Текст книги "Жена на один год"

Марья Коваленко
Жена на один год

Легко и горько. Падают слезы.

Твои ладони, мороз по коже.

Пытаюсь спрятать

Себя. Укрыться.

Срываюсь с ритма – лечу как птица.

Из зыбкой взвеси, из паутины

Слагаю чувства. Пугаюсь. Стыну.

Смотрю, не глядя, боясь увидеть,

Боясь привыкнуть, возненавидеть.

Черчу на коже я заклинанья,

Себе – проклятья, тебе – признанья.

Клеймом каленым ласкаю душу.

Легко и горько. Люблю…

И трушу.

Пролог

Никита

Глаза слипались. Вместо того чтобы здороваться с гостями, хотелось послать их к черту и уйти в свою спальню. Мне было просто необходимо поспать хотя бы пару часов… и не в кресле самолета, а в кровати.

Последний перелет полностью выбил из колеи. Спина ныла как у древнего старика. Голова рассказывалась, будто к вискам приставили двух трудолюбивых дятлов. А приветствия и поздравления пролетали мимо ушей.

Худшего именинника и придумать было сложно. Вероятно, с моей ролью успешно справился бы какой-нибудь пластиковый манекен. Главное – улыбка пошире и поглубже декольте на платье мой спутницы.

Кристина все же зря затеяла этот праздник. Не отмечал уже много лет и сейчас обошелся бы. В конце концов, тридцать семь – не юбилей. «Но другой повод для праздника тебе нравился еще меньше!» – тут же поспешил взбодрить внутренний голос.

О том, какой «другой повод» даже сейчас я старался не думать. Свой лимит походов в ЗАГС я уже исчерпал. Фраза про третий раз, который якобы на счастье, точно была не про меня. Но Кристина удивительным образом умела слушать то, что ей нравится, и мгновенно забывать всю остальную информацию.

– Ник, продержись еще хотя бы пару часов. Ну, хоть час!

Женская ладонь сжала мою, а между красивых бровей пролегла складочка. Пожалуй, даже кот из Шрека не способен был бить на жалость так профессионально.

– А что, остался еще какой-то несчастный, который не успел меня поздравить?

От количества гостей перед глазами уже рябило, но я все же попытался найти какое-нибудь новое лицо.

– Праздник только начался…

Кристина нервно поправила дорогое колье, поджала свои пухлые губы. Аккуратно, вероятно опасаясь за макияж. Мелочь. Никогда не обращал на это внимания, но сейчас почему-то вызвала раздражение. Усталость, похоже, брала надо мной верх.

– Скажи прямо, мы кого ждем? – Я с трудом подавил зевок.

– Мы… – Крылья носа встрепенулись.

– Очередной меценат или будущий политик? – Мне резко стало скучно.

Догадка, откуда у Кристины такая безумная тяга ко всякого рода благотворителям и чиновникам у меня имелась. Но разделять эту любовь я не собирался. В прошлом всех этих деятелей уже хватило с лихвой. А возвращаться в прошлое…

Додумать свою мысль я не успел.

– Ой, они приехали пораньше! – Женская ладонь резко легла на мой локоть и крепко сжала. Сама Кристина тоже вытянулась в струнку.

– Кто?

Я неспешно перевел взгляд с ладони на холл собственного дома. Устало моргнул. А потом замер будто статуя.

– Фурнье! Основатель самого крупного французского фонда помощи детям, – затараторила Кристина, еще сильнее повисая на моей руке. – У него здесь какие-то дела и нужна была помощь юриста. Я посоветовала тебя. Прости. Знаю, что это больше не твой профиль, но ему так нужна была грамотная консультация, что я…

Она все говорила и говорила. О детях, деньгах и проектах. А я, не сводя глаз, смотрел на женщину, которую держал под руку мой новый гость. Красивую до странной боли за грудиной. И знакомую до маленькой родинки под грудью.

Уж она-то не боялась кусать губы и не обвешивалась бриллиантами. К своим двадцати семи она сама стала настоящим бриллиантом. Редким, ни капли не похожим на ту одинокую девочку, которую я встретил пятнадцать лет назад, или на девушку, которую когда-то согласился спасти и сделал своей женой.

