Текст книги "Всё хреново"

Нам выпало интересное время: в материальном смысле наш мир стал, пожалуй, лучше, чем был когда-либо раньше, но это не мешает нам коллективно сходить с ума, представляя себе, что все мы живем в огромном толчке, в котором вот-вот спустят воду. По богатым, развитым странам расползается иррациональное чувство беспомощности. Это парадокс прогресса: чем лучше становится жизнь, тем больше тревоги и отчаяния мы ощущаем{9}9
  Пессимизм – широко распространенная проблема в богатом, развитом мире. Когда компания по исследованию общественного мнения YouGov опрашивала в 2015 г. людей из семнадцати стран на предмет того, становится ли мир, на их взгляд, лучше или хуже или остается прежним, менее 10 % респондентов из наиболее богатых стран сказали, что он становится лучше. В США так ответило лишь 6 % опрошенных. В Австралии и Франции – только 3 %. См.: Max Roser, “Good News: The World Is Getting Better. Bad News: You Were Wrong About How Things Have Changed,” August 15, 2018, World Economic Forum, https://www.weforum.org/agenda/2018/08/good-news-the-world-is-getting-better-bad-news-you-were-wrong-about-how-things-have-changed.


[Закрыть].

В последние годы такие авторы, как Стивен Пинкер и Ханс Рослинг, в один голос твердят, что у нас нет оснований для пессимизма, что на самом деле человеческая жизнь еще никогда не была такой благополучной и, вероятно, в будущем она станет только улучшаться{10}10
  Упомянутые книги – это Enlightenment Now: The Case for Reason, Science, Humanism, and Progress (New York: Viking, 2018) Пинкера*, and Factfulness: Ten Reasons We’re Wrong About the World – And Why Things Are Better Than You Think (New York: Flatiron Books, 2018) Рослинга. Я слегка ехидничаю тут по поводу этих авторов, но, вообще-то, это чудесные и очень значимые книги.
  * Выйдет на русском языке в издательстве «Альпина нон-фикшн» в 2020 г.


[Закрыть]. Оба они написали толстенные, тяжеленные книги с кучей графиков и диаграмм, которые начинаются в одном углу и почему-то всегда заканчиваются в противоположном{11}11
  Эта фразочка про углы – отсылка к изумительной работе Эндрю Салливана на ту же тему. См.: Andrew Sullivan, “The World Is Better Than Ever. Why Are We Miserable?” The Intelligencer, March 9, 2018.


[Закрыть]. Оба они в подробностях рассказали, как предубеждения и неверные установки, с которыми мы все живем, заставляют нас воспринимать действительность хуже, чем она есть. Прогресс, утверждают они, беспрерывно продолжался на протяжении всей современной истории. Люди сейчас образованнее и грамотнее, чем когда-либо раньше{12}12
  Max Roser and Esteban Ortiz-Ospina, “Global Rise of Education,” published online at OurWorldInDat.org, 2018, https://ourworldindata.org/global-rise-of-education.


[Закрыть]. Статистика насилия шла на убыль последние десятки лет, если не столетия{13}13
  Наиболее полное представление о том, как на протяжении истории сокращались масштабы насилия, можно почерпнуть из книги Пинкера. См.: Steven Pinker, The Better Angels of Our Nature: Why Violence Has Declined (New York: Penguin Books, 2012)*.
  * На русском языке выйдет в издательстве «Альпина нон-фикшн» в 2020 г.


[Закрыть]. Расизм, сексизм, дискриминация и насилие над женщинами в наши дни достигли самой низкой отметки в истории человечества{14}14
  Pinker, Enlightenment Now, pp. 214–32.


[Закрыть]. Мы наделены бóльшими правами, чем когда-либо{15}15
  Там же, pp. 199–213.


[Закрыть]. Половина планеты имеет доступ к интернету{16}16
  “Internet Users in the World by Regions, June 30, 2018,” круговая диаграмма, InternetWorldStats.com, https://www.internetworldstats.com/stats.htm.


[Закрыть]. Уровень нищеты во всем мире опустился до рекордно низких показателей{17}17
  Diana Beltekian and Esteban Ortiz-Ospina, “Extreme Poverty Is Falling: How Is Poverty Changing for Higher Poverty Lines?” March 5, 2018, OurWorldInDat.org, https://ourworldindata.org/poverty-at-higher-poverty-lines.


[Закрыть]. Войны стали менее масштабными и случаются реже, чем когда-либо в истории{18}18
  Pinker, The Better Angels of Our Nature, pp. 249–67.


[Закрыть]. Дети умирают реже, люди живут дольше{19}19
  Pinker, Enlightenment Now, pp. 53–61.


[Закрыть]. Мы богаче, чем были во все времена{20}20
  Там же, pp. 79–96.


