Текст книги "Другая хронология катастрофы 1941. Падение «сталинских соколов»"

Марк Солонин
Другая хронология катастрофы 1941. Падение «сталинских соколов»

Глава 1
Унесенные бурей

Прибалтийский военный округ с момента формирования (август 1940 г.) назывался «особым». Во многих аспектах особой, уникальной стала и история боевых действий в Прибалтике. Рассмотрение событий войны в воздухе мы начнем с краткого обзора того, что в июне 41-го происходило на земле.

1.1. «О боевых действиях войск с 18 по 23 июня...»

Северо-Западный фронт, который предстояло развернуть на базе войск ПрибОВО, был единственным, перед кем в предстоящей войне против Германии (по крайней мере – на начальном этапе войны) ставились сугубо оборонительные задачи. Дорога от Риги и Вильнюса на Берлин была бы крайне тяжелой: оборонительные укрепления Восточной Пруссии, строившиеся веками, дремучие Августовские леса, затем – печально памятные еще по Первой мировой войне озера и болота Мазовии, полноводные Висла и Одер в их нижнем течении. На такой местности Красная Армия с неизбежностью теряла свой главный «козырь» – многотысячную орду легких танков. Уже в сентябрьском (1940 г.) варианте Плана стратегического развертывания Красной Армии были отмечены «сложные природные условия Восточной Пруссии, крайне затрудняющие ведение наступательных операций» и «исключительная подготовленность этого театра для обороны и особенно в инженерном и дорожном отношениях». На основании чего был сделан следующий вывод: «Возникают опасения, что борьба на этом фронте может привести к затяжным боям, свяжет наши главные силы и не даст нужного и быстрого эффекта». (1)

Вывод о бесперспективности наступления из Прибалтики через Восточную Пруссию к Висле был проверен и подтвержден в ходе январской (1941 г.) оперативно-стратегической Игры на картах[1]1
  Вопреки повторенной бесконечное число раз лжи, события Игры не имели ничего общего с реально состоявшимся разгромом войск Западного и Северо-Западного фронтов в июне 1941 г. В ходе Игры отрабатывалась наступательная операция, главные события которой развернулись к западу от границ СССР: «восточные» заняли район «сувалкского выступа», часть Восточной Пруссии до реки Преголя, успешно форсировали р. Нарев и пытались окружить «западных» между Инстербургом и Алленштайном (ныне Черняховск и Ополе). В дальнейшем наступление «восточных» захлебнулось, а «западные», которыми в ходе Игры действительно командовал Г.Жуков, ударом на Ломжа и Замбрув окружили часть сил «восточных» к западу от р. Нарев. Задачи, поставленные перед «восточными» по заданию Игры, выполнены не были, однако ничего, даже отдаленно похожего на прорыв немцев к Вильнюсу, Барановичам и Минску, в Игре не произошло, максимальная глубина продвижения «западных» на советскую территорию не превышала 20—30 км. Обо всем этом подробно, с опорой на реальные документы, написал полковник Бобылев еще 17 лет назад. (4)


[Закрыть]. В результате в мартовском (1941 г.) варианте Плана стратегического развертывания Красной Армии задача Северо-Западного фронта была ограничена лишь следующим: «Прочной обороной и сковыванием сил противника от Мемеля (ныне Клайпеда) до Остроленка обеспечить основные операции центра». (2) Такие же, чисто оборонительные, задачи были поставлены перед фронтом и в майском (1941 г.) варианте Плана: «Упорной обороной прочно прикрыть Рижское и Виленское направления, не допустив вторжения противника из Восточной Пруссии». (3)

Другой уникальной особенностью Прибалтийского ОВО стала не объяснимая логически сохранность (доступность, рассекреченность) документов командования округа и его войсковых соединений за последние предвоенные дни. Ничего подобного по другим округам/фронтам не наблюдается, доступные историкам оперативные документы как заговоренные начинаются с 22 июня (или еще более поздних дат). В порядке очень зыбкой гипотезы можно предположить, что это связано как раз с тем, что войскам других округов (Западного, Киевского, Одесского) с первых же дней войны предстояло решать отнюдь не оборонительные задачи и их архивные фонды в большей степени подверглись засекречиванию и «зачистке».