Глава 1

Пятнадцать лет назад

Лера

– Стой. Не бойся. Она не кусается!

Мужской голос звучал твердо и уверенно, но я все равно ничего не могла с собой поделать. Всего в метре от меня жутко скалилась и рычала овчарка охраны, а холодная кирпичная стена за спиной не давала ни шанса на побег.

– Не смотри ей в глаза, если не можешь справиться со страхом, – мужской голос звучал все громче. Наверное, говоривший был уже совсем рядом, метрах в четырех или пяти. Мизерное расстояние. Только, к своему стыду, я даже посмотреть на него не могла. Взгляд был намертво прикован к разинутой пасти, и тело окаменело.

– Очнись, малышка! Я постараюсь сейчас ухватить ее за ошейник, но ты должна мне помочь. Хоть на несколько секунд отвернись.

Чья-то тень легла на носки моих туфель. И пес зарычал громче. Он словно предупреждал, что уже не отвечает за себя, и нам всем конец.

– Собаки хорошо чувствуют страх. Он их нервирует, – будто опытный переговорщик, продолжил успокаивать незнакомец. – А когда они нервничают, то кусают.

Теперь тень достигла края стены.

– Так собаки защищают от того, кого считают опасным.

Я не собиралась следить за тенью. Ужас все еще мешал думать, но что-то внутри заставило переключить внимание с собаки на мужской силуэт у ног. На широкие плечи, которые нарисовало солнце. На руки. И рост.

Вряд ли это был кто-то из нашей охраны. Я узнала бы любого из них по голосу. Но, судя по тени, незнакомец был таким же высоким и сильным.

– Молодец, девочка. Ты очень смелая. – Возможно, мне показалось, но в голосе прозвучала гордость. – А теперь закрой свои красивые глаза и постарайся дышать ровно.

Вероятно, попроси он меня прыгнуть на пса, я бы так и сделала. Этот голос, слова, которые он говорил… я уже и не помнила, когда обо мне кто-то заботился или мною гордился. Крылья за спиной начали расти.

К счастью, наделать глупостей я не успела.

Стоило на миг послушаться, зажмуриться, как рядом что-то мелькнуло. А спустя пару секунд на месте жуткого пса оказался мой спаситель.

Придерживая собаку за ошейник, он внимательно рассматривал меня и хмурился. Красивый! Намного красивее наших охранников. Высокий, плечистый. И до ужаса похожий на типа с обложки журнала, который я недавно видела в руках приемного отца. Какой-то молодой юрист и сын важного чиновника.

– Ты, наверное, приемная дочь Николая Петровича?

Со стороны крыльца к нам уже кто-то бежал, но незнакомец даже не оглянулся. Присев на корточки, он заставил собаку лечь, и аккуратно убрал прядь волос с моего лица. Такой серьезный и взрослый, а осторожничал со мной, будто я хрупкая фарфоровая кукла.

– Не бойся. Я тебе ничего плохого не сделаю. Я ваш сосед. – Чувственные мужские губы изогнулись в улыбке, и на колючих щеках появились ямочки. – Только приехал. Месяц не было дома. А как вышел во двор, сразу увидел тебя с Демоном.

Все еще придерживая пса, он, как старого знакомого, почесал его за ухом.

– Это малинуа. Разновидность овчарки. Они очень умные. Ты с ним обязательно найдёшь общий язык.

От немоты, которая на меня напала, хотелось провалиться сквозь землю. Рот отказывался открываться, а язык шевелиться. Но мой спаситель, казалось, этого не замечал. Вместо того, чтобы отругать меня за то, что забралась на территорию охраны, он начал рассказывать о собаке и смотрел так, будто гладил по голове.

Его стараниями к моменту, когда к нам подбежал приемный отец и его жена, я почти пришла в себя. С непослушных губ сорвалось хриплое «спасибо». Но другие слова благодарности потонули во внезапном крике.

– Лера, какого черта ты здесь делаешь?! – бас «отца» одинаково сильно бил по барабанным перепонкам и по нервам.

