Текст книги "Хорошенькие не умирают (сборник)"

Марта Кетро
Хорошенькие не умирают

© М. Кетро, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Письма бесценному М

С благодарностью бесценному М., лучшему возлюбленному, которого у меня когда-либо не было.

– Скажи мне что-нибудь на прощание.

– Я буду писать тебе.

– Не то.

– Я не вернусь.

– Не то.

– Они положили сырой порох, Марта.

Письмо № 0

С рассеянностью надо что-то делать. Прочитала, что в Будапеште существует кафе с домашними котиками, которых дают тискать. Ой, думаю, какая прелесть, а где это? Нагуглила адрес, потом из интересу полезла на Эйрбиэнби поглядеть, нет ли квартир поблизости, спросила там у одной девочки, свободно ли у неё на Рождество. Свободно, ответила она мгновенно. А вот, думаю, есть ли билеты сейчас туда? А есть. Поиски заняли полчаса, ещё столько же ушло на оплату всего.

Примечательно в этом лишь одно: в цепочке моих действий отсутствует момент обдумывания. Вижу-могу-исполняю. Даже в трепетную минуту, когда нужно было вводить номер карты, я подумала только: Будапешт! «Безымянная звезда»! Мона! Она же приехала в ту провинциальную степь из Будапешта, он шикарный, и мне туда точно надо! И с тем набрала циферки.

Потом полезла посмотреть метеопрогноз, и тут… И тут, понимаете…

Эта гадюка Мона была из Бухареста. А я – в Будапешт. Это разные города и несколько разные страны. Только погода паршивая и там, и там.

Выходит, я улетаю просто для того, чтобы до конца декабря отсыпаться и гладить посторонних котиков, а не совершать хадж на родину любимого женского кумира.

Впрочем, ходят слухи о купальнях, Королевском дворце и рождественских базарах, о маковых пирогах и красивых венграх. Мне-то казалось, венгры маленькие и постоянно пляшут чардаш, а это не соответствует моим ожиданиям от мужчин. Поселюсь рядом с Академией Листа. Около кафе с котиками – базилика Святого Иштвана. Буду гладить, молиться и писать нежные письма тому, кого никогда не видела.

Бесценному М., в Небесный Серпухов, с любовью.

Письмо № 1 о музыке души и мясе тела

Бесценный друг М.

Простите, что не ответила на ваше Первое Письмо сразу же, но я уезжала, уезжала, и только теперь уехала, и спокойно могу писать из своего ниоткуда в ваше никуда.

Более всего в послании вашем мне нравится, что мы с вами ещё не познакомились, а вы уже тщательно обдумали план расставания. Полагаю, это самая главная часть отношений, потому что, входя куда бы то ни было, я первым делом озираюсь, прикидывая, как буду из этого выбираться, когда всё станет рушиться, и сердце моё заметно успокаивается, если вижу более одного выхода. Добрые люди называют это шизоидной акцентуацией, я же – трагическим мышлением, из которого извлекаю много пользы. Например, перед отъездом мне рассказали, что есть в Венгрии такой Секешфехервар (это не матом, а городок), там замок, а в нём висит меч, и если под ним пройдёт кто-нибудь не верящий в вечную любовь, меч упадёт и перерубит его пополам. Я как узнала, сразу ощетинилась и отправила редактору три рукописи, которые не могла сдать год – потому что когда меня перерубит, это сколько ж материала пропадёт. Видите, как много удачи в том, что я не верю в вечную любовь.

Только Христом Богом прошу, милый друг, не одевайтесь вы Человеком-пауком, а то при виде пауков я нервничаю и рефлекторно выливаю на них стакан воды: подумайте, как это изгадит нам прощание. Кроме того, я сильно склонна к обесцениванию, и даже если меня полюбит Бэтмен, немедленно пойму, что дошла до мышей. Нарядитесь-ка вы лучше Суперменом, который, как известно, произошёл от Суперобезьяны; красные трусы поверх трико удивительно пойдут к вашим глазам.

Кстати, какого они цвета?

Я теперь в Будапеште и по городу перемещаюсь в поисках мяса, а нахожу вместо него достопримечательности. Вчера, например, искала мясо, а нашла базилику Святого Иштвана. Видела окно, через которое в неё заглядывает Господь, там напротив висит картина со сценой распятия – она наверняка его забавляет. Я же зашла туда через обычные двери и немного походила, а часа в три в центре зала собрались какие-то мужики в штатском и спели «Святый Боже, Святый Крепкий», немного поржали и сбацали другое (не чардаш). Я разобрала слова «Господи, помилуй меня, Боже», и приятно удивилась – какой, однако, понятный диалект у этих местных, а ещё врали, будто всё на латыни. Выходя, увидела, что сегодня будет концерт мужского хора Московской Патриархии, и немедленно купила билет. Очень обрадовалась: то-то я благодати настяжаю, сейчас мне католики попели, вечером православные, а в промежутке, может, в синагогу метнусь.

