Текст книги "Пьяная стерлядь (сборник)"

Зинка одноглазая

Зинаида Афанасьевна шла по деревне и строго смотрела по сторонам своим одним глазом. Ее здесь уважали и побаивались – старуха могла и клюкой огреть, а рука у нее была тяжелая не по годам. Да и за словом в карман не лезла – могла и матюкнуться так, что у местных алкоголиков дар речи терялся. И молодую соседку – нагловатую и хамоватую – могла приложить так, что та сразу начинала плакать и впредь старалась помалкивать.

Зинаида Афанасьевна пользовалась своим положением – слепой немощной старухи, которой все сходит с рук, хотя на самом деле она была доброй, справедливой, по-девичьи смешливой. Любила и водочки выпить, и закусить вкусно, и разговоров умных послушать. Людей любила особенных, отличных от других. Тех, кто «с придурью», как говорили у них в деревне. Пускала к себе дачников на лето – то художника, который рисовал тусклые пейзажи, то непризнанного поэта, который читал ей по вечерам стихи – бездарные, плохие до омерзения. Однако оба были хорошими, добрыми мужиками – никчемными, неустроенными, бессемейными, но незлобивыми, искренними, что Зинаида Афанасьевна считала главным критерием.

Жила она в огромном доме почти на самом берегу реки. Когда-то до их деревни даже рейсовый автобус не доходил. Нужно было пять километров добираться на велосипеде или пешком, чтобы погрузиться в дряхлый, разваливающийся, рычащий и пышущий жаром из-под капота автобусик – иначе не попадешь ни в магазин, ни в поликлинику. И трястись на нем по лесной дороге, собирая любителей ягод и не очень трезвых грибников.

А потом деревня вдруг стала золотым местом. В нее потянулись разбогатевшие дельцы, скупая дома и землю – тут и вид из окна, и рыбалка роскошная, и воздух от сосен, и за отдельную плату – охота.

Дома скупали партиями. Ломали до основания лачуги и деревянные, полусгнившие избушки, в рекордные сроки выстраивая на их месте дворцы за заборами.

Приходили и к Зинаиде Афанасьевне. Предлагали большие деньги. Очень большие – можно было купить квартирку в соседнем городке, где и канализация, и центральное отопление, и поликлиника в двух шагах. Но Зинаида Афанасьевна уперлась, как упиралась всегда, когда на нее давили. Упрямая была старуха. Еще с молодости такая.

Один молодой бизнесмен решил бабулю припугнуть – пообещал домик ее сжечь вместе с ней. Зинаида Афанасьевна ухмыльнулась и, забравшись на старый велосипедик, еще мужнин, поехала в отделение милиции, где работал Славка, соседкин сын, которого Зинаида Афанасьевна помнила еще младенцем и гоняла по деревне крапивой.

Славка, как увидел Зинаиду Афанасьевну, сразу же заерзал в кресле, вспомнив, как горела попа после удара крапивой, и пообещал защитить и «разобраться». Зинаида Афанасьевна зыркнула на него своим единственным глазом и угостила пирожками с яблоками, которые тот любил с детства.

Славка не подвел – молодого бизнесмена посадили за мошенничество в крупных размерах. Тот так и не узнал, что именно Зинаида Афанасьевна привлекла к нему внимание правоохранительных органов. Думал, конкуренты заказали.

Но больше с предложением продать дом к Зинаиде Афанасьевне никто не обращался. Прошел слух, что одноглазая бабка – ведьма и от нее лучше держаться подальше, а то и в «казенный дом» попадешь.

В новостройки, которые выросли рядом с домом Зинаиды Афанасьевны, новые жильцы привезли жен, детей и закрыли их за высокими заборами. Но жены и дети потихоньку начали выползать, выходить и рано или поздно оказывались на участке Зинаиды Афанасьевны. Жены приходили за молоком – она держала трех коз. Дети обожали играть с ее собакой – здоровенной дворнягой Пушком, не пойми каких кровей, которая позволяла таскать себя за хвост, лезть в пасть и садиться на загривок.

Бабулю уважали. Женщины делились с ней горестями, и у Зинаиды Афанасьевны всегда находился дельный совет. Она никого не осуждала, верила в настоящую любовь и обладала не по годам свободными взглядами. Даже когда соседка Ленка, пряча глаза и смущаясь, попросила на пару часиков приглядеть за сынишкой, Зинаида Афанасьевна только хмыкнула, и в глазу засверкали хулиганские искорки. Она все про всех знала, но никому ничего не рассказывала: хранила чужие тайны и всегда могла сослаться на плохое зрение – ничего не видела.

