Текст книги "Училка и миллионер"

Моя плащ теперь украшен мокрой, скользкой, вонючей полосой, а Макарский… ржёт.

– Очень смешно! – кривлюсь и стаскиваю с себя испачканный и пахнущий рыбой плащ.

Прохладно без него, ещё и ветер усилился, стал порывистый. Не знаю, то ли мокрые подмёрзшие на ветру пальцы у меня плохо держат, то ли лодку качнуло, и я, пошатнувшись, не могу удержать, но один из таких порывов, и мой плащ выскальзывает сначала на перила, потом на палубку, что у самой воды, а потом и за борт.

– Блин! – вскрикиваю, а потом пугаюсь даже не своей неуклюжести, а реакции Макарского.

Константин резко подаётся вперёд, пытаясь поймать плащ, спрыгивает на хвостовую палубу, намереваясь ухватиться за ускользающую ткань у самой воды.

– Осторожно! – прижимаю испуганно ладони к щекам. – Костя!

Макарский удерживается на ногах у самого края, раскинув руки, а плащ сброшенным парусом отплывает, колышась на небольших волнах, пока его не толкает носом один из дельфинов.

– Совсем с ума сошёл, – бью мужчину в грудь, когда он перелезает обратно на возвышение через перила. – Я испугалась.

– Сильно? – он ловит мои запястья и легонько сжимает, а сам подмигивает и… смеётся!

– Не смешно! – выдёргиваю руки, смущаясь нашего неожиданного контакта. – Ну зачем ты туда полез?

– Вот мы и перешли на ты, – подмечает Макарский и снова смеётся.

Так открыто, свободно, заразительно смеётся, словно он не взрослый мужчина и серьёзный бизнесмен, а подросток. Внутри меня будто лопается пузырь, и я тоже начинаю смеяться. Вместе с морским ветром и стрекотом выпрашивающих ещё рыбы дельфинов.

– Красивый был плащ, – вздыхаю и обхватываю себя руками. Зябко.

– Будем считать, ты подарила его дельфинам, – уже успокоившись говорит Константин, а потом снимает своё лёгкое пальто и набрасывает мне на плечи. – Ты замёрзла, Катя, пойдём, там есть термос с чаем.

Мы возвращаемся на кокпит, Макарский командует шкиперу возвращаться, а сам достаёт обещанный чай и наливает мне полную кружку. Сам отвлекается на телефонный звонок, а я вытираю руки влажными салфетками от рыбы и грею ладони о кружку, вдыхаю мужской аромат от мягкой ткани его пальто и думаю, что эти игры к хорошему не приведут. Нужно тормозить, пока не поздно. И не только Макарского, но и себя тоже.

10

– Катюня, мамке с папкой рыбки возьми, ну? – тётя Галя заворачивает в пергамент вяленую морскую рыбу. – Валерик к пивку именно такую любит, это я помню!

Сейчас можно купить что угодно и где угодно, но по традиции, тётушка каждый раз передаёт через меня родителям рыбу. Это как обряд. А мои мама и папа – речную. Щуку с Волго-Донского канала – обязательно, а ещё алюминиевые кружки с гравировкой Родины-матери или солдатской каски. У тёти уже целый «сервиз» скопился, хоть в музей передавай.

– Я всё хорошенько завернула, – уверяет тётя Галя. – Так что, Катюшка, не переживай, сумка твоя не пропахнется.

А то уже был прецедент, рюкзак любимый в десятом классе пришлось выбросить, потому что жирная рыба протекла, а он был тканевый, голубого цвета, стирка, естественно, не спасла.

Самолёт у меня сегодня в четыре, но сейчас, в десять утра, тётя Галя мне уже всё собрала. И сейчас как раз я собираюсь вызвать такси, чтобы съездить в торговый центр за новым плащом или курткой, в чём-то же возвращаться нужно.

Вчера с прогулки с Макарским я вернулась выжатая как лимон. На берегу нас ждала машина с водителем, явно не такси, но вопросов задавать я не стала. Раз уж из моря вернул в целости и сохранности, глупо бояться садиться с ним в машину.

Константин доставил меня до дома тёти Гали, забирать своё пальто категорически отказывался, но я настояла.

– Ну не полечу же я в нём в самолёте, – пришлось убеждать. – Оно мужское и велико мне.