И только вечером, вы знаете, когда котик уселся на скрипучий стул, вытащил из-под попы листочек с программкой, нашёл там «Святый Боже» – только тогда он начал что-то подозревать.

Но на этом удивления мои не кончились, потому что хор всё пел и пел духовное, и я уже была близка поплакать, в церкви это уместно, как вдруг, после оваций, что-то произошло, и хористы разразились чем-то чрезвычайно бодрым, удивительным даже для Рождества. Я зашуршала программкой, но это не мог быть Бортнянский, не мог, не мог, не мог, – а они тем временем совершенно распоясались и грянули очевидный казачий распев с относительно приличным месту подгикиванием, без посвиста. Целых три минуты я существовала в мире, где мужской церковный хор внезапно взбунтовался, сверг регента, всем составом попросил политического убежища в «Мулен Руж» и сейчас отметит начало новой жизни канканом. Потом, конечно, все зашевелились, и котик догадался, что концерт кончился две песни назад, а это был бис. Но три минуты всё же были мои, я провела их в той реальности, которая мне по нраву. Так постепенно и на некоторую жизнь наберётся.

Конечно, мне очень важно узнать, проживаете ли вы свои дни линейно или тоже составляете биографию из фантиков и мелкого мусора. А так у меня всё в порядке, не беспокойтесь, я научилась добывать мясо. Надо зайти в любое кафе и сказать строго: «Хай! Ду ю хэв а биф?» Официант сразу бросает свои глупости, втягивает живот и рапортует по существу: «Ес, ай хэв а биф!» И дальше у меня всё становится хорошо.

Письмо № 2 о лестницах и ярмарке

Бесценный друг М.

Как мифический персонаж мифическому персонажу скажите, а вы в меня верите? Я что-то совсем засомневалась в собственном существовании, и было бы приятно, если бы хоть вы знали точно, что я есть. Просыпалась бы утром и, прежде чем открыть глаза, думала: вот М., который не спал всю ночь и присматривал за моими снами, он в меня верит, и мой кот в меня верит, и папа тоже. Надо поэтому всё-таки их открыть, глаза-то. Они у меня когда как, то карие, то зелёные. А у вас? Вы так и не сказали, и я волнуюсь.

В прошлом декабре мне очень понравился конец света, и я теперь решила устраивать его регулярно, приблизительно до Рождества. Это страшно удобно: прикончить свет, расколотить сердце, провалиться на дно самой чёрной ночи в году, а потом в разрыве туч углядеть Вифлеемскую звезду, кое-как вздребезнуться, сопритюкнуться и начать медленное восползание к жизни.

Сердце моё разбивалось так часто, что я уже отчаялась его склеить, поэтому просто перехватываю резиночкой для денег, чтобы не рассыпалось. Зато и не трясусь над ним, как дурак над яйцом, а позволяю себе многое – например, подбрасывать и смотреть, как в нём отражается солнце. Красиво же, ну.

Влезла на базилику, позабыв, что боюсь высоты. Вспомнила на узеньком балкончике, но поглядела на четыре стороны и поняла, что бояться особо нечего, хорошо тут всё. Красные крыши, каток внизу, а сверху розовое небо, будто вот-вот весна, а не Рождество.

Ещё беспокоилась, что будет ветер, но оказалось удивительно тепло; наверное, так всегда – чем ближе к небу, тем теплей, но на земле в это поверить невозможно.

Винтовая лестница сверху похожа на аммонит (не тот, что взрывается, а головоногий). Когда спускалась, услышала снизу мужской голос, остановилась и вспомнила, как влюбилась в первый раз. Приблизительно в пятом классе приснилось, будто поднимаюсь по лестнице пятиэтажки к своей квартире и меня провожает парень, которого нельзя привести домой, только до двери. Мы идём медленно-медленно, и мне немного больно, совсем безнадёжно, очень покорно и так счастливо, будто котёнка подарили, хотя оставить не разрешают. Года через четыре оказалось, что я так люблю.