Эта самая Ленка крутила роман втайне от мужа. Зинаида Афанасьевна поняла это сразу. Ленка, которая выскочила замуж за деньги, за большие деньги, и сразу же родила сына, была хорошей женщиной. Наивной, дурной, влюбчивой, но хорошей. Мужа она терпеть не могла, но смирилась – и вот вдруг влюбилась. Да так сильно, что не оторвать. Трепыхала, горела, умирала от любви. И убежала бы, куда глаза глядят, если бы не сын, которого муж пообещал у нее отобрать, если она хоть раз посмотрит на сторону.

Ленка мучилась, сгорала, спадала с лица и не знала, что делать и как жить дальше.

Зинаида Афанасьевна, с полгода посмотрев на ее страдания, на то, как она сходит с ума и спивается по вечерам, тихо вмешалась. Позвала Ленкиного мужа на чаек, посидела с ним часик, и тот дал развод. И сына оставил.

Что сказала Ленкиному мужу Зинаида, какие нашла слова, так никто и не узнал. Ленка целовала Зинаиде Афанасьевне руки, готова была мыть ей ноги и пить воду. Она потом еще много лет приезжала к ней с подарками и очень скоро привезла показать новорожденную дочку. Ленка светилась счастьем, а за Зинаидой Афанасьевной закрепилась слава колдуньи, но доброй, хорошей, которая по женской части – судьбу устроит, отведет несчастье, приворожит. Зинаида Афанасьевна только ухмылялась.

На самом деле Ленкиного мужа и не пришлось уговаривать. Тот тоже был не без греха – крутил роман на стороне, собирался разводиться, только не знал, как сказать да как бы избежать проблем и истерик. Но Зинаида Афанасьевна про истерики не поверила, а вот проблема была одна – муж боялся, что Ленка при разводе отсудит не только часть дома, но и часть бизнеса. А вот бизнес он отдавать никак не хотел. Да и суды Ленкиному мужу были совсем некстати. Зинаида Афанасьевна кивнула и сказала:

– Она не будет претендовать на бизнес, а ты не отберешь у нее сына, станешь самым лучшим воскресным отцом на свете и алименты – в срок, нормальные. – И на всякий случай пригрозила: – Если поскупишься, на ребенка не дашь или еще что устроишь, так я вмешаюсь, понял. Ты же помнишь, что с тем мужиком случилось, который мой дом хотел купить?

Ленкин муж кивнул и согласился.

Так что Зинаида Афанасьевна особо ничего и не сделала. Она просто очень долго жила на этом свете и очень хорошо знала человеческую натуру – слабую, трусливую, грешную и тщеславную. Время шло, а люди не менялись.

Но никто так и не решался спросить, где она потеряла глаз и как так вышло. Только Ленке она рассказала эту историю, поддавшись порыву, когда та, засучив рукава дорогого платья, вымыла начисто ей пол в доме, перемыла окна и нагладила белье. Они сидели в саду, Ленкин сын обнимался с Пушком, а дочка спала в коляске. Было безветренно и как-то удивительно хорошо. Новый Ленкин муж умело рубил дрова, складывая их в аккуратную поленницу. В такие моменты хочется или молчать, или говорить о сокровенном.

Зинаида Афанасьевна родилась где-то под Калугой, в бедной семье – пятеро детей, нищета, голытьба. Зина, старшая из дочерей, тихая, работящая девочка, красивая, с роскошными волосами, большими карими глазами, с раннего детства была приучена к тяжелому труду – носила воду, следила за младшими детьми, готовила. Когда ей было семь лет, ее ударила копытом взбеленившаяся ни с того ни с сего лошадь. Кобыла была отцовская любимица – Зорька. Зина кормила ее морковкой и сахаром, обтирала мягкой щеткой и расчесывала гриву. Была она старая, но умная, добрая, послушная. Что на нее вдруг нашло? Какая вожжа под хвост попала?

Удар пришелся прямо по глазу. Глаз вытек, и сделать ничего было нельзя. Да и никто ничего и не собирался делать. Ни докторов, ни денег на это не было. Несчастный случай, что не редкость в деревнях.

Зинина мать плакала, причитала, требуя отправить Зорьку на скотобойню. Но отец и сама Зина встали на сторону лошади.

– Мамочка, не убивай Зорьку! – плакала Зинаида. – Я и с одним глазом все делать буду.

