Текст книги "22 июня. Анатомия катастрофы"

23-25 июня 1941 г

Анализ того, как были выполнены решения, принятые 23 июня 1941 г. на Военном совете в Тернополе, мы начнем с главного – с самого мощного на Юго-Западном фронте 4-го мехкорпуса генерала Власова. Это не займет у нас много времени и бумаги – 4-й МК почти никакого участия в запланированном контрударе не принял (о том, что скрывается за словом «почти», – см. ниже).

Командование РККА возлагало на этот корпус самые большие надежды. В августе – сентябре 1940 года на базе 4-го мехкорпуса проводится серия крупных войсковых учений на темы: «ввод мехкорпуса в прорыв», «действия мехкорпуса в глубине оперативной обороны противника», «марш и встречный бой». На итоговом учении 26–28 сентября лично присутствовали Нарком обороны Тимошенко и тогдашний начальник Генштаба Мерецков. На должность командира 4-го МК была назначена «восходящая звезда» советского генералитета А.А. Власов. На вооружение 4-го МК поступило 414 новейших танков Т-34 и КВ – ровно столько, сколько было во всех остальных мехкорпусах Ю-3. ф., вместе взятых. Уже после начала боевых действий в оперативное подчинение Власову передали два артполка РГК (441-й и 445-й). Эти полки были вооружены новейшими артсистемами: 152-мм гаубицами MJT-20 на механической (тракторной) тяге.

Как же была использована эта стальная армада?

Уже в ночь с 22 на 23 июня 1941 г. Жуков, лично прибывший на командный пункт Ю-3. ф., потребовал от командующего 6-й армией Музыченко «как можно быстрее перебросить 4-й мехкорпус на правый фланг армии», т. е. в район намеченного контрудара от Броды на Радехов. Но не тут-то было – легко и непринужденно генерал-лейтенант Музыченко проигнорировал прямое указание генерала армии, представителя Ставки и начальника Генштаба. Музыченко не только не отдал «свой» 4-й МК, но даже попытался (правда, безуспешно) «отныкать» у командования фронта и «чужой» 8-й МК. В конечном итоге мощнейший 4-й мехкорпус не стал ни овладевать г. Люблин «к исходу 24 июня», ни догонять и громить 1-ю танковую группу вермахта. Несколько дней корпус метался в «заколдованном треугольнике» Немиров – Мостиска – Львов в качестве «пожарной команды», с помощью которой Музыченко пытался остановить продвижение немецкой пехоты на Львов. В докладе полковника Е.Г. Пушкина (погиб он в звании генерал-лейтенанта танковых войск 11 марта 44-го г.), командира 32-й тд 4-го мехкорпуса, события тех дней описаны так:

«…23.6.41 г. Дивизия получила приказ во взаимодействии с 8-й танковой и 81-й мотострелковой дивизиями окружить и уничтожить противника в районе… Не пройдя 30 км, она получила в 10 часов на марше вторую задачу – уничтожить танки противника в районе м. Мосты Бельке. Колонну дивизии пришлось поворачивать по одной дороге на 180 градусов. По прибытии в район м. Мосты Бельке дивизия танков противника не обнаружила.

В 17 часов был получен новый приказ командующего 6-й армией на уничтожение авиационного десанта и 300 танков противника в районе Каменка Струмилова. Части дивизии и танковая группа Голяс стали выполнять новый приказ, но там танков противника не обнаружено, а в Каменка Струмилова были свои части… Танковые полки дивизии за сутки совершили марш в среднем до 100 км…

24.6.41 г. К 1 часу ночи дивизия сосредоточилась в районе… В 11 часов был получен новый приказ к 15 часам 24.6 сосредоточиться в районе… с задачей во взаимодействии с 8-й танковой и 81-й мотострелковой дивизиями уничтожить противника в районе Ольшина, Хотынец, Млыны. 32-й мотострелковый полк по приказу командира 4-го механизированного корпуса отправлен во Львов в резерв армии (таким образом. Музыченко окончательно оставил 32-ю тд дивизию без мотопехоты. – М.С.). Дивизия, совершая марш по улицам гор. Львов, встретилась с встречным потоком боевых и транспортных машин 8-го механизированного корпуса (8-й МК двигался на восток, догонять немецкие танки, а 32-я тд в очередной раз возвращалась на запад, к границе. – М.С.). На улицах гор. Львов шли уличные бои с диверсантами (в городе началось полномасштабное вооруженное восстание украинских националистов. – М.С.). С большими трудностями, преодолевая уличные пробки машин, дивизия к 2.00 25.6.41 г. сосредоточилась в районе…

