в любом случае хотелось бы, чтобы ты снимал их у входа.

И Антуан отсоединился.

– Чего он хотел? – спросила Эмили, изо всех сил дергая отца за руку.

– Ничего, – пробормотал Матиас. – Ну и как тебе понравилась семейная жизнь? – поинтересовался он у дочери, переходя на другую сторону.

***

В понедельник Матиас забрал детей из школы. Во вторник наступила очередь Антуана. В среду в обеденное время Матиас закрыл книжный магазин, чтобы в качестве сопровождающего родителя присоединиться к классу Эмили, который отправился на экскурсию в Музей естественной истории. Девочке пришлось призвать на помощь двух подружек, чтобы вытянуть папу из зала, где были выставлены муляжи животных юрского периода, выполненные в натуральную величину. Ее отец отказывался двинуться с места, пока механический тираннозавр не выпустил траходона, которого трепал в пасти. Хотя классная руководительница была категорически против, Матиас настаивал, пока не добился своего, чтобы каждый ребенок вместе с ним хоть раз посидел в имитаторе землетрясения. Чуть позже, будучи уверен, что миссис Уоллес воспротивится и тому, чтобы они посмотрели на рождение вселенной, которое показывали в двенадцать пятнадцать в планетарии, он подстроил так, чтобы в двенадцать одиннадцать они оторвались от нее, воспользовавшись тем, что она пошла в туалет. Когда начальник службы безопасности поинтересовался у нее, как она умудрилась разом потерять двадцать четыре ребенка, миссис Уоллес вдруг сообразила, где искать пропажу. Выйдя из музея, Матиас угостил всех вафлями в качестве извинений. Учительница его дочери согласилась попробовать одну, а Матиас настоял, чтобы она взяла и вторую, на этот раз намазанную толстым слоем каштанового крема.

В четверг покупки были поручены Антуану, а в пятницу этим занимался Матиас. В супермаркете продавцы не понимали ни слова из того, что он пытался им втолковать, и он отправился за помощью к одной из кассирш, которая оказалась испанкой; ее сменила доброжелательная покупательница, не то датчанка, не то шведка, Матиас так и не понял, но это никоим образом не решило его проблему. Исчерпав все возможности и выбор замороженных продуктов, Матиас взялся за мобильник и стал звонить Софи у четных рядов и Ивонне у нечетных. В конце концов он решил, что слово «котлеты», написанное в его списке, вполне могло читаться как «курица», и он не виноват, что у Антуана такой неразборчивый почерк.

В субботу шел дождь, и все остались дома. Вечером в воскресенье в гостиной, где Матиас играл с детьми, раздался громовой взрыв хохота. Антуан поднял голову от чертежей, увидел радостное лицо своего лучшего друга, и на мгновение ему почудилось, что в их жизни воцарилось счастье.

***

В понедельник утром Одри подошла к ограде французского лицея. Пока она беседовала с директором, ее оператор снимал школьный двор.

– Именно за этим окном генерал де Голль бросил свой призыв 18 июня. – Месье Бешран указал на белый фасад нового здания.

Французский лицей имени Шарля де Голля обеспечивал качественное образование более чем двум тысячам учеников, начиная с младших классов и до экзаменов на бакалавра. Директор показал ей несколько классных комнат и предложил, если ей будет угодно, посетить учительское собрание, которое состоится как раз сегодня после полудня. Одри с воодушевлением согласилась. Для ее репортажа мнения воспитателей будут бесценны. Она попросила разрешения взять интервью у нескольких преподавателей, и месье Бешран ответил, что она может договориться напрямую с любым из них.

***

Как обычно по утрам, на Бьют-стрит царило оживление. Сновали грузовички, доставлявшие товары в многочисленные магазинчики, расположенные вдоль улицы. На террасе небольшого кафе по соседству с книжной лавкой Матиас смаковал капуччино, читая газету и несколько выделяясь на общем фоне мамаш, которые собирались здесь, отведя детей в школу. На другой стороне улицы Антуан сидел в своем бюро. У него оставалось всего несколько часов, чтобы завершить подготовительный проект, который он должен был представить одному из самых крупных заказчиков агентства, к тому же он обещал Софи сочинить для нее новое письмо.

