Текст книги "Это подиум, детка! Сага о московских куколках"

– А что ей было говорить?… И потом, на тот момент они еще собирались играть в закрытую.

– А что, если я позвоню в местную газету? – вскинула подбородок Галя. – И расскажу им об этом произволе? Думаю, они заинтересуются.

– Может быть. Только Анжеликин папаша потом навешает тебе таких люлей, что мало не покажется. Тебе ножек своих не жалко, что ли? Хочется, чтобы их переломали?

– Но… Но зачем мы вообще тогда нужны?

– Мы – просто статисты, – спокойно улыбнулась блондиночка, – ну и что? Во-первых, нас бесплатно научат ходить. Во-вторых, сделают красивые профессиональные фотографии. В-третьих, говорят, что нам оставят вечерние платья, в которых будет финальный выход. В-четвертых, там же будут и другие призы. Приз зрительских симпатий, например. За него дают цветной телевизор.

– Но это нечестно! – воскликнула Алена, расстроившаяся за Галочку.

– А кто тебе сказал, что модельный бизнес – это честно? – философски вздохнула блондиночка.

Усыпанная дешевыми стразами корона из самоварного золота – девчонки посматривали на нее с такой жадностью, а на ее будущую обладательницу – с такой ледяной ненавистью, словно это был экспонат из Оружейной палаты.

Об истинной ценности главного приза догадывалась, похоже, только Алена. Остальным почему-то казалось, что аляповатая корона – символ иного мира, где царит счастье, красота, астраханская икра на завтрак и Джордж Клуни вместо ужина.

Самой противной была почему-то та самая дочка хозяина бензоколонок, широколицая дурнушка по имени Анжелика, которой совсем не шло столь нежное имя.

Анжелика держалась так, словно в ее активах было проживание в мраморном дворце, сватовство европейских баронов и закадычная дружба с Пэрис Хилтон. С другими она разговаривала нехотя, сквозь зубы (а зубы эти, к слову, были отвратительными – неровными пеньками торчали из десен, к тому же местами подгнивали).

С высоты своих ста восьмидесяти пяти сантиметров Алена посматривала на ее сто шестьдесят два со снисходительным интересом. Стремление человека к славе понять в принципе можно. Но зачем, думала Алена, стремиться прославить именно свою красоту, если ноги твои кривы, как N-ские переулочки, а глаза близко посажены, как у шимпанзе? Почему не стать певицей или исполнительницей характерных ролей? Зачем становиться всеобщим посмешищем?!

Риторический вопрос.

Тем временем до конкурса оставалось всего несколько дней.

– Улыбайтесь!.. Нет, не улыбайтесь! – сказал фотограф Валерий Рамкин, а сам подумал: «Вот корова желтозубая!»

Полным ходом шла съемка для каталога конкурса «Мисс N-ск». Такой каталог будет в руках у каждого члена жюри, чтобы те смогли рассмотреть конкурсанток поподробнее.

Валера Рамкин честно отрабатывал нехилый гонорар, он даже старался держаться бодрячком и машинально с девушками заигрывал, но на самом деле ему хотелось плакать от разочарования. Не так он представлял себе эту командировку, совсем не так.

За последний час он успел полюбоваться на таких «красавиц», которые при желании могли без грима играть в ужастиках. Глядя на очередную претендентку на звание «Мисс N-ск», он с досадливым отвращением думал: ну что заставило ее податься в королевы красоты, ну неужели она искренне верит в возможность своего успеха?

А начиналось все так красиво…

Истинный романтик, он с энтузиазмом воспринял идею поработать штатным фотографом сибирского конкурса красоты. Воображение услужливо подбрасывало образы истинных красавиц – не облагороженных визажистами шалашовок, а настоящих полевых розочек, юных, свежих, улыбчивых, застенчивых. За годы работы в модельном бизнесе ему успела приесться растиражированная глянцевая красота. Похожие друг на друга холеные лица, идеально гладкие подмышки, ни одной морщинки на лбу, бантикообразные пухлые губки, ни бугринки, ни царапинки – вся эта обезличенная идеальность не имела с истинной красотой ничего общего. Ухоженные, «обработанные» модели напоминали ему пластмассовых кукол – красивых, но каких-то безликих. Хотелось изюминки, легких изъянов, искренности, наконец.