25.6.41 г. В 10 часов дивизия получила приказ командира 4-го механизированного корпуса, по которому дивизия должна была развить удар 6-го стрелкового корпуса в его наступлении, но штаб 6-го стрелкового корпуса поставил танковой дивизии самостоятельную задачу – атаковать в направлении сильно укрепленного противотанкового района с наличием реки и болотистой местности, не поддержав действий дивизии ни пехотой, ни артиллерией…

26.6.41 г. В 4 часа дивизия получила приказ командира 4-го механизированного корпуса выйти в район Грудек Ягельоньски, Судовая Вишня с задачей разгромить колонну в 300 танков противника, двигающуюся из Мосциска на Львов. К

18 часам дивизия сосредоточилась в ур. Замлынье, но танков противника в этом районе не оказалось (в районе боевых действий 6-й армии, на острие Львовского выступа, никаких немецких танковых частей не было вовсе. – М.С.). Дивизия совершила в течение суток 85-километровый марш. В 17 часов получен приказ сосредоточиться дивизии в районе Оброшин и быть готовой к действию на Любень Вельки.

27.6.41 г. К 7 часам дивизия сосредоточилась в районе Конопница Заставе, Оброшин, имея задачу уничтожить противника в направлении Любень Вельки. Дивизия совершила ночной 40-километровый марш… По данным штаба корпуса, в районе Любень Вельки установлена группировка противника, фактически же этой группировки не оказалось…»

Хотя геометрические размеры «треугольника метаний» 4-го МК совсем невелики (примерно 50–60 км на сторону), дивизия, судя по докладу ее командира, «за первые три дня 23–25.6. совершила в общей сложности 350-км марш, не имея нормального отдыха для экипажей и восстановления материальной части. Марши совершались как днем, так и ночью. Проведение маршей удовлетворительное, несмотря на недостаточно подготовленный водительский состав. За этот период дивизия боевых действий не проводила ввиду отсутствия противника (подчеркнуто мной. – М.С.) в указанных районах» (28, стр. 181–189).

Пехота, в стычках с которой участвовал 4-й МК, была не простой, а горной (1-я и 4-я горнострелковые дивизии вермахта). Это, в частности, означает, что на ее вооружении не было тяжелых пушек калибра 105-мм, которые хотя бы теоретически могли использовать обычные пехотные дивизии вермахта для борьбы против КВ и Т-34. Стандартная же немецкая 37-мм противотанковая пушка в бою с новыми советскими танками была практически бесполезна, что в очередной раз было подтверждено и в боях у Львова. Командир 32-й тд пишет в своем докладе: «Броня наших танков 37-мм пушками немцев не пробивается; были случаи, когда танк КВ имел до 100 попаданий, но броня не была пробита».

А вот как описываются бои на западных подступах к Львову в истории 1-й горнострелковой дивизии вермахта: «…ранним утром 25 июня русские танки один за одним появляются на опушке леса в районе населенного пункта Язув Старый… Наша 3,7-см противотанковая пушка спокойно выжидает, когда танки подойдут на достаточное для стрельбы удаление. Когда расстояние сокращается до 600 м, из орудия открывается огонь. Практически каждый выстрел приходится в цель. Отчетливо различимы огневые следы снарядов. Однако позже мы перестаем верить своим глазам: наши противотанковые снаряды просто отскакивают от танков. Не останавливаясь, танки неприятеля продолжают приближаться к нам, ведя огонь из всех орудий…» (152, стр. 162).