[Закрыть]. А еще мы победили кучу болезней и все такое{21}21
  Вакцины – это, пожалуй, самое важное достижение последних ста лет. Одно исследование показало, что кампания по всемирной вакцинации, которую ВОЗ провела в 1980-е гг., с высокой вероятностью предотвратила более двадцати миллионов случаев опасных заболеваний по всей планете и сэкономила 1,53 триллиона долларов потенциальных расходов на здравоохранение. Все болезни, которые удалось полностью искоренить, были искоренены только за счет вакцинации. Это лишь некоторые из причин, почему движение против вакцин – абсолютная дикость. См.: Walter A. Orenstein and Rafi Ahmed, “Simply Put: Vaccinations Save Lives,” PNAS 114, no. 16 (2017): 4031–33.


[Закрыть].

И они правы. Эти факты нужно знать. Но читать такие книги – все равно что слушать разглагольствования дядюшки Ларри о том, как тяжело им всем жилось, когда он был в вашем возрасте. Пусть даже он и прав, но ваши проблемы от этого не становятся проще.

Потому что, несмотря на все эти радостные сводки, существует и другая неожиданная статистика: в США симптомы депрессии и тревоги достигли самого высокого уровня за последние восемьдесят лет среди молодежи и за последние двадцать лет среди взрослого населения{22}22
  G. L. Klerman and M. M. Weissman, “Increasing Rates of Depression,” Journal of the American Medical Association 261 (1989): 2229–35. См. также: J. M. Twenge, “Time Period and Birth Cohort Differences in Depressive Symptoms in the U.S., 1982–2013,” Social Indicators Research 121 (2015): 437–54.


[Закрыть]. И проблема не только в том, что депрессией страдает все больше людей, но и в том, что от поколения к поколению она настигает их все в более раннем возрасте{23}23
  Myrna M. Weissman, PhD, Priya Wickramaratne, PhD, Steven Greenwald, MA, et al., “The Changing Rates of Major Depression,” JAMA Psychiatry 268, 21 (1992): 3098–105.


[Закрыть]. С 1985 г. и мужчины, и женщины все ниже оценивают свою удовлетворенность жизнью{24}24
  C. M. Herbst, “‘Paradoxical’ Decline? Another Look at the Relative Reduction in Female Happiness,” Journal of Economic Psychology 32 (2011): 773–88.


[Закрыть]. Это, вероятно, отчасти связано с тем, как за последние тридцать лет вырос уровень стресса{25}25
  S. Cohen and D. Janicki-Deverts, “Who’s Stressed? Distributions of Psychological Stress in the United States in Probability Samples from 1983, 2006, and 2009,” Journal of Applied Social Psychology 42 (2012): 1320–34.


[Закрыть]. Количество передозировок наркотиков недавно стало критическим – США и Канаду захлестнула опиоидная эпидемия{26}26
  Жуткий и бесстрастный анализ опиоидного кризиса, бушующего в Северной Америке: Andrew Sullivan, “The Poison We Pick,” New York Magazine, February 2018, http://nymag.com/intelligencer/2018/02/americas-opioid-epidemic.html.


[Закрыть]. Среди населения США как никогда распространено одиночество и чувство социальной изолированности. Почти половина американцев признаются, что чувствуют себя брошенными и одинокими по жизни{27}27
  “New Cigna Study Reveals Loneliness at Epidemic Levels in America,” Cigna’s Loneliness Index, May 1, 2018, https://www.multivu.com/players/English/8294451-cigna-us-loneliness-survey/.


[Закрыть]. Социальное доверие в развитых странах сейчас не просто невысоко – оно стремительно падает: как никогда мало людей доверяют своему правительству, СМИ и друг другу{28}28
  The Edelman Trust Index отмечает прогрессирующий спад социального доверия почти во всех развитых странах. См.: “The 2018 World Trust Barometer: World Report,” https://www.edelman.com/sites/g/files/aatuss191/files/2018-10/2018_Edelman_Trust_Barometer_Global_Report_FEB.pdf.


[Закрыть]. Когда в 1980-х гг. исследователи интересовались у участников опроса, со сколькими людьми они обсуждали важные личные темы за последние шесть месяцев, самым распространенным ответом было «с тремя». К 2006 г. самым распространенным ответом стало «ни с одним»{29}29
  Miller McPherson, Lynn Smith-Lovin, and Matthew E. Brashears, “Social Isolation in America: Changes in Core Discussion Networks over Two Decades,” American Sociological Review 71, no. 3 (2006): 353–75.


[Закрыть].

При этом вокруг творится какой-то беспредел. В руках шизоидов либо уже есть, либо очень скоро окажется ядерное оружие. По всему миру растет и множится экстремизм – всех возможных видов, правый и левый, религиозный и светский. Конспирологи, незаконные вооруженные формирования, сурвивалисты и «препперы» (те, кто готовится к Армагеддону) стали до того популярными субкультурами, что уже граничат с мейнстримом.