После нескольких часов напряженной работы он предложил своему инженеру устроить небольшой, но вполне заслуженный перерыв на обед. Они перешли через дорогу и направились к Ивонне.

Передышка длилась недолго. Клиенты ожидались через час, а чертежи еще не были распечатаны. Проглотив последний кусок, Маккензи убежал.

Уже на пороге он прошелестел: «До свидания, Ивонна», на что она ответила, не отрывая глаз от своей бухгалтерской книги: «Да, да, до свидания, Маккензи».

– Ты не хочешь попросить этого твоего инженера оставить меня в покое?

– Он в тебя влюблен. Что я могу поделать?

– Ты знаешь, сколько мне лет?

– Да, но он британец.

– Это не все оправдывает.

Она закрыла свой гроссбух и вздохнула:

– Я собираюсь откупорить бутылочку хорошего бордо. Налить стаканчик?

– Нет, но мне бы хотелось, чтобы ты присела выпить его со мной.

– Лучше я останусь за стойкой, так удобней клиентам.

Антуан окинул взглядом пустой ресторан; смирившись, Ивонна открыла бутылку и присоединилась к нему со стаканом в руке.

– Что не так? – спросил он.

– Долго мне в таком духе не продержаться, я слишком устала.

– Возьми кого-нибудь себе в помощь.

– У меня не так много посетителей, если я кого-то найму, то останется только ликвидировать заведение, а оно и так, должна тебе признаться, на ладан дышит.

– Нужно бы подновить зал.

– Это хозяйку следовало бы подновить, – вздохнула Ивонна, – и потом, на какие деньги?

Антуан извлек из кармана механический карандаш и принялся чертить набросок на бумажной салфетке.

– Вот смотри, я уже давно об этом подумываю; по-моему, можно найти приемлемый вариант.

Ивонна нацепила очки на кончик носа, и ее глаза осветились полной нежности улыбкой.

– Ты давно уже подумываешь о моем зале?

Антуан подошел к телефону на стойке и позвонил Маккензи, попросив начинать встречу без него. Он немного задержится. Повесил трубку и повернулся к Ивонне:

– Ладно, давай объясню по порядку.

***

Пользуясь небольшим затишьем ближе к полудню, Софи навестила Матиаса в его магазине и принесла ему букет садовых роз.

– Легкое ощущение присутствия здесь женской руки не помешает, – заметила она, пристраивая вазу рядом с кассой.

– А что, тебе кажется, что здесь все слишком по-мужски?

Зазвонил телефон. Матиас извинился перед Софи и снял трубку:

– Конечно, я могу сходить на родительское собрание. Хорошо, я не буду ложиться, пока ты не придешь. Ты заедешь за детьми в школу? Да, и я тебя обнимаю!

Матиас положил трубку на рычаг; Софи поглядела на него внимательно и собралась обратно на работу.

– Забудь все, что я тебе сказала! – добавила она от дверей смеясь.

И закрыла за собой дверь магазина.

***

Матиас опоздал. Единственным его оправданием было то, что в книжном магазине скопилось полно народа. Когда он пришел в лицей, на школьном дворе уже никого не было. Три учительницы, которые болтали под портиком, разошлись по своим классам. Матиас прошел вдоль стены и встал на цыпочки, чтобы заглянуть в окно. Зрелище было довольно странное. За партами вместо школьников сидели взрослые. В первом ряду чья-то мама подняла руку, чтобы задать вопрос, а чей-то отец тянул свою, чтобы учительница его заметила. Отличник – это на всю жизнь, никуда не денешься.

Матиас не имел никакого представления, куда ему идти; если он не сдержит обещания заменить Антуана на родительском собрании класса Луи, то пилить его будут месяца два, не меньше. К его великому облегчению, через двор шла молодая женщина. Матиас бросился к ней.

– Мадемуазель, не скажете ли, где класс СМ2-А, пожалуйста?