Даже новейшая (для лета 1941 г.) немецкая 50-мм противотанковая пушка оказалась мало пригодна в бою против танков 4-го мехкорпуса. В описании боевых действий 4-й горнострелковой дивизии вермахта читаем:

«Передовая группа вышла на шоссе Грудек Ягелонски – Львов. В районе населенного пункта Кальтвассер группа встретила танки неприятеля. Снаряды 3,7-см и 5-см противотанковых орудий были не в состоянии пробить их броню. Мужественные артиллеристы продолжали вести огонь из 5-см пушек даже тогда, когда танки находились уже в 5 метрах от них. Танки переезжали орудия. Материальные потери были огромны…» (152, стр. 209).

Отчаявшись «уговорить» командующего 6-й армии передать весь 4-й мехкорпус для участия во фронтовом контрударе, командующий Ю-3. ф. утром 24 июня приказал вывести 8-ю танковую дивизию из состава 4-го МК и передать ее в распоряжение командира 15-го МК генерала Карпезо. Однако фактически 8-я тд вышла в район Радехов – Лопатин (60 км к северо-востоку от Львова) только к утру… 28 июня!

Тем временем в районе Яворов – Немирув немецкая пехота прорвала фронт 6-й армии на стыке между 97-й и 159-й стрелковыми дивизиями 6-го СК. 24 июня эту брешь попытались закрыть силами 81-й моторизованной дивизии 4-го МК. В тот же день три полка этой дивизии (танковый, артиллерийский и 323-й мотострелковый) были окружены немецкой пехотой в районе Немирова. Не совсем понятно, как пехота может «окружить» танковый полк, на вооружении которого было 270 танков БТ, но к вечеру разгром был завершен. Вся тяжелая техника была потеряна, без вести пропала большая часть личного состава, погиб командир 323-го мсп, пропали без вести командир дивизии полковник Варыпаев, замкомдива полковник Барабанов, начальник штаба дивизии полковник Спесивцев, начальники оперативного и разведывательного отдела штаба дивизии, начальник артиллерии дивизии, командир артполка, начальник штаба 323-го мсп. Что же касается 97-й и 159-й стрелковых дивизий, то 29 июня в докладе Военного совета 6-й армии их состояние описывалось следующими словами: «159-я сд потеряла свое командование, дезорганизована авиацией и совершенно небоеспособна… 97-я сд понесла значительные потери, потеряла руководящий командный состав…» (29, стр. 199).

В то время как 4-й мехкорпус метался в «заколдованном треугольнике» Немиров – Мостиска – Львов, другой танковый «богатырь» – 8-й МК генерала Рябышева – двигался к району будущего танкового сражения широким, размашистым зигзагом, как лыжник в слаломе-гиганте.

Накануне войны 8-й МК входил в состав 26-й армии, которой по предвоенным планам предстояло наступать по направлению Самбор – Жешув – Тарнув. Уже в 10 часов утра 22 июня из штаба армии поступил приказ, в соответствии с которым корпус был поднят по тревоге и к исходу дня, миновав Самбор, вышел непосредственно к пограничной реке Сан. Затем, вечером 22 июня, в 22 часа 40 минут, поступил новый приказ – к 12 часам 23 июня

8-й МК (уже прошедший 80 км на запад от Дрогобыча к Сану) должен был сосредоточиться в районе Куровичи (25 километров восточнее Львова, что означает отход от границы на 120 км) и поступить в распоряжение командующего 6-й армией Музыченко. Многокилометровые танковые колонны двинулись назад, описывая огромный крюк протяженностью более 150 км по маршруту Самбор – Дрогобыч – Стрый – Львов.

В середине дня 23 июня, когда главные силы танковых дивизий находились примерно на рубеже г. Николаева (38 км по шоссе юго-западнее Львова), а 7-я моторизованная дивизия уже вышла в предместья Львова, Музыченко приказал повернуть 8-й мехкорпус на запад и к

19 часам 23 июня сосредоточиться в лесу к югу от Яворова (т. е. в том самом районе, куда Музыченко, вопреки приказам командования фронта, направил и главные силы 4-го МК). Огромные колонны танков, грузовиков, бронемашин во второй раз за последние сутки развернулись почти на 180 градусов и снова двинулись к границе. Совершив утомительный ночной марш, 8-й мехкорпус, пройдя еще километров 80–90, вышел к Яворову (см. Карта № 4). Там поздним вечером 23 июня командиру корпуса вручили пакет с новым (а по сути дела, со старым, так сказать «исходным») приказом командования фронта: опять развернуть корпус и к исходу дня 24 июня выйти в район Броды.