И как жестоко он разочаровался!

Одна девушка напоминала солиста группы KISS, ноги другой покрывала сизая поросль жестких волос, третья картавила, у четвертой была такая расщелина между передними зубами, что ее хотелось замаскировать коронкой, у пятой – низковатый зад, у шестой – обезьяний лоб, как у «человека умелого» из иллюстрации учебника по истории.

Валера не знал, что девушек подбирали с учетом того, чтобы будущая победительница смотрелась на их фоне не слишком убого. Конечно, попадались и не совсем жуткие девушки – но все равно, их банальным кукольно раскрашенным мордашкам было далеко до класса премиум.

И вдруг…

Та девушка была похожа на эльфа.

Точеное личико в веснушках, слегка раскосые глаза цвета штормового моря, медные волосы, рост амазонки. В первый момент Рамкин даже потерял дар речи – настолько удивительным было встретить эту жемчужину среди самоварных королев. А эльфийская принцесса сибирского разлива истолковала его замешательство по-своему. Смутилась. Сконцентрировала взгляд на носочках своих немодных лакированных туфель. Ссутулилась слегка. И сказала:

– Я у вас много времени не отниму. Понимаю, что мне здесь ничего не светит. Я с подружкой пришла, за компанию. Так что давайте отщелкаемся по-быстренькому, и я пойду.

Алене казалось, что она может прочитать мысли этого милого румяного шатена с мягкими, как у рисованного амура, кудряшками и съехавшими набок очками. Ей казалось, он думал: «Ну что эта каланча о себе возомнила, неужели у ней нет ни ума, ни совести? Приперлась на конкурс красоты… людей посмешить, что ли?» Молодой фотограф смотрел на нее растерянно, опустив объектив, и ей стало обидно. Соленый туман неприятных ассоциаций (освистывание уличных хамов, бестактное глумление одноклассников) застил глаза. Этот Рамкин ничего неприятного не сказал, но… Мог бы хотя бы сохранить лицо. В конце концов она ничем не хуже тех, кого он фотографировал пятью минутами раньше. Просто габариты у нее нестандартные, вот и все.

А сам Валерий Рамкин, естественно, не мог и догадываться о комплексах рыжей небожительницы. Поэтому, когда на ее щеках вспыхнул пятнистый румянец, а в уголках глаз блеснули злые слезы, он попятился назад. Она выглядела величественной и красивой, эта волшебная девушка.

– Ладно, не больно мне и нужен этот каталог! – вздернув подбородок, она устремилась к двери. Угловатая, немного неловкая.

Он едва успел ухватить ее за локоть.

– Стойте, стойте! – Рамкин потер ладонями виски. – Я просто обомлел… Не сердитесь. Видите, мелом круг нарисован? Становитесь в центр!.. Погоди, ты плачешь, что ли? – опухший кончик носа и крупная слеза, воровато проскользнувшая по щеке, делали красавицу более человечной, вот он и перешел на «ты».

– Сам не видишь? Дай уйти… Чего мне фотографироваться в таком виде? Людей смешить!

– Да нормальный у тебя вид! У меня есть грим, всегда вожу на всякий случай с собой. Сейчас умоешься, успокоишься. А я пока всех остальных отснимаю, чтобы с тобой как следует поработать… Ты уж меня прости, я просто обомлел, когда тебя здесь увидел.

– Цирк уродов на конкурсе красавиц? – хмыкнула Алена.

– Что? – не понял Валера.