– Вы опоздали, собрание только что закончилось, я как раз с него иду.

Внезапно узнав свою собеседницу, Матиас поздравил себя с неожиданным везением. Захваченная врасплох, Одри пожала протянутую руку.

– Вам понравилась книга?

– Лагард и Мишар?

– Я прошу вас об огромной услуге. Я сам в классе СМ2-Б, но отца Луи задержали в бюро, и он меня попросил…

Одри обладала неоспоримым обаянием, и Матиас отчасти лишился способности связно излагать свои мысли.

– Класс на этом этаже? – пробормотал он.

– Да, я полагаю…

Беседу прервал школьный звонок. Дети уже заполнили двор. Одри сказала Матиасу, что ей было приятно снова его повидать. Она уже уходила, когда под большим платаном началось странное столпотворение. Они подняли головы: ребенок вскарабкался на дерево и теперь застрял на одной из самых высоких ветвей. Малыш едва сохранял хрупкое равновесие. Матиас бросился вперед и, не раздумывая, полез по стволу, быстро исчезнув в листве.

Одри услышала, как книготорговец прокричал сверху с нарочитой бодростью:

– Порядок, я его держу!

Бледный, как мел, вцепившись в верхушку дерева, Матиас придерживал мальчика, сидящего на ветке напротив него.

– Ну вот, отлично, теперь будем сидеть тут, как два дурака, – утешил он малыша.

– Мне здорово влетит? – пискнул ребенок.

– Если хочешь знать мое мнение, ты это заслужил на все сто.

Через несколько секунд листья зашуршали, и появился смотритель на верхней перекладине лестницы.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Матиас!

– Я спрашивал мальчика…

Мальчика звали Виктор. Смотритель взял его за руку:

– Слушай меня хорошенько, Виктор, здесь сорок семь перекладин, будем считать их вместе, а вниз не смотри, хорошо?

Матиас проводил их взглядом. Голоса затихли. Оставшись один, он застыл, вглядываясь в горизонт.

Когда смотритель предложил ему слезть с дерева, Матиас искренне его поблагодарил. Но уж коли он забрался так высоко, то хоть полюбуется видом. И тем не менее он попросил, если это не слишком затруднительно, оставить ему лестницу.

***

Встреча только что закончилась. Маккензи проводил клиентов до лестничной площадки. Антуан прошел через бюро и открыл дверь своего кабинета. Там он обнаружил Эмили и Луи, дожидавшихся его на диване в приемной; наконец-то их мучения закончились. Пора было возвращаться домой. Вечером настольные игры и картофель фри послужат компенсацией за нудное ожидание. Эмили согласилась на сделку, сложила свои книжки в ранец, а Луи уже бежал к лифтам, лавируя между кульманами. Малыш нажал сразу на все кнопки в кабине, и, посетив неожиданно для себя подвал, они в конце концов оказались в вестибюле здания.

Из-за витринного стекла Софи смотрела, как они поднимаются по Бьют-стрит: два ребенка держались за полы пиджака Антуана. С противоположного тротуара он послал ей воздушный поцелуй.

– А где папа? – спросила Эмили, увидев закрытый книжный магазин.

– На моем родительском собрании, – заявил Луи, пожимая плечами.

***

Из листвы возникло лицо Одри.

– Сделаем, как в прошлый раз? – успокаивающим голосом спросила она у Матиаса.

– Мы сейчас куда выше, да?

– Методика та же: переставляете одну ногу за другой и ни в коем случае не смотрите вниз, обещаете?

Сейчас Матиас готов был пообещать луну с неба любому, кто ни попросит. А Одри добавила:

– Когда в следующий раз захотите со мной повидаться, не надо лезть из кожи и забираться так высоко.

Они сделали передышку на двадцатой перекладине, потом еще одну на десятой. Когда их ноги наконец коснулись земли, двор уже опустел. Было почти восемь часов.

Одри предложила Матиасу проводить его до площади. Сторож запер за ними решетку.

– Уж на этот раз я действительно выставил себя дураком. Верно?

– Нет, вы совершили смелый поступок…

– Когда мне было пять лет, я упал с крыши.