И стою, значит, живьём-то сейчас, а снизу кто-то идёт, уже тень появилась. Я сфотографировала её – вдруг, думаю, он? Нет, вы знаете, опять какое-то чмо. Но секунду-другую я очень надеялась. И это всегда так, просто секунда растягивается на дни и месяцы, и всё время, пока она длится, я надеюсь.

В остальное время пробую себя в роли ярмарочного зеваки, научилась проводить целые дни на площади, и всё как раньше, когда в кармане не двадцать копеек, а целый бесконечный рупь, можно лазить и глазеть, только вместо газировки с булкой – куртош и глинтвейн. Не хватает петушка на палочке и влюбиться в уличного музыканта, но я всё обдумала и поняла, что венгерская кухня и венгерские мужчины мне заказаны. Я после этого не турист, а дерьмо какое-то, но про здешнюю еду все говорят примерно одними словами: в хорошем месте сожрать что-то мучительно жирное, как следует перекорёжиться, потом запить крепким, и после станет нормально. Я прикинула и решила сделать монтаж, чтобы в хорошем месте – и сразу нормально, без этого всего. Ну и с мужчинами та же фигня.

Вот, а теперь напишите подробно, как вы там. Вы ведь ждали меня всю жизнь, и букв, должно быть, накопилось.

P.S. А картошка у них мелкая и в скорлупе, зовётся – «гестене»[1]1
  На самом деле это каштаны.


[Закрыть].

Письмо № 3 о пороке и преступлении

Бесценный друг М.

Знаете что. Если вы станете бегать к психиатру всякий раз, когда вам покажется, что я существую, у нас ничего не получится. Вылечат от меня, да и всё.

Впрочем, я вас почти не виню. Это какая-то общая мужская болезнь вокруг: едва познакомишься, как он уже у доктора и, сдержанно подёргиваясь, просит таблеточку. Полагаю, всё потому, что я приношу столько радости, как не бывает, и выдержать после этого остальной мир почти невозможно. Но с вами-то мы даже не встречались, чего уж так сразу-то. Я же. А вы же. А я-то ангел.

Читала сегодня ленту, удивлялась очень: во всём мире Рождество, а в России будто бы Второе Пришествие. Мессия, впрочем, хорош собою, и многие верят.

В Рождество Будапешт так же пуст и тих, как Тель-Авив в шабат, а то и тише – как Иерусалим. С трудом достала чашку кофе и уже почти смирилась, что останусь без роз – с цветами тут плохо, магазинов не заметила, а в ларьках такие, будто их с кладбища накрали, – но потом нашла всё-таки. Правда, не белые, как люблю, а красные, но я кроткая и умею мириться с бытовыми лишениями.

Пищей запаслась заранее и даже купила пряничный домик. У каждого ребёнка должен быть в жизни такой, и если кто-то успел вырасти и даже несколько постареть, это не повод лишать его пряничного домика. У меня теперь есть, точнее, был, потому что уже доедаю.

Сегодня опять видела солнце, для северного человека это большое событие, некоторые и за жизнь считают только те дни, когда его видели.

Также из важного: решила встать на путь греха и разбоя, для этого стырила на ярмарке кружку. Ну как стырила – взяла под залог, возвращать не стала, это дело хозяйское. Вообще не собиралась, но усмотрела на ней базилику. Я же горазда полюбить какое-нибудь место и возвращаться к нему как пришитая: в одной стране это будет пруд с кувшинками, в другой забегаловка, где тайский суп, а тут, видимо, Святой Иштван приглянулся, который день к нему бегаю.

Таким образом, я стою на пути греха и разбоя уже около девяти часов, пока ничего не чувствую.

Хотела расспросить вас, бесценный друг, был ли в вашей жизни опыт порока, свершали ль вы различные преступления, есть ли у вас пистолет, а почему?

С нетерпением жду ответа,

не целую, М.

Письмо № 4 о подвигах и песнях

Бесценный друг М.

Читала ваше письмо и чувствовала ужасную зависть: там, в вашем Небесном Серпухове, никогда не умолкают птицы и не увядают цветы, там бурлит настоящая жизнь, с психушками, судами присяжных и тектоническими разломами; там, наконец, есть порт, где звенят такелажем яхты, танцуют негры и кричат альбатросы. Я знаю, я следила пальцем по карте – если долго ползти вправо по течению Оки, она обязательно впадёт в Волгу, а потом и до моря недалеко. Вот и выходит, что вы живёте в кипении событий, а я, а я. Тут только венгры, скрипки и немного нервно, в кафе ко мне приходят восемь кошек и ложатся вокруг, будто я уже умерла, Дунай тёмен, плюс восемь и дождь.