Но и это еще не все. В тот же самый день Музыченко предпринял последнюю попытку «заначить» хотя бы одну дивизию из состава 8-го МК. В соответствии с боевым распоряжением командующего войсками 6-й армии № 003 от 23 июня 1941 г. «34-я танковая дивизия входит в состав 6-й Армии с непосредственным подчинением Военному совету армии. Дивизии быть готовой к нанесению удара в направлениях Немиров, Яворов, Краковец» (29, стр. 185).

Эта попытка самоуправства оказалась, однако, неудачной, и 34-я тд осталась в составе корпуса.

Из-за пробок и уличных боев во Львове совершить еще один форсированный марш в указанный в приказе командования Ю-3. ф. срок не удалось: к вечеру 24 июня главные силы корпуса сосредоточились в Буске, а 34-я танковая дивизия, не ставшая втягиваться в лабиринт львовских улиц, вышла через Жолкев (Нестеров) к реке Буг у г. Каменка-Бугская. К этому времени Каменка уже была захвачена передовыми немецкими частями, и через город пришлось прорываться с боем. Лишь к 6 часам утра

26 июня две танковые дивизии (12-я и 34-я) 8-го мехкорпуса вышли в район г. Броды (т. е. в исходный район для нанесения контрудара во фланг наступающих немецких танковых дивизий), третья дивизия корпуса (7-я моторизованная) находилась в это время на марше между Буск и Броды, отставая от танковых дивизий на 20–25 км.

Хотя расстояние от Дрогобыча до Броды не превышает 150 км по прямой, танковые дивизии корпуса прошли (как явствует из доклада командира 8-го МК от 18 июля 1941 г.) 500 км, «оставив на дорогах за время маршей до 50 % наличия боевой материальной части» (28, стр. 166). Скорее всего, в такой оценке величины «маршевых потерь» явно сквозит желание оправдаться за разгром корпуса (каковой разгром к моменту написания доклада стал уже свершившимся фактом). Так, в другом тексте Рябышев пишет, что «во время марша протяженностью почти 500 км корпус потерял до половины танков устаревших конструкций». Наконец, простое суммирование данных о потерях и числе оставшихся в строю танков КВ и Т-34 позволяет сделать вывод о том, что даже после боев и потерь первого дня наступления (26 июня) корпус располагал еще 141 танком «новых типов», что составляет 83 % от их первоначальной численности. Как бы то ни было, форсированный 500-км марш не мог не привести к большому количеству поломок, а с учетом того, что территория, по которой три дня и три ночи метался 8-й МК, еще через три-четыре дня была занята противником, все временно вышедшие из строя танки перешли в разряд «безвозвратных потерь».

Полным разгромом закончились боевые действия 22-го мехкорпуса на владимир-волынском направлении. Судя по всему, роковую роль сыграла гибель в первые дни войны командира корпуса генерал-майора С.М. Кондрусева (из мемуаров маршала Москаленко следует, что это трагическое событие произошло в первый день войны и почти на его глазах, но генерал Владимирский в своей монографии пишет, что Кондрусев погиб вечером 24 июня, во время или после боя у поселка Войница).

Две дивизии 22-го мехкорпуса (19-я танковая и 215-я моторизованная) дислоцировались перед войной в г. Ровно. Совершив ночной марш, они вышли к утру 23 июня в район г. Луцка (см. Карта № 4). После этого чехарда приказов командования фронта и 5-й армии привела к тому, что 215-я мд ушла по шоссе Луцк – Ковель, навстречу мифической «танковой группировке противника», якобы наступающей от Бреста на Ковель. 19-я тд также получила приказ двигаться на Ковель, но затем решение было изменено и 19-я танковая дивизия получила задачу на рассвете 24 июня, совместно со 135-й стрелковой дивизией и при поддержке 1-й ПТАБ контратаковать противника, наступающего вдоль шоссе от Владимир-Волынского на Луцк.