Как бы то ни было, но начиная с 18—20 июня (т.е. в середине календарного года и за 3—4 дня до «внезапного нападения») в архивных фондах ПрибОВО начинают появляться оперативные документы (приказы, боевые донесения, оперативные и разведывательные сводки) с номерами 1, 2, 3...

«Оперативная сводка 1, штадив-48, лес 0,5 км вост. ст. Далбе

1. Выполняя приказ, дивизия начала марш из г. Рига в 23.00 17.6.41 и, совершив ночной марш (30 км), к 9.00 18.6.41 сосредоточилась в лесу юго-восточнее с. Далбе...» (5)

«Боевое донесение № 2, штадив-48, лес юго-западнее ст. Далбе, 9.10 18.6.41 г.

Дивизия, выполнив задачу дня, сосредоточилась к 9.00 18.6.41 в районе лес юго-западнее ст. Далбе...» (6)

«Начальникам отделов штаба и окружных управлений.

Сообщаю для сведения, что штабам армий даны указания по предоставлению срочных донесений по следующим срокам:

а) Оперативные сводки к 7.00 по состоянию на 5.00, 14.00 по состоянию на 12.00, 19.00 по состоянию на 17.00... Зам. начальника штаба генерал-майор Трухин. 20 июня 1941 г. № 01 (тип документа не обозначен. – М.С.)». (7)

«Разведдонесение № 01 к 14.00 21.6.41, штаб СЗФ, Паневежис

Достоверными данными по состоянию на 18.6.41 установлено...» (29) Донесение подписал заместитель начальника РО штаба округа, но адресовано оно начальнику штаба ВВС фронта!

Разведсводка № 02 к 20.00 21.6.41, штаб ПрибОВО, Паневежис

По данным, заслуживающим доверия, продолжается сосредоточение немецких войск в Восточную Пруссию...» (8)

Оперсводка № 01 к 22.00 21.6.41, штаб ПрибОВО, лес 12 км с-в Паневежис

Первое. Части и соединения Прибалтийского особого военного округа в пунктах постоянной дислокации занимаются боевой и политической подготовкой...» (9)

Приказание по СУВ № 01 штаб СЗФ, Паневежис, 12.00 21.6.41

1. Шифросвязь осуществлять согласно особых указаний.

2. Кодированную связь не применять.

3. Для маскировки несекретных переговоров и вызова начсостава для переговоров по техническим средствам связи применять: а) в сети ШТАФРОНТ – ШТАРМ переговорную таблицу ОПТ-2...» (10)

СУВ – это «скрытное управление войсками». Самое примечательное в этом документе даже не номер 01 посреди года, а то, что поверх букв «СЗФ» и «ФРОНТ», выполненных, как и весь документ, на печатной машинке, коричневым карандашом (возможно, 70 лет назад он был красным) жирно написано: «ОКР». Исправлена и подпись под документом – начальник штаба СЗФ генерал-лейтенант Кленов «перекрашен» тем же карандашом в начальника штаба «ОКР». Для того чтобы все это увидеть, даже не обязательно ехать в Подольск, в Центральный архив МО, – электронная копия документа представлена для всеобщего обозрения на сайте «Подвиг народа».

Через несколько часов, в 16.45 21 июня, от имени начальника штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенанта П.Кленова (фактически документ подписал начальник Оперативного отдела штаба генерал-майор Ф.Трухин) всем начальникам отделов штаба и окружных управлений было под расписку объявлено следующее распоряжение:

«Некоторые штабы частей и отделы окружного управления в документах и разговорах употребляют слова «ФРОНТ», СЗФ и пр., чем разглашают место и наличие фронтового управления. Немедленно прекратить это явление и впредь штаб и управления именовать ПрибОВО». (11)

О наличии фронтового управления, созданного за несколько дней ДО «внезапного нападения», можно догадаться уже по одному только появлению документов с номерами 1, 2, 3 посреди года. Не менее примечательно и требование предоставлять по три Оперсводки в день (в мирное время так не бывает), и появление документов с названием «боевое донесение». Однако документ, процитированный выше, чрезвычайно важен другим – он показывает, что смысл и значение развертывания на базе округа фронта был вполне ясен причастным к этому командирам; они отчетливо понимали, что это значит и почему такую тайну нельзя доверить даже бумагам, украшенным грифами «Секретно», и телефонным линиям шифрованной связи. Запредельная конспирация дошла до того, что 21 июня 1941 г. начальник Управления политпропаганды Прибалтийского ОВО товарищ Рябчий приказал: «Отделам политпропаганды корпусов и дивизий письменных директив в части не давать; задачи политработы ставить устно через своих представителей». (31)