– Не волнуйся, я себе цену знаю. В гробу я видела этот ваш конкурс. У меня подруга есть, красивая, вот с ней за компанию и пришла. А что мне делать, последнее школьное лето. Постою на заднем плане, получу подарок от спонсора. Бесплатную заправку на бензоколонке. Правда, мне эта заправка на фиг не нужна, машины-то у меня нет, – ее голос выровнялся, погрубел.

Самой Алене ее собственный монолог казался воплощением цинизма – и это, как ни странно, ободряло. Она почувствовала себя спокойной и взрослой. Да, не красавица, так что же теперь? Зато она не питает свойственных шестнадцатилетним иллюзий. А значит, у нее есть фора, чтобы крепче на ноги встать.

Валера посмотрел в ее разгоряченное лицо, потом на ее руки, в которых она нервно теребила ручку затасканной джинсовой сумочки… и неожиданно понял все. Прочитал в глазах этой звонкоголосой девочки ее прошлое.

– Какой у тебя рост? – тихо спросил он.

– Метр восемьдесят пять, – с некоторым вызовом ответила Алена.

– Понятно, – вздохнул Рамкин, поправляя ремень «Никона», – уже лет в двенадцать ты была на голову выше своей мамы, с тринадцати тебя высмеивали сверстники, тебя не приглашали на свидания, и теперь ты чувствуешь себя лишней.

– Какая проницательность.

– Вот что, красота моя… как тебя зовут? – Рамкин сверился со списком участниц конкурса. – Соболева?

– Она самая.

– Вот что, Соболева Елена Матвеевна, – торжественно произнес он, – то, что мы встретились, – судьба!

В свои шестнадцать лет Алена Соболева не была девственницей. Обделенная первой детской любовью – всеми этими школьными шуры-мурами с провожаниями до дома и подбрасыванием шоколадок в портфель, – она разделалась со своей невинностью по-деловому, с прохладным любопытством лаборанта.

Было больно, липко, скучно, и мужчину того она так ни разу в жизни больше и не видела. Он был неместный, приехавший в N-ск откуда-то издалека – не то журналист, не то культуролог. Взрослый – ему было слегка за сорок, но ей, четырнадцатилетней, он казался почти стариком. У него была шершавая обветренная кожа, жилистое тело, седина на висках и татуированный тарантул на лопатке. Он сам к ней подошел – кажется, спросил дорогу. Черт его знает, что он в ней нашел. Может быть, просто подумал, что секс с такой великаншей – это пикантно. Алена не сказала, сколько ей лет, да он и не спрашивал. Они выпили кофе в гостиничном ресторане, потом провели в его номере полтора часа. Увидев кровь на простыне, он понимающе ухмыльнулся: «Месячные?» Алена кивнула. На прощание он сунул в ее ладошку скомканную бумажку со своими координатами, которую она, выходя из гостиницы, выбросила, даже не взглянув.

Алена верила в любовь.

Иногда она подворовывала из маминой тумбочки тонкие книжки в карамельно-розовом переплете, на обложках которых мускулистые брюнетистые мачо обнимали полуобморочных синеглазых дев. Она читала их тайком, по ночам, забравшись с головой под одеяло и подсвечивая карманным фонариком. Там, в книжках этих, утверждалось, что любовь ни с чем перепутать нельзя, а самые верные ее признаки – легкий озноб, участившееся сердцебиение и «сладкое дрожание чресел» (почему это чресла должны дрожать, как руки алкоголика, она до конца не поняла, но так было написано в романе, честное слово).

О «сладком дрожании чресел» она почему-то вспомнила, прогуливаясь по парку с Валерой Рамкиным.

– Ты – будущая звезда, – с жаром говорил он, – Аленка, ты же сама не понимаешь свою уникальность! С ума сойти, если бы я тебя не встретил, то ты так бы и прозябала в этой глуши, да еще считалась бы уродиной!

– По-моему, ты преувеличиваешь, – улыбнулась Алена. Хотя слушать, как он ее нахваливает, было приятно. Даже если это все неправда. Даже если за этим ливнем комплиментов просматривается тривиальная мужская ловушка с буднично-эротическим подтекстом.