– Что Бог ни делает, все к лучшему, – сказал отец. – Зинку проще замуж отдать будет. Перебирать женихов не станет. Выйдет за первого, кто посватается. Бабе красота не нужна, от нее одни беды.

Зина ходила с пустой глазницей, прикрывая левую часть лица волосами. Но в деревне ее все звали Зинка одноглазая, так что скрыть недостаток не было никакой возможности. Прозвище не считалось обидным, просто констатация факта. Зину в деревне любили.

Ее мать распрощалась с надеждой выдать дочь замуж и со временем с этим смирилась – надо было младших детей ставить на ноги, дел по дому невпроворот, а Зинаида – главная опора.

Но отец, который больше всех детей любил свою старшую дочь и чувствовал свою вину – не доглядел за Зорькой, не усмотрел, – сделал ей подарок на шестнадцатилетие. Вместе с паспортом из сельсовета Зина получила от отца новый глаз – стеклянный протез в красивой баночке, со специальной тряпочкой, которой его нужно было протирать.

Протез был маловат, поэтому Зина носила его по особым случаям – на танцы, на базар, в город выехать.

Зине было восемнадцать, когда на танцах ее увидел Николай – двадцатипятилетний молодой красавец. Он приехал под Калугу шабашить – строил, печки выкладывал. Зина ему сразу понравилась – было видно, что девушка скромная, без гонору. И красавица, каких поискать. Странно, что при такой красоте еще в девках сидит.

Николай недолго ходил вокруг да около – решил, что надо брать, пока невесту из-под носа не увели. Выпив после работы самогона, который он любил запивать парным молоком, пошел свататься. Зина опешила и быстро кивнула, соглашаясь. Николай ей тоже сразу понравился, но Зина боялась, что такой красавец на нее никогда даже не посмотрит.

Родители благословили тут же, пока жених не передумал или пока «добрые» люди не доложили, что невеста одноглазая. Но вот что удивительно – вся деревня как воды в рот набрала. Молчали. Никто Зину одноглазой не называл. Как сговорились. Николаю только хорошее про Зину как бы невзначай говорили – честная, ни с кем не гуляла, хозяйка, каких поискать, – золото, а не девушка. Быстро сыграли свадьбу, на которой Зина была в протезе, с пышной прической, прикрывающей часть лица.

Жили они хорошо, можно сказать, очень хорошо. Николай шабашил, пил самогон, запивал парным молоком и был доволен жизнью. Зина вела хозяйство и к мужу была не в претензии – не хуже, чем у других, а то и лучше.

Что на него нашло в тот вечер, никто не знал. Николай выпил больше обычного. Зина, подавая ему ужин, мягко сказала:

– Ну что ты все пьешь? Хватит, может…

Николай вскочил из-за стола и махнул кулаком. Так неожиданно, что Зина даже увернуться не успела. Сам он вообще не понял, как это вышло.

От удара у Зины выскочил из глаза протез и покатился под стол. Николай смотрел, как глаз с глухим стуком ударился о ножку стола, отскочил и, докатившись до другой ножки, остановился. Николай икнул и потерял сознание, рухнув как подкошенный.

Зина перетащила его на кровать за печку, а сама легла в прихожей на топчане. Глаз она решила найти с утра, поскольку сил никаких не было.

Часов в шесть утра Николай проснулся – в туалет сходить и воды попить. Проходя мимо жены, мирно спавшей на узеньком топчанчике, он вдруг вспомнил, как ударил ее спьяну. Николай наклонился над любимой женой и осторожно отодвинул с лица прядь. На месте глаза была пустота.

Он схватился за голову, замычал и выскочил из дома. Не помнил, как добрался до фельдшерицы, как вытащил ее из постели, как сумбурно пытался рассказать, что лишил жену глаза. Вышиб одним ударом. Он плакал, бил себя кулаками по голове, умолял фельдшерицу быстрее собираться и ехать – может, можно глаз на место вернуть?

Между тем Зинаида проснулась, умылась и полезла под стол, чтобы найти свой протез. Глаз лежал за ножкой стола. Зинаида его помыла и вставила на место. Приготовила завтрак и пошла будить мужа. Того дома не оказалось. Зинаида начала волноваться – куда его понесло с утра пораньше? Времени всего семь утра. Она вышла на крыльцо в тот момент, когда Николай подъезжал к дому вместе со злой фельдшерицей, которая уже успела дать ему валерьянку.

