Текст книги "YE [VNUX]"

YE [VNUX]
Марк Метизович Трахтенберг

Редактор Алишер Джобакавочивич Усачев

Переводчик Эдик (п) Кардонишянович Галустянокиявич

Иллюстратор Ель дар Тихоокеанович Сабнатикович-левиафанович

Корректор Гад Раев НебесОсович

© Марк Метизович Трахтенберг, 2023

© Эдик (п) Кардонишянович Галустянокиявич, перевод, 2023

© Ель дар Тихоокеанович Сабнатикович-левиафанович, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-0060-2828-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ДИСКЛЕЙМЕР: Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с зависимостью.

 
YE [VNUX]
 
 
Трахтенберг марк Метизович
 
 
Посвящается:
 
 
Эдуарду Петросяну
 
 
Собаке Евгения Осипенко «фамилия изменена по просьбе правообладателей»
 
 
Олегу Тинькову
 
 
Михалу Ломоносову
 
 
Славе Марлоу
 
 
Ирвину Уэлшу
 
 
(и прочим гениям современной мысли)
 

Глава 1

Куда делся мой бухгалтер?

Куда делся мой бухгалтер?

Говорил, что пойдет в секретариат к Собчаку, а сам вместо этого спрятался под столом в коридоре. Я было подумал, что он хочет подорвать себя вместе с Собчаком, а потом решил, что это какой– нибудь фокус. Но так он до сих пор и сидит под столом, где и вчера.

И никто не знает, чем он там занимается. То ли спит, то ли вообще умер. И это после того, как человек так смешно выглядел в роли бухгалтера. Даже неловко стало. Я хотел к нему подойти, но меня кто– то позвал. Я вернулся на свое место. Через несколько минут мне показалось, что в зале звонит звонок. Я стал вслушиваться, но мне показалось, что кто– то взял трубку телефона. Мне вдруг пришла в голову мысль, что в зал вошел Собчак. Но мне очень хотелось, чтобы это был кто– нибудь другой. Вдруг я услышал голос Собчака. Я встал и пошел к телефону. Но когда я добрался до него, там уже никого не было. На телефон все время падали какие– то бумаги, и он был весь облеплен какой– то желтой массой. К вечеру прямо на аппарат было страшно смотреть.

Скомкав газеты и швырнув их в угол, я вышел из зала. На улице шел дождь. Не помню уже, откуда я возвращался, но около института я встретил молодого человека, одетого как обычно. Увидев меня, он поздоровался и сказал: «Здравствуй, Жора».

Я знал, что этот парень работает в милиции, и молча кивнул ему головой. Но в его глазах мелькнула какая– то неловкость.

– Чего это ты, Жора, на работу пошёл? Ты разве не был сегодня на демонстрации? У тебя, наверно, бюллетень?

– Был

– Ну и как ты себя чувствуешь? Не сильно я тебе нахлобучил?

Я неопределенно пожал плечами. Он внимательно посмотрел на меня, тяжело вздыхая.

– Ничего, Жора, все будет хорошо», – сказал он – мы всех тут херачим, ты просто под рукой оказался…

Молодой человек хмыкнул, харкнул мне под ноги и скрылся за домом. Я хотел было догнать его и спросить, почему он называет меня Жорой, когда я на самом деле Гелий, но не решился.

Через несколько дней после того, как я рассказал эту историю на обеде, приделав несколько юмористических конструкций, меня вызвали к начальнику управления нашего предприятия. Вид у него был встревоженный и смущённый. Он сказал, что теперь уже можно не сомневаться, кто все это подстроил. Он взял с полки папку с надписью « Дело М. Керженцева», полистал ее и положил передо мной. Это было, по– моему, самое начало восьмидесятых.

В папке было всего несколько листков с машинописными сокращениями. Всего в папке было штук десять машинописных листов. Некоторые из них были исписаны – видимо, только что написанный текст. На них было отпечатано несколько машинописных версий разговора, в разных интонациях произносимого генералом. Многие из них повторялись: « Ответственный по проверке…», « Мне сообщили…», «Чего вы еще от меня хотите…».