Он согласился, сказал до встречи и уехал. Я вошла в дом, тётя Галя и дядя Лёня были на работе, только Мурло встретил меня, лениво потёршись о ноги.

Я вся пропахла Макарским. Волосы, водолазка, даже, казалось, кожа. Мужской запах въелся, проник глубоко, будоража и заставляя ощущать странное волнение. И даже когда я приняла душ, мне казалось, что он всё равно остался. Вцепился, словно клешнями, и не отпускает.

Спалось мне тоже не очень. Может, простудилась, а может, впечатлений было слишком много, но даже розовый слон не спасал. Даже вставала ночью, пили чай с тётей Галей. Ей тоже не спалось, говорит, у Захара что-то на работе не ладится, волнуется она.

Утром, ожидаемо, я встала помятой, а вот по тёте Гале и незаметно. Она, как обычно, живчик, а я выпила две кружки кофе, чтобы хоть немного очнуться.

И вот мы уже собираемся ехать в магазин, как в дверь звонят. Камера домофона показывает, что у калитки стоит какой-то мужчина.

– Кто? – спрашиваю в трубку. – Я от Константина Львовича. Будьте добры, пригласите Екатерину Валерьевну.

– Это ко мне, – сообщаю тёте и иду открывать.

Что ещё он придумал? Никак не успокоится же, ну.

Выхожу, и мужчина вручает мне пакет.

– Это вам.

Я даже ответить ничего не успеваю, как он разворачивается и уходит.

Придя в дом, я разворачиваю пакет под любопытным взглядом тёти Гали. В нём оказывается новый плащ. Такого же цвета, как и мой, уплывший к дельфинам, кажется, размер тоже тот же, но ткань немного другая. Она настолько приятная, гладкая и нежная, что прикасаться – один кайф. Но я даже представить боюсь, сколько этот плащ стоит. И я да, я не могу принять его.

– Какая красота, Катька! – улыбка у тёти Гали до самых ушей. – А ну-ка примерь!

– Нет уж, тёть Галь, не стану. Это надо вернуть.

– Ка-ать, ну ты чего? Примерь уж хотя бы.

Надо ему позвонить и сказать, что хватит с меня подарков. Достаточно было доски и последующего за ней предложения. Я теперь каждый раз работая на ней, буду это вспоминать.

В тот вечер Макарский писал мне, значит, номер есть. Достаю телефон и обнаруживаю на нём висящее непрочитанное сообщение. Как раз с номера, на который собираюсь звонить.

“Катерина, я уже предвижу, что ты попытаешься отказаться. Это не подарок! Компенсация. Меня дельфины попросили передать”

И подмигивающий смайлик.

Номер недоступен. Может, Константин уже улетел из Сочи, и сейчас как раз отключил телефон в самолёте.

Дельфины его попросили, ну да. Но сердится почему-то не выходит, и вместо этого я не могу сдержать улыбку. Ещё и тётя Галя притихла и внимательно наблюдает.

– Ладно, – говорю больше сама себе. – Не в свитере же одном лететь.

– А в торговый центр мы уже не успеем, вот-вот, – улыбается тётя.

Плащ садится как влитой. Не знаю, в кройке ли дело или размер настолько подходит, но сидит он ещё лучше, чем тот, что я выбирала сама, примерив перед ним штук десять.

И плечи, и рукав – идеально. Длина чуть ниже середины голени, очень красиво подчёркивает щиколотки.

– Супер! – констатирует тётя Галя. – Вот это глаз у него намётан.

Подкатываю глаза, промолчав, но едва сдержав улыбку, и ухожу собираться дальше.

В аэропорт меня отвозит дядя Лёня. У Захара приём в клинике, и меня приезжает проводить только Вика. Желает хорошего перелёта и зовёт приезжать почаще. Мы тепло прощаемся, и я ухожу на регистрацию.

Терпеть не могу опаздывать, поэтому стараюсь везде оставлять небольшой запас времени. Я понимаю, что все мы разные, но меня чрезвычайно раздражают несущиеся с чемоданами и выпученными глазами люди. Я отхожу в сторону, пропуская именно такую даму, а потом спокойно иду к своему терминалу.