Накануне войны 19-я танковая дивизия обладала солидной боевой мощью. Артиллерия дивизии имела полный штатный комплект вооружения: 12 гаубиц калибра 152 мм, 12 гаубиц калибра 122 мм, 18 минометов калибра 82-мм и 27 минометов калибра 50 мм. Для буксировки орудий и эвакуации с поля боя подбитых танков дивизия имела 52 трактора. Якобы отсутствующие в Красной Армии средства радиосвязи в 19-й тд также были: 2 мощные радиостанции РСБ, 4 полковые 5-АК, 52 батальонные рации (РБ, 6-ПК, РРУ), а также 85 радиостанций 71-ТК на танках и бронемашинах. Бронетанковое вооружение дивизии включало в себя 158 танков (122 Т-26, 7 огнеметных ОТ-26, 12 БТ-7, 17 БТ-5) и 58 пушечных бронеавтомобилей БА-10 (8, 92).

Противник (14-я танковая дивизия из состава 1-й ТГр вермахта) уступал в численности (всего 147 танков, включая 11 «командирских танков» с пулеметным вооружением), но превосходил в качестве: в составе 14-й тд было 56 танков Pz-III с 50-мм пушкой, которые, несомненно, превосходили по бронезащите легкие советские Т-26.

С другой стороны, 19-я танковая должна была вступить в бой совместно с 1-й ПТАБ, на вооружении которой к началу войны числилось 120 пушек (калибра 76 мм и 85 мм), которые гарантированно пробивали броню любых немецких танков. Наконец, в полосе предстоящего контрудара находился и 21-й артиллерийский полк РГК, на вооружении которого было, в частности, 20 дальнобойных пушек калибра 122 мм – орудия такой мощи могли пробить лобовую броню КВ, не говоря уже про немецкие танки. Дело оставалось за малым: наладить взаимодействие крупных сил Красной Армии, сосредоточенных в районе шоссе Владимир-Волынский – Луцк, и «размазать по асфальту» 14-ю танковую дивизию вермахта.

Дальнейший ход событий не вполне ясен. Из воспоминаний Москаленко следует, что 23-го и утром 24 июня 1-я ПТАБ вела ожесточенные бои с наступающими вдоль шоссе на Луцк немецкими танками и мотопехотой, причем без какого-либо взаимодействия с частями 22-го мехкорпуса:

«…Договорились, что в 4 часа утра (23 июня. – М.С.) встретимся снова, но уже на опушке леса восточнее Затурцы (37 км по шоссе к западу от Луцка. – М.С.), чтобы увязать взаимодействие. Но ни Тамручи (начальник штаба, в дальнейшем – командир 22-го МК), ни Артеменко (командир 27-го стрелкового корпуса) в назначенное время не явились… Бригада, отойдя на восток, заняла оборону в районе Затурцы, окопалась и замаскировалась… Так и не встретившись с Тамручи и Артеменко, я понял, что бригаде предстоит самостоятельно вести бой с противником» (75, стр. 33).

Медленно отступая с боем от рубежа к рубежу, противотанковая бригада Москаленко утром 24 июня заняла оборону у местечка Торчин, в 25 км к западу от Луцка, а к концу дня вела бой уже в пригородах Луцка. С другой стороны, из монографии Владимирского следует, что встречный танковый бой произошел в районе поселка Войница, т. е. в 25 км к западу от Торчина. «19-я танковая дивизия к утру 24 июня еще не прибыла на исходный рубеж, и поэтому контрудар, назначенный на 4 часа 24 июня, был перенесен на более поздний срок… Подошедшая в 13 часов 24 июня 19-я тд имела в своем составе всего 45 исправных танков Т-26 и 12 бронемашин (подчеркнуто мной. – М.С.)… в 14 часов 24 июня во взаимодействии со 135-й стрелковой дивизией 19-я тд атаковала противника в направлении Пасека, Войница… В 17 часов 24 июня противник, введя в бой танки, вновь атаковал 135-ю стрелковую и 19-ю танковую дивизии… В итоге двухчасового боя 19-я танковая дивизия, потеряв большую часть своих танков, а 135-я стрелковая дивизия и 1-я артиллерийская противотанковая бригада – значительное количество личного состава и матчасти артиллерии, начали отходить на рубеж в 12–16 км западнее Луцка…» (92).