Стоит обратить внимание и на место нахождения штаба новоявленного фронта. По меньшей мере с 21 июня (штаб ВВС находился там уже с вечера 20 июня) – это лес северо-восточнее г. Паневежис. Именно там в соответствии с Планом прикрытия и должен был находиться штаб Северо-Западного фронта «через 6 часов после начала войны или объявления мобилизации». (12) Какое же из этих двух событий произошло за 6 часов до перемещения штаба новообразованного фронта из Риги в лес у Паневежиса? Мобилизация (открытая мобилизация) была объявлена Указом Президиума ВС СССР даже не с 22, а с 23 июня. Может быть, для тайно созданного Северо-Западного фронта война началась за несколько дней до утра 22 июня?

Согласен, такое предположение выглядит дешевой «конспирологией», однако на первой странице документа, хранящегося в ЦАМО (фонд 221, опись 1351, дело 201), мы можем прочитать такой вот невероятный текст: «Из журнала боевых действий войск Северо-Западного фронта об обстановке, положении и боевых действиях войск с 18 по 23 июня 1941 г.». А на следующей странице этого документа первый интервал времени в описании «боевых действий» обозначен как «18.21.6». И этот документ доступен в весьма качественной электронной копии для всех желающих...

Не менее красноречивым является и содержание документов штабов ПрибОВО, выпущенных со «старой», многозначной нумерацией. Вот, например, приказ командира 12 МК генерал-майора Шестопалова № 0033 от 18 июня 1941 г. Документ украшен грифом «Совершенно секретно. Особой важности», что для документов корпусного уровня является большой редкостью. Приказ № 0033 начинается такими словами: «С получением настоящего приказа привести в боевую готовность все части. Части приводить в боевую готовность в соответствии с планами поднятия по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять... С собой брать только необходимое для жизни и боя...» Дальше идет указание начать в 23.00 18 июня выдвижение в районы сосредоточения, причем все конечные пункты маршрутов находятся в лесах! (13)

В тот же богатый событиями день 18 июня командующий ПрибОВО генерал-полковник Ф.И. Кузнецов подписывает пространный, многостраничный Приказ № 00229. Там, в частности, сказано:

«...Начальнику зоны противовоздушной обороны к исходу 19 июня 1941 г. (здесь и далее подчеркнуто мной. – М.С.) привести в полную боевую готовность всю противовоздушную оборону округа... К 19.6.41 г. доложить порядок прикрытия от пикирующих бомбардировщиков крупных железнодорожных и грунтовых мостов, артиллерийских складов и важнейших объектов.

До 21.6.41 г. совместно с местной противовоздушной обороной организовать: затемнение городов Рига, Каунас, Вильнюс, Двинск, Митава, Либава, Шауляй, противопожарную борьбу в них... Не позднее утра 20.6.41 г. на фронтовой и армейские командные пункты выбросить команды с необходимым имуществом для организации на них узлов связи... Наметить и изготовить команды связистов, которые должны быть готовы к утру 20.6.41 г. по приказу командиров соединений взять под свой контроль утвержденные мною узлы связи... Определить на участке каждой армии пункты организации полевых складов противотанковых мин, взрывчатых веществ и противопехотных заграждений. Указанное имущество сосредоточить в организованных складах к 21.6.41 г... Создать на телшяйском, шяуляйском, каунасском и калварийском направлениях подвижные отряды минной противотанковой борьбы. Для этой цели иметь запасы противотанковых мин, возимых автотранспортом. Готовность отрядов 21.6.41 г... План разрушения мостов утвердить Военным Советам армий. Срок выполнения 21.6.41 г... Отобрать из частей округа (кроме механизированных и авиационных) все бензоцистерны и передать их по 50% в 3-й и 12-й механизированные корпуса. Срок выполнения 21.6.41 г... До 23.6.41 доснабдить части всем положенным по табелям...» (14)