Регистрация, посадка, и вот я уже сижу в салоне у окошка. Кресло рядом со мной пустует. До вылета ещё тридцать минут, но я, сбросив эсэмэс родителям и тёте Гале, ставлю телефон в режим полёта и включаю наушники. Хоть летаю уже далеко не впервые, всё равно ещё сохраняется какой-то мандраж.

Посадка заканчивается, и все пассажиры занимаются своими делами в ожидании.

Вдруг рядом со мной я ощущаю какое-то движение.

Ну конечно.

– Здравствуй, Катерина. Представляешь, в бизнес-класс сегодня не было билетов.

Да ладно. Туда всегда есть билеты.

Невероятно. Я даже не буду ничего говорить про преследования, чтобы не напороться на ответную шуточку, как вчера на пляже.

– И вообще, – Макарский разваливается в соседней кресле, снова погружая меня в свой запах, – я боюсь летать. Подержишь за руку на взлёте?

– Нет, ты большой мальчик, – поднимаю брови. – Я собираюсь спать – не выспалась.

По его лицу пробегает тень.

– А что же ночью делала?

– Не скажу, – делаю загадочное лицо и отворачиваюсь к окну, втайне наслаждаясь его замешательством.

Надо отдать должное, больше он меня не донимает. Достаёт планшет и что-то там делает, а я продолжаю слушать музыку. После взлёта стюардессы предлагают еду и напитки. Девушки очень милые и учтивые, но даже слепой заметит, что возле Макарского стюардесса задерживается чуть дольше, чем возле других пассажиров. И меня это почему-то раздражает.

Есть мне не хочется, и я прошу принести только воду. Константин просит о том же. Лететь совсем недолго, чуть более двух часов, но я всё равно решаю немного вздремнуть.

Прикрываю глаза и, оказывается, быстро проваливаюсь в дремоту. Наверное, ненадолго, потому что просыпаюсь от ощущения, что на меня смотрят.

Так и есть.

Пристальный взгляд Константина смущает, и я даже удивляюсь, что нет шуточек про потёкшую слюну или храп. Кажется, он шутить вообще не настроен.

– Что? – спрашиваю чуть охрипшим голосом.

– Что тебе снилось? – отвечает негромко вопросом на вопрос.

– Мм… ничего, кажется. Не помню, – подтягиваюсь в кресле. – Да и вообще, какая тебе разница.

– Интересно.

Вот зачем так смотреть на меня? Мне поёжиться хочется.

Чтобы прервать зрительный контакт и немного сбросить с себя странное ощущение от его взгляда, я встаю и иду в туалет. Хочется умыться, освежиться немного.

Приходится тесниться, чтобы выбраться в проход, неизбежно соприкоснувшись коленями с коленями Макарского, который, кажется, не собирается особо двигаться.

Добравшись до санузла, выдыхаю с облегчением. Близость мужчины будто не даёт мне расслабиться, свободно дышать. Сердце бьётся чаще, чем должно, особенно, когда он вот так смотрит.

Я умываюсь, мою руки, немного подержав их в холодной воде. Так вроде бы лучше. До конца полёта осталось около часа, скоро я буду дома и смогу расслабиться.

Перевязав хвост, я глубоко вздыхаю, глядя на себя в зеркало. То ли свет так падает, то ли заболеваю, но глаза будто блестят сильнее.

Но стоит мне открыть дверь, как я врезаюсь в мужскую грудь и меня тут же заталкивают обратно, а дверь за спиной мужчины захлопывается.

– Я устал играть, Катя, – горячий шёпот опаляет кожу на шее. – Меня достал этот детский сад.

11
Константин

Возня с перекупкой билета у того возмущённого деда, который с большим недоверием отнёсся к моему предложению махнуться местами с бизнес-классом, стоило удивлённых глаз зайки-Зайченко. Она проморгалась, приоткрыв рот, и даже не нашлась, что ответить. Даже ничего не съёрничала.

Такая милая в спортивном костюме и с завинченным пучком на макушке. Странное дело, что на неё меня триггерит именно на вот такой домашний вид. То пижама эта с авокадо, то как сейчас – ноги поджала под себя в кресле, скинув кроссовки, и носки такие смешные, с бабочками. Сто пудов, у неё и костюм дома есть спортивный с заячьими ушами на капюшоне. Обязан быть.