– Конечно, в конкурсе этом у тебя шансов нет. Ты же сама, наверное, знаешь, что все оплачено.

– Победит Анжелика, дочка спонсора, – кивнула Алена, – и ничего страшного.

– Но все равно, ты должна уехать с нами в Москву. Я тебя познакомлю с Мариной, она хозяйка модельного агентства. Она может тебя так раскрутить, что мало не покажется.

– А ей-то это зачем?

– Ты не понимаешь! – взвился Рамкин. – Потому что на тебе она миллионы заработает. Да таких, как ты, – единицы! Во всем мире! Потом вспомнишь мои слова. Ты в Москве ненадолго останешься, тебя тут же увезут в Нью-Йорк или Милан.

Алена зябко поежилась. Несмотря на то что вечер был теплым, по ее телу время от времени пробегала неприятная волна колючих мурашек. Тонкие белые волоски на руках становились дыбом, твердели соски. Что он несет, этот кудрявый нервный фотограф?! Какой Нью-Йорк, какая Москва? Может быть, вместо линз в его очки вставлены кривые зеркала, и он видит Алену другой, красивой? Или он под кайфом? Ее подруга Галочка с понимающим видом говорила ей, что в модельном бизнесе все под кайфом – правда, при этом она косилась не на Рамкина, а на хозяйку агентства Марину Аркадьевну. Алена подозревала, что Галочка испытывает к этой холеной богатой красавице необоснованную личную неприязнь.

– Валера, мне очень приятно, что ты все это говоришь… Я, правда, не понимаю, почему ты это делаешь. Может быть, тебе хочется меня утешить, а может быть, – в этом месте ее голос слегка дрогнул, – тебе интересно со мной переспать…

Рамкин обреченно вздохнул. Женское самосознание эльфийской принцессы оказалось стойкой крепостью.

– Переспать с тобой, конечно, небезынтересно, – усмехнулся он, – но этого не будет. Алена, пообещай мне одно… Не упусти свой шанс. Уж я постараюсь сделать все, для того чтобы тебя пригласили в Москву. Понимаю, что у тебя здесь своя жизнь, какие-то планы… В институт, наверное, поступать собиралась?

– В Педагогический, – слабо улыбнулась она.

– Вот видишь. Родители придут в ужас, когда ты им скажешь.

– Скажу что?

– Алена, поговорим об этом после? – он слегка сжал ее руку. – Просто я хочу, чтобы ты помнила: Педагогический никуда от тебя не убежит. А вот шанса стать супермоделью, может быть, больше не представится.

Рано или поздно это должно было случиться.

Алена решила, что будет лучше, если она сама признается бабушке и маме. Два дня она не спала, пытаясь мобилизовать моральные силы, два дня нервничала, не знала, с какого бока подойти, проигрывала в голове возможные сценарии семейной потасовки (вымышленный финал всегда был разным – она то сдавалась и позволяла запереть себя дома в обществе учебников и телевизора, то гордо хлопала дверью, уходя в новую жизнь).

И вот наконец – дело было за ужином – решилась.

– Ма, ба, мне надо кое-что вам сказать, – выпалила она, глядя в еще не наполненную густой геркулесовой кашей тарелку, – не знаю, как вы к этому отнесетесь, но я все для себя решила… Я же взрослый человек, вы сами всегда говорили… Да? – почему-то во время лаконичных репетиций перед зеркалом она держалась куда более уверенно. – В общем… я…

Мама и бабушка переглянулись, и последняя вдруг сказала:

– Угомонись. Мы все знаем.

Алена удивленно на нее уставилась.

– Знаете что?

– О тебе написали в газете, балда, – мрачно сказала бабушка.

– В… к-какой еще газете? – на нервной почве Алена начала заикаться.