Еще были выдержки из разговоров, происходивших в последние недели – но между ними стояли оттиски неоконченной машинописной статьи. Оказалось, что для М. Керженцева это дело было самой страшной пыткой. Главным психиатром министерства был доктор Гинзбург, с которым М. Керженцев состоял в доверительных отношениях. Гинзбург имел звание полковника и был автором монографии по шизофрении – то ли самой интересной, то ли самой серьезной из написанной за всю историю психиатрии. На М. Керженцева с Гинзбургом работал П. Гордеев, психолог, коллега Гинзбурга. М. Керженцев был в подавленном состоянии и жаловался П. Гордееву на свою судьбу. Гордеев поставил диагноз: депрессия.

В состоянии депрессии он написал в докладе руководителю управления, что считает генерала человеком ненормальным, а скорее даже маньяком. Последовал оргвывод: «Лечитесь сами!» К сожалению, именно в этом момент М. Керженцев создал первую уфологическую мифологию – не очень удачную, но всё же вполне понятную.

Он не сомневался, что его личный жизненный цикл подходит к концу. Говорили, что он довольно часто повторял знаменитую уфологическую фразу: «Ещё час, и я сдохну».

Начальник прокоментировал это дело одним гулким предложением фразой: «Надо же было человеку что– то такое придумать, чтобы создать себе в собственном сознании культ своей страшной смерти! Теперь другие начнут! Ждановщина!» Все советские уфологи в одночасье стали пионерами Жигулёвского дела.»

«Действительно, новый дискурс вызывает опасения – ответил я. – Как можно всерьёз воспринимать уфологическую версию событий? Наверное, это просто выражение коллективного подсознательного».

В ответ начальник вздохнул и сказал: «Я конечно согласен с тобой, но это сущность человека, и ничего с ней не поделаешь.» На этом беседа закончилась. Я долго думал над этим разговором, я хорошо запомнил его…

Именно с мыслей о уфологии и начинался каждый мой грёбаный день. Несмотря на всё, что могло с ним случиться, сознание моё быстро привыкало к происходящему вокруг, и все мои мысли на несколько часов вдруг начинали вращаться, подсознательно создавая галлюцинации в виде летающих тарелок.

Тогда я старался не тратить силы на борьбу с ними. Эти искажения сознания, как я теперь понимал, были чем– то вроде пси-споиков– низвергателей или загонов для новых наркоманов, которые поначалу тратят много сил на мысленную болтовню с самим собой, а потом слышат вдруг свист пуль или видят множество рикошетящих пуль. И тогда начинается настоящая фрустрация. Главное – не поддаваться.

Впрочем, на такие вещи можно не обращать внимания, думал я, иногда действительно приходилось слышать или видеть что– то не предназначенное для человеческого сознания. Но чаще всего я был захвачен совершенно не свойственным человеку настроением и просто не контролировал процесс развития их. Точно. Я не просто старался не думать о галлюцинациях, я не мог их остановить, и они прогрессировали и прогрессировали каждый день, каждый час, каждую минуту и даже секунду! Я был подавлен ими. Это было что– то вроде летаргического сна, почти бесконечного кошмара, в котором твоя воля к жизни парализована и ты понимаешь, что уже никогда не проснешься.

И, судя по всему, сон этот слишком сильно затянулся. Прям… как… я… затяг… за… затягом…

Фухх… Похоже отпустило. Нужно приступать к работе, на часах уже 9:20, а я ещё даже не включил компьютер. Итак, куда делась кнопка включения с системного блока? Она. Только. Что. Прилетела. Обратно. В. Виде. Летающей. Тарелки. Что, блять?

Надо сосредоточится на работе, хватит поддаваться этому говну.

Заходит ко мне в кабинет мой начальник: «Надо поговорить, пойдём ко мне в кабинет».

Мы заходим в кабинет, он молча протягивает мне папку с надписью «Дело М. Керженцева».

«Снова это злополучное дело» – говорю я, но вот почему-то мои слова не воспроизводятся вслух. Похоже… Опять… Накрывает…

Начальник злобно посмотрел на меня и сказал: «Опять ты, сволочь такая пыхтишь? Что на этот раз? Шмаль? Спайсы? Крэк? Ты разве не понимаешь, что ты губишь этим себе здоровье? ТЫ УВОЛЕН!».