Мне всегда нравилось, чтобы женщина с иголочки вся была. Кружевное бельё, чулочки, платье или блузка с юбкой, причёска там локон к локону. А тут прямо разрыв всех шаблонов. Училку свою хочу из пижамки вытряхнуть и носки эти с бабочками зубами стащить. Бывает же.

Но на учительском столе в строгом платье и туфлях на шпильках я бы тоже её завалил.

От влажных подростковых фантазий меня отвлекает сигнал напоминалки в телефоне, что нужно не забыть ещё раз просмотреть документы. По прилёту, буквально через час, у меня встреча с крупным застройщиком, у которого мы хотим выкупить участок под строительство областного РЦ. Сеть будет расти – показатель хороший, с тенденцией к приличному росту, а из распределительного центра соседней области уже такой объём доставки товаров получается нерентабельным, нужен свой массовый склад. И желательно именно в этом месте, где мы присмотрели, очень удобная развязка. Но там кусок земли, выкупленной застройщиком, и администрация города отправляет на переговоры к нему.

Катя бурчит, что хочет спать, потому что ночью не выспалась. А мне прямо вот не нравится строить предположения, почему же она не выспалась.

Катерина умащивается удобнее, втыкает наушники и прикрывает глаза, а я открываю ноут, чтобы заняться документами. Я привык работать в любых условиях. Мне не мешают ни шум, ни люди, ни мысли. Когда нужно сосредоточиться, я беру и делаю это, потому что работа не ждёт. Как и конкуренты. Деньги не спрашивают, был ли ты в ресурсе работать или нет, и ждать не будут.

Но сейчас я, к своему удивлению, собираю мозги в кучу с трудом. Рядом тихо сопит такой сладкий кусок пирога, и мои мысли вертятся не вокруг плана строительства РЦ и как снизить ставку застройщика на землю под строительство, а как сожрать эту мелкую вредную Авокадовну.

Девушка ворочается, в итоге повернув голову в мою сторону. Я залипаю на её чуть приоткрытых губах и вздрогнувших ресницах. Твою мать, ноут на коленях держать становится неудобно. Особенно, когда Катя судорожно вдыхает, а выдыхает с тихим лёгким стоном.

Капец же. Ну капец.

Складывается впечатление, что она делает это намеренно. То подожмёт свои губки, то снова расслабит. Но уверен, Катерина на самом деле спит. И я бы сейчас многое отдал, чтобы узнать, что же ей снится.

Мне хочется обнять её, уложив голову на плечо. Думаю, реакция будет залипательная, когда она проснётся и обнаружит столь тесный контакт. Но нет, сейчас лучше этого не делать, уж слишком у меня кровь кипит. Так что пока просто не буду отказывать себе в удовольствии за ней хотя бы понаблюдать с такого близкого расстояния.

На кресле сзади у какого-то малого в игре в телефоне или проигрыш, или выигрыш, но звуковое сопровождение сигнализирует весьма громко, и Катя просыпается. Уставляется на меня ещё подёрнутыми дымкой сна глазами, пару раз хлопает ресницами и недовольно нахохливается.

– Мне надо в уборную, – поднимается и ждёт, пока подвинусь, чтобы пропустить её, чего мне делать абсолютно не хочется.

Я, конечно, чуть отклоняюсть, приподнимая ладони, но моей училке всё же приходится потрудиться, чтобы выбраться, хорошо прижавшись бёдрами к моим ногам.

Она уходит в хвост в поисках уборной, а у меня кожа раскаляется с каждой секундой, как начинаю представлять, что она там в кабинке одна. Вся такая взъерошенная после сна, сладко пахнущая и вкусная.

Ладно, Катя, поиграли и будет. Мы оба взрослые люди и прекрасно понимаем, что к чему идёт. Эта прикольная прелюдия уже начинает утомлять.

Выжидаю ещё минуту-полторы и иду за ней. Стюардесса всё понимает, провожая меня взглядом, но она уже своё вознаграждение к зарплате получила, так что отворачивается и идёт разносить напитки и прочую лабуду.

Из-за двери туалета слышен шум воды, потом он стихает, и замок на двери щёлкает. Катя открывает двери и впечатывается в меня, поднимая свои огромные сияющие глаза. А у меня туманом окончательно всё застилает.