Вчера я почувствовала потребность совершить для вас различные подвиги. Например, залезть на неведомую гору, которую по необъяснимой причине венчает Родина-Мать. Я подумала, вы же любите всякие недостижимые вещи, вроде меня, а если забраться в труднодоступное место, можно стать в два раза недостижимей, а значит, желанней. Наверх уходила отвесная стена, но я сделала ошибку и пошла по лестнице. Ведь знала, что в конечном итоге самый лёгкий путь – тот, что самый быстрый, хотя это не всегда очевидно. Вознеслась бы стремительно, как отец Фёдор, хоть и без колбасы, а вместо этого ползла полкилометра по ступеням. Уж как люблю быстрые кровавые победы над собой, а тут оплошала.

Потом сидела в самой шикарной забегаловке этого городка: эспрессо аж пять баксов, на потолке нет живого места от росписи, лепнины и бронзы, рояль играет «Тёмную ночь» – знаете? «Тёмная ночь разделяет, любимая, нас, и тревожная чёрная степь пролегла между нами».

И я вдруг едва не захихикала, ощутив огромное облегчение оттого, что между мной и всеми моими любовями пролегла тревожная чёрная степь. Ни один солдат любви не переползёт её, ни одно пылающее сердце не осветит тёмную ночь, и я могу в полнейшей безвестности доедать фирменный торт кафе «Нью-Йорк», тот, что из шоколада и персикового джема.

Вечером слушала печальную песню на незнакомом языке. Не сомневаюсь, что эта печальная песня о каштанах и о том, как важно однажды сожрать мечту, хотя бы в виде пряничного домика.

Со всей моей нежностью,

ваша недостижимая М.

Письмо № 5 о психозе и выпивке

Бесценный друг М.

Как удивительно, что вы спросили об этом – ну, «верите ли вы, что участие в массовом психозе является верным способом социальной интеграции». Я верю, я очень верю, душа моя! Сегодня в четвёртый раз ходила поглядеть на Королевский дворец, но посреди моста поняла, что в таком тумане ничего не рассмотрю (в предыдущие попытки тоже что-то мешало, например вдруг наступала ночь). А потом шла берегом Дуная и видела демонстрацию, как понимаю, протеста, потому что какие-то мужчины кричали в мегафоны «немхоча» или что-то вроде этого, и я думала: да, да, я тоже страстно и всем сердцем не хочу. Женщины при этом били в барабаны, их я тоже очень понимала. В остальном же люди были веселы и нарядны, полицейский счёл нужным извиниться за беспорядок, на что я ответила: «Диар, ай эм фром Раша. Иц бьютифул энд кавай!»

Помнится, зимой одиннадцатого года я бегала на все зимние шоу – на Чистых, Триумфальной, Болотной и Сахарова. Тогда ещё никто не знал, что всё закончится пикниками «Афиши», и в этом была какая-то энергия, а может быть, даже трагедия. Поначалу я не признавалась мужу, куда иду, и на прощание расцеловывала котов с особым чувством, как навсегда. Потом, конечно, было немного стыдно – как влюбиться в дурака. Знаете? В процессе почти никакой разницы с обычным мужчиной, но при расставании многое проявляется, и бывает неловко за прошлую свою экзальтацию по столь недостойному поводу. И мне теперь неловко за страх и волнение, за то, как нюхала воздух и ждала хоть чего-нибудь, кроме «долгой счастливой жизни».

Потом повидала ряд демонстраций – на Ближнем Востоке, в Западной Европе, теперь вот в Восточной, а также участвовала в нескольких религиозных шествиях.

И знаете что?

Конечно, вы знаете.

Каждую ночь я ложусь в постель с новым устройством – то с айпадом, то с айфоном, то с андроидом. И вчера засыпала с андроидом в руке, в нём были ваши письма. Среди ночи вы, в лице телефона, завалились за кровать, но я вас вытащила и снова уснула. Поэтому, конечно, вы знаете, что творится в моей маленькой твёрдой голове.

Нет плохой и хорошей энергии, есть только сила или её отсутствие. Это ровно как про несчастную и счастливую любовь.

Напоследок дарю вам мой рецепт «прощального глинтвейна». В последний вечер перед отъездом (но так, чтобы до самолёта было не менее шестнадцати часов) берёшь большую кастрюлю, сливаешь туда всё недопитое бухло, накопившееся в доме за каникулы, добавляешь ворованный сахарок из кафе, какую-то пряность – и на огонь. Понятно, что в каждом городе получится свой неповторимый вкус.