Совместить эти два описания боев на шоссе Владимир-Волынский – Луцк сложно. Автор склонен поверить Москаленко, который был и живым свидетелем, и главным действующим лицом этих событий. Скорее всего, 1-я ПТАБ и 19-я тд действовали по отдельности, причем в районе Войницы днем 24 июня ударная группа из 19-й тд и 135-й сд могла встретиться только с частью сил немецкой 14-й танковой дивизии, так как передовые части 14-й немецкой танковой дивизии в это время пытались прорваться через оборону бригады Москаленко в районе Торчина, т. е. были уже значительно восточнее Войницы.

Единственное, что не вызывает никакого сомнения, – это трагический результат встречного танкового боя у Войницы. Предоставим слово маршалу Рокоссовскому: «…к вечеру 25 июня на КП нашего корпуса в районе Клевани (90 км восточнее Войницы. – М.С.) прибыл пешком командир 19-й танковой дивизии генерал-майор Семенченко в весьма расстроенном состоянии, с забинтованной кистью правой руки. Он сообщил, что его дивизия полностью разбита… Вскоре здесь оказался и один из комиссаров полка этого же корпуса, сообщивший о гибели генерала Кондрусева и о том, что корпус разбит. Упаднический тон и растерянность комдива и комиссара полка вынудили меня довольно внушительно посоветовать им немедленно прекратить разглагольствования о гибели корпуса…» (111).

К сожалению, эти «разглагольствования» не были безосновательны. Вот как описывает Москаленко встречу с остатками 22-го МК, произошедшую днем 25 июня:

«…на мост неожиданно бросились тыловые подразделения и артиллерия на конной тяге из состава частей 27-го стрелкового и 22-го механизированного корпусов. Поддавшись панике, несколько сот человек, мешая друг другу, пытались прорваться на восточный берег. Их кони ломали ноги между шпалами, повозки и орудия сбивались в кучу. Образовалась пробка. А тут еще немцы открыли артиллерийский огонь по мосту. Началась невообразимая суматоха…» (75).

О состоянии дел в 19-й тд убедительно свидетельствует тот факт, что на марш от Луцка до Войницы (50 км) этой танковой дивизии потребовалось полтора дня, причем из 158 танков до места боя дошло только 45, а из 58 бронемашин – только 12. В бою у Войницы погибли командиры двух танковых и мотострелкового полков дивизии. Скорее всего, такие огромные потери командного состава явились результатом мужественной, но неорганизованной попытки горстки оставшихся в строю танкистов атаковать в лоб немецкие средние танки на легких Т-26 с противопульным бронированием.

Еще более странные события происходили в 215-й моторизованной дивизии. Утром 23 июня дивизия ушла к Ковелю. Только 25 июня (т. е. уже после разгрома 19-й танковой дивизии) 215-я мд на северных окраинах Владимир-Волынского встретилась с выдвигающейся из города на восток 298-й пехотной дивизией вермахта.

На вооружении 133-го танкового полка 215-й моторизованной дивизии перед войной было 129 танков БТ.

Более того, перед наступлением на Владимир-Волынский ей был передан (в дополнение к ее «собственному») и один из танковых полков (по другим сведениям – два танковых батальона) 41-й танковой дивизии. Тем не менее, как пишет Владимирский, в бою 25 июня 215-я мд действовала как пехотное соединение, «без танкового полка».

Куда же делись танки? Встречаются сообщения о том, что танковый полк 215-й мд отстал якобы из-за того, что «израсходовал горючее» – и это при том, что общая протяженность маршрута Ровно – Луцк – Ковель – Владимир-Волынский составляет 190 км по шоссе (значительно меньше запаса хода танков БТ), а на складах 5-й армии хранилось горючее в количестве 33 (тридцать три) заправки (92).