Не отставали от пехоты и авиационные части Прибалтийского округа. В донесении «О боевой деятельности 86-й авиабазы с 22.6 по 28.6» читаем: «20 и 21 6.41. Постройка оборонительных сооружений по плану обороны. 21.6.41 в 22.00 занятие оборонительных сооружений составом полка и базы для обороны аэродрома. Окончание работ по засыпке и зарывке ГСМ, хранившегося в бочках...» (30) Доклад «О проделанной работе 213-й авиабазы с 17.6 по 28.6.41 г.» вполне буднично констатирует: «При объявлении боевой тревоги к исходу дня 21.6.41 г. (подчеркнуто мной. – М.С.) на оперативном аэродроме Кармелава было сосредоточено следующее имущество...» (34)

Просто удивительно, как советские историки/пропагандисты, сочинившие и растиражировавшие миф про наркома ВМФ адмирала Н.Г. Кузнецова, который якобы «не побоялся нарушить запрет Сталина и привел накануне войны флот в боевую готовность», не обронили ни одного доброго слова про аналогичный «подвиг» генерала Ф.И. Кузнецова. Или разнарядка была на один миф про одного Кузнецова? В любом случае никаких «запретов Сталина» командующий ПрибОВО не нарушал, скорее наоборот – в меру своего разумения и организационных способностей подчиненных пытался выполнить полученные им указания.

11 июня 1941 г., ровно за неделю до того, как в ПрибОВО начались события, на военном языке именуемые «оперативное развертывание войск», командующий ПрибОВО Ф.И. Кузнецов и член Военного совета округа П.А. Диброва оказались в Москве. И не просто в Москве, а в кабинете Сталина, где в тот момент находились: заместитель главы правительства и нарком иностранных дел Молотов, нарком обороны Тимошенко, начальник Генштаба Жуков, нарком госбезопасности Меркулов, начальник Главпура Запорожец. Едва ли такое мероприятие можно назвать «совещанием» – Кузнецов и Диброва находились не на той ступеньке административной лестницы, чтобы давать «советы» высшему военно-политическому руководству страны; скорее всего, это был инструктаж, причем достаточно подробный (он продолжался с 21.55 до 22.55).

Необходимо отметить, что с 24 мая (того загадочного дня, когда в кабинете Сталина – в первый и единственный раз за весь 41-й год – были собраны командующие, ЧВС и командующие авиацией всех пяти западных приграничных округов) и до начала войны именно и только ПрибОВО стал тем округом, командование которого имело встречу со Сталиным. Этому странному факту можно дать множество различных интерпретаций, например: встречи (инструктажи) с командованием наиболее значимых в запланированной стратегической операции фронтов (Юго-Западного и Западного) были запланированы на более поздний (т.е. максимально приближенный ко дню начала вторжения в Европу) срок; начавшаяся «вероломным» нападением Германии война смешала все календарные планы, и эти встречи так никогда и не состоялись (командующий Западным фронтом генерал армии Павлов будет расстрелян, командующий Юго-Западным фронтом Кирпонос погибнет в Киевском «котле»).

Прибалтийский ОВО географически располагался на «освобожденных от ига капитала» территориях. В этом-то ничего уникального нет – войска всех пяти западных приграничных округов полностью или частично развертывались на аннексированных в 1939—1940 гг. землях. Однако только в Прибалтике было принято и реализовано в высшей степени странное решение: включить в состав войск округа шесть дивизий (три корпуса), сформированных на базе войск ликвидированных государств (Эстонии, Латвии и Литвы). Ничего подобного более нигде не было, и трудно себе представить «польскую дивизию» в составе КОВО или «финскую бригаду» в Ленинградском ВО. И ведь что интересно – ровно за 13 месяцев до расстрела Д.Г. Павлов предостерегал высшее командование от такого опрометчивого шага:

«Существование на одном месте частей Литовской, Латвийской и Эстонской армий считаю невозможным. Высказываю следующие предложения:

Первое. Армии всех 3-х государств разоружить и оружие вывезти в Советский Союз.