С тяжелым вздохом бабушка извлекла из объемистого кармана кухонного передника скомканную газетную страничку. Алена взглянула и обомлела – центральную полосу занимала ее фотография! Это она, Алена Соболева, безмятежно улыбалась с газетных страниц! Там и подпись была – «Одна из участниц конкурса, подающая надежды шестнадцатилетняя модель Алена С.».

– И… как давно вы это прочитали?

– Больше недели уже, – вздохнула мама, – все ждали, соизволишь ли ты нам сказать или опять соврешь.

– Я не врала! – горячо запротестовала она. – Я… я пыталась выжить!

– Что-о? – грозно протянула бабушка.

Алена на всякий случай встала из-за стола и отступила на несколько шагов назад, хотя едва ли могла предположить, что семидесятилетняя старуха набросится на нее, гремя поварешками.

– Я в первый раз почувствовала себя человеком! – волнуясь, выкрикнула Алена. – Человеком, а не изгоем, над которым все смеются! Я впервые в жизни поняла, что тоже могу стать красивой! Что я и есть красивая!

– Да не ори ты, – мама досадливо поморщилась и подперла подбородок рукой, – садись давай, каша стынет. Мы приняли решение… Участвуй в своем конкурсе, если это так для тебя важно.

– Я… я правда могу? – недоверчиво переспросила она.

У мамы было такое лицо, словно она сейчас расплачется.

– Кто знает, вдруг и правда что-то из тебя получится? Вон даже в газете написано, что ты подающая надежды! Получается, весь город на тебя надеется, а мы вставляем палки в колеса.

– И все равно я категорически против, – пробурчала бабушка, – знаю я этот модельный бизнес. «Комсомолку» читаю регулярно.

Но Алена не обратила внимания на ее будничное ворчание. Она бросилась маме на шею.

– Спасибо! Я знала, с самого начала в глубине души знала, что вы меня поймете!! Это и правда мой шанс, мой большой шанс!

– Ты не понимаешь! – чуть не захлебываясь от волнения, воскликнул Рамкин. – Она же как movie star! Это не ширпотреб, не очередная подиумная давалка! Эта Соболева – штучный товар, эксклюзив. Мы будем просто идиотами, если такую упустим!

Марина Аркадьевна слушала его со скучающим лицом. Они сидели в отдельной нише самого дорогого ресторана N-ска, дизайном и атмосферой напоминающего азиатский бордель. Пили белое вино сомнительного происхождения, ели шашлык в лаваше. Марина Аркадьевна, поджав губы, теребила край шейного платка Hermes.

Марина Аркадьевна была красива от природы (пластический хирург лишь слегка подкорректировал изящную линию ее греческого носа да жир из подбородка откачал), а в тот вечер она выглядела особенно сногсшибательно. И тому была естественная причина.

Взрослая дама, хваткой питбуля вцепившаяся в утекающую сквозь пальцы молодость. В свои почти пятьдесят она выглядела максимум на тридцать пять. Ей была известна беспроигрышная формула:

СЕКС + ЛЮКС + БОТОКС

Первую составляющую должен был обеспечить этот милый мальчик, Валера Рамкин – так исподволь планировала она сама. Молодой фотограф, чем-то похожий на Орландо Блума (только более светлой масти и в очках), как никто другой подходил для командировочного романа.

Вообще-то, именно за этим она его с собою и пригласила. Каталогом мог вполне заняться и какой-нибудь местный фотограф – едва ли для обслуживания заштатного конкурса требуется особенный профессионализм. Но Марина давно положила на Рамкина глаз. В Москве устроить свидание не так удобно, а тут – словно специально подвернулся случай отведать его, юного, горячего, кудрявого.

За день до вылета Марина Аркадьевна сходила в солярий, сделала педикюр и побрила лобок. И вот теперь ее начавшее расползаться тело томилось-изнывало в кружевном плену давящего, но такого сексуального белья La Perla. А тот, кому был адресован ее невидимый порыв, страстно разглагольствовал о какой-то никому не нужной провинциальной «вешалке». Вместо того чтобы поступить по-мужски – а именно: опрокинуть ее, Марину Аркадьевну, на стол, порвать на ее груди цветастую блузу и приступить к страстному совокуплению с легкими элементами насилия.