По факту, мы – самые защищенные и благополучные люди в истории мира, но при всем том мы чувствуем себя как никогда безнадежно. Жизнь улучшается – а мы все больше впадаем в отчаяние. Это парадокс успеха. Об этом особенно красноречиво говорит один поразительный факт: чем богаче и безопаснее то место, где вы живете, тем больше у вас шансов дойти до самоубийства{30}30
  Число самоубийств в богатых странах в среднем выше, чем в бедных. Более подробную информацию можно получить из отчета Всемирной организации здровоохранения “Suicide Rates Data by Country”, http://apps.who.int/gho/data/node.main.MHSUICIDEASDR?lang=en. Суициды также чаще случаются в богатых районах. См.: Josh Sanburn, “Why Suicides Are More Common in Richer Neighborhoods,” Time, November 8, 2012, http://business.time.com/2012/11/08/why-suicides-are-more-common-in-richer-neighborhoods/.


[Закрыть].

Невозможно не признать, что за последние несколько сотен лет мы добились невероятных успехов в сферах здравоохранения, безопасности и материальных благ. Но вся эта статистика отражает прошлое, а не будущее. А надежду мы как раз-таки черпаем именно в будущем – точнее, в своих представлениях о нем.

Все потому, что надежде не нужна статистика. Ей плевать на тенденцию к сокращению числа убийств из огнестрельного оружия или автокатастроф со смертельным исходом. Ей нет дела до того, что в прошлом году не разбился ни один пассажирский самолет или что в Монголии беспрецедентно возросла грамотность населения (по крайней мере, если вы сами не монгол){31}31
  Все это, кстати, правда.


[Закрыть].

Надежде плевать на проблемы, которые уже были решены. Ее волнуют проблемы, которые все еще требуют решения. Потому что чем лучше наш мир, тем больше поставлено на кон. А чем больше поставлено на кон, тем сложнее надеяться на лучшее.

Чтобы пробудить и сохранить в себе надежду, нужны три вещи: контроль, ценности и сообщество{32}32
  Мое трехчастное определение «надежды» – это смесь из теорий мотивации, ценностей и смысла. Другими словами, я объединил в своих «целях» несколько разных теоретических моделей.
  Первая – это теория самодетерминации, в которой утверждается: для того чтобы чувствовать себя мотивированными и удовлетворенными жизнью, нужны три вещи: автономность, компетентность и связанность. Я слепил вместе автономность и компетентность, назвав все это «самоконтролем», и по некоторым причинам, которые станут понятны из главы 4, переименовал «связанность» в «сообщество». Что в теории самодетерминации отсутствует – или, скорее, что в ней лишь подразумевается, – так это обоснование для мотивации, идея о том, что в мире есть нечто ценное, к чему стоит стремиться.
  И отсюда вытекает третий компонент надежды – ценности. В своих рассуждениях о ценностях или цели я опирался на модель «значимости» Роя Баумайстера. По этой модели, для чувства значимости собственной жизни нам нужны четыре вещи: цель, ценности, эффективность и самоуважение. «Эффективность» я, опять же, прилепил к «самоконтролю». А остальные три я обобщил под названием «ценности» – это те вещи, которые мы считаем полезными и важными и которые обеспечивают нам хорошее самоощущение. В главе 3 я излагаю свое понимание ценностей во всех подробностях. Чтобы узнать больше о теории самодетерминации, см.: R. M. Ryan and E. L. Deci, “Self-Determination Theory and the Facilitation of Intrinsic Motivation, Social Development, and Well-being,” American Psychologist 55 (2000): 68–78. О модели Баумайстера – см.: Roy Baumeister, Meanings of Life (New York: Guilford Press, 1991), pp. 29–56.


[Закрыть]. «Контроль» подразумевает ощущение, что мы держим свою жизнь в собственных руках и можем влиять на свою судьбу. «Ценности» подразумевают нечто такое, ради чего мы готовы трудиться, некое изменение к лучшему, которого, на наш взгляд, имеет смысл добиваться. А «сообщество» подразумевает, что мы входим в группу людей, которая разделяет наши цели и тоже стремится к их достижению. Без сообщества мы чувствуем себя изолированными и перестаем верить в свои ценности. Без ценностей ничто не мотивирует нас на достижения. Без контроля мы не чувствуем в себе сил на то, чтобы чего-то добиваться. Стоит утратить что-то одно – и тут же теряешь другие два. Стоит утратить что-то одно – и надежды как не бывало.

Чтобы понять, почему мы испытываем сейчас такой кризис надежды, нужно разобраться в механизме ее возникновения и поддержания. В следующих трех главах мы поговорим о том, как укрепить эти три составляющие своей жизни: чувство контроля (глава 2), ценности (глава 3) и сообщество (глава 4).

Затем мы вернемся к изначальному вопросу: что же не так с нашим миром, если нам становится поганее и поганее, хотя все вокруг только улучшается?

Возможно, ответ вас удивит.

Глава 2
Самоконтроль – это иллюзия

Все началось с головной боли{33}33
  Случай Элиота взят из книги Antonio Damasio, Descartes’ Error: Emotion, Reason, and the Human Brain (New York: Penguin Books, 2005), pp. 34–51. Элиот – это псевдоним, который Дамасио дал своему пациенту.


[Закрыть].