– Я тебе говорила, что она опять убежит к охране рисовать свои рисунки, – не менее громко возмутилась «мать».

– С ума сошла?! Ты понимаешь, что у нас завтра важное интервью для прессы? Демон мог тебя покусать. Как бы я объяснил это фотографам и журналистам?

Если бы словами можно было бить, сейчас на мне не осталось бы ни одного живого места. Мышцы от напряжения снова заныли, и переносицу обожгло болью от подступивших слез.

– Она ни о чем не думает! – Всплеснула руками «мать». – Ей плевать на твою предвыборную компанию и наше будущее. Лишь бы рисовать, мотать нам нервы и…

Будто только сейчас заметила, кто держит собаку, в конце фразы она осеклась и тут же переменилась в лице.

– О, Боже, Никита?! Ты?! Здравствуй, дорогой! – Женский голос зазвучал как колокольчик. Чисто, звонко и радостно. – Ты вернулся? Так загорел, я тебя сразу не узнала. Думала, охрана…

Холеное лицо Татьяны Егоровны вспыхнуло румянцем. Краснота пятнами раскрасила щеки, и пухлые губы дрогнули.

– Мы тебе так обязаны, – затараторила она. – Спасибо, что спас наше недоразумение. Двенадцать лет, а глупа как пробка. У нас сплошные проблемы, а тут ещё и тебе пришлось её спасать.

Закатив глаза, мать как веером принялась махать себе руками.

– О, Никита, здоров! – До «отца» тоже дошло, кто явился мне на помощь, и вместо ярости на лице появилась улыбка. – А ты чего не позвонил, что возвращаешься? Мы бы шашлык-башлык организовали. В конце концов, не каждый день сын моих друзей из Штатов прилетает.

Теперь взгляды обоих «взрослых» были прикованы к незнакомцу. Обо мне они словно забыли. Любой другой на моем месте, наверное, растерялся бы. Но мне вдруг стало все равно… и на упреки, и на безопасность, и на вину.

Красивые серо-зеленые глаза все еще смотрели лишь на меня. Будто изучали. Только стоять рядом со своим спасителем я больше не могла. Дышать рядом с ним не получалось.

Наверное, попасться в лапы Демона было не так ужасно, как сейчас находиться близко к этому мужчине и чувствовать себя последним ничтожеством во вселенной.

«Трусиха и слабачка» – вспомнились слова Федора, главного задиры нашего детского дома. Никогда я с ним не соглашалась. Всегда спорила и даже готова была драться. А сейчас…

Уже окончательно забыв обо мне, «родители» принялись обсуждать предстоящий шашлык, а я отошла в сторону. Потом быстро, будто снова спасалась от собаки, побежала в дом.

– Один. Два. Три. Четыре. Пять…

Ступени дома привычно пролетали под ногами.

– Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять, – я считала вслух громко и звонко. Нет, это не успокаивало. От бега тоже легче не становилось. Единственное, от чего это спасало – от крика, который всегда раздавался за спиной, стоило мне что-то сделать не так.

Но в этот раз сосчитать все ступеньки я так и не успела. На последней, восемнадцатой, уже знакомый мужской голос заставил остановиться.

– Эй, быстрая девчонка, постой!

От неожиданности я чуть не подвернула ногу. Чудо, что в самый последний момент успела схватиться за перила.

– Ты кое-что забыла. – Словно не касаясь ступеней, «сосед» легко взлетел на второй этаж и протянул лист бумаги. Мой. С последним рисунком.

– Не нужно было…

Мне хотелось забрать его, но даже руку поднять не могла решиться. Она словно окаменела от волнения.

– Меня Никита зовут.

Будто понял, что именно я сейчас чувствую, сосед положил рисунок на ступеньку рядом со мной и улыбнулся. Тепло, без насмешки. Словно мы давние знакомые и ему не пришлось спасать меня от собаки несколько минут назад.

– А я… Лера.

Совершенно сбитая с толку, я снова уставилась на свой рисунок. Затем посмотрела на лицо этого самого Никиты и чуть второй раз не рухнула от того, насколько похожим был мужчина с моего рисунка и наш новый сосед.