Я, находясь в этот момент совершенно на другом уровне сознания, там, где всё тихо и спокойно, там, где никто не беспокоит, ловил самый сильный в своей жизни трип. А на слова начальника мне было поебать.

На такой аргумент вполне можно ответить трип-цитатой из Шри Ауробиндо: «Пусть я умру, но я поймаю самый большой трип в своей жизни».

Всё! И тут я поймал этот момент… Описать не смогу. Это было, как укол в сердце. Вся жизнь вдруг будто кончилась, и наступило что-то вроде какой-то эйфории, полного и всеобъемлющего счастья. Я ни о чём больше не думал, и всё было просто как само собой разумеющееся. А потом это счастье закончилось, и я вернулся на землю. В этот момент я был уже совершенно без сил и ничего не мог с собой сделать. Ещё час или два пришлось пролежать на диване в кабинете начальника. Я представлял себе, как пришёл в себя, как только понял, что сегодня у меня уже не будет трипа.

В сущности, за несколько лет всё сложилось не так уж и плохо. С тех пор, когда я был в конторе, прошло всего ничего. Всего лишь 3 года. Они промелькнули как один день. И теперь я сам собираюсь уйти. Я не ухожу в никуда. Именно это время, когда я жду свои трип-совпадения, считается в филателии самым подходящим. Это как дождик в Африке – то, чего ждут все. Трип придёт. Просто надо остаться в живых. Если останешься жив, трип придёт.

Но в машине времени я, похоже, засиделся. Надо идти. СТОП. Я блять только что назвал кабинет начальника машиной времени? Неважно. Но я и в самом деле на что-то рассчитываю. Трип уже стучит в мою дверь, пора. Надо только собрать вещи. Так. Берём только самое нужное. Я складываю в сумку свои книжки и линейку, а также портфель, наполненный различными веществами. Сложенные вместе вещи образуют стандартный чемодан, который легко закрыть. Я завязываю его, накинув ремень на шею. Всё. Теперь последнее слово. Нужно уйти эффектно. В конце концов, 3 года – немаленький срок.

Сказав начальнику при всех своих коллегах грациозное слово, значение которого я и сам не знаю «Beeshemele!» ухожу в закат. Утром. Весело пиздец. Но я не расстраиваюсь. Через две минуты я встречусь со своими 5 существами. И навсегда покину компанию S. Thomson. Интересно, много ещё таких, как я? Раздолбаев, уволенных из за наркоты. Или людей, чьи места занял этот трип? Скорее всего, второе. А может и первое. Сам-то я когда туда попаду? А попаду я туда обязательно. И сделаю я это быстро, в пять минут. Или в три. Или больше. Не в этом дело.

А собственно, в чём дело? Пожалуй, в гордости, которую, словно охотничьи собаки, различают только представители организованной преступности. Вот я подумал, что мне удалось уйти красиво. Но ведь много тех, кто ушёл не так эффектно.

СТОП. Я же стою на пороге, уже пол часа. Я же не могу войти в закат! сейчас утро! Я не могу идти домой! Блядь, дери меня в хвост и гриву, а?!

Ладно, в пизду всю эту эстетику, у входа стоит чей-то охрененный Chrysler PT Cruiser Cabrio. Пожалуй, буду осуществлять своё путешествие на нём.

Я чувствую, что теряю контроль. И что мне теперь делать? И как? И куда я еду? Я чувствую, что у меня едет крыша, да так, что вот-вот разрыдаюсь. А, нет. Крыша едет у машины. Это бля кабриолет.

Заебись

Ладно. Ладно. Бля. Спокойно ты, спокойно. Завожу мотор. Машина набирает ход. Стоять. Спокойно, спокойно. Вот так. Теперь спокойно. Спокойно. Спокойно. Спокойней. Стоп. Светофор. Внимание. 1, 2, 3, 4, 5. Смелее. Спокойно. Смелее. Спокойней. Стоп. Стоп. Всё нормально вроде. Закрыта дверь. Ебать… О чём это я. Я еду к морю. Я еду к морю, ебать! О как! Какая всё-таки красота, мать вашу… О, епт… Ебаная жизнь. Ну в хорошем смысле ебаная.