– Стопроцентное попадание, бинго! – распинался Валера. – Она высокая и будет шикарно смотреться на подиуме. При этом у нее женственная фигура. И бедра узкие. А какое лицо! До этого момента я такие лица только в рисованных компьютерных играх встречал! То, что надо! Да все модельеры передерутся из-за нее.

– Валер, ну от меня-то ты что хочешь? – устало вздохнула Марина Аркадьевна. – Сам знаешь, что конкурс оплаченный. Нас пригласили для авторитета, на наш счет переведены деньги. Мы должны спеть дифирамбы этой кривоногой Анжелике, или как там ее… Я ничего не могу сделать для твоего… хм… сокровища.

– Можешь! – горячо возразил Рамкин и подлил ей шампанского. – Мы можем учредить специальную премию. Взять ее в Москву. Купить девчонке билет и снять на первое время квартиру.

Марина Аркадьевна изучающе смотрела на него из-под пушистых нарощенных ресниц. Ресницы ей сделали в Париже – абсолютный natural look, только в уголках глаз поблескивают еле заметные стразинки. Предполагалось, что это сделает ее взгляд колдовским. Но вот на Валеру Рамкина реснички за восемьсот евро не действовали. Куда больше его интересовала рыжая дылда с застенчивым, усыпанным веснушками лицом – Марина мельком видела ее на репетиции. Совершенно непонятно, отчего Рамкин так на нее запал. Девушка эффектная, никто не спорит, но для модели высоковата и, пожалуй, тяжеловата в кости. Но фотограф так горячо защищал ее интересы… С одной стороны, его пылкость раздражала, с другой – распаляла Маринино воображение. Если он так ведет себя в банальной застольной дискуссии, то каков же он в постели?

– Ты сошел с ума. С чего мне платить за эту девушку, когда у дверей моего агентства очереди из тех, кто сам купил себе билет?

– Ага, очередь второсортных девиц, у которых дома, видимо, висят кривые зеркала. Иначе бы они были в курсе своих коротких ног, жировых валиков и двойных подбородков. Сама же жаловалась, что у тебя нет свежих лиц! А тут такая девочка, и ты готова ее упустить.

А сама Алена и не подозревала, какие страсти раскипелись вокруг нее. В день конкурса у нее начались месячные, а в такие дни ей обычно нездоровилось. Проснулась вялая, бледная, с болезненной пульсацией внизу живота. Мелькнула предательская мысль: «А может быть, ну его, конкурс, к такой-то матери? Все равно я всего лишь статистка!» Но такого безобразия не могла допустить отличница внутри нее.

Алена вымыла голову, положила в сумку запасные колготки и новые туфли на каблуках, которые накануне ей вручила мама со словами: «Горюшко ты мое луковое! Если тебе так хочется, уж потешь себя, – а потом зачем-то, покачав головой, добавила: – Ну и пусть про тебя разное говорят, все равно ты у меня самая красивая!»

– Ну спасибо, мама, зарядила оптимизмом, – усмехнулась Алена.

Стоило ей открыть дверь гримерной Дома культуры, как ее захлестнула волна возведенной в куб нервозности. Полуголые девушки метались по комнате, сшибая зеркала и стулья. Кто-то разыскивал колготки, кто-то лихорадочно подкрашивал губы, кто-то завивал ресницы железным аппаратом, похожим на пыточный инструмент. Галочку она нашла в самом углу – та сидела на полу, прислонившись спиной к стене, и репетировала приветственную речь. «Всем привет, меня зовут Галина, я буду поступать в Педагогический и мечтаю стать королевой красоты!» Алена поводила ладонью у нее перед глазами.

– Ты похожа на зомби. Расслабься, ты знаешь, что ничего нам не светит.