В конце Будапешта у меня осталась почти целая бутылка красного шмурдяка, пятьдесят перцовой водки, немного «Уникума», апельсиновый сок, пакетик мёда и горсть травяного чая. Самое главное в рецепте – не побежать через два часа за новыми ингредиентами, иначе нарушится чистота опыта.

Сейчас глинтвейн уже отстоялся, и я попробовала.

Знаете, Будапешт оказался горьким и пряным.

Не целую,

ваша бессмысленная М.

Письмо № 6 о хлебах и рыбе

Бесценный друг М.

Я совершенно не волновалась, когда вы пропали, и это не от сердечной жёсткости. Просто определённость в области чувств очень смиряет. Главные тревоги происходят вокруг неизвестности по вопросу «любит – не любит», а когда в этом ясность, наступает покой. Какая разница, где находится мужчина и чем он там занят, если любит? В таком случае даже не особенно важно, существует ли он на самом деле. А тех, которые не любят, не существует по определению.

Вы спрашивали, имела ли я в свой жизни опыт пенных вечеринок. По укоренившейся меж нами традиции я не буду отвечать на честный прямой вопрос честно и прямо, потому что такая манера убивает зарождающиеся отношения. «Да или нет?» – «Да». Ну вот что это такое? Как после этого развиваться? Куда? Правильный ответ на любой вопрос: «Зря вы так».

«Сколько времени?» – «Зря вы так».

«Хотите апельсин?» – «Зря вы так».

«У вас есть салфетка?» – «Зря. Вы. Так».

После этой реплики для двоих открывается будущее, огромное, как степь.

Так что отвечаю по уставу: Новый год оказался ярким.

Мой муж принёс идеальное дерево. Есть несомненная польза в долгом браке – лет за десять – пятнадцать люди всё-таки научаются и начинают многое делать как следует. После этого они обычно разводятся, но это уже детали, главное, что ёлка моя соразмерна и совершенна со всех сторон.

Потому что я женщина, я пекла яблочный пирог. К сожалению, он не получился по ряду причин. У меня не было скалки, и я раскатывала тесто бутылкой абсента, притом квадратной – видимо, его это оскорбило. Никогда не знаешь, к чему придерётся твой следующий яблочный пирог. Потом он слегка подгорел, а я его уронила при извлечении из духовки. Оба виноваты, конечно.

На этот Новый год Господь послал в семью гостя, и мы его не запекли, как обычно, а напротив, были приветливы. Может, и зря: гость принёс различные дары, в том числе и конфеты «Брат с Севера приехал».

Несколько раз в жизни мне пеняли на неблагодарность в отношении подарков, дескать, чего ни дай тебе, всё обгадишь. Я никогда не верила и считала это поклёпом. Но вы знаете… Так вышло, что на этот Новый год муж подарил мне унитаз. Красивый и соразмерный, как ёлка, крепкий, как купеческое слово, и весь белый, я пришла в восхищение. Но знаете ли вы, что я с ним сделала?.. Вооот. Люди не так уж глупы и несправедливы, как выглядят.

В остальном же вечер удался. Около полуночи я включила интернет-трансляцию Первого канала, и мы таскали из кухни еду под мучительные вопли уходящего года. На последних минутах каждый заходящий в комнату бросал взгляд на экран и говорил с привычным родственным отвращением что-то вроде «ох и рожа», «да что ж у тебя морда такая», «ойблин». С одной стороны, тревожно, когда народ в едином порыве объясняется в неприязни, а с другой, это как полусладкий шампунь, который забывают поставить в холодильник и пьют потом тёплым – каждый год, всю жизнь.

Ноутбук обнулил день, за окном застреляли, а тот всё говорил. «Да ты ещё и тормоз», – сказали мы и выпили дважды, сначала под петарды, а потом всё-таки под куранты.

Такой был год, и такой, видимо, и будет.

Потом я немного думала о вас: вот у вас там сейчас деревня и собака, которую вы не любите, а у меня город и кот, которого я люблю, – мы такие разные, и всё-таки мы вместе. Это потому, что я улыбаюсь, как дельфин, всякий раз, когда вижу вас; пусть даже это только ваши цифровые следы в моей жизни. Как будто вы бегаете в раскисших валенках по белому снегу, и всё бы ничего, но вас на самом деле нет – а следы всё-таки остаются. Как же мне не улыбаться, это же от растерянности.

Потом я ела и ем с тех пор, в сознание уже не возвращалась, время прекратилось, и сейчас, например, глубокая ночь.

С большим женским удивлением,

ваша толстеющая М.