– Правда? – спросила Одри.

– Нет… неправда.

На его лицо вернулись краски. Она долго смотрела на него, ничего не говоря.

– Даже не знаю, как вас благодарить.

– Вы только что это сделали.

Порыв ветра заставил ее поежиться.

– Идите, вы простудитесь, – пробормотал Матиас.

– Вы тоже простудитесь, – ответила она.

Она уходила, а Матиасу хотелось, чтобы время остановилось. На этом пустынном тротуаре, сам не зная почему, он уже скучал по ней. Когда он окликнул ее, она успела сделать двенадцать шагов – и никогда не признается, что считала каждый шаг.

– Кажется, у меня есть хрестоматия Лагарда и Мишара по XIX веку!

Одри обернулась.

– А мне кажется, что я проголодалась, – ответила она.

Они утверждали, что голодны, но, убирая со стола, Ивонна забеспокоилась, увидев, что их тарелки почти нетронуты. Наблюдая из-за своей стойки за тем, какими глазами Матиас смотрит на губы Одри, она поняла, что качество ее стряпни тут ни при чем. Весь вечер они рассказывали друг другу о своих увлечениях: Одри – о любви к фотографии, Матиас – о страсти к старинным рукописям. В прошлом году он приобрел письмо, написанное Сент-Экзюпери. Это была всего лишь записка, нацарапанная пилотом перед тем, как отправиться в полет, но для настоящего коллекционера, каким являлся Матиас, держать ее в руках было несказанным удовольствием. Он признался, что в одиночестве своей парижской квартиры доставал записку из конверта, с бесконечными предосторожностями разворачивал листок, потом закрывал глаза, и воображение переносило его на взлетную полосу где-то в Африке. Он слышал голос механика, который кричал: «Есть контакт!», склоняясь к лопасти винта, чтобы запустить мотор. Двигатель урчал, и ему достаточно было откинуть голову, чтобы почувствовать, как ветры пустыни секут песчинками его щеки. Одри понимала, что чувствовал Матиас. Когда она перебирала старые фотографии, ей тоже случалось окунуться в атмосферу 1920-х годов, почувствовать, что она идет по улочкам Чикаго. Устроившись в глубине бара, она выпивала рюмочку с молодым трубачом, гениальным музыкантом, которого приятели называли Сэчмо[1]1
  Прозвище Луи Армстронга.


[Закрыть].

А когда выдавалась спокойная ночь, она ставила пластинку и Сэчмо вел ее по нотным строчкам старых партитур. В иные вечера другие фотографии погружали ее в раскаленную атмосферу джазовых клубов; она отплясывала бешеный регтайм и пряталась от полицейских рейдов.

Часами разглядывая фотографии, сделанные Уильямом Клакстоном[2]2
  Уильям Клакстон (1914–1996) – известный американский фотограф, выпустил несколько фотоальбомов, посвященных джазовым музыкантам, в частности – серию портретов трубача Чета Бейкера (1929–1988).


[Закрыть], она открыла для себя историю музыканта столь красивого и страстного, что влюбилась в него. Уловив в голосе Матиаса нотки ревности, она добавила, что Чет Бейкер погиб в 1988 году, в возрасте пятидесяти девяти лет, выпав из окна гостиничного номера в Амстердаме.

Ивонна слегка покашляла из-за стойки, давая понять, что ресторан уже закрывается. Зал был пуст. Матиас расплатился по счету, и они вышли на Бьют-стрит. Витрина позади них погасла. Матиасу захотелось прогуляться вдоль реки. Но было уже поздно, ей пора возвращаться. Завтра предстоял тяжелый день, у нее много работы. Оба осознали, что за весь вечер они ни словом не обмолвились ни о своей жизни, ни о прошлом, ни о работе. Но они разделили мечты и полет воображения; для первого раза это был чудесный разговор. Они обменялись телефонами. Провожая ее до Южного Кингстона, Матиас пел дифирамбы профессии учителя: посвятить свою жизнь детям – это свидетельство невероятной душевной щедрости; а что касается родительского собрания, он разберется. Придется что-нибудь придумать, когда Антуан станет его расспрашивать. Одри не понимала ни слова из того, что он говорил, но ей было хорошо, и она со всем соглашалась. Он неловко протянул ей руку, она легким поцелуем прикоснулась к его губам; и вот такси уже везет ее в квартал Брик-Лейн. С легким сердцем Матиас направился в Олд-Бромптон.