Элиот был успешным человеком, руководителем в крупной компании. Его любили коллеги и соседи. Он умел быть обаятельным и обезоруживающе остроумным. У него было все: жена, дети, друзья и кайфовые отпуска на пляже.

И все бы хорошо, если бы не регулярные головные боли. Да не какие-нибудь обычные боли из разряда «закинься ибупрофеном». Ему как будто выдавливали мозги, вкручивая в голову огромный штопор, – и при этом лупили изнутри чугунным шаром по глазницам.

Элиот пил таблетки. Спал днем. Он пробовал не стрессовать, расслабиться, не напрягаться, забить, плюнуть и растереть. Но боль возвращалась снова и снова. Более того, становилась только сильнее. Очень скоро Элиот дошел до того, что уже не мог ни спать ночами, ни работать днем.

В конце концов он пошел к врачу. Врач провернул свои врачебные манипуляции, сделал свои врачебные обследования, получил свои врачебные результаты и сообщил Элиоту печальную новость: у него опухоль мозга – вот прямо тут, в лобной доле. Вот она. Видите? Да-да, серое пятно спереди. Угу, здоровенная. С бейсбольный мяч, наверное.

Хирург вырезал опухоль, и Элиот вернулся домой. Он вышел на работу. Вернулся к семье и друзьям. Казалось, все опять пришло в норму.

Но потом все посыпалось.

Элиот перестал справляться с работой. Задачи, которые он раньше щелкал как орешки, теперь требовали массы концентрации и усилий. Элементарные вопросы – вроде того, писать синей ручкой или черной – могли занимать его часами. Он делал простейшие ошибки и неделями не мог их исправить. Он превратился в черную дыру рабочего графика и игнорировал встречи и дедлайны так, будто они противны самой природе пространства и времени.

Поначалу коллеги его жалели и старались прикрыть. В конце концов, ему из головы только что вырезали опухоль размером с немаленькое яблоко. Но вскоре разгребать за ним стало слишком напряжно, а его оправдания стали уж совсем неадекватными. Ты пропустил встречу с инвестором, чтобы купить новый степлер? Серьезно? Ты чем думал, Элиот?{34}34
  Этот и многие другие примеры из его семейной жизни (игры Малой бейсбольной лиги, марафон бондианы и т. д.) были вымышлены только для того, чтобы проиллюстрировать идею. Их нет в отчете Дамасио и, вероятно, не было в реальности.


[Закрыть]

Месяцы запоротых встреч и околесицы однозначно показали: вместе с опухолью из головы Элиота ушло еще что-то очень важное, заодно прихватив с собой, по мнению коллег, нехилый кусок бюджета компании. Так что Элиота уволили.

При этом и дома все стало как-то паршиво. Представьте диванного лежебоку, которого нафаршировали нерадивым папашей, слегка приправили телевикторинами и оставили печься при температуре 175 °C двадцать четыре часа в сутки. Вот это и был новый Элиот. Он не пошел на игры сына в Малой бейсбольной лиге. Он забил на родительское собрание, чтобы посмотреть марафон бондианы по ТВ. У него даже не возникало мысли, что с женой можно бы разговаривать и почаще, чем раз в неделю.

Для семейных скандалов появились совершенно новые и неожиданные основания – правда, скандалами это было сложно назвать. В скандале нужны две заинтересованные стороны. Но хотя жена Элиота аж кипела от ярости, сам он с трудом улавливал ход развития сюжета. Вместо того чтобы сразу бросаться что-то менять и подлатывать в попытках продемонстрировать родным людям свою любовь и заботу, он оставался замкнутым и безучастным. Он как будто жил вне зоны доступа для всех других обитателей Земли.

В итоге жена не выдержала. Ему не только опухоль вырезали, орала она, но и хреново сердце. Она развелась с ним и забрала детей. Элиот остался один.

Приуныв и вконец растерявшись, Элиот начал думать, как ему реанимировать карьеру. Его завлекли в сомнительные аферы. Мошенник вытянул из него почти все сбережения. Роковая красотка соблазнила его, уговорила на тайную женитьбу, а год спустя подала на развод и откусила половину его собственности. Он кочевал по городу, снимая все более дешевые и убитые квартиры, и через несколько лет благополучно превратился в бомжа. Тогда брат подобрал его с улицы и привез жить к себе. Друзья и близкие с ужасом наблюдали, как всего за несколько лет человек, которым они когда-то восхищались, буквально выбросил свою жизнь на помойку. Никто не мог понять, как так вышло. Было очевидно, что в Элиоте что-то изменилось – что за теми мучительными головными болями скрывалось нечто большее.

Но вот что именно?

Брат Элиота водил его под белы рученьки от одного врача к другому. «Он сам не свой, – говорил он. – С ним что-то не так. На вид все нормально, но это только кажется. Честное слово».