– Доброе утро, – поздоровалась Зина, – что случилось?

Николай посмотрел на жену – с двумя глазами, улыбающуюся, свежую, спокойную и опять застонал.

– Тьфу, – возмутилась фельдшерица. – Колька, ты допрыгаешься, я тебя в ЛТП сдам! Напьются до чертиков, а мне потом расхлебывай. Вези меня назад! Быстро!

– Клянусь, больше никогда пить не буду. Ни грамма в рот не возьму! – причитал по дороге Николай.

Еще месяц после этого он действительно ходил трезвый, тихий и шелковый. Любые просьбы жены исполнял. Посмотреть на нее лишний раз боялся. Не мужик стал, а тряпка и подкаблучник. К тому же перестал играть на баяне, шутить и веселиться так, как только он умел. Зинаида скучала по своему прежнему мужу – оболтусу, но с невероятным обаянием. Скучала она и по баяну – любила слушать, как муж играет. А играл он, только когда выпьет.

На Восьмое марта, когда Николай торжественно принес жене в подарок кулек с шоколадными конфетами, Зинаида не выдержала.

– Сядь, пожалуйста, у меня к тебе разговор есть, – сказала она и поставила на стол графин с самогоном. Придвинула к мужу крынку его любимого парного молока для «запивки».

– Убью, – тихо сказал Николай.

– Кого? – не поняла Зинаида.

– Обоих! Кто он? Ты от меня уходишь? – Николай вдруг понял, насколько сильно любит жену и боится ее потерять.

– Да ну тебя, я ж не о том, – отмахнулась Зинаида. – Я про глаз с тобой хотела поговорить.

– Ну прости ты меня, не знаю, что на меня нашло! Я ж больше никогда! Клянусь! Пальцем не трону! Я же даже пить не могу! – Он упал перед женой на колени.

– Ну ладно. – Зина в последний момент передумала говорить мужу правду. Сама не знала почему.

Жизнь шла своим чередом. Николай пил в меру. Зинаида забеременела и родила дочь – Зою.

Николай на радостях запил. Гулял всю неделю, что Зина была в роддоме, и продолжал отмечать событие после того, как привез жену и Зою домой. Дочка была копия он – с рыжими кудряшками.

В тот раз он совсем был не виноват. Пришел домой пьяный, на ногах плохо держался. А Зина таз с водой как раз выносила – пеленки постирала. Николай покачнулся и упал прямо на нее. Зина не удержалась и тоже упала. Глаз опять выскочил. Николай как-то встал на ноги и начал поднимать жену. Поднял, всмотрелся – жена опять без глаза.

Он замычал и выскочил из дома. Пил еще неделю. Зина мужа не видела. Знала, что по друзьям кочует, – соседи докладывали. Наконец он вернулся домой. Зина за эту неделю много чего передумала и приняла главное решение – протез, который уже сильно натирал, она решила больше не носить. На новый не было денег, да и времени – не с маленькой же дочкой по больницам ездить.

С того самого дня, когда Николай вернулся к любимой жене и дочке, Зина стала главой семьи. Муж отдавал ей всю зарплату, пил только с ее разрешения и даже укачивал дочку. Зинаида ходила гордая и одноглазая.

Николай жену побаивался, но любил безумно. Говорил, что никогда ее не бросит – сам искалечил, сам и доживать с ней будет.

Жили они хорошо, душа в душу. Николай ни разу не дал Зинаиде повода для ревности или для недовольства. В дочке Зое он души не чаял. Был хорошим мужем и отцом.

Зинаида горевала, когда муж заболел. Она знала, что он скоро умрет, раньше нее. Знал это и он. Зинаида ходила за ним до последнего. Никому не доверяла. Растирала, перекладывала, выносила утку, обмывала, подстригала. Николай смотрел на нее и беззвучно плакал – только слезы из глаз текли.

Уже перед самой его смертью Зинаида рассказала ему, что глаза лишилась еще в детстве. Всю правду рассказала – про кобылу Зорьку, про то, что в деревне ее звали Зинка одноглазая, про то, что и не чаяла выйти замуж, поэтому так быстро согласилась, поэтому и родители были рады. Но обернулось все по-другому. Зинаида была счастлива с мужем. Так счастлива, как и не мечтала. И другой жизни ей было не нужно. И другого мужа тоже.

– Ты не виноват, ни в чем не виноват, – сказала Зинаида, поглаживая мужа по руке. – Это ты меня прости, что так долго молчала. Надо было тебе сразу все рассказать. Прости меня.