Когда он свернул на Клервил-гроув, то мог бы поклясться, что деревья, склоняющиеся под ветром, приветственно кивают ему. И, как бы глупо это ни выглядело, счастливый и размягченный, он кивал им в ответ. На крыльцо он поднялся крадучись; ключ медленно повернулся в замке, дверь еле слышно скрипнула, и он вошел в гостиную.

Экран компьютера освещал стол, за которым работал Антуан. Стараясь производить как можно меньше шума, Матиас снял плащ. Держа ботинки в руке, он двинулся к лестнице, когда голос соседа по дому заставил его подскочить.

– Ты знаешь, сколько времени?

Антуан испепелил его взглядом. Матиас подошел к нему, взял с письменного стола бутылку воды, выпил ее залпом и поставил на место, изобразив зевок.

– Ладно, я пошел, – сказал он, потягиваясь. – Совсем умотался.

– А куда именно ты пошел? – поинтересовался Антуан.

– Ну, к себе, – пояснил Матиас, указывая на второй этаж.

Он снова надел плащ и направился к лестнице, но Антуан снова его окликнул.

– Как все прошло?

– Хорошо, мне кажется, – ответил он с видом человека, не совсем понимающего, о чем идет речь.

– Ты видел мадам Морель?

С напряженным лицом Матиас застегнул верхнюю пуговицу плаща.

– Откуда ты знаешь?

– Ты был на родительском собрании, да или нет?

– Разумеется!

– Значит, ты видел мадам Морель?

– Ну разумеется, я видел мадам… Морель!

– Отлично! А поскольку ты задал вопрос, отвечаю: я знал об этом, поскольку сам попросил тебя с ней повидаться, – нарочито сдержанно продолжил Антуан.

– Конечно! Вот именно, ты меня об этом попросил! – воскликнул Матиас, с облегчением уловив свет в конце длинного темного туннеля.

Антуан встал и принялся расхаживать по кабинету; сцепленные за спиной руки придавали ему профессорский вид, что вызывало у его друга некоторое беспокойство.

– Итак, ты виделся с учительницей моего сына, и это хорошо; теперь давай сосредоточимся, сделай еще одно, последнее усилие и изложи мне, о чем же говорилось на родительском собрании.

– А-а… Так ты для этого меня ждал? – с невинным видом спросил Матиас.

По взгляду, который бросил на него Антуан, Матиас понял, что времени на импровизацию у него практически не осталось, спокойствия Антуана надолго не хватит, а как известно, нападение является лучшим способом защиты.

– Скажите на милость, я отправился выполнять твое же задание, так с какой стати ты тут распетушился? Что ты хочешь чтоб я тебе сказал?

– Для начала неплохо бы услышать, что именно тебе говорила учительница, да и для конца тоже… учитывая, который теперь час.

– Он образцовый ученик! У твоего сына отличная успеваемость по всем предметам. Его учительница даже немного опасалась в начале года, что он окажется вундеркиндом. Это лестно для родителей, но довольно сложно для учителей. Но могу тебя успокоить, Луи просто великолепный ученик. Вот, теперь я все сказал, и ты знаешь столько же, сколько я. Я был так горд, что даже намекнул ей, что я его дядя. Ты доволен?

– Просто на седьмом небе! – заверил Антуан, в ярости усаживаясь обратно.

– Невероятно! Я говорю тебе, что твой сын один из лучших в школе, а ты дуешься… тебе не просто угодить, старина.

Антуан открыл ящик, достал оттуда листок бумаги и принялся вертеть его в пальцах.

– Я в себя не приду от радости! Я – отец ребенка, у которого «неуд» по истории и географии, еле-еле натянутые 11 баллов по французскому и ровно 10[3]3
  По французской двадцатибалльной системе.