Врачи провели свои врачебные обследования, получили свои врачебные результаты и, к несчастью, заключили, что у Элиота все в норме – по крайней мере в их представлении о норме – и даже лучше среднего. На КТ-снимках все было в порядке. IQ был по-прежнему высоким. Мышление – ясным. Память – отменной. Он мог долго и пространно рассуждать о последствиях своих неудачных решений. Он поддерживал беседы на самые разные темы, юморил и вообще был само очарование. Психиатр заключил, что у Элиота нет депрессии. Напротив, у него высокая самооценка и нет ни малейших признаков хронической тревоги или стресса – в эпицентре бури, которую он вызвал своим безразличием, он сохранял такое спокойствие, будто постиг дзен.

Брат не мог с этим смириться. Что-то было не так. Чего-то он лишился.

Наконец, в отчаянной попытке все-таки найти объяснение он отправил Элиота к знаменитому нейробиологу Антонио Дамасио.

Первым делом Антонио Дамасио сделал то же, что и другие врачи: дал Элиоту кучу тестов на когнитивные способности. Память, рефлексы, интеллект, личность, пространственные отношения, моральные оценки – вот это все. Элиот был безупречен.

Тогда Дамасио сделал то, до чего не додумался ни один другой врач: поговорил с Элиотом – нормально, по-человечески. Его интересовало все: каждая ошибка, каждый промах, каждое сожаление. Как он остался без работы, семьи, дома, сбережений? Расскажите мне о каждом решении, объясните ход своих мыслей (или, если уж на то пошло, их отсутствие).

Элиот мог подробно рассказать, какие решения он принял, – но вот зачем, он сказать не мог. Он без труда излагал факты и последовательность событий и даже подбавлял в нужных местах драматизма, но когда Дамасио просил его проанализировать свою мотивацию: почему он решил, что купить новый степлер важнее, чем встретиться с инвестором, или рассудил, что Джеймс Бонд интереснее собственных детей, – он не знал, что ответить. Эти вопросы ставили его в тупик. Но что еще важнее: его это не смущало. По сути, ему было все равно.

Этот человек из-за своих ошибок и глупых решений потерял все, он напрочь утратил контроль над своей жизнью и прекрасно осознавал, во что ее превратил, – но не проявлял никакого раскаяния, никакого отвращения к себе, даже малейшего стыда. На том свете полно таких, кто покончил с собой из-за куда меньших неудач. Но Элиот не просто спокойно переживал свою катастрофу – он был к ней безразличен.

Вот тут Дамасио осенило: все психологические тесты, которые Элиот проходил, оценивали его способность думать, но ни один из них не оценивал его способность чувствовать. Врачи были так поглощены исследованием мыслительных способностей Элиота, что ни одному не приходило в голову, что, возможно, сбой тут в эмоциональной восприимчивости. А если и приходило, то стандартизированного теста для такой оценки все равно не было.

Тогда один из коллег Дамасио распечатал стопку жутких изображений: жертвы пожаров, места убийств во всех кошмарных подробностях, разрушенные войной города, умирающие от голода дети – и стал поочередно показывать их Элиоту.

Элиот и глазом не моргнул. Он ничего не почувствовал. Его безразличие просто шокировало – он и сам согласился, что это уже патология. Он был уверен, что в прошлом эти изображения его бы, безусловно, зацепили, что его сердце наполнилось бы ужасом и сопереживанием, что от каких-то из них он бы с отвращением отвернулся. Но теперь… Он просто сидел и глядел на самые мрачные стороны человеческого бытия, не испытывая никаких эмоций.

Дамасио понял, что в этом и была вся проблема: знания и мышление Элиота не пострадали, но опухоль и/или ее удаление лишили его способности чувствовать и сопереживать. В его внутреннем мире не осталось ни света, ни мрака – только серый туман без конца и края. Фортепианный концерт дочери вызывал в нем не больше радостных переживаний и отцовской гордости, чем покупка пары новых носков. Потерять миллионы долларов по ощущениям стояло в том же ряду, что и заправить машину, постирать рубашку или посмотреть какую-нибудь чушь по ТВ. Он превратился в ходячую, говорящую равнодушную машину. И каким бы разумным он ни был, без способности расставлять приоритеты и отличать хорошее от плохого он полностью утратил самоконтроль{35}35
  Там же, p. 38. Дамасио использует термин «свободная воля», в то время как я использую термин «самоконтроль». Оба они могут трактоваться как потребность в автономности из теории самодетерминации (см.: Damasio, Descartes’ Error, chap. 1, note 32).


[Закрыть].

Но тогда возникал большой вопрос: если когнитивные способности Элиота (его интеллект, память, внимание) никак не изменились, почему он перестал принимать эффективные решения?

Этот вопрос поставил Дамасио и его коллег в тупик. Всем нам иногда хочется отключить эмоции, потому что из-за них мы часто делаем какую-то тупую хрень, за которую нам потом мучительно стыдно. Психологи и философы веками считали, что сдерживание или подавление эмоций решает все наши жизненные проблемы. Но вот перед нами человек, полностью лишенный чувств и сопереживания, движимый только логикой и рассудком – и при этом в кратчайшие сроки похеривший свою жизнь. И его пример никак не вяжется со всей этой народной мудростью про рациональные решения и самоконтроль.