Николай ей не поверил. Заплакал, думая, что жена специально грех с его души хочет снять.

Он умер у нее на руках. Перед смертью еще раз взглядом попросил прощения за то, что поднял руку. Зинаида его, конечно же, простила. Он в последний раз поцеловал жену сначала в здоровый глаз, а потом в пустую глазницу.

Счастливый брак

Настя возвращалась с работы домой. Солнце припекало. Было так хорошо, как бывает только весной. Хотелось романтики, счастья, прилива жизненных сил, смеяться по пустякам и сделать сразу тысячу дел. Насте даже показалось, что птицы начали петь, а прохожие – улыбаться.

Ее обогнала пара – юноша и девушка. Они явно были влюблены так, как можно любить в восемнадцать. Чтобы сердце колотилось, руки тряслись, голод не чувствовался. Чтобы подскакивать в шесть утра, бежать, ехать, сходить с ума от того, что прошло уже десять минут, а любимый еще не позвонил. Умирать от разлуки, ждать, дергаться, рваться. Девушка смотрела на юношу влажными глазами лани и боялась лишний раз вздохнуть. Он крепко держал ее за руку и чувствовал себя мужчиной – совсем взрослым, опытным и сильным. Они побежали дальше по тропинке, куда-то торопясь, не замечая луж и всех вокруг. Насте на минуту стало жаль, что она уже никогда так не будет бежать, ныряя по щиколотку в лужи, с задранной на спине футболкой и уже никогда не будет так смотреть на мужчину – покорно и доверчиво.

Через пятьдесят метров на тропинке между домами перед ней появилась еще одна пара – пожилые мужчина и женщина. Обоим было далеко за семьдесят. Они шли, крепко вцепившись друг в друга, склонившись головами и прильнув телами. Женщина то и дело прижималась к мужчине, а он бережно держал ее за локоть и заботливо вел мимо луж. Они медленно шли, явно в парк на прогулку. Шли так, как ходят каждый день люди, давно и хорошо знающие друг друга, чувствующие каждый шаг другого. Прикипевшие, прильнувшие друг к другу душами и телами.

Настя смотрела на эти спины, и слезы наворачивались на глаза. «Вот она, настоящая любовь. Одна и на всю жизнь. Такое бывает. Бывает! – думала она. – Вот мое будущее, я буду точно так же идти рядом с мужем. Счастливые браки бывают!»

Поскольку Настя шла быстрее, чем эта прекрасная пара, то скоро оказалась за их спинами.

– Что ты говоришь? – почти кричала женщина. Видимо, она плохо слышала.

– Я говорю, что мне опостылел твой голос! – ответил тихо мужчина.

– Что? – прокричала женщина, не расслышав.

– Я говорю, опостылел! – закричал в ответ мужчина.

– Что? Суп остыл?

– Голос мне твой о-пос-ты-лел!

– Что ты кричишь? Говоришь в сторону, а я тебя должна слышать! Что я, по губам должна читать? Ты же знаешь, что я свой слуховой аппарат дома забыла!

– Ты и с аппаратом ничего не слышишь, – тихо ответил мужчина.

– Что?!

Настя обошла пару и пошла дальше. Не знала, то ли ей плакать, то ли смеяться. Птички перестали петь, а солнце выключили. Лужи стали просто лужами, а весна – промозглой слякотью.

«С другой стороны, это как посмотреть. Все зависит от ракурса. Лучше бы не подходила к ним на близкое расстояние», – оборвала она себя.

Илона Давидовна

Это была новостройка – четыре дома, образовывавшие каре, вход через арку. В центре – детская площадка. В угловом доме справа, на первом этаже, расположились сразу несколько очень нужных в бытовой жизни заведений. Была здесь и крошечная пекарня, размером в три квадратных метра, молчаливый пожилой хозяин которой пек свежий лаваш, вытирая пот вафельным полотенцем с бабочками. Он не делал хачапури или пиццу, он пек только лаваш, лично разминая пальцами тесто и приклеивая блины к стенке печки. Продавала лаваши его тихая и улыбчивая жена, которая не могла брать денег с ребенка. Местные мальчишки это прекрасно знали, подбегая к лавочке и демонстративно начиная рыться в карманах. Добрая женщина выдавала лаваш на всех и счастливо улыбалась. Потом, конечно, матери этих мальчишек заносили деньги, женщина, улыбаясь, отмахивалась. Деньги приходилось забрасывать в окошко. Жена хозяина складывала мелочь в одноразовый пластиковый контейнер, а бумажки бережно убирала в коробку из-под чая. И даже десять рублей мелочью отправлялись в одноразовую тару, а десятирублевая купюра – в красивую банку.