Подхватываю её за талию и заталкиваю обратно в уборную, ощущая, как в пальцах покалывает от нестерпимого желания.

– Я устал играть, Катя, – втягиваю носом её невероятный аромат, понимая, что выдержки и самоконтроля у меня ровно на столько, чтобы прямо сейчас не спустить в штаны. – Меня достал этот детский сад. Я безумно хочу тебя, Котёнок Кэт.

Охренеть, просто тысячу раз охренеть. Мне кажется, я ни одну женщину не хотел так, как хочу свою училку. Скольжу ладонью по коже её шеи, и будто электричество шарашит. Чуть сжимаю её подбородок в ответ на лёгкое сопротивление упёршихся мне в грудь ладоней, а потом, наконец, пробую её охренительный рот.

И да, мне совершенно не казалось, её губы и правда – нечто запредельное.

12
Катерина

Я даже охнуть не успеваю, как он обхватывает мою талию и прижимает к себе. Всё его тело твёрдое, сильное, прижимается ко мне, давая понять, что он сильнее, что все эти ухмылки и “Катя, не бойся меня”, мягкие взгляды и приглашения на ужины и морские прогулки – лишь игра. И играть придётся по его правилам, потому что на самом деле Макарский вот именно такой: сильный, твёрдый, и все решения оставляет за собой.

Остальное лишь паутина, видимость того, что он пытается подстроиться. А я, кажется, даже вестись на его ухаживания начала, ведь кому не приятно такое? Но на самом деле, он и не собирался предоставлять мне право что-либо решать. Не стоило даже пытаться в это верить.

И вот сейчас прояснилось в моей голове, с кем всё-таки я имею дело. Щёлкнуло одномоментно. Вскрылось.

– Хочу тебя, Катерина, – скользит рукой по моему телу и сжимает широкой ладонью ягодицу. – Пиздец. Как пацан.

Он игнорирует мои сжатые, упёртые в его грудь кулаки. Оттолкнуть не получается – силы будто растаяли. От запаха мужчины кружится голова и вязнет сознание. Сердце колотится навылет, дыхание глохнет.

Макарский запускает пальцы мне в волосы, чуть тянет за них и прижимается своим ртом к моему, не давая опомниться. Крепко, влажно, лишая возможности что-то сказать или даже вдохнуть.

Я теряюсь от такого контакта. Нет бы фыркнуть, мотнуть головой, укусить в конце концов, чтобы освободиться. А я застываю и позволяю. Не противлюсь, когда его язык по-хозяйски ныряет в мой рот. Словно всю силу вытягивает из меня, высасывает.

Губы его жёсткие, язык острый. Проникает, берёт, берёт, щекочет нёбо. Словно дорвался и теперь ни за что не отпустит.

Я захлёбываюсь на вдохе, когда он отрывается, но делает это лишь для того, чтобы продолжить жалить губами кожу на шее. А рукой фиксирует мой подбородок, чтобы не дёрнулась, не отвернулась. Большим пальцем сминает губы, давит на них, просовывает между.

– Охрененная ты, офигительная, – шепчет.

Его голос немного отрезвляет. Выводит из парализующего шока, рассеивает туман, заполонивший голову. Я пытаюсь найти силы в руках, чтобы оттолкнуть его.

– Не надо, – я пытаюсь сглотнуть, но в горло будто песка насыпали. – Пожалуйста. Отпусти меня.

Константин замирает, перестаёт целовать мою шею, но не отпускает, держит в объятиях так же крепко.

– Кать… – голос у него тоже севший. – Ну что не так? Мы же взрослые люди, понимаем оба, к чему идём. А ты морочишь меня, как малолетку.

– А должна что? В койку прыгнуть? – голос мой дрожит, как ни пытаюсь говорить ровно, но силы чуть в руках прибавляется. – Ты обещал, что не тронешь.

– Я обещал, что не обижу. Разве я делаю что-то плохое? Что не так, Катерина?

– Ну что ты… – сарказм требует уйму сил, и я отдаю себе отчёт, что сейчас он может мне аукнуться, – я ведь всегда мечтала заняться сексом в сортире самолёта.

Особенно в первый раз. Но про этот факт ему знать совсем необязательно.