Встречный бой с немецкой пехотной дивизией закончился тем, что (как пишет Владимирский) уже на следующий день, 26 июня, «215-я моторизованная дивизия сосредоточилась в районе Софияновки в 50 км восточнее Ковеля». Другими словами, дивизия была разгромлена и отброшена на 80 км к северо-востоку от места боя (на этот марш горючего, как всегда, хватило). 129 танков БТ из состава 133-го тп просто пропали безо всякого упоминания в известных автору источниках. Правда, в конце июня в 215-й мд еще числилось (по данным Владимирского) 15 танков, но это были Т-26, вероятно, «прибившиеся» к дивизии из других частей.

Самым крупным соединением в составе 22-го МК была 41-я танковая дивизия. На ее вооружении было 414 танков (больше, чем в двух других дивизиях корпуса, вместе взятых), в том числе 31 сверхтяжелый танк КВ-2, вооруженный 152-мм гаубицей.

Как уже было отмечено выше, в первый день войны 41-я танковая дивизия ушла с основного операционного направления, с автострады Владимир-Волынский – Луцк в лесисто-болотистый район Ковеля. Там дивизия фактически перешла в распоряжение командира 15-го стрелкового корпуса, выдвиженца Жукова, полковника И.И. Федюнинского. Личность эта весьма незаурядная. В июне 41-го полковник Федюнинский командует генералами (начальник штаба 15-го СК – генерал Рогозный, командир 45-й дивизии корпуса – генерал Шерстюк). 8 октября 1941 г. бывший командир корпуса, ныне генерал-майор Федюнинский, принимает из рук Жукова командование целым фронтом, да еще каким фронтом – Ленинградским! Правда, через 18 дней этот блистательный карьерный рост покатился под гору, и на завершающем этапе Великой Отечественной войны генерал Федюнинский ушел в тень.

А в июне 1941 г. полковник Федюнинский (равно как и командующий 5-й армией генерал-майор М.И. Потапов) распорядился оказавшейся в его руках мощной танковой группировкой достаточно характерным для тех дней способом. Дивизию тут же разорвали на отдельные полки, батальоны, танковые роты, которым поручалось то рыскать по заболоченному лесу в поисках несуществующих немецких «десантов», то охранять штабы, то прикрывать отход 15-го СК от Ковеля в дебри Полесья. Если 19-я танковая и 215-я моторизованная хотя бы один день вели бой, то история исчезновения 41-й танковой дивизии и вовсе не поддается логическому описанию.

После гибели генерала Кондрусева в командование 22-м мехкорпусом вступил начальник штаба корпуса, генерал-майор Тамручи. Однако «Описание боевых действий 41-й танковой дивизии Юго-Западного фронта за период с 22 по 29 июня 1941 г.». (ЦАМО СССР, ф. 229, оп. 157, д. 712, л. 443–444) подписано почему-то временно исполняющим обязанности (ВРИО) командира 22-го МК полковым комиссаром Липодаевым и ВРИО начальника штаба корпуса старшим лейтенантом (!!!) Корецким. Что все это значит? Как на должности ВРИО начальника штаба мехкорпуса мог оказаться старший лейтенант? Где же в эти дни были майоры, подполковники и настоящие полковники?

Впрочем, не будем зря придираться к форме и перейдем непосредственно к содержанию.

На первой же странице «Описания боевых действий 41-й тд» читаем:

«…В 17.00 22.6.41 по приказу штаба армии выделена рота танков Т-26 в район Дубова для ликвидации десанта…..В 17.25 22.6.41 приказом штаба армии выделена рота танков Т-26 для ликвидации десанта, высадившегося на шоссе Брест – Ковель…

…В 23.00 23.6.41 назначена рота танков из батальона капитана Кулакова для борьбы с 8 самолетами, приземлившимися в районе Новоселки (танки для борьбы с самолетами? – М.С.). Проездив всю ночь, капитан Кулаков ни десанта, ни самолетов не нашел…

…В 17.00 24.6.41 по распоряжению командира 15-го СК, совместно с 45-й сд рота танков атаковала в направлении Любомль и потеряла 3 танка. Атака проходила без поддержки пехоты…» (8).