Ну так что? О чём я? Ну надо ж, додуматься! Пока я курил, доебался до проходящей мимо бабки с собачкой. Ебать, я же не знал, что именно эта бабка такая старая! Бабка читала какие-то стихи и смотрела на меня. Я ответил ей своими «стихами» состоящими лишь из ненормативщины и бесконечного перечисления психотропных веществ. Но бабка восприняла это спокойно и дружелюбно. А собачка стала просить, чтобы я погрыз её за хвост. У неё две собачки. Точнее три, третья – она сама.

Если говорить проще, та бабка была на вид, как грёбаный пудель!

Не, ну я серьёзно, её накуренная от жизни кожа головы ещё умудряется держать кудри волос, окутанные белой седой краской. Кто же их так искусно окрасил? Это всё жизнь. А впрочем, если задуматься, какая разница. Я хочу одну собачку… у меня же никогда не было собаки.

На хуй. Я и не хочу. Никогда. Собаки – зло. Хуй-хуй-хуй.

Ну что? Съебался в надежде, что уже больше никто не заметит? Или вообще никто не поймёт, что меня когда-то видели? В общем, выбираю. Две собачки и две сигареты скачут в голове, вокруг весь пляж, горящий пламенным огнём из песка так и манит, чтобы я подошёл к нему поближе.

А где-то там, в высокой траве – птичий гомон и девичьи голоса, несущиеся в небо, как советские тяжелоатлетические гимны. Откуда на пляже трава? А хуй его знает! Почему-то под эту музыку хочется спать. Хочется закрыть глаза и провалиться в какие-то бесконечные, ни к чему не ведущие сны. Я вижу, как в глубине что-то течёт и медленно просачивается сквозь бетонную крошку.

Это и есть пляж, это и есть я. Но из всех чувств, наиболее язвящими, остаются только спазмы от гудящего в затылке шара света и какая-то лёгкая заторможенность. Да, ко мне в голову залетело НЛО, пока я дымил, облокачиваясь на заебатый Chrysler красного цвета и смотрел на собак. Они были чёрными, с четырьмя ногами и чем-то похожи на высохших летучих мышей, но я не был уверен, что это те самые собаки – в данном состоянии всё может произойти.

Хорошее настроение сменилось сильной тревогой, которая стала постепенно расти. Погрузившись в эту тревогу, я стал делать неадекватные телодвижения, что также развеяло атмосферу праздника и веселья. Хоть один плюс в бэдтрипах. Надо было Позже, когда я стал приходить в себя, мне пришла в голову следующая мысль: что если эти псы и правда ожившие летучие мыши, то из-за чего всё и произошло, и откуда взялись эти летучие мыши на пляже, в стране, которой больше нет? Эта мысль появилась из-за поп-музыки, которую я слушал, облокотившись на машину и глядя на небо. Тянуло на лирику. Во всех смыслах этого слова. К счастью, портфель у меня был полон её. Был. Но отчего-то я упустил момент, когда я проебал свой сундук со сказками. Нет, не потерял. Просто спрятал куда-то, не помню куда. Может, зарыл в песок. Или продал на урановые шахты в Африке. А ведь так хорошо начинался этот день!

Хорошее настроение сменилось сильной тревогой, которая стала постепенно расти. Погрузившись в эту тревогу, я стал делать неадекватные телодвижения, что также развеяло атмосферу праздника и веселья. Хоть один плюс в бэдтрипах. Надо было тренироваться перед ними, чтобы держать себя в руках. Может, все кончится хорошо? Этого, конечно, никто не скажет, ведь я проебал целый ящик наркоты. Пиздец. Вот это правда пиздец. Нет, я не о том, что я теперь не смогу пройти путь духовного развития, ведь я его уже проходил. Я о том, что меня могут посадить за это. перед ними, чтобы держать себя в руках. Может, все кончится хорошо? Этого, конечно, никто не скажет, ведь я проебал целый ящик наркоты. Пиздец. Вот это правда пиздец. Нет, я не о том, что я теперь не смогу пройти путь духовного развития, ведь я его уже проходил. Я о том, что меня могут посадить за это.