* * *

Как я и ожидала, «родители» не пожелали спускать на тормозах мой побег к охране. Уже вечером выговор получили дежуривший днем охранник и начальник службы безопасности – Александр Александрович Поташников – немолодой бывший военный с пышными усами, добрыми глазами и круглым животиком, который ни капли его не портил.

Александру Александровичу досталось сильнее всех. Вместо того чтобы рассказать, зачем выпустил собаку, сторож признался, что Поташников сам купил мне карандаши и запретил своим подчиненным «выгонять ребенка из сторожки».

Крик, который устроила по этому поводу Татьяна Егоровна, слышен был и на кухне, и у меня в детской. Не представляю, как начбез выдержал такую истерику. Но, к сожалению, одним криком мои «родители» обойтись не смогли.

Этим же вечером Николай Петрович уволил сторожа. Он буквально выгнал его за ворота, не вернув даже личные вещи. А Поташникову «отец» предложил выбор: или тот соглашается на понижение до рядового охранника, или идет вслед за своим подчиненным.

Я с трудом сдерживала слезы, когда подслушивала этот разговор под дверью кабинета. За все три месяца в доме Поташников оказался единственным человеком, который не считал меня недоразумением или балластом. Если бы он ушел, я осталась бы совсем одна.

Но в этот раз мне повезло. СанСаныч что-то тихо сказал отцу. Услышать его слова сквозь толстые стены и прочную дверь у меня не получилось. Зато ответ отца прогремел на весь первый этаж: «Это будет тебе уроком! Брать на работу нового начальника я не стану, придется тебе совмещать!»

Разговор со мной, состоявшийся этим же вечером, мало чем отличался от выговора охраны. Татьяна Егоровна привычно солировала. Поток претензий и наставлений, казалось, никогда не закончится. А Николай Петрович важно хмурился и цокал языком.

Приятного было мало. Меня обвинили и в том, что позорила семью перед соседом, и что чуть не испортила «родителям» все планы. Отделаться без наказания, конечно же, не удалось.

Теперь все мои развлечения сократились до игры на фортепиано, которое я возненавидела еще в первый день своей новой семейной жизни, и участия в приемах важных гостей.

Какая из этих двух «радостей» хуже, я даже понять не могла. С музыкой у меня не ладилось совсем – как оказалось, музыкальный слух отсутствовал напрочь. А после пяти лет в детдоме исчезло ещё и умение улыбаться незнакомым людям.

Куда не кинь, всюду у меня были сплошные дефекты. В конце выволочки Татьяна Егоровна даже заплакала от отчаяния, что я ни на что не гожусь.

До боли в глазах хотелось устроиться рядом с ней и тоже заплакать. Навзрыд. О своем. О грустном. Как плакали дети в кино и телевизионных передачах.

Но я молча дослушала до конца слова «матери» и ушла в свою комнату, так и не проронив ни одной слезинки.

В мой первый или второй день в этом доме такое и представить было сложно. Меня постоянно бросало то в слезы, то в смех. А сейчас с умением плакать случилось тоже, что и с музыкальным слухом – оно исчезло.

Вспоминать причину мне не хотелось. Особенно в этот день! Он почему-то казался очень важным. Но стоило закрыть дверь комнаты, воспоминания сами накрыли тяжелым непроницаемым куполом.

Чтобы понять, насколько мне «повезло», хватило одного разговора в конце моей первой недели. Приемные родители даже не скрывались и не пытались сделать голос тише. Они говорили так, будто в доме нет никого. И обсуждали именно меня.

«Коля, мы наверное ошиблись с выбором. Заведующая так рекомендовала эту девочку… а мы, вместо того чтобы присмотреться, обрадовались, что у нее нет ни родителей, ни родни, и сразу согласились».

«Я же говорил тебе, что тот светленький мальчик мне нравится больше. Мальчишки всегда лучше. С ними меньше хлопот, и самостоятельными они становятся быстрее!»

«Какой мальчик?! Твои пиарщики четко сказали, что для образа доброго главы семейства нужна девочка! Дочка!»

«Ох, точно. Чертова предвыборная компания!»