Второе, или после чистки офицерского состава и укрепления частей нашим комсоставом, допускаю возможность на первых порах – в ближайшее время – использовать для войны части Литовской и Эстонской армий вне Белорусского ОВО, примерно – против румын, афганцев и японцев. Во всех случаях латышей считаю необходимым разоружить полностью...» (15)

Павлова не послушали. В результате уже в первые часы войны (в 9.35 22 июня 1941 г.) командующий ПрибОВО докладывает наркому обороны СССР, что он вынужден был поручить 5-й танковой дивизии «прикрывать тыл 11-й Армии от литовцев», а «национальные» 179, 181, 183, 184-я стрелковые дивизии «абсолютно ненадежны». (16) Странно. Что помешало сделать такой, правильный, вывод хотя бы в 9 часов вечера предыдущего дня? Впрочем, есть основания предположить, что главной проблемой стала не необходимость срочного вывода «национальных» дивизий из зоны боевых действий и даже не вооруженный мятеж, начавшийся в первые же дни войны в Каунасе, Риге и других городах Прибалтики. Самый тяжелый удар по политморсосу («политико-моральное состояние») войск ПрибОВО нанес сам факт их годичного (а некоторые части и соединения находились там аж с октября 1939 г.) пребывания на территории «буржуазных государств».

На красноармейцев из разоренных «коллективизацией» российских деревень ошеломляющее впечатление производили даже магазины в таком провинциальном захолустье Восточной Европы, как Белосток, Брест, Ковель, Кишинев... Но Прибалтика 30-х годов – это совсем не Кишинев. Нельзя не признать, что под руководством жестких авторитарных режимов молодые государства Балтии добились огромных экономических успехов, а такие страны, как Латвия и (в меньшей степени) Эстония, по уровню и качеству жизни населения вышли на очень достойный западноевропейский уровень. Показать это бойцам и командирам Красной Армии было большой политической ошибкой. Чахлые ростки «большевистской сознательности» не выдержали такого удара:

«К нам на постой определили офицера с женой. То ли старший лейтенант, то ли капитан. Сейчас не помню, как, впрочем, и его фамилию. Звали его Николаем. Молодые и симпатичные люди. Этот офицер получал денежный оклад в тысячу рублей, которые в первые месяцы приравняли к лату в соотношении один к одному. При средней тогда зарплате рабочего 80 лат в месяц Николай практически получал целое состояние при полном изобилии товаров в магазинах. Когда он шел домой со службы, то по дороге забегал в кондитерскую и за 1 рубль (лат) покупал коробочку с двадцатью пирожными. Больше пяти-шести они с женой, естественно, съесть не могли, а на завтра оставлять не имело никакого смысла. Так они оставшимися пирожными кормили наших кур (мама очень ругала их за это)...

Жена Николая, как и все жены советских командиров, скупала мужские и женские часы, изделия из золота и камней и везла их в СССР, в город Киев, где таких товаров уже и в помине не было, а продать их можно было за любые деньги. Обратно она привозила наличные, и все повторялось в геометрической прогрессии... Через несколько месяцев обе свои комнаты и коридор квартиранты заставили фанерными ящиками с самыми различными товарами. Скупалось все подряд: обувь на все времена года и на всю оставшуюся жизнь, кожаные и драповые пальто и куртки, мануфактура рулонами, мужские костюмы и женские платья немерено, постельное и нательное белье несчитано. А в магазинах товары все не убывали...»

Эти воспоминания своего отца, уроженца городка Карсава (Латвия), прислал мне мой тезка Марк Гейденрейх. Вот еще один фрагмент воспоминаний, от другого ветерана:

«Наш полк был расквартирован в Либаве (Лиепае). Дали шикарную квартиру, можно сказать, апартаменты, а мебели никакой. Пошли с женой покупать. Зашли в магазин, а там такой выбор, что глаза разбегаются. Сначала подумали, что очень дорого и не хватит денег расплатиться. Приценились. Копейки, а не цена. Выбрали пятикомнатный гарнитур из карельской березы. Расплатились, и буквально тут же грузчики привезли и по всей квартире расставили. Не прошло и месяца, как жена моя, гуляя по городу, зашла опять в этот же мебельный и увидела такую роскошь из красного дерева, что не удержалась и купила. Прихожу со службы, а по всему дому стоит новая шикарная мебель. На свой вопрос: «Куда делась старая?» – получил вполне логичный ответ: «Грузчики на помойку вынесли...»