И тут же возникает второй, не менее каверзный вопрос: если Элиот по-прежнему оставался умником-разумником и мог принимать рациональные решения, то что ж у него работа под откос полетела? Почему он все профукал? Почему игнорировал родных, прекрасно зная, чем это может кончиться? Даже если тебе стали пофиг и семья, и работа, логично было бы все же попытаться их сохранить, разве нет? Те же социопаты вполне в состоянии это понять. Почему же Элиот не смог? Неужели было так сложно время от времени заглядывать на игры Малой лиги? Но утратив способность чувствовать, Элиот утратил и способность принимать решения. Он перестал контролировать свою жизнь.

У всех нас бывало так, что ты вроде прекрасно знаешь, как нужно поступить, но делаешь все наоборот. Все мы откладывали на потом важные дела, игнорировали дорогих нам людей и действовали в ущерб собственным интересам. И, как правило, объясняли это тем, что поддались эмоциям. Мы привыкли считать, что все дело в недисциплинированности и неразумности.

Но история Элиота заставляет в этом усомниться. Она ставит под вопрос саму идею самоконтроля, саму мысль о том, что мы способны осознанно заставить себя делать полезные вещи вопреки своим внутренним импульсам и эмоциям.

Чтобы пробудить в себе надежду, нужно для начала внушить себе чувство контроля над жизнью. Нужно стремиться к чему-то доброму и светлому и верить, что мы сможем «сделать этот мир лучше». Однако многим из нас никак не удается наставить себя на путь истинный. И случай Элиота может открыть нам глаза на то, почему так происходит. Этот бедный, изолированный от общества, одинокий человек, безразлично глядящий на фотографии изломанных тел и разрушенных землетрясением домов, которые легко бы сошли за метафору его собственной жизни; человек, который потерял все, абсолютно все, но умудрялся рассказывать об этом даже с улыбкой, – этот человек послужит ключом к совершенно новому пониманию того, как работает наше сознание, как мы принимаем решения и насколько мы вообще способны на самоконтроль.

Однажды, когда музыканта Тома Уэйтса спросили о его алкоголизме, он буркнул знаменитое: «I’d rather have a bottle in front of me than a frontal lobotomy» («Лучше бутылка зеленого змия, чем фронтальная лоботомия»). Он был при этом явно на бровях. А, да, и еще на всех телеэкранах страны{36}36
  Уэйтс пробормотал эту фразу на телешоу Нормана Лира Fernwood 2 Night в 1977 г., но придумал ее не он. Ее первоисточник неизвестен, и если вы попытаетесь поискать его в сети, то провалитесь в бездонную яму гипотез. Кто-то приписывает эту шутку писательнице Дороти Паркер, кто-то – комику Стиву Аллену. Сам Уэйтс говорил, что не помнит, где впервые ее услышал. Но тоже признавал, что шутка не его авторства.


[Закрыть].

Фронтальная лоботомия – это такая хирургическая операция на мозге: вам просверливают через нос дырку в черепе, а потом аккуратно отсекают лобную долю ножом для колки льда{37}37
  Некоторые из самых первых лоботомий действительно проводили с помощью ножей для колки льда. Уолтер Фриман, главный поборник этой процедуры в США, поначалу делал ее исключительно ножами для колки льда, но потом отказался от них, потому что они часто ломались и застревали у пациентов в голове. См. Hernish J. Acharya, “The Rise and Fall of Frontal Leucotomy,” в W. A. Whitelaw, ed., The Proceedings of the 13th Annual History of Medicine Days (Calgary: University of Calgary, Faculty of Medicine, 2004), pp. 32–41.


[Закрыть]. Эта процедура была изобретена в 1935 г. неврологом по имени Антониу Эгаш Мониш{38}38
  Да-да, всех нейробиологов в этой книге зовут Антонио.


[Закрыть]. Он обнаружил, что если взять человека с чрезвычайно повышенной тревожностью, суицидальной депрессией и другими психическими расстройствами (вспоминаем про кризис надежды) и правильно искромсать ему мозг, он становится на загляденье спокойным.

Эгаш Мониш был уверен, что лоботомия – в своей усовершенствованной версии – станет средством от всех болезней, и разрекламировал ее всему миру. К концу 1940-х гг. она стала суперхитом: ее делали десяткам тысяч пациентов по всему свету. А Мониш даже получил за свою разработку Нобелевскую премию.

Но к 1950-м гг. люди начали замечать, что если просверлить человеку дыру в голове и срезать ему кусок мозга таким же макаром, как счищаешь лед с лобового стекла, это может вызвать – кто бы мог подумать! – кое-какие негативные последствия. И под «кое-какими негативными последствиями» подразумевается превращение в овощ. Да, эта процедура «исцеляла» пациентов от эмоциональных нарушений, но еще и лишала их способности фокусироваться, принимать решения, строить карьеру и долгосрочные планы, абстрактно мыслить о самих себе. В итоге они становились тупо довольными жизнью зомби. Превращались в Элиотов.