«Она не чертова, а очень полезная. Тебе давно нужно было баллотироваться. Но эта девочка… У меня никакого терпения на нее нет. Косметолог сказал, что даже морщины стали видны. А нам с ней еще маяться и маяться».

«Родная, мне кажется, ты нагнетаешь. Через четыре месяца закончится компания, и девочка сразу же уедет в закрытую частную школу. Мы ведь это уже обсудили и решили».

«Но на каникулы и праздники нам придётся ее забирать. Мы ведь семья. Нельзя, чтобы кто-то подумал, что она нужна была лишь для выборов».

«Уверен, мы найдём какой-нибудь выход».

«Мне бы твою уверенность».

Последние слова Татьяны Егоровны прозвучали совсем грустно. В ответ Николай Петрович ещё активнее начал утешать жену. Говорил, что-то про заграничные колледжи, частных учителей. Но что именно, я уже не слышала. Слезы обжигали глаза так сильно, что невозможно было сдерживаться.

Не видя перед собой ступенек, я поднялась на второй этаж. Не думая, что обо мне подумают, навзрыд расплакалась в подушку.

Слезы тогда не желали заканчиваться. У меня кружилась голова. Меня подташнивало. В зеркало смотреться было страшно. Однако страшнее, казалось, попасться на глаза «родителям».

К позднему вечеру этот страх взял надо мной верх и заставил сделать самую ужасную глупость в жизни. Заметив, что начальник охраны оставил на полочке свой телефон – старый, кнопочный – я выкрала его и позвонила заведующей детского дома.

Лучше бы я этого не делала.

Лучше бы сбежала.

Лучше бы, не спрашивая, вернулась в приют. Но мне просто необходимо было услышать знакомый голос.

Заведующая казалась единственным человеком во всем мире, который мог меня понять и спасти. Она лучше всех знала все процедуры и правила. Если кто-то и мог забрать меня из этого ужасного дома, то только она.

Однако разговор вышел коротким и совсем не о спасении. Вера Павловна сразу поняла, зачем звоню. Я успела произнести лишь пару фраз, как в ответ получила такое…

Жестоко, гораздо больнее, чем это делали бывшие воспитатели, она вернула меня с небес на землю. Словно по щекам отхлестала… и за то, что не понимаю, насколько мне повезло. И за то, что рискую своим будущим. И за других детей, которые мечтали бы оказаться на моем месте, но «их ждёт ПТУ, грязное общежитие и не светит никаких перспектив».

После этого разговора я ни плакать, ни даже всхлипывать не могла. Меня словно второй раз лишили любимых родителей.

Всю ночь я просидела у окна, так и не сомкнув глаз. Будто прощалась, вспоминала свою маленькую уютную кровать в детском доме, нашу шумную комнату на четверых и задиру Федора, который вечно придумывал что-то новенькое. Утром, не проронив ни слова кроме бесцветного «здравствуйте» вышла к родителям и съела весь завтрак. А потом стала приспосабливаться к своей семейной жизни.

Терпела новую школу, уроки музыки и трагические вздохи преподавателя.

Растягивала в улыбку губы на фотосессиях.

Старалась быть благодарной и молчать… молчать всегда, когда от меня не требовали ответа.

И не мешаться под ногами.

Последнее стало самым простым и любимым. Когда не было никаких занятий, я смело убегала в домик охраны. Рисовала там по часу. Иногда по два. Не думала ни о каком заграничном колледже или закрытой школе.

Мне было нормально… даже хорошо. До сегодняшнего дня.

Мысль о наказании начальника охраны и запрете на рисование, словно подножка, резко вернула меня в настоящее.

– Как-нибудь переживу, – попыталась я успокоиться.

– Буду рисовать в школе, – попробовала обмануть себя.

Но самовнушение не сработало. Всю ночь я прокрутилась в кровати без сна. Вспоминала то цветные карандаши, подаренные СанСанычем, то жуткую овчарку охраны. А утром, когда спустилась вниз, с трудом сдержалась от радостного крика.

Такого просто не могло быть в моей жизни!