Разумеется, партийно-воспитательная работа с личным составом не утихала ни на день, но внушить красноармейцам, что они должны отдать свою единственную жизнь ради того, чтобы «освободить» еще какую-нибудь страну от пирожных и гарнитуров, становилось все труднее. Начало войны в Прибалтике в воспоминаниях Гейденрейха выглядит так:

«Из дома я ушел рано утром, толком не попрощавшись с родными, в первый же день войны. Мы погнали большое стадо коров на восток. Организовал нас майор НКВД Блинов. Часа в три утра ему позвонил его родной брат, служивший на границе, и сообщил, по все еще прекрасно работающей связи, что немцы, не встретив никакого сопротивления, через них уже прошли. «Жди, брат, скоро будут у вас». Вот таким образом вся Карсава о начавшейся войне и узнала. Приблизительно через час налетели немецкие бомбардировщики и разбомбили узлы связи и мост в километре от дома. Никакого приказа Блинов ни от кого не получал, но решил хоть что-то спасти от немцев...

Выдали нам каждому по винтовке и по десять патронов, научили заряжать, собирать, разбирать, чистить. Дошли до границы с СССР (РСФСР) в Голышево. Там жуткий бардак. Граница-то с «братской Латвией» весь этот год была закрыта, а приказ открыть ее не поступил. Майор за пистолет: «Мать вашу так, скот племенной на восток гнать надо!» – а у пограничников тоже винтовки имеются. В конце концов начальство покумекало и приказало привести колхозников из ближайшей деревни – забрать скот.

Это был какой-то ужас! Несмотря на жаркий летний день, пришли мужики и бабы в грязных, рваных ватниках. На ногах какие-то опорки, лапти. Невозможно отличить мужчин от женщин. Лица черные, жеваные, с беззубыми, ввалившимися ртами. Ото всех жутко смердит. Многие пьяны. Курят вонючий самосад, заворачивая его в газету. Ничего подобного, такой нищеты и рабства, мы в жизни не видели. Это были люди не из другой страны – с другой планеты. На нас, на только что начавшуюся войну и на этих коров им было абсолютно наплевать. Они лютой ненавистью ненавидели «собственных», т.е. колхозных, коров, сам колхоз, товарища Сталина и его «советскую власть», которая довела их до такой жизни...

К тому времени немцы перекрыли главную дорогу Варшава – Ленинград, и обезумевшая от страха толпа бросилась на нашу погранзаставу. Толпа эта состояла из партийных работников всех уровней и уцелевших руководителей НКВД и милиции. Это я, как свидетель, категорически заявляю. Драпала вся эта свора с такой потрясающей силой, что смяла границу, как будто пограничников там никогда и не было...»

Конечно, воспоминания одного из рядовых свидетелей событий могут быть названы «предвзятыми», «односторонними», «нетипичными». Однако описанное выше вполне совпадает с записью от 23 июня 1941 г. в Журнале боевых действий (ЖБД) немецкой Группы армий «Север»: «В течение целого дня противник уклонялся от боя и под прикрытием более или менее сильных арьергардов продолжал отход». (59) В тот же день, 23 июня, отнюдь не «рядовой», а начальник Генерального штаба вермахта генерал-полковника Ф.Гальдер записывает в своем знаменитом дневнике:

«Местные переброски наземных войск и авиации [противника] являются вынужденными и предприняты под влиянием продвижения наших войск, а не представляют собой организованного отхода с определенными целями. О таком организованном отходе до сих пор как будто говорить не приходится. Исключение составляет, возможно, район перед фронтом группы армий «Север», где, видимо, действительно заранее был запланирован и подготовлен отход за реку Западная Двина. Причины такой подготовки пока установить нельзя». (17)

Не будем слишком строги к «битому гитлеровскому генералу». Наши советские историки и за полвека не смогли установить «причины такой подготовки»...

26 июня 1941 г., пройдя за четыре дня 300 км, 56-й моторизованный (танковый) корпус Манштейна захватил Даугавпилс (Двинск) и мост через Даугаву (Западную Двину). К концу июня стратегический рубеж реки Даугава был взят немцами на всем протяжении от Даугавпилса до Риги. Задача, которую по условиям предвоенных командно-штабных игр «западные» должны были решить за месяц (и что «восточные» им – по результатам тех же «игр», – конечно же, не позволили), на практике была решена за неделю. Упорное сопротивление разрозненных частей и подразделений 2-й танковой дивизии, 9-й противотанковой артбригады, 12-го и 21-го мехкорпусов смогло лишь на несколько дней или часов затормозить на ряде направлений триумфальный марш вермахта по Прибалтике. Что же касается штаба Северо-Западного фронта, то он уже 29 июня «перебазировался» в Псков и 5 июля – в Новгород.