СССР стал, как ни удивительно, первой страной, запретившей лоботомию. Советы объявили, что процедура «противоречит принципам гуманизма» и «превращает психически больного человека в идиота»{39}39
  Gretchen Diefenbach, Donald Diefenbach, Alan Baumeister, and Mark West, “Portrayal of Lobotomy in the Popular Press: 1935–1960,” Journal of the History of the Neurosciences 8, no. 1 (1999): 60–69.


[Закрыть]. Тут и остальной мир наконец очухался: уж если Иосиф Сталин рассказывает вам об этике и человеколюбии, то, наверное, дела совсем плохи.

Постепенно лоботомию стали запрещать и в других странах, и к 1960-м гг. почти все стали ее ярыми противниками. Последняя такая операция была проведена в США в 1967 г., и пациент умер. Еще десять лет спустя пьяный Том Уэйтс пробурчал по ТВ свою знаменитую фразу – ну а дальше, как говорится, уже другая история.

Том Уэйтс был лютым алкоголиком и провел большую часть 1970-х в попытках разлепить глаза и вспомнить, где в последний раз оставил сигареты{40}40
  Среди музыкальных журналистов в 1970-х бытовала странная конспирологическая теория, что Том Уэйтс якобы только прикидывается алкоголиком. Об этом были написаны статьи и даже целые книги. Но хотя очень вероятно, что Уэйтс утрировал свой образ «бомжеватого поэта» ради искусства, он годами откровенно говорил о своем алкоголизме. Один из недавних примеров – его интервью 2006 г. для Guardian, где он сказал: «У меня была проблема – проблема с алкоголем, которую многие считают издержкой профессии. Жена спасла мне жизнь». См.: Sean O’Hagan, “Off Beat,” Guardian, October 28, 2006, https://www.theguardian.com/music/2006/oct/29/popandrock1.


[Закрыть]. Параллельно он нашел время сочинить и записать в этот период семь изумительных альбомов. Он писал много, сильно, выигрывал награды, продавал миллионы записей и пользовался популярностью во всем мире. Он был одним из тех редких художников, чье умение выразить состояние человеческой души порой аж пугает.

Его фразочка про лоботомию кажется просто удачной шуткой, но в ней есть скрытая мудрость: она намекает, что лучше страдать от пристрастия к бутылке, чем стать совсем бесстрастным; что лучше быть на самом дне, но иметь надежду, чем жить без нее; что без своих неконтролируемых порывов мы пустое место.

В мире почти всегда существовало некое молчаливое убеждение в том, что все наши проблемы от эмоций и что разуму приходится разгребать бардак, который они устраивают. Так рассуждал еще Сократ: он объявил разум корнем всех добродетелей{41}41
  Xenophon, Memorabilia, trans. Amy L. Bonnette (Ithaca, NY: Cornell University Press, 2014), book 3, chap. 9, p. 5*.
  * Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. – М.: Рипол классик, 2018.


[Закрыть]. В начале эпохи Просвещения Декарт утверждал, что в каждом из нас сосуществуют разумное начало и животные страсти и что эти самые страсти мы непременно должны научиться контролировать{42}42
  René Descartes, The Philosophical Works of Descartes, trans. Elizabeth S. Haldane and G. R. T. Ross (1637; repr. New York: Cambridge University Press (1970), 1:101).


[Закрыть]. Кант говорил, по сути, примерно то же самое{43}43
  Кант вообще утверждал, что разум – это основа нравственности и что страсти практически не имеют никакого значения. По мнению Канта, неважно, что ты чувствуешь, – главное, чтобы ты поступал при этом правильно. Но мы еще вернемся к Канту в главе 6. См.: Immanuel Kant, Groundwork to the Metaphysics of Morals, trans. James W. Ellington (1785; repr. Indianapolis, IN: Hackett Publishing Company, Inc., 1993)*.
  * Кант И. Основы метафизики нравственности. – М.: Мысль, 1999.


[Закрыть]. И Фрейд тоже, хотя у него там еще и сплошные члены{44}44
  См.: Sigmund Freud, Civilization and Its Discontents, trans. James Strachey (1930; repr. New York: W. W. Norton and Company, 2010)*.
  *Фрейд З. Недовольство культурой. – Харьков: Фолио, 2013.


[Закрыть]. И я уверен, что когда Эгаш Мониш делал в 1935 г. лоботомию своему первому пациенту, он считал, что открыл способ воплотить в жизнь то, о чем философы твердили больше двух тысяч лет: дать разуму контроль над неуправляемыми страстями, чтобы все гребаное человечество наконец взяло себя в руки.

Это убеждение (что с помощью разума мы должны взять верх над эмоциями) дошло до нас сквозь века и продолжает во многом определять нашу культуру. Назовем его Классическим убеждением. Классическое убеждение гласит, что если человек недисциплинирован, несдержан или злобен, это все потому, что он неспособен контролировать свои эмоции, слабоволен или просто псих. По Классическому убеждению, страсти и чувства – это недостатки, ошибки человеческой психики, которые нужно в себе исправить.