Я ничем не заслужила, но…

… с чашкой кофе в одной руке и с дорогущим комплектом для рисования в другой посреди холла стоял мой вчерашний спаситель. Такой же красивый, высокий и потрясающий, как вчера. А Татьяна Егоровна рассыпалась перед ним в похвалах и обещала сделать из меня настоящего художника.

Глава 2

Девять лет назад

Лера

Совершеннолетие буквально застигло меня врасплох.

После нескольких частных школ, аттестата с отличием и новой успешной выборной компании «отца» в жизни, наконец, случился маленький праздник. Моим мнением впервые поинтересовались – спросили, в какой вуз я хочу поступать. И я, не веря своим ушам, ответила: «В медицинский».

Как так получилось, что «родители» согласились, осталось для меня загадкой. Возможно, очередному пиарщику надоело придумывать будущее для дочери депутата. Возможно, мое желание впервые совпало с «политикой партии». Возможно, «родители» наконец смирились с тем, что музыкант из меня не получится.

Одни теории! Однако, вместо привычных споров меня благословили и даже пообещали помочь поступить. Это, конечно, радовало. Но после всех моих частных школ и взвода репетиторов никакая поддержка не понадобилось.

Я легко прошла конкурс в нужный вуз. Даже успела проучиться три месяца, когда за завтраком Татьяна Егоровна сообщила, что впереди у нас важное событие.

Какое именно, я поняла далеко не сразу. Николаю Петровичу пришлось дважды тяжело вздохнуть, его жене – закатить глаза. Лишь после этого даты в моей голове встали на свои места.

– И как ты только поступила на бюджет? – махнув рукой, сказала «мама».

– Наверное, звезды сошлись, – тут же выдал свою единственно-верную и окончательную теорию «отец».

В отличие от вуза в праздновании восемнадцатилетия свободы мне не дали. Поиском ресторана занялись одни специально обученные люди. Организацией банкета и приглашением гостей – вторые. Подбором наряда и макияжем – третьи.

Со стороны могло показаться, что мы планируем банкет в честь новой победы на выборах, а не день рождения приемной дочери депутата. От количества пригласительных открыток и известности фамилий на них голова шла кругом.

СанСаныч только хмурил брови, когда я рассказывала о планах родителей. А Демон тряс ушами, будто даже слышать такое не хотел.

Я с трудом успевала с учебой и с подготовкой к торжественному событию. Спать было некогда. Поесть забывала. А в сам день рождения на меня навалилась такая усталость, что Татьяне Егоровне пришлось буквально толкать меня до машины и всю дорогу тараторить, чтобы я не уснула.

Темы для разговоров она находила с ювелирной… даже снайперской точностью.

Только я начинала зевать, «мама» интересовалась, не хочу ли я перебраться в отдельную квартиру в закрытом охраняемом комплексе и попробовать жить самой. Словно до этого в школьных интернатах дела обстояли как-то иначе! Или я не понимала, что это будет комфортная казарма для сна, еды и учебы. Без гостей!

А когда у меня начинали закрываться глаза, Татьяна Егоровна рассказывала о важных гостях, которым мне сегодня предстоит улыбаться до глубокой ночи.

Более мучительную пытку и придумать было сложно, но на фамилии Лаевский меня словно ударом тока прошибло.

– Лаевский… Никита?

Я ушам своим не поверила. Нашего соседа я не видела уже шесть лет. Как раз со дня, когда он принес мне комплект для рисования.

Тогда «родители» так и не смогли устроить с ним шашлыки. А я так и не поблагодарила за подарок. Он уехал через день после моего спасения.

Лишь месяц спустя от СанСаныча удалось по секрету узнать, что с его родителями произошел несчастный случай, и вряд ли ближайшее время Никита сможет вернуться домой.

– Да, Никита наконец смог справиться со всеми проблемами, – вещала «мама», – и теперь будет чаще бывать в наших краях.

– А у него были какие-то проблемы?

Я не стала выдавать начальника охраны. Одного случая в прошлом вполне хватило, чтобы понять, как сильно приемная семья «дорожит» своими работниками. Но и не спросить не могла. Вдруг было что-то еще, чего не знала.