26 июня в районе Даугавпилса сдался в плен начальник Оперативного отдела штаба С-З.ф. генерал-майор Трухин (в дальнейшем Трухин активно сотрудничал с немцами, возглавил штаб власовской «армии» и закончил свою жизнь на виселице 1 августа 1946 года ). Начальник штаба фронта генерал-лейтенант Кленов и командующий ВВС фронта генерал-майор Ионов были арестованы летом 41-го и позднее расстреляны. 5 июля 1941 г. за подписью вступившего в исполнение обязанностей начальника штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенанта Ватутина (накануне войны – начальник Оперативного управления, заместитель начальника Генштаба Красной Армии) вышла «Инструкция по борьбе с танками противника», в которой предписывалось «заготавливать грязь-глину, которой забрасывают смотровые щели танка». (18) Кидаться грязью и глиной предстояло войскам фронта, который – по вполне официальным данным современных российских военных историков – с 22 июня по 9 июля 1941 г. смог потерять 2523 танка, 3560 орудий и минометов, 341 тыс. единиц стрелкового оружия. (19, стр. 368)

В составе ВВС Прибалтийского ОВО (будущего Северо-Западного фронта) накануне войны было 5 авиадивизий. Четыре из пяти дислоцировались в полосе от границы до р. Даугава, т.е. на территории Литвы и Юго-Западной Латвии. В глубине территории округа, в Эстонии, на расстоянии в 500—600 км от границы находилась 4-я смешанная (по фактическому составу – скорее бомбардировочная) авиадивизия. Сразу же отметим, что никакого «базирования авиации у пограничных столбов» не было и в помине. Основные силы авиации ПрибОВО были сравнительно равномерно размещены в 300-км полосе от границы до реки Даугава. Лишь два (из 58) аэродрома – Немакщай и Перлоя – находились ближе 50 км от границы.

Напротив, противник – так же как и на других участках Восточного фронта – использовал весьма малое число аэродромов[2]2
  Так, например, на аэродроме Сувалки базировались три (!) авиагруппы: I/ZG-26, II/ZG-26 и III/KG-3, 118 самолетов на одном аэродроме; также три группы (все истребительные: III/JG-27, II/JG-52, III/JG-53), 117 «мессеров» базировались на аэродроме Соболево (15 км к юго-востоку от Сувалок).


[Закрыть] и максимально приблизил свою авиацию к зоне будущих боевых действий. Его истребительные группы базировались не далее 15—20 км от границы, а группа II/JG-27 на аэродроме Бержники (Berzniki) в «сувалкском выступе» действительно находилась в нескольких километрах от «пограничных столбов» и теоретически могла быть подвергнута обстрелу обычной дивизионной артиллерии. Даже бомбардировочные эскадры в Восточной Пруссии развертывались не далее 20—30 мин. полета на крейсерской скорости от границы: KG 76 в районе Gerdauen (ныне поселок Железнодорожный), 120 км до границы и KG 77 в районе Heiligenbeil (ныне Мамоново), 160 км до границы.

По самой минимальной оценке (не считая формирующиеся «двухсотые» авиаполки и не учитывая наличие в районе Новгорода 1-го авиакорпуса дальней авиации, т.е. двух авиадивизий, на вооружении которых числилось 274 бомбардировщика), группировка советских ВВС в Прибалтике насчитывала 17 авиаполков (8 бомбардировочных, 8 истребительных, 1 штурмовой), 790 боеготовых экипажей, не менее 870 исправных боевых самолетов (340 бомбардировщиков, 530 истребителей и штурмовиков). Что совсем немало – не только в сравнении с численностью противника (1-й Воздушный флот Люфтваффе, 8 авиагрупп, порядка 350 боеготовых самолетов), но и в сравнении с силами авиации других приграничных округов. В частности, ВВС ПрибОВО по всем количественным показателям превосходили ВВС Одесского округа, перед войсками которого в будущей войне ставились отнюдь не оборонительные задачи.