[Закрыть] баллов по арифметике, так что я действительно удивлен и польщен отзывом его учительницы.

Антуан положил школьный дневник Луи на стол и подтолкнул его в сторону Матиаса, который задумчиво взял его в руки, полистал и тут же положил обратно.

– Ну, это какая-то административная ошибка, они то и дело случаются со взрослыми, поэтому и дети от них не застрахованы. – Его голос звучал до неприличия фальшиво. – Ладно, я пошел спать, ты какой-то нервный, а я не люблю, когда ты нервный. Спокойной ночи!

На этот раз Матиас направился к лестнице решительным шагом. Антуан окликнул его в третий раз. Он скорчил досадливую гримасу и неохотно обернулся.

– Ну что еще?

– Как ее зовут?

– Кого?

– Это ты мне скажи… Ну, ту, из-за которой ты не пошел на родительское собрание. Она хоть красивая?

– Очень! – поколебавшись, признался Матиас.

– Хоть что-то! И как ее зовут? – не отставал Антуан.

– Одри.

– Тоже красиво… А дальше как?

– Морель… – еле слышно выдохнул Матиас.

Антуан навострил уши, питая слабую надежду, что плохо разобрал имя, которое только что произнес Матиас, но на лице его уже проступала тревога.

– Морель? Немного напоминает мадам Морель?

– Совсем чуть-чуть… – подтвердил Матиас, смущенный уже по-настоящему.

Антуан встал и посмотрел на друга, не без сарказма отдавая честь совершенному подвигу.

– Я тебя попросил сходить на родительское собрание, и ты действительно принял мою просьбу близко к сердцу!

– Ну вот, я так и знал, что не нужно было с тобой об этом говорить! – бросил Матиас, удаляясь.

– Чего? – взревел Антуан. – Это называется «ты со мной поговорил»? Лучше успокой меня и скажи: ты уже исчерпал список тех глупостей, которые делать нельзя никогда и ни при каких обстоятельствах, или у тебя еще осталась одна-две в запасе?

– Послушай, Антуан, не надо преувеличивать, я вернулся один и даже до полуночи!

– Ага, ты еще хвалишься тем, что не привел к нам в дом учительницу моего сына? Потрясающе! Спасибо, по крайней мере, он не увидит ее «совсем чуть-чуть» раздетой за завтраком!

Не найдя лучшего способа сбежать, Матиас начал подниматься на второй этаж. Каждый его шаг по ступенькам, казалось, отбивал такт очередному всплеску Антуанового возмущения.

– Ты просто смешон! – прокричал тот ему в спину.

Матиас поднял руку в знак того, что сдается:

– Ладно, хватит, все нормально, я что-нибудь придумаю!

Когда он уже закрывал дверь в свою комнату, то услышал, как Антуан снизу кричит, что у него вдобавок еще и очень плохой вкус. Он растянулся на кровати и вздохнул, расстегивая верхнюю пуговицу плаща.

В своем «кабинете» Антуан с силой ударил по клавиатуре компьютера. На экране машина «Формулы-1» с разгону врезалась в заградительную балку.

В три часа ночи Матиас все еще расхаживал по комнате. В четыре он уселся за секретер, стоящий у окна, и принялся грызть ручку. Чуть позже он набросал первые слова письма, адресованного мадам Морель. В шесть мусорная корзинка приняла в свои недра одиннадцатый черновик, который Матиас туда отправил. В семь, взлохмаченный, он перечитал последний раз свое творение и запечатал его в конверт. Ступеньки лестницы заскрипели, Эмили и Луи спускались на кухню. Приклеившись ухом к двери, он слушал, как все завтракают, пока голос Антуана не поторопил детей ехать в школу, тогда он спешно влез в махровый халат и сбежал по лестнице вниз. Матиас отловил Луи на крыльце. Он протянул ему послание, но не успел и слова сказать в объяснение, как Антуан выхватил письмо и попросил Эмили и Луи подождать его чуть подальше на тротуаре.