Слышу шумный выдох, и хватка Макарского ослабевает, давая возможность мне вырваться. Отступать некуда – сзади столешница с раковиной и зеркало. Я обхватываю себя руками и начинаю непроизвольно дрожать.

– Справедливо, – говорит глухо, чуть отступая, но ему мой тон явно не по душе.

– Таким как ты непривычно слышать слово нет, да? – сжимаю зубы, чтобы дрожащий подбородок не выдал моего страха и напряжения. – Думаешь, тебе всё можно?

Сдёргиваю с себя плащ и толкаю Макарскому в руки. Могла бы, и доску эту вернула, но она на балансе школы, как и все остальные. Было бы странно пойти к директрисе и требовать вернуть спонсору его «подарки».

Константин замирает, его взгляд становится жёстче. Он окидывает меня беглым нечитаемым взглядом, что-то отмечая про себя, а потом снова делает шаг ко мне. Ставит руки по бокам на столешницу, заключая в плен. Я задерживаю дыхание, глядя ему в лицо, на котором нет больше ни намёка на ухмылку.

– Терпение – не моя добродетель, Катя, – говорит негромко и абсолютно серьёзно. – Но я согласен, туалет в самолёте – не то место. Продолжим позже.

Макарский отталкивается от столешницы, разворачивается и уходит, хлопнув дверью.

Я прикрываю глаза и опираюсь ладонями на раковину. Глухой комок в груди давит, и выдох получается судорожным.

«Что тебе не так, Катерина?»

Действительно, что? Судьба решила развлечься, преградив мне дорогу таким мужчиной. Но он не для меня, я это понимаю. Все эти истории золушек – сказки для мечтательных нежных дурочек. В реальности всё иначе. Ему захотелось поиграть, вот и всё. Позабавится и вышвырнет, а мне что потом делать? Как смотреть в глаза тем, кто меня знает? Скажут, что прыгнула в постель к богатому, а он попользовался и выставил.

Но самое страшное – это влюбиться в такого, как Макарский. И что мне потом делать с собственным сердцем? Глупо верить, что он полюбит меня по-настоящему, а потом женится. Да и брак с таким мужчиной – не гарантия его любви и верности.

Нужно рубить на корню тот трепет, что возникает в животе, когда Константин смотрит на меня. И не быть такой дурой как сегодня, как только что – пять минут назад. Потому что я не могу с уверенностью сказать, что совсем-совсем не хотела этого. Мне казалось, я волю теряю под напором его губ и рук. Тело отдавалось странными вибрациями, а сейчас чувствую слабость в мышцах и всё ещё не до конца рассеявшийся вязкий туман в голове. И сердце стрекочет. Эмоции оголены, словно нервы. Стыдно перед самой собой.

А ещё страшно. Вдруг не отступит? Вдруг, «продолжим позже» – это не просто брошенные на прощанье слова. Да и вообще, такие, как Макарский, не оставляют впечатление людей, что бросают слова на ветер.

Кое-как приведя в норму дыхание, я выбираюсь из туалета и возвращаюсь в салон. Лететь ещё минут сорок, и я не представляю, как смогу выдержать сейчас это время рядом с Константином. И даже пересесть некуда – все места заняты.

Но когда я возвращаюсь, обнаруживаю, что его кресло пустует, а мой плащ, который я вернула Макарскому, аккуратно сложенный, лежит на моём месте. Я усаживаюсь, и ко мне тут же подходит стюардесса, спрашивает учтиво, не желаю ли я чего-нибудь. Я отвечаю отрицательно, и меня оставляют в покое.

До конца полёта я остаюсь одна. Наверное, в бизнес-классе всё же нашлось свободное место, куда Макарский и перебрался. Но это хорошо.

Вижу я его уже когда мы спускаемся по трапу после посадки. И то мельком. Он идёт в числе последних, беседуя с каким-то мужчиной в деловом костюме. Я же стараюсь как можно быстрее пройти терминал в аэропорту и выйти на улицу.

Волгоград встречает куда более холодной погодой. Наверное, я выгляжу странно в одной водолазке, потому что плащ надевать не стала. Прямо в самолёте и оставила, не нужен он мне.