– У него шесть лет назад погибли родители. Официальная версия смерти – какие-то проблемы при погружении с аквалангами. Кажется, дайверское оборудование было неисправным. Но в это мало кто верит.

– И наш сосед все эти годы искал настоящую причину гибели родителей?

Изображать дуру мне не пришлось. Информации о Никите в интернете на самом деле было мало. Кто-то будто специально контролировал, чтобы ничего не попало в сеть. А все знающий СанСаныч отказывался что-либо рассказывать.

Единственное, что он повторял: «Забудь ты этого парня. Безопаснее будет. Найдешь себе кого-нибудь помоложе и получше». Почему «безопаснее, комментировать он отказывался. Почему нужно искать кого-то «получше», тоже не говорил. Лишь невесело смотрел в сторону соседского дома и как-то тревожно переглядывался с Демоном.

– А что там разбираться-то? Убили их, да и все, – Татьяна Егоровна нервно передернула плечами. – Он компанию от рейдеров спасал. Сам только институт закончил. Молодой еще был, а пришлось лезть во всю эту грязь.

Будто мне самой сейчас приставили дуло к виску, я с трудом сглотнула.

– А разве этим не полиция должна заниматься?

– Детка, какая ты еще наивная! – Холодный надменный взгляд полоснул по мне из-под длинных ресниц. – В таких случаях спасение утопающего – дело рук самого утопающего. Полиция, суд или прокуратура бессильны.

– Но ведь Никита, кажется, сам юрист… – проговорилась я, и тут же прикусила язык.

Татьяна Егоровна эту реплику, к счастью, пропустила мимо ушей. И, прекратив мучить меня известными фамилиями, принялась рассказывать все сплетни, которые знала о соседе.

К концу ее рассказа, казалось, что на моем теле дыбом стоят абсолютно все волосы. А от сонливости и усталости не осталось и следа.

За годы жизни в семье депутата я не раз слышала жуткие истории про рейдерские захваты, войны за рынки и даже про рэкет. Для чего моему «отцу» кресло депутата, я тоже понимала. Но представить, что тот потрясающий молодой мужчина тоже ночевал с пистолетом под подушкой, стравливал между собой конкурентов, вынуждая их устранять друг друга, и увольнял работников десятками – было жутко.

– А ты думала, наш Никита добрая фея, которая только и занимается спасением маленьких девочек? – Татьяна Егоровна будто мысли мои прочла.

– Нет… Я… Нет… – я не представляла, что на такое ответить.

– Хм… У мальчика бульдожья хватка. Родители зря отправили его на юридический. С такими задатками нужно было идти в МГИМО и делать карьеру политика. Впрочем… – За окном показались ступени нашего ресторана, и «мама» резко закрыла рот.

– Что «впрочем»?

Мне тоже лучше было бы замолчать. Сегодняшний лимит доброты явно был исчерпан.

Но и эту мою фразу Татьяна Егоровна холодно проигнорировала.

– Все. Нас уже ждут. – Поправила она и без того безукоризненную укладку. – А твой Никита… – Бросила на меня насмешливый взгляд. – Сегодня будет. Если не струсишь, можешь сама все узнать. Хотя я не думаю, что он захочет тратить на тебя свое время.

* * *

Как стало ясно уже с первого взгляда, организаторы праздника не подвели. Живая музыка и цветы оказались достойными королевской свадьбы, а звездности гостей мог позавидовать какой-нибудь международный фестиваль.

От обилия бриллиантов и белозубых улыбок рябило в глазах. Смех и восхищенные вздохи раздавались то тут, то там. И ведущий, казалось, вот-вот охрипнет от комплиментов.

Мои приемные родители тоже не скучали. Николай Петрович только и успевал принимать поздравления за то, что вырастил такую умную и прекрасную дочь. А его жена – что из меня получилась настоящая красавица – «вся в мать». На меня при этом гости почти не смотрели, и на поздравление тратили не более нескольких секунд.

Любая девушка в этом зале расстроилась бы из-за такого отношения, но я была только рада.

Меньше мучить губы улыбкой.