Рядом, стена к стене, было ателье с висящим над дверью колокольчиком. Здесь тетя Рая подшивала брюки, юбки и джинсы, а ее муж точил ножи. Ателье, не имевшее вывески, так и называлось у местных – «У тети Раи». При этом никто не знал, как звали ее мужа. А встык к ним примыкал салон красоты под вывеской «Анжелика». В просторечье оно звалось «У Арама» и было знаменито рекордно низкими ценами за мужскую стрижку. За сто рублей можно было обслужиться у Наташи, которая стригла быстро и коротко, рассказывая про своего сына, который сначала учился в Суворовском училище, а потом где-то служил. Наташа ничего не могла с собой поделать и, даже если просили «не снимать много», за разговором о любимом сыне оставляла уставной сантиметр, так, чтобы торчали уши. За сто пятьдесят рублей можно было попасть к Араму – мастеру-виртуозу. К нему приезжали стричься аж из центра города, а все успешные мужчины райончика записывались к нему заранее. Его переманивали в другие места, но он хранил верность своему салончику размером с кухоньку, со старой мойкой и стенами, нуждавшимися в покраске. Один бог знает почему. Наташа с Арамом сосуществовали мирно – Наташе доставались окрестные мальчишки, Араму – не мальчики, но мужи. При этом оба категорически отказывались стричь и укладывать женщин, хотя те и просили. Так что салон был чисто мужским, как цирюльня из XIX века, как пережиток прошлого, что произошло случайно, и никто не думал делать из этого событие и уж тем более рекламу и деньги. Никто не задумывался и над тем, чтобы переименовать салон, дав ему «мужское» имя.

Администратором работала девушка Анжела, по слухам, дочка хозяйки салона, в честь которой он и был назван. Анжела была глуповатой, но доброй, пытавшейся всем угодить девушкой. Она все путала, никогда не могла все правильно записать, рассчитать время и хоть что-то сделать толком. Каждый раз, когда клиент приходил в назначенное время, Анжела долго смотрела в журнал записи, ахала, бледнела и начинала судорожно оглядываться в поисках помощи и спасения. Иногда, в особо сложных случаях, у нее случался приступ панической атаки. Говоря проще, она начинала хватать воздух ртом, и в чувство ее могла привести только Наташа, умевшая вовремя дать затрещину и побрызгать из пульверизатора водой.

Местные жители быстро разобрались в обстановке и заскакивали в салон «на удачу». Если Арам был свободен, он стриг или говорил, когда подойти. А мальчишки, которых матери отправляли к Наташе, забегали за лавашом или смотрели, как муж тети Раи точит ножи.

Эти новостройки, несмотря на официальный статус района столицы, были маленьким местечковым колхозом, деревней, в которой все друг друга знали если не по имени, то хотя бы в лицо, старались уважать соседей и жить мирно.

Поэтому, когда в угловом доме, в самом крайнем от арки подъезде, долго стоявшем пустым с вывеской «сдается», расположилась стоматологическая клиника, местные жители были крайне возбуждены. Первыми возбудились пенсионеры, которым нужно было поменять мост или сделать новый протез. К ним присоединились люди посостоятельней – те, кто думал отбелить зубы. Ну и не обошлось без суматошных мамаш, которым нужно было поставить пломбы детям. В салоне, в ателье и даже в лавашной обсуждалось, какие цены выставит клиника – доступные или такие, что не подойдешь? А будут ли скидки для пенсионеров и детей? А врачи хорошие? Все-таки окраина, кто здесь работать-то будет?

Но руководство новой клиники было больше озабочено ремонтом, чем информированием населения. Перед входом в клинику появился бородатый длинноволосый мужчина, который лепил из гипса льва – с гривой и толстыми лапами. Мальчишки, да и девочки, собирались вокруг скульптора кружком и смотрели, как он работает. Добрая продавщица лаваша приносила скульптору на обед свежий хлеб. Тетя Рая не пожалела мужниных рабочих брюк. Арам подстриг его прямо во дворе, рядом со львом.

Он лепил льва долго, все лето. Дети, которых в новостройке было много, проложили новый маршрут прогулки – после детской площадки, качелей, каруселей, они шли ко льву, чтобы погладить ему гриву, ткнