Текст книги "Мечта мужчины"

– Дверь сломаешь.

– Так ты все-таки там, – возликовала Влада, – а чего молчишь?

– Неужели так трудно хоть один раз оставить человека в покое?

– Оставишь тут. Ко мне Алиска прибежала и сказала, что ты в туалете заперлась и ревешь.

– Откуда она-то знает? – удивилась Ольга. Все-таки странная это вещь – сплетня.

– Видела, как ты на всех парах неслась в туалет. Вариантов может быть два. Либо у тебя понос, либо ты рыдать бежала.

– Неужели. – Кусочком туалетной бумаги Оля попыталась удалить с лица чернильные потеки размазанной туши. Бесполезно. Водостойкая, широко разрекламированная тушь элементарно смывалась слезами с ресниц, зато намертво оседала на щеках.

– Естественно, – усмехнулась Влада, – все наши здесь плачут.

– Уж не ты ли? – хмыкнула Ольга.

– И я в том числе, – вздохнула сестра. – А ты что, считаешь меня бесчувственным роботом?.. Эй, ты надолго там застряла? Выходи, будем производить ремонтные работы.

– Что?

– Ро́жу тебе реставрировать, вот что. Я специально с собой косметичку прихватила. Дура ты, Ольга, не знаешь, что ли, первого правила девушки, которая решила всплакнуть в общественном месте?

– Издеваешься?

– Так знай же, – невозмутимо продолжила Влада, – что первое правило – захватить с собой салфетки для снятия макияжа, капли для глаз и пудреницу. Косметичку взяла – и реви себе на здоровье.

Влада забарабанила кулаками в дверь.

– Учти, если ты не выйдешь, я дверь снесу!

– Тебе-то что до моих слез?

– Во-первых, твои беспричинные рыдания и на меня отбрасывают тень. Все подумают, что раз мы из одной семьи, то обе спятившие, а не только ты. А во-вторых… ты же моя сестра. Я тебя люблю.

И Оле пришлось выйти. Она не смогла найти контраргумента на эту простую фразу: «Я тебя люблю». Она еще раз промокнула салфеткой глаза, открыла дверь и тут же попала во Владины пахнущие модными духами «Хьюго Дип Ред» объятия.

– Ну ты даешь, сестренка! – Влада взъерошила светлый пух Ольгиных волос. – Хотя ты права, иногда надо даже поплакать. Это полезно.

– Не знала, что ты тоже плачешь здесь, – только и смогла выговорить Ольга. Ей вдруг стало стыдно – за ревность и зависть, которую она испытывала к сестре.

– В последнее время частенько, – вздохнула Влада. – Ты же не замечаешь ничего, а ведь Гошка, кажется, встречается с Верой из бухгалтерии.

– С кем? – удивилась Оля.

– С Верочкой, – Влада брезгливо скривилась, будто бы слово. «Верочка» было нецензурным.

– Ты уверена? Я почему-то думала, что ты и он…

– Все так думали! – махнула рукой Влада. – А на самом деле мне он неделю не звонил, а с ней позавчера ходил на премьеру «Матрицы».

– Но это еще ничего не значит.

– И все равно, мне тоскливо… Хотя что мы об этом подлеце, давай лучше о тебе, – спохватилась Влада. – Так вот, держи пудреницу и тени. Сейчас как новенькая будешь.

– Спасибо. – Оля погладила пуховкой лицо. Красные пятна стали менее заметны, но не исчезли совсем. В тот момент, перед зеркалом, было еще более заметно вопиющее несходство сестер. Оля старалась не смотреть на отражение Злады. Видеть красивое лицо сестры рядом с собственной опухшей физиономией – пытка.

– И что у тебя случилось? Не хочешь рассказать?

– Да так, ничего особенного… Просто накопилось.

– Может быть, тебе отпуск взять?

– Да, и что делать? Лучше уж на работе. Хоть отвлечься можно.

– Отвлечься от чего? – удивилась Влада. – Я бы на твоем месте куда-нибудь съездила. Прошвырнулась в Европу, например.

– Я поговорю с Эдуардом. – Оле пришло в голову использовать имя несуществующего любовника как щит.

– С кем?

– С Эдуардом. Моим новым мужчиной. Не придуривайся, я же рассказывала.

Влада улыбнулась и взяла Олю за руку.

– Ольгунь, мы же сестры. Мне ты можешь доверять.

– В смысле?

– Я знаю, что никакого нового мужчины у тебя нет. Ты придумала этого Эдуарда… Но ты не волнуйся, я никому не расскажу. Просто это так… так по-детски.

– Ты хочешь сказать – по-идиотски? – повысила голос Оля. – Ты не права. Эдуард действительно существует.

Влада покачала головой. Оля с громким щелчком захлопнула пудреницу – чуть замочек не сломала. И откуда эта проныра все знает? Почему она так проницательна? Это же высшая несправедливость. Если Влада красавица, то роль умницы должна по праву принадлежать Ольге. А то что же получается – уродливая младшая сестра придумала себе красивую сказку, настолько убедительную, что сама умудрилась в нее поверить. И тут – бац! – умная и красивая старшая сестричка разоблачает завравшуюся идиотку.

– Не расстраивайся, – Влада притянула Ольгу к себе и, как маленькую, погладила ее по голове, – никто, кроме меня, не знает.

– Но как ты… откуда ты-то узнала? Или это была проверка на вшивость, которую я с позором провалила?

– Ольчик, но ты же каждый вечер дома. И потом, что я тебя не знаю, что ли? Если бы у тебя действительно появился мужчина, ты бы непременно мне показала хотя бы его фотографию. А скорее всего, познакомила бы!

– Нет, – покачала головой Ольга, – с тобой не познакомила бы ни за что.

У Влады вытянулось лицо:

– Почему?

– Я бы побоялась, – честно призналась Оля, – побоялась бы показывать ему красивую и успешную старшую сестру.

Влада помолчала несколько секунд, а потом искоса взглянула на себя в зеркало.

– Ты и правда считаешь меня красивой?

– Все считают тебя красивой, – вздохнула Оля, – потому что ты красивая и есть.

– Как ты думаешь, есть ли у меня шанс все же выиграть этот конкурс?

Влада смотрела на нее, как преступник на судью. Как будто бы Оля была председателем жюри, и именно от нее зависело, достанется ли Владе корона первой телевизионной красавицы.

– Думаю, да, – сказала Оля. – Твои шансы велики.

– Вот спасибо! – просияла сестра. – Ладно, ты не грусти. Давай обратно косметичку, я побежала. У меня еще сегодня репетиция конкурса и урок дефиле.

И она убежала, такая ветрено прекрасная в своем эгоизме, стройная, смешливая, яркая. А Оля осталась с зеркалом наедине. Уродливые красные пятна уступили место нездоровой бледности. Наверное, ей и правда стоит отдохнуть. Успокоиться, как-нибудь договориться с едкой завистью, притаившейся где-то внутри. Зачем она Ольге нужна, эта зависть? Все равно мир не переделаешь, сколько ни старайся. Можно горы свернуть, можно море высушить, но главные величины навсегда останутся неизменными. Влада будет красивой и стройной, а она, Оля, карикатурно толстой.

Ну и пожалуйста.

Она пришла домой слегка повеселевшая. Влада права – иногда выплакаться просто необходимо, и никуда от этого не денешься. И еще – всем известно, что лучший антидепрессант для расстроенной девушки – это торт со взбитыми сливками. Именно такой Ольга и приобрела в супермаркете. Дорогой, зараза.

Зато есть чем вечер занять. Кассета из видеопроката (бессмысленная слюняво-надрывная комедия, но ведь все неустроенные девицы обожают романтические фильмы!), чаек с тортиком, уютный плед – что ж, в таком одиночестве что-то есть.

Совсем некстати зазвонил телефон. Оля нехотя сунула ноги в тапочки и доплелась до аппарата. Кто же решился нарушить ее «тортотерапию»?

– Ольга?

– Да, это я. Кто это? – спросила она, но сердце уже затрепыхалось под ребрами, подсказывая кто.

– Это Эдуард. Может быть, помнишь меня?

Интуиция подсказала ей, что не надо бурно радоваться – неправильно поймут.

– Ах да. Кесадилья из курицы. Помню, – сдержанно ответила она. – Понравились ли вашей маме духи?

– Она в восторге! У тебя великолепный вкус. Оль, ты извини, что я пропал. Я был в Питере, на свадьбе у друга. Конечно, надо было позвонить, но я так закрутился.

– Да ладно. Я и не ждала, что позвонишь. Но слышать тебя все равно приятно.

– А может быть, встретимся?

– Когда? – испугалась Оля, машинально приглаживая волосы.

– Ну завтра, например. Ты что делаешь после работы?

– В общем… в общем, ничего. Я, наверное, вообще на работу не пойду. Прогуляю.

– Вот и умница, – повеселел он. – Тогда я приглашаю тебя на рок-концерт.

– Куда? – недоверчиво хохотнула она. – Рок-концерт? Это такое мероприятие, на котором накачанные пивом подростки бьют друг друга по выступающим частям тела?

– Нет, Оля. Это такое мероприятие, на которое у одного солидного человека есть билеты в ложу для особо важных персон. Ты мне не доверяешь?

«С чего я должна тебе доверять?» – мелькнуло у нее в голове.

– Что ж, ложа для VIP-персон – это совсем другое дело. – А что туда надо надевать?

– Кожаные штаны, бандану и клипсу в нос, – рассмеялся он. – Какая ты смешная! Знаешь, наверное, это странно прозвучит… Но я по тебе немножко скучал.

Оля потрясенно молчала.

– Ладно, не буду тебя отвлекать. Завтра заеду за тобой в восемь, идет?

– Хорошо.

Ей моментально расхотелось набивать живот сладким тестом и жирным кремом. Оля убрала недоеденный торт в холодильник, пытаясь согнать дурацкую улыбку со своего лица. То ли она слишком впечатлительная, то ли чудо какое-то произошло… Но почему-то Оля знала точно – с этого момента все в ее жизни будет по-другому.

Глава 4

Прокуренный вагон холодной электрички уносил меня все дальше от Москвы. Я понятия не имела, куда еду, – кажется, куда-то на север. Нигде меня никто не ждал. Семье я оставила записочку весьма туманного содержания – мол, поехала отдохнуть, развлечься, развеяться. Я знала, что мое легкомыслие не покажется подозрительным. В прошлом году я на две недели укатила в Париж, никому ничего не сказав. А этим летом почти месяц провела в загородном санатории. Амплуа бесшабашной особы на этот раз играло со мной в одной команде. Раньше времени волноваться никто не будет. А потом, когда мною все-таки заинтересуется милиция (при этой мысли я зябко поежилась и плотнее закуталась в уродливый пуховик), мама поймет, что я просто прячусь.

Унылые незнакомые станции, пыльные деревья, торопливые неулыбчивые люди – вот что ждало меня по ту сторону окна. Я могла выйти из поезда в любой момент, но зачем-то медлила, как будто бы неприветливая электричка могла привезти меня в сказочную страну, где мне будут беспричинно улыбаться встречные прохожие.

Но чудес не бывает. Я все сидела и сидела у окна, а за окном одинаковые перроны торопились сменить друг друга, чтобы напомнить мне, что мое прошлое – богемная московская жизнь, поклонники, вечеринки и, самое главное, мужчина с ножом в спине – осталось уже далеко позади. И в конце концов я решила – будь что будет, но мне пора сменить декорации.

За окном мелькнула церквушка, какая-то чересчур отчаянно нарядная для этого хмурого вечера. Она была похожа на невесту, которой вздумалось прокатиться в метро. Я подумала, что церковь – это хороший знак. И заторопилась к выходу.

В церкви было тепло и пахло расплавленным воском.

– Косынку повяжи, корова бестолковая! – прокричала мне вслед бойкая старушонка в телогрейке и стоптанных, некогда лакированных туфлях.

Косынки, равно как и другой одежды, у меня не было, и я повязала на голову тонкий шерстяной шарф. В свою новую жизнь я взяла только пару сменного белья да упаковку колгот – все остальное мне предстояло приобрести на месте.

Я не могла вспомнить, когда была в церкви в последний раз. Молиться я не умела. Протянула сторублевую бумажку продавщице свечного ларька и услышала неприветливое – сдачи нет! Я улыбнулась – на нет и суда нет, сдачи не надо. Женщина, продающая свечи, подобрела и даже раздвинула вялые губы в улыбке. Сколько вам свечей, спрашивает. Одну, говорю ей. Она удивилась, но промолчала. Показала, куда свечку ставить.

Я несколько минут посмотрела на дрожащее оранжевое пламя. Пробормотала: «Да успокоится душа его». Вздрогнула, вспомнив кровавое пятно на деревянном полу.

– Вы не имеете права меня не пустить! – Хриплый крик отвлек мое внимание от бездумного созерцания торжественно-спокойных иконописных лиц. Я обернулась – на церковном пороге стояла невысокая женщина лет тридцати семи – сорока в нарядном приталенном пальто и застиранном платке. Дорогу ей преградила та самая воинственная бабка, которая обозвала меня коровой.

– Еще как имею! Топай отсюда. Топай, кому говорят.

– Вы за это ответите.

– Это ты мне ответь, кто тебе морду-то разукрасил? Церковь – место не для алкашей.

– Да пошла ты, – спокойно сказала неудавшаяся прихожанка.

Я отвернулась. Куда я попала? Грубость бедности – к этому надо относиться с философским спокойствием. Но одно дело наблюдать подобную сценку из окна хорошо протопленного авто, а совсем другое – стать ее непосредственным участником. Неужели эта вредная бабка и эта женщина, лицо которой посинело от свежих гематом, отныне и есть мое окружение? Значит ли это, что через какое-то время и я стану одной из них? И некто, увидев меня из окна своего автомобиля, скользнет равнодушным взглядом по моей немодной засаленной куртке и вздохнет – несчастная женщина, зависшая в бесконечности между растраченной на мелочи молодостью и пугающей нищей старостью.

…Я понятия не имела, куда мне пойти. Бело-золотая церковь, дрожащая свеча в память о том, кого я убила – все это выглядело по-киношному красиво и даже пафосно. Но я так и не решила самый главный вопрос: что дальше-то делать? У меня хватило смелости изменить внешность и сбежать из города, где найти меня проще простого. И вот я здесь, в глуши.

– Закурить не найдется?

– Не курю, – машинально ответила я и только потом сообразила, что со мной говорит та самая пьянчужка, которую не пустили в церковь. Выглядела она и правда не лучшим образом. Правый глаз – голубой и ясный, а вместо левого – мутноватая щелочка, окруженная филигранным черным синяком. Щека расцарапана, в уголках губ – запекшаяся кровь.

– Ну и правильно делаешь. Я тоже бросить пытаюсь, да все никак. Наверное, потому что мне жить скучно.

– По тебе не скажешь, – криво усмехнулась я.

– Артур Шопенгауэр говорил, что сигара может послужить хорошим суррогатом мысли, – прищурилась пьянчужка.

Я чуть не села прямо в скользкую грязь. С ума сойти можно от такой начитанности.

– Я директор школы, – улыбнулась она. – Меня Евгенией Викторовной звать, а тебя?

Я замешкалась. Наверное, не стоит говорить ей свое настоящее имя. Раз уж я решила, что меня больше нет, значит, мне придется забыть и собственное имя. Потому что отныне я буду…

– Анна, – откашлявшись, заявила я. Мне всегда нравилось имя Анна, а свое собственное неуловимо раздражало.

– Меня вот в церковь не пустили… Да ты все видела. Ты подумай, сволочи какие! Я разве виновата?.. Анна, а вы замужем?

Ее бесхитростное провинциальное любопытство меня скорее забавляло, чем раздражало. И потом – мне все равно нечего было делать. Может быть, эта любительница Шопенгауэра подскажет, где можно снять квартирку или найти недорогую гостиницу.

– Не замужем. А вы?

– А я, увы, да. Видите? – она провела ладонью по лицу. Ладошка у нее была маленькая и ухоженная, красивые миндалевидные ногти выкрашены персиковым лаком. – Это он меня оприходовал, муж. И это не в первый раз. Но на этот раз я решила, что с меня довольно. Ушла от него вчера вечером. У меня домик есть на окраине, деревянный. Конечно, тяжело одной в доме. Там печь. Да и денег теперь не будет… Степка, он хоть и пил, зарабатывал хорошо. Он при мебельной фабрике водитель… Ну а вы?

Я растерялась. Эта Евгения Викторовна, по всей видимости, ожидала от меня ответной истории, лаконичной, но откровенной.

– А что я?

– Вы не местная, сразу видно.

– Это почему же? – Я немного занервничала. На мой собственный взгляд, с черными лохматыми кудряшками, с пятнами автозагара на лице я ничуть не выделялась из безрадостной толпы.

– Не знаю. У вас глаза разные. И взгляд… такой…

– То есть как это – глаза разные? – испугалась я.

– Один карий, другой голубой, – пожала она плечами, – как будто бы сами не знаете.

Я поморгала. Проклятые контактные линзы. Никогда не умела правильно с ними обращаться – и вот результат. Если я вытащу при ней линзу, это будет выглядеть подозрительно. Тетка моей степени растрепанности вообще не должна знать о том, что такое контактные линзы.

– Как у Воланда, – рассмеялась она, и мне стало немного не по себе.

– Да, вот такая ошибка природы.

– Но смотрится красиво, вам даже идет, – поспешила заметить она. – Так вы надолго к нам?

Я вздохнула:

– Не знаю. Ничего не знаю… Понимаете, у меня такая ситуация… Я вас немного обманула, когда сказала, что не замужем.

– В смысле? – насторожилась Евгения Викторовна. Она даже отступила на шаг назад. Знамо дело – и глаза разные, и обманщица в придачу.

Я усмехнулась. Правильно делаете, Евгения Викторовна, от таких, как я, надо держаться подальше. Целее будете. Если бы вы еще знали всю правду… Впрочем, ее вы, надеюсь, не узнаете никогда. Сейчас я вам придумаю красивую историю, по части художественного вранья я мастер спорта – всегда считалась натурой артистичной. Я набрала в грудь побольше воздуха.

– Был у меня муж. Правильнее сказать, есть муж. Только вот он сумасшедший.

– Пьет? – она спросила это, как мне показалось, с надеждой. Ей хотелось найти во мне товарища по несчастью.

И у меня хватило ума ее не разочаровать. Может быть, в тот момент я уже каким-то шестым чувством поняла, что директриса школы с внешностью загульной бродяжки может устроить мою судьбу?

– Пьет, – серьезно подтвердила я.

– И бьет? – с еще большим энтузиазмом спросила Евгения Викторовна.

– Именно. Раньше я еще терпела. Но в последнее время он как с цепи сорвался. Запретил мне выходить на улицу.

– Это еще зачем? – удивилась она.

– Да так. Ревнует, наверное.

Она недоверчиво на меня уставилась. Мне была вполне понятна ее реакция – неумело загримированную женщину с самодельной химией, да еще в такой драной куртке, сложно представить в роли Дездемоны.

– Он привязывал меня к батарее, – я решила сгустить краски. – Заставил уволиться с работы… А ведь я тоже учительница.

– Да ты что?! Вот сволочь!

– А я что говорю? Он даже паспорт мой спрятал. И вот я решила – с меня довольно.

– Прямо как я…

– Собрала вещички, села в первую попавшуюся электричку… И вот я здесь.

– Без денег и документов? – сдвинула брови она.

Я поспешила ее успокоить:

– Деньги есть. У меня было отложено, на машину копила. А вот с документами – облом.

– И теперь тебе некуда пойти, – резюмировала Евгения Викторовна.

Я вздохнула, пожала плечами и улыбнулась. Я изо всех сил пыталась придать своему лицу равнодушный, незаинтересованный вид. Почему-то я была уверена, что милейшая Евгения Викторовна должна посочувствовать «коллеге» по неудачному замужеству и помочь той сориентироваться в незнакомом городе. А про документы я ловко ввернула! Теперь у нее не возникнет лишних вопросов – что взять с несчастной беспаспортной беглянки? И профессию себе придумала беспроигрышную – учительница.

Директриса школы выдержала паузу, достойную звезды театральных подмостков, и наконец выдохнула:

– Что ж, как я говорила, у меня есть домик… Он, правда, совсем небольшой, две комнаты и терраска, и неотапливаемый… Но у меня есть электрообогреватель, и там печь… Так что, если ты не возражаешь… Да и мне веселее будет, а то одной в доме страшно.

– Вы приглашаете меня пожить к себе? – изобразила я светское удивление. – Но вы меня совсем не знаете, неудобно…

– Неудобно спать на потолке, одеяло падает, – рассмеялась она. У нее были зубы модели из рекламы жевательной резинки. – И потом, если ты говоришь, что у тебя есть деньги… Ты могла бы мне платить… Ты не подумай, я не жадная, просто мне и самой сейчас деньги нужны.

– Нет проблем!.. И сколько вы с меня возьмете?

«Больше двухсот баксов она вряд ли заломит, – мысленно прикинула я. – А значит, моих трех тысяч хватит на целый год. А там что-нибудь придумаем!»

– Если тысяча рублей в месяц вас не обременит, – вновь переходя на «вы», замялась она. – Если денег мало, то можно и меньше.

– Да нет, что вы. Тысяча – это нормально.

– Вот и славно, – улыбнулась она. – Тогда пойдем, чего стоишь. Да, и называй меня на «ты», ради бога. На «ты» и Женя. Наверное, мы ровесницы.

Я вздохнула – Женя явно давно разменяла четвертый десяток. Если бы она увидела меня в моем обычном образе – с ухоженной гривой светлых волос, в незаметном освежающем макияже, на каблуках, – она бы и предположить не посмела, что мне больше тридцати лет.

Честно говоря, на какое-то мгновение мне даже обидно стало. Всю жизнь я работала над тем, чтобы казаться окружающим красивой. Я – маршал жестоких баталий, в которых общественное мнение – главный приз. И теперь эта провинциальная училка одним небрежным словом низвергает меня с привычного Олимпа.

Но потом я подумала: и что такого? Зачем в этом захолустье мне понадобились бы внимание и красота? От красоты проблемы одни, она делает тебя зависимой.

Я расправила плечи, прижала к груди убогую сумку и послушно поплелась за Евгенией Викторовной.

То, что Женя гордо называла собственным домом, на самом деле больше напоминало дровяной сарай. Она гостеприимно распахнула передо мной косенькую калитку, я ступила на засаженный пожухлой крапивой участок и присвистнула. У крошечного домишки был неухоженный, нежилой вид. Бревна посерели от старости, резные, некогда нарядные, ставни были изъедены жучком. На флигеле весело вращался металлический ржавый петушок – эта милая деталь показалась мне особо циничной.

Но моя новая подруга ничего этого не замечала. Она ловко открыла проржавевший замок и даже скинула ботинки, перед тем как войти внутрь.

– Проходи. Я полы мыла, словно знала, что кто-то придет, – дружелюбно объяснила она.

Я осторожно вошла в дом – для этого мне пришлось пригнуться. Я довольно высокая, а дверной проем рассчитан был на коренастую Женю. Интересно, ее муж тоже ростом не вышел, что ли? Почему здесь все такое миниатюрное – узкие двери, низкие столы…

– Вот это общая комната. Здесь буду жить я, но ты можешь заходить, когда хочешь. Мне скрывать нечего. А дальняя спаленка будет твоей. Устраивайся, располагайся.

«Спаленка» была меньше моей московской ванной комнаты. Туда еле-еле поместился старенький продавленный диванчик и видавший виды шкаф, с возрастом растерявший дверцы. Я присела на отчаянно скрипнувший диван и закрыла глаза. Что я наделала, что? Что со мной будет? Надолго ли все это?.. Надеюсь, что нет, потому что долго я в этой халупе не протяну. Может быть, все же извиниться перед любезной Женей и поискать гостиницу?

– Не понравилось? – спросила она, предоставив мне шанс вежливо ретироваться.

С другой стороны, она может разозлиться, распустить сплетни… и потом, в гостиницу меня не пустят без паспорта. А здесь, на окраине тихого северного городка, в покосившейся избенке, рядом с несчастной директрисой школы, так просто затеряться… Пересидеть до лучших времен. Умение ждать – одно из благороднейших человеческих качеств. По-моему, так говорил Будда. Я открыла глаза и улыбнулась.

– Что ты! Конечно понравилось! Очень уютный домик, тихо здесь и пахнет приятно, деревом, – я повела носом. На самом деле в комнате ощутимо попахивало плесенью. – Просто я устала с дороги, да и перенервничала.

– Понимаю… Вот что, ты полежи, отдохни. Удобства, к сожалению, на улице, воды горячей нет, так что душ не предлагаю. Но вечером я тебе покажу, как я придумала воду греть. А пока возьми в шкафу одеяла, они сухие. Там и белье чистое есть. Ну а я чайку соображу и разбужу тебя через часок. Идет?

– Хорошо, – я откинулась на подушки. Странно – но мне вдруг стало легко. Я быстро согрелась. Старенький диван оказался удобным, а ватное одеяло – теплым. Почему-то от одеяла приятно пахло молоком.

А за окном уже давно стемнело. Длинным был мой день, длинным, как целая жизнь. Невозможно поверить, что еще сегодняшним утром я ехала на свидание в рейсовом автобусе. Я смотрела в окно и озабоченно думала о том, что нельзя ни в коем случае забыть записаться на маникюр…

Я посмотрела на свои руки. Так и есть – два ногтя умудрилась сломать и даже не заметила, когда именно это произошло. Надо попросить у Жени маникюрные ножнички и коротко обрезать все свои длинные ухоженные ногти. Это я, столичная светская красавица, любила привлекать внимание к рукам. А новоявленной Анне вызывающий маникюр ни к чему.

Женя в соседней комнате гремела тарелками и тихо напевала – что-то там про любовь, похожую на сон…

И мне неожиданно вспомнился тот день, когда я впервые оказалась на сцене. Там, в концертном зале на несколько тысяч мест, тоже звучала эта песня – только пела ее не фальшиво подвывающая Женя, а блистательная Алла Борисовна. Примадонна открывала концерт, а я сидела в гримерной, еле живая от страха. До моего выхода оставалось полчаса, а у меня зуб на зуб не попадал. Меня то в пот кидало, то колотил озноб. На мне был оранжевый комбинезон с открытым животом. В пупке задорно блестело колечко – незадолго до своего первого выхода на сцену я решилась сделать пирсинг в салоне. Пупок еще немного гноился, но боли я не чувствовала – какая там боль, если от страха трясутся руки!

Ко мне подошла подруга.

– Волнуешься? – подмигнула она.

– Вовсе нет, – бодро соврала я.

– Хочешь, дам попробовать одну штуку? Волнение как рукой снимет.

– Что еще за штука? – подозрительно спросила я.

– Ты вообще как с наркотиками?

– Не на короткой ноге. Пробовала травку пару раз.

– В общем-то, это и не наркотик вовсе. – Она продемонстрировала мне темно-коричневый стеклянный пузырек, напоминающий банальную баночку с йодом.

– Что это?

– Называется «поперс». Сейчас это очень модно в Москве, мне один знакомый дал, художник. Вообще-то эта штучка продается в секс-шопах и считается средством для усиления оргазма.

– И как же ее использовать? – хмыкнула я. – Хранить под подушкой и, почувствовав приближение оргазма, выпить, ненадолго оторвавшись от процесса?

– Сама не понимаю, – хихикнула она, – но если ты его понюхаешь, то несколько минут будешь беспричинно смеяться. А потом на волнение не останется душевных сил. Попробуй, многие наши перед выходом на сцену так делали, чтобы четче отработать! Не бойся.

– Интересное кино, – я повертела пузырек в руке, – а во время оргазма я тоже буду беспричинно хохотать?

Сейчас я вряд ли поддалась бы на подобную провокацию. Но тогда все новое казалось мне заманчивым – в том числе и этот коричневый пузырек. Я знала, что многие мои знакомые не брезгуют наркотиками. Травку курили почти все, ну а те, кто побогаче, баловались «продуктом номер один», в переводе с закулисного жаргона – кокаином.

Я поднесла пузырек к носу и сделала широкий вдох. Комната закружилась перед глазами, на какой-то момент мне стало душно, но потом пришедшая из ниоткуда легкость заставила меня расправить плечи. Захламленная гримерка вдруг показалась просторной и светлой, стоящая рядом подружка – родной и ослепительно красивой. Хотелось радоваться окружающему миру, не упуская ни одной детали, до меня вдруг дошло, что мир смешон, а самый смешной персонаж в нем – это я сама. И тогда я засмеялась. Я смеялась громко и отчаянно, я уже и сама не понимала, над чем именно так искренне хохочу. Я смеялась и никак не могла остановиться, как ребенок, которого щекочут.

Все закончилось так же быстро, как и началось. Я просто перестала смеяться, как будто у меня сели батарейки.

– Ну как? – спросила подружка.

– Ух ты, – устало прокомментировала я, вытирая слезы. – Тушь не потекла?

– Конечно потекла. Но у тебя есть время все исправить. Главное, что ты расслабилась.

И это было правдой. Успокоилась я мгновенно, и меня уже не могли взволновать ни суетящиеся вокруг эстрадные звезды, ни приближающийся «час расплаты» – когда я буду стоять на ярко освещенной сцене, совсем одна…

Аплодировали мне стоя. Конечно, я втайне надеялась на успех, но никак не ожидала такого ажиотажа. Зрительный зал казался мне некой враждебной субстанцией, химический состав которой у меня был шанс изменить. Во что бы то ни стало я должна была заставить их улыбаться. И я это – не верится даже – сделала. Я боялась, что меня будут рассматривать чересчур пристально, что недостатки моей внешности будут презрительно обсуждать – мол, с такой-то рожей – и в звезды… Но ничего подобного не случилось. Приняли меня «на ура».

А после концерта был фуршет для особо важных персон, и меня, конечно, пригласили остаться.

На мне было шелковое платье от «Эскады» с голой спиной и массивный золотой браслет от Тиффани. Первый тост был за меня, хотя на том концерте я была не самой важной фигурой, а всего лишь дебютанткой. Все улыбались мне, а я не могла в это поверить и прятала смущенную улыбку в бокале с золотым шампанским.

Ко мне подошел молодой брюнет – знаменитый актер, «прозвездивший» в многосерийном фильме о жизни «братков».

– Вы – просто сенсация. – Он пожал мне руку. Пару недель назад я бы в обморок упала от одного его прикосновения, а короткий диалог с ним, секс-символом, стал бы одним из ключевых событий моей жизни. Я бы еще долго об этом рассказывала онемевшим от зависти подругам. А потом мы бы вместе вздыхали над его фотографией… А теперь вот он смотрел на меня восхищенно. На меня!

– Если честно, я не ожидала такого успеха. Мне говорили, что пробиться сложно. Теперь мне кажется, что я не приложила к этому никаких усилий.

– У вас такая внешность, такая фактура, что никакие усилия не нужны. Вы сами по себе звезда, от природы.

Боже, думала я, неужели он говорит это именно мне?

– Поедете потом в «Джусто»?

Не знаю, – замялась я. Когда я в последний раз пыталась попасть в «Джусто», меня попросту не впустил охранник, мотивируя это тем, что клуб якобы арендован под частную вечеринку. Но я-то знала, что «частная вечеринка» – это пароль для вежливого отказа неудачникам. Конечно, актеру я о том инциденте рассказывать не стала.

– На вашем месте я бы не стал отказываться. Там будет огромный торт, а еще особо важным гостям подарят золотые часы. Вы-то точно окажетесь в их числе.

Я недоверчиво улыбнулась.

Самое удивительное, что он оказался прав. Организаторы вечеринки и правда вытянули меня на сцену и торжественно вручили часы. Потом меня угощали шампанским, пинаколадой и кокаином, потом я непонятно каким образом оказалась в «Априори» с юным голубоватым ви-джеем и двумя манекенщицами-близняшками. Потом кто-то отправил меня домой на ретромобиле, блестящем «мерседесе», который словно был выкраден из черно-белого кино.

А на следующий день я получила гонорар за концерт, и оказался он втрое больше, чем то, на что я несмело рассчитывала. Как забавно, думала я, собираясь порадовать себя целым днем расслабленного шоппинга, за эту развеселую жизнь еще и деньги платят…

В тот день я приобрела в ГУМе туфли «Гуччи» и сумку к ним в тон. А потом отправилась в китайский ресторан и заказала самое дорогое блюдо, на вкус оказавшееся отвратительно пресным. Я была красива, свободна, богата и почти знаменита. Впереди была вся жизнь – миллион легких, как игристое вино, дней, заполненных вечеринками, фотовспышками, платьями от Готье, суши-барами, искрящимся городам, в котором мне отныне было дозволено хозяйничать…