Вы что-нибудь понимаете, уважаемый читатель? Рота атаковала совместно с дивизией (моська со слоном), но при этом слона-то и не было? Правда, описание этого же эпизода в монографии Владимирского выглядит гораздо солиднее:

«…в 14.30 24 июня 15-й стрелковый корпус силами введенного в бой корпусного резерва: 104-го стрелкового полка совместно с 61-м стрелковым полком 45-й стрелковой дивизии при поддержке бронепоезда и роты танков 41-й танковой дивизии контратакой отбросил противника из Любомля…»

Далее в тексте «Описания боевых действий» никаких упоминаний о боевых потерях танков нет, но вдруг появляется фраза: «После всех этих операций из 116 танков осталось 9 штук». Что значит «из 116 танков»?

К началу боевых действий в 41-й танковой дивизии было не 116, а 414 танков (по данным Владимирского, так и еще больше – 425). Куда же вся эта бронированная армада делась? Два танковых батальона были (по приказу командующего 5-й армией) переданы в распоряжение 87-й стрелковой дивизии, а затем – в распоряжение 215-й моторизованной дивизии (это те самые танки, которых не оказалось в наличии в ходе первого и последнего контрудара 215 мд). Но и отсутствие двух батальонов не объясняет загадочное превращение 414 танков в 116, из которых «осталось 9 штук»…

Вернемся снова к «Описанию боевых действий»:

27 июня 15-й стрелковый корпус оставил Ковель и начал отход в глубь Полесья. Разрывание остатков танковой дивизии на мелкие кусочки продолжилось: «27.6.41 по приказу командира 15-го СК была выделена рота танков для прикрытия штаба корпуса в районе Ковель, две роты в районе Черкассы и одна рота в район Дубрава для прикрытия отхода 15-го СК из Ковеля. В период отхода частей 15-го СК распоряжением начальника гарнизона (какого гарнизона? Какой он «начальник» для танковой дивизии?)

5 танков КВ были взорваны». Вы думаете, это легко – взорвать 52-тонную «стальную черепаху»? Гораздо проще было бы слить с танков горючее, зарыть в землю и использовать как готовый, мощный, неуязвимый для полевой артиллерии противника дот… Блуждая по непроходимым лесам и болотам, остатки тающей, как туман на рассвете, 41-й танковой дивизии только к концу июня соединились с основными силами 5-й армии.

Вот, собственно, и вся краткая история 22-го мехкорпуса. Гибель командира, развал управления и распад «броневого кулака» на отдельные дробинки, гибель немногих оставшихся в строю танкистов в бою под Бойницей, где в первую и последнюю атаку на врага вместо 712 танков корпуса пошло всего-навсего 57 боевых машин. «Броневой, ударный батальон…»

Столь же непостижимые уму события происходили и на радеховском направлении, там, где 15-й мехкорпус должен был контратаковать наступающую в глубь обороны советских войск 11-ю танковую дивизию вермахта.

В составе 15-го МК было три дивизии: 10-я и 37-я танковые, 212-я моторизованная. В распоряжении историков имеются три отчета о боевых действиях: как мехкорпуса в целом, так и каждой из его танковых дивизий (29, стр. 253, 28, стр. 193, стр. 217). К сожалению, кажущееся обилие информации отнюдь не способствует прояснению ситуации.

Не говорю уже о том, что количество танков в дивизиях корпуса в различных документах разнится на десятки единиц – хотя, казалось бы, составители докладов и рапортов не фантики считали, а крайне дорогостоящую и «дефицитную» на войне боевую технику. По имеющимся документам невозможно хотя бы в общих чертах прояснить злополучный вопрос об укомплектованности 15-го мехкорпуса автотранспортом и средствами мехтяги артиллерии. Опять же, речь идет не об общем для всей Красной Армии «чуде», вследствие которого при наличии огромного количества автотехники (даже ДО объявления открытой мобилизации в среднем на каждую из 303 советских дивизий приходилось по 900 автомашин и 112 гусеничных тягачей и тракторов) механизированные корпуса первого эшелона войск приграничных округов оказались без штатного количества тягачей, грузовиков и автоцистерн. Разительно не совпадают конкретные цифры в отчетах командиров одного и того же соединения.