Реже повторять «спасибо» и «вы очень добры».

Ни одного повода лишний раз заглянуть в зеркало.

Смотреть туда вообще не было смысла. Наши почетные и очень уважаемые гости, конечно же, лгали.

С изысканной, роскошной светской львицей Татьяной Егоровной у меня не было ничего общего. Ни ее пышной груди, ни платиновой гривы, ни изумительного, вылепленного лучшими пластическими хирургами Питера лица.

В пятьдесят два года «мама» выглядела максимум на тридцать семь. Я со своими кругами под глазами из-за недосыпа, скучными русыми волосами чуть ниже плеч и угловатой фигурой даже сравниться с ней не могла.

«Вешалка… просто вешалка для одежды!» – иногда с тоской говорила обо мне Татьяна Егоровна, и с такой правдой тоже невозможно было спорить.

Обычно я ни капли не переживала из-за этого. За последние годы главный пиарщик «папы» столько раз вслух радовался, что «родители» выбрали именно меня, а не какую-нибудь красотку с кукольным личиком, что смирение пришло само.

Но сегодня хотелось выглядеть лучше. Если не на равных с яркими дочками наших гостей, то хотя бы не Золушкой, к которой так и не доехала фея-крестная.

Непривычное было желание. Никогда раньше я не замечала за собой потребности выглядеть лучше, чем создала природа. Столько дней рождения, важных встреч и фотосессий было в прошлом – ни разу не переживала из-за своей внешности. А сегодня… была как на иголках.

Улыбалась до боли в лицевых мышцах. Несмотря на ломоту в спине, держала плечи ровно. Как балерина. Не позволяла себе расслабиться хоть на секунду – ни опереться на стену, ни присесть. И лишь с одним никак не могла справиться – не коситься в сторону двери.

С этим была ещё большая беда, чем с переживанием из-за внешности. Оглядываться на дверь хотелось постоянно. Будь моя воля, вообще уселась бы напротив входа и ждала.

Конечно, глупо было рассчитывать, что Никита Лаевский явится сегодня ради меня, или что захочет лично поздравить. Татьяна Егоровна, скорее всего, была права… среди всех красивых, эффектных девушек, приехавших в ресторан, я была последней, на кого мог обратить внимание один из самых успешных молодых адвокатов города, к тому же наследник крупной транспортной компании.

Хоть мой день рождения и стал поводом для праздника, я отдавала себе отчёт, что реально значу не больше ледяных фигурок на столах с закусками. Но никакие умные мысли не помогали. От волнения невозможно было избавиться. Взгляд раз от раза срывался на дверь. Каждый новый гость заставлял дергаться. И спокойствие медленно таяло.

Я ждала почти как пес в одном известном фильме. Подозреваю, даже выражения лица было таким же. Но когда ни через час, ни через два Никита так и не пришёл, волнение сменилось разочарованием.

Вместо надежды на чудо, я принялась равнодушно следить за движением стрелок огромных часов возле бара. Больше не оглядывалась. И не пыталась рассмотреть в лицах гостей знакомые черты.

В какой-то момент мне даже стало казаться, что Татьяна Егоровна специально рассказала мне про Никиту. Уколола, как это умела делать только она.

Но ещё через час и это потеряло значение. Я изо всех сил гнала от себя мысли о восемнадцатилетии… о том, что чувствуют другие девушки в этот важный день. Вымученно тянула губы в улыбке. Старалась не замечать, как тесно «мама» прижимается к новому управляющему отцовской компании, а «папа» хищно косится на свою секретаршу.

Расхваливала их.

Гордилась.

Благодарила.

Делала свою привычную работу, к которой уже привыкла за шесть лет.

Но на четвёртом часу внутри будто что-то сломалось. Уголки губ не хотели больше растягиваться в стороны. А желание забраться в какой-нибудь укромный уголок оказалось настолько сильным, что сопротивляться ему было невозможно.

Где можно спрятаться в огромном ресторане, я даже думать не стала. Ноги понесли в сторону лестницы. Ступени на второй и на третий этаж вскоре остались позади. А впереди, за поворотом, в проеме двери мелькнул балкон.