Постараюсь скорее поймать такси и уехать домой, пока под ноябрьским небом, щедро делящимся ледяной моросью, совсем не околела.

– Катерина! – оборачиваюсь на знакомый голос.

Ох да, точно, меня же обещал встретить коллега. Он вчера вечером спрашивал, какой отчёт я отослала завучу по четвертным контрольным работам, я ему ответила, что в отъезде, а все документы остались дома в ноутбуке, пообещала отправить завтра, когда прилечу. Мы перекинулись парой слов, и Дима предложил встретить меня в аэропорту. Собственно, почему я должна была отказываться? Вот он как раз стоит у своей машины и машет мне.

– Это что за хрен? – слышу над ухом, и меня весьма бесцеремонно хватают за локоть.

– Не твоё дело, – высвобождаюсь, прошипев на Макарского. Я совсем не заметила, как он подошёл.

– Поспорю, – говорит спокойно, но тон ледяной. – Холодно. Садись в машину, Катя, я отвезу тебя домой, – в его голосе больше нет игривых ноток, которые были ещё утром, когда мы встретились в самолёте. – К кому – по дороге поговорим.

– Меня встречают, если ты не заметил, – крепко сжимаю ручку сумки, будто это даст мне какие-то силы. – Всего хорошего, Константин Львович.

Сцепляю зубы и, не оглядываясь, быстрым шагом иду к ожидающему меня Диме, кожей чувствуя, как сильно это не нравится Макарскому.

– Привет, – Дима улыбается и наклоняется, чтобы чмокнуть меня в щёку.

Выходит по-дружески, но для меня такое приветствие оказывается неожиданным. Однако сейчас я ничуть не против, и очень надеюсь, что Макарский это увидел.

– Приветик, – тоже улыбаюсь в ответ. – Дим, спасибо, что встретил.

– Да не вопрос, – открывает мне дверь своей машины, приглашая в салон.

Внутри тепло и приятно пахнет цитрусом из «пахучки», негромко бубнит радио.

– Чего это ты, Катерина Валерьевна, так легко одета. За неделю в Сочи забыла, что в Волгограде в ноябре уже довольно прохладно?

– Нет, – смеюсь, – представляешь, плащ в аэропорту в Сочи забыла. Хорошо, что ты приехал.

Вру, но не рассказывать же ему правду.

Дима Ромашов хороший. В школу работать мы пришли в один год, только он преподаёт физику. Он приезжий, учился в Ростове, а потом вместе с матерью, которая вышла замуж за преподавателя Волгоградского политеха, переехал в Волгоград.

Димка весёлый и компанейский, отличный специалист. Ему сложно, конечно, приходится держать оборону против девчонок-старшеклассниц, не упускающих возможности мило улыбнуться молодому учителю.

– Есть хочешь? Можем, заехать куда-нибудь.

– Да, давай.

После случившегося в самолёте, сейчас я чувствую, как меня отпускает напряжение. С Ромашовым легко, в словах нет двойного смысла, да и вообще, он обычный, простой парень. Я подозреваю, что нравлюсь ему, но разве это плохо? И никаких непристойных предложений, руки не распускает, как некоторые. Мы равные, а это очень важно.

По пути мы заезжаем в ближайшую пиццерию. Народу тут много, в основном молодёжь.

– Здравствуйте, Дмитрий Владимирович! – слышится из-за соседнего столика. – Ой, и вы тут, Екатерина Валерьевна.

Девчонки из 10 «б» машут нам из-за столика у окошка. Хихикают, неверно расценив наше с Ромашовым совместное появление в выходной день.

– Всё никак не привыкну, что теперь спокойно никуда не сходишь, – подмечает Дима. – Я вот недавно в пивбар с другом пошёл, сразу наткнулся на прошлогодних выпускников. Пришлось затариться и дома тусить.

– Ещё хорошо, что прошлогодних. А то сам знаешь…

– Это точно.

Дима берёт оба подноса с заказом, и мы присаживаемся за столик в углу напротив друг друга. Он расспрашивает о Сочи и моей поездке. Сам рассказывает, что новый муж матери снова звонил ему с предложением идти преподавать к нему на кафедру, но Дима снова отказался. Признался, что этот мужик ему не нравится, потому он и переехал в Волгоград за мамой – чтобы приглядывать за ней.

Сама не знаю, как так выходит, но во время беседы, пальцы Димы прикасаются к моим. Будто невзначай, когда он хочет обратить на что-то моё внимание, да так и оставляет их.

Мягкий, аккуратный жест, но мне хочется отодвинуть руку. Может, если слишком свежи воспоминания о других прикосновениях – наглых, властных, не спрашивающих разрешения.

Я вижу, как шевелятся губы Ромашова напротив, когда он что-то рассказывает, но будто выключаюсь из настоящего, выпадаю. Не воспринимаю то, что он говорит, а вместо этого чувствую, как меня бросает жар. Потому что воспоминания о сегодняшнем утре сами всплывают в голове. Жаркий, обжигающий шёпот, смелые руки, губы, так уверенно и по-хозяйски раздвигающие мои и завладевающие ртом.

– Кхм, – моргаю, чуть мотнув головой, пытаясь прогнать наваждение. – Извини, Дим, повтори, пожалуйста.

Некрасиво. И неудобно перед ним.

– Я говорю, Наталья Валентиновна в понедельник утром всем за это нагоняя даст. Завуч по-любому пожалуется, – заканчивает фразу он. – Кать, ты устала, наверное. Не заболела?

– Нет, ты прав, просто устала. Перелёт хоть и недолгий, а всё равно утомляет.

– Ну это да. Поехали тогда?

– Да, пожалуй. Но чай я допью, – улыбаюсь, пытаясь чуть смягчить внезапно сдувшуюся беседу. – Секунду.

Отвлекаюсь на то, чтобы достать из кармана телефон, вибрацией сообщивший о входящем сообщении. Но едва смахиваю блокировку экрана, как настроение падает ещё ниже.

«Ромашов Дмитрий Владимирович. Образование: высшее. Должность: учитель физики. Семейное положение: не женат. Перспектива карьерного роста: отсутствует. Последний пункт – прогноз в случае поползновений интимного характера в сторону одной юной особы, с которой он решил нынче разделить трапезу»

Мать твою, Макарский.

И следом квакает ещё одно сообщение:

«Не ломай парню жизнь, Катерина. И должность при нём останется, и рёбра целы будут»

Угрозы. Неприкрытые и откровенные. И это уже совсем перебор, Константин, мать твою, Львович.

Мы что в девяностых? Совсем одурел.

Но как бы я не возмущалась, шок и страх никуда не деваются. Потому что что-то мне подсказывает, что не поверить в его слова – шаг слишком самонадеянный и опрометчивый.

Уже и чай не лезет. Я делаю глоток и встаю. Дима наблюдает за мной, и это раздражает. Понимаю, что выглядит это странно, что я вдруг резко сникла. Но спасибо ему, что хоть вопросы не задаёт.

Он практически молча, лишь перекинувшись парой фраз, довозит меня до дома, помогает донести до квартиры сумку и сразу, кивнув, уходит.

Я вхожу в квартиру, снова параноидально запираю все замки, хотя защитить они могут от вора-домушника, но уж никак не от того, от кого бы хотела запереться я.

Ставлю сумку прямо у порога, мою руки и включаю чайник. Отправляю сообщение маме и тёте, что уже на месте с обещанием перезвонить позже.

В квартире тихо. Я выключила все электроприборы, кроме холодильника, когда уезжала, а он работает очень тихо. Теперь вот и чайник оживает, начинает шипеть, нагревая воду.

Я присаживаюсь за стол, меня тревожит странное ощущение. Я словно потеряна. Не знаю, что делать. Будто вступила ногой в капкан, и теперь надо думать, как выбраться.

Телефон снова вибрирует. Снова сообщение от Константина.

«Хозяйка твоей квартиры, кажется, решила сменить постояльцев с нового месяца. Кстати, у меня есть пара вариантов для тебя. Обсудим при скорой встрече»

Чёртов Макарский.

Меня переполняет злость и ярость. А ещё ощущение бессилия перед его давлением. Почему я? Ему больше некому залезть под юбку?

Зачем я тогда вообще попёрлась в этот дурацкий «Орешек»?

Я сцепляю зубы и открываю окошко ответа.

Что ему сказать? Оставь меня в покое? Пошёл к чёрту?

«Иди на хуй» – отправляю и отключаю телефон.