– Привет! – Галина поднялась и чмокнула ее в щеку. – Знаю, но ничего поделать с собою не могу. Всю ночь не спала. Так и чудилось, что корону мне отдают.

– Это невозможно, – вздохнула Алена, – вон, посмотри туда.

Они скосили глаза в сторону – там, перед отдельным зеркалом, прихорашивалась спонсорская дочка Анжелика. Для нее пригласили личного стилиста, манерного прыщавого отрока с претензией на голубизну. То есть гомосексуалистом он не был, но почему-то думал, что представители его профессии должны красить волосы, носить джинсы в обтяжку, пользоваться кремом для век и громко оповещать об этом слегка шокированных окружающих. Стилист этот зачем-то возвел на Анжеликиной голове пышную башню из мелких четко прорисованных кудряшек. Такая прическа совершенно не шла к ее круглому лицу, но никто, включая саму будущую королеву, этого не замечал.

– Наверное, он так сделал, чтобы Анжелка выше казалась, – желчно заметила Галина, – только вот зря старался. И теперь на ее голове – куча мусора. Правда же?

– Правда, если тебе так легче, – улыбнулась Алена.

– А ты почему это такая спокойная, звезда местной прессы? – прищурилась Галочка. – И вообще, кто это собирался в последний момент от конкурса отказаться? Кто всю дорогу твердил, что ему на фиг модельный бизнес не нужен?

– Ну я, я, – с улыбкой пожала плечами Алена, – но могла же передумать?.. Сама не знаю, что со мной произошло? Наверное, просто почувствовала себя здесь своей.

– Ну-ну, – недоверчиво процедила Галина, – и что, теперь ты тоже мечтаешь о вселенской славе красавицы?

– Да расслабься ты, – Алену немного удивил неприязненный напор подруги, – ни о чем таком я не мечтаю. Мне просто весело. И главная моя миссия на этом конкурсе – не сверзиться с каблуков во время первого же выхода!

А дальше… Все было как во сне. Показ вечерних платьев прошел безупречно – глотнувшие шампанского девушки порхали по сцене, кружились, пританцовывали, улыбались. Даже в обычно сдержанную Алену словно бес вселился, и вместо отрепетированного с Зоей поворота она выдала лихое па из латиноамериканского репертуара. И куда только подевалась ее неловкость, ее врожденная манера сшибать углы и путаться в нескладных, как у олененка-переростка, конечностях?!

А потом набриолиненный ведущий, у которого не то от волнения, не то от хронического алкоголизма тряслась рука с микрофоном, задавал им каверзные, с точки зрения организаторов конкурса, вопросы. У Галочки, например, спросили, девственна ли она, и если да, то почему. На что она невозмутимо ответила, что в наше время глупо оберегать невинность, как пиратский клад. Потому что девственность – это давно не моральное качество, а просто физиологическая особенность. Легко рвущаяся пленка, часть слизистой оболочки человеческого организма. Зал ахнул, а на следующий день о дерзкой старшекласснице написали в местной газете, и статья имела банальное название «О времена, о нравы!».

По сравнению с этим Алене достался вполне невинный вопрос – мужчин какого типа она предпочитает. При этом не первой свежести ведущий так красноречиво поигрывал в ее сторону кустистыми светлыми бровями, видимо, намекая, чтобы она ответила – пошловатых блондинов с алкогольной зависимостью.

«Благородных», – сказала Алена, и от волнения у нее дрожал голос.

В середине первого ряда сидел Валера Рамкин, и встретившись с ней глазами, он широко улыбнулся и поднял вверх большие пальцы рук.

Последний выход – дефиле в купальниках. Одинаковые спортивные купальники черного цвета шли не всем. Алене, например, казалось, что в этом странном одеянии она выглядит как мультипликационный кузнечик.

И вот наконец на сцену потянулась вереница спонсоров и членов жюри. Приправленная стандартными «ой, я так волнуюсь» речь, после которой под барабанную дробь было торжественно произнесено имя дочери хозяина бензоколонок.

Низкозадая Анжелика с достоинством выплыла на первый план – сплетничали, что специально для этого трехметрового прохода она целый месяц брала уроки дефиле. На ее кудлатую голову нахлобучили аляпистую корону, замелькали фотовспышки. Новоявленная королева красоты раскраснелась. Ее макияж слегка поплыл, отчего она стала похожа на злостно бухающую продавщицу из овощного ларька.

Алена устала. От избытка эмоций у нее слегка кружилась голова. К тому же целый день их не кормили, мотивируя это свинство тем, что животы претенденток на корону должны выглядеть максимально плоскими. Она уже собралась было, в последний раз улыбнувшись залу, отправиться за кулисы, когда вдруг на сцену поднялась «московская фифа» Марина Аркадьевна Хитрюк.

– А у меня сюрприз, – улыбнулась она, – модельное агентство Podium Addict выбрало свою королеву красоты. И наш специальный приз достанется…

Она выдержала эффектную паузу, а спонсорское отродье по имени Анжелика уже с готовностью шагнуло вперед и благодарно заулыбалось.

– …достанется Алене Соболевой, номер двенадцать! – воскликнула Марина Аркадьевна.

Румянец схлынул с изумленно вытянувшегося Алениного лица, глаза недоверчиво распахнулись в сторону «фифы». Что она несет? Как же это так? Почему ее, Алену, ни о чем таком не предупредили… И, похоже, вообще никого не предупредили – иначе с чего бы это на нее с такой неприязнью таращится хозяин бензоколонок? Или… Или это то, о чем говорил Валера Рамкин? Тот самый шанс, который она не должна упустить?

Алена неуверенно шагнула вперед. В руках у Марины Аркадьевны был какой-то конверт. Хитрюк лукаво взмахнула им перед Алениным носом.

– Ну, мисс Podium Addict, как ты думаешь, что внутри?

– Н-не знаю, – пролепетала она, смущенная.

Все взгляды были устремлены на нее, все фотообъективы.

– Ладно уж, не буду всех томить. Это авиабилет до Москвы на имя госпожи Соболевой, – улыбнулась Хитрюк, – и уже подписанный мною контракт с модельным агентством Podium Addict. Отныне ты наша модель, Алена.

– Я… но что же это… Я должна отправиться в Москву? – на букве «у» ее голос предательски сорвался, что называется, дал петуха.

Все рассмеялись, а Алена привычно ссутулилась.

– Насильно мы тебя, конечно, не повезем. Но если ты сама этого хочешь и если сумеешь договориться с родителями… Поскольку ты несовершеннолетняя, в контракте потребуется и их подпись.

– Я… смогу! – вдруг выпалила она. – Да! Я согласна. Согласна принять ваш приз.

Зал взорвался аплодисментами. К Алене кто-то подходил, все ее поздравляли, тормошили, угощали шампанским, совали визитные карточки, фотографировали. Она и подумать никогда не могла, что она, местное посмешище, может быть интересной стольким людям сразу. Бойкая журналистка из местной газеты пыталась договориться с нею об интервью. И даже Анжелика смягчилась и, клюнув Алену в щеку (для чего ей пришлось чуть ли не подпрыгнуть), немногословно поздравила.

А в это время за кулисами, в самом дальнем углу заполненной возбужденными девчонками гримерной умывалась слезами Галочка, которой казалось, что мир раскололся на мозаичные куски и, как в калейдоскопе, сложился по-новому. В ее голове никак не укладывалось обстоятельство, что некрасивой Алене достался один из главных призов конкурса. А на нее, всеобщую любимицу, вообще никто внимания не обратил.

Галочке казалось, что внутри всепожирающей глянцевой кляксой расползается завистливая чернота.

И не в силах с чернотою этой бороться, судорожно всхлипнув, она пробормотала:

– Вот чертова верста коломенская!