Несколько утрируя, можно сказать, что ВВС ПрибОВО были «непропорционально велики» по отношению к весьма скромным оборонительным задачам, поставленным перед войсками округа. Эта «непропорциональность» может быть объяснена как общей иррациональностью многих принятых накануне войны решений, так и вполне осознанным намерением создать у границ с Восточной Пруссией «дальний рубеж» противовоздушной обороны Ленинграда – важнейшего на тот момент центра военной промышленности СССР.

Боевой состав и дислокация ВВС ПрибОВО представлены в нижеследующей таблице 1:

Таблица 1

Примечания:

– числа в столбце дивизий обозначают: число исправных самолетов-бомбардировщиков + число исправных самолетов-истребителей, число боеготовых экипажей; все данные из Оперсводки штаба ВВС ПрибОВО по состоянию на 21 июня 1941 г.;

– числа в графах авиаполков обозначают: число самолетов/в т.ч. неисправных, число летных экипажей; данные приведены из документов соответствующих полков и авиадивизий, арифметическая сумма самолетов и экипажей по полкам не совпадает с данными в столбце дивизий;

– названия населенных пунктов соответствуют принятым в документах 41-го года: Митава (ныне Елгава), Виндава (ныне Вентспилс), Либава (ныне Лиепая), Кейданы (ныне Кедайняй), Россиены (ныне Расейняй), Ораны (ныне Варена), Двинск (ныне Даугавпилс).

Как и во всех подобных случаях, цифры, представленные в Таблице 1, могут служить лишь для самой общей, ориентировочной и минимальной (!) оценки реальной численности группировки советских ВВС. Установить что-либо точно едва ли возможно в принципе. Разные документы, иногда составленные в один и тот же день, но в разных командных инстанциях, или выпущенные одним штабом, но в разные дни с интервалом в пару недель, дают количественные показатели, расходящиеся на 20, 30 и более процентов. Учет боевых самолетов – сложной, дорогостоящей и крайне дефицитной на войне техники – был поставлен хуже, чем учет стреляных гильз в стрелковом тире. Как всегда, основную путаницу в отчетность вносит огромное количество «истребителей старых типов», которые командование авиачастей поспешило перестать считать боевой матчастью, лишь только на горизонте замаячила надежда на получение новых «мигов» и «яков». Соответственно, в разных документах, относящихся к 57-й САД, можно найти и 168, и 107 истребителей; в 8-й САД числятся и 316, и 215, и 192 самолета. А потом еще появляются какие-нибудь «находящиеся на консервации 21 И-15 бис» и «13 лучших самолетов СБ накануне войны были переданы из дивизии в летную школу».(20)

В Оперативной сводке № 2 штаба 57-й САД от 20.00 20 июня 1941 г. утверждается, что «неисправных самолетов следующее количество: 42-й ИАП – нет, 49-й ИАП – 5,54 БАП-й – 10». (21) На следующей странице этого же документа сообщается, что «к исходу дня в состоянии боевой готовности 57 истребителей». Сводка № 3 (к 12.00 21 июня) констатирует, что «в боевом составе и обеспеченности САД боеприпасами и ГСМ [изменений] нет».(22) Задача для первоклассника: сколько всего самолетов-истребителей было в дивизии, если 57 исправны и 5 числятся неисправными? Оперативная сводка № 03 штаба ВВС ПрибОВО (составлена в 17.00 21 июня) сообщает, что в 57-й САД только в перечне «исправной материальной части» числятся 107 самолетов-истребителей. (23) Судя по подписанному 2 августа – т.е. уже после разгрома дивизии – отчету «Итоговые сведения о боевой работе частей 57-й САД», 21 июня «матчасть дивизии состояла из 210 боевых самолетов», в том числе 134 истребителей. (24) Хорошо известный специалистам статистический сборник «Советская авиация в ВОВ в цифрах» со ссылкой на документы архивного фонда Главного штаба ВВС Красной Армии сообщает, что только в составе двух истребительных полков 57-й САД по состоянию на 1 июня 1941 г. числилось 150 исправных и 18 неисправных самолетов. (25) И так далее...