И по сей день мы нередко судим людей, исходя из Классического убеждения. Людей с лишним весом высмеивают и стыдят потому, что их полнота воспринимается как недостаток самоконтроля. Они знают, что им надо похудеть, но продолжают есть. Почему? Наверное, с ними что-то не так, заключаем мы. Курильщики – та же история. И наркоманы, естественно, воспринимаются так же, только у них, как правило, есть еще одно клеймо: мы априори считаем их преступниками.

Для людей с депрессией и суицидальными наклонностями Классическое убеждение может быть даже опасным: мало кому становится легче, когда ему говорят, что он сам, придурок, виноват в неспособности наполнить свою жизнь надеждой и смыслом и что, может, если бы он поднапрягся и пошевелился, мысль повеситься на своем галстуке не казалась бы ему такой соблазнительной.

Мы считаем, что потакать своим эмоциональным порывам значит низко пасть в моральном плане. Мы воспринимаем недостаток самоконтроля как изъян в характере человека. И напротив, превозносим тех, кому удается задавить в себе все эмоции. У нас коллективно стоит на спортсменов, бизнесменов и вождей, которые смогли превратить себя в бессердечных, высокоэффективных роботов. Если гендир спит под рабочим столом и не видит своих детей по шесть недель кряду – вот это да, целеустремленность! Видали? Стать успешным может каждый!

Конечно, нетрудно заметить, как легко Классическое убеждение порождает всякие другие пагубные… хм, убеждения. Если Классическое убеждение справедливо, мы должны уметь держать себя под контролем, избегать взрывов эмоций, не совершать преступлений в состоянии аффекта, отказываться от вредных привычек и мелких слабостей – и все это только за счет силы воли. А если нам это не удается, вывод один: какие-то мы бракованные.

Отсюда эта ложная уверенность, будто для полного счастья нам обязательно нужно себя изменить. Ведь если мы не в состоянии добиться своей цели, сбросить лишний вес, получить должность повыше или приобрести новый навык, это, без всяких сомнений, признак нашей неполноценности. А потому, чтобы не утратить надежду, мы решаем, что непременно должны себя изменить, стать совершенно новым, другим человеком. Стремление измениться подзаряжает нас свежей порцией надежды. «Старый я» не мог избавиться от жуткой тяги к сигаретам, но «новый я» сможет. И мы снова бежим все по тому же замкнутому кругу.

Так постоянное желание измениться превращается в своего рода зависимость: каждый цикл «нового меня» заканчивается утратой самоконтроля и ощущением, что пора «менять себя» снова. Каждый цикл – новая доза надежды. Но Классическое убеждение – истинный корень проблемы – по-прежнему не вызывает ни у кого сомнений или подозрений, не говоря уж о мысли наконец от него избавиться, как от сорняка.

За последние пару столетий вокруг этой идеи «изменения себя» расползлась, как запущенное акне, целая индустрия. Эта индустрия пичкает нас лживыми обещаниями и сулит даровать ключи к счастью, успеху и самоконтролю. Но на деле добивается лишь одного: усиления все тех же импульсов, которые изначально заставляют людей чувствовать себя ущербными{45}45
  Я знаю это, потому что я сам, к сожалению, часть этой индустрии. Я часто шучу, что я «склонный к самоненависти гуру по самопомощи». Правда в том, что, на мой взгляд, почти вся эта индустрия – шлак и единственный способ реально улучшить свою жизнь – это не почувствовать себя классно, а научиться лучше справляться с тем, что тебе погано.


[Закрыть].

Проблема в том, что человеческое сознание куда сложнее любого «ключа». И просто так изменить себя не получится – более того, я готов поспорить, что это далеко не всегда нужно.

Мы цепляемся за эту сказку о самоконтроле, потому что уверенность в безграничной власти над самим собой – это один из главных источников надежды. Мы хотим верить в то, что изменить себя так же просто, как найти в себе неприглядные черты. Мы хотим верить в то, что предпринять реальные действия не труднее, чем решить их предпринять и собрать для этого в кулак волю и душевные силы. Мы хотим верить в то, что мы сами хозяева своей судьбы и можем добиться исполнения всех своих желаний.

Но открытие, которое благодаря Элиоту сделал Дамасио, тем и ценно, что показало несостоятельность Классического убеждения. Если бы оно было справедливо, если бы от нас по жизни требовалось лишь научиться контролировать свои эмоции и принимать решения, опираясь на доводы рассудка, Элиот был бы просто суперменом – бесконечно работоспособным, неудержимым и беспощадным в своей практичности. А лоботомии были бы нарасхват. Мы бы копили на них деньги, как сейчас копят на увеличение груди.

Но лоботомии никому не помогают, а Элиот потерял в этой жизни все.

На самом деле для того, чтобы обрести контроль над собой, одной силы воли мало. Как оказалось, без эмоций нам не обойтись: от них во многом зависят все наши решения и поступки. Мы просто не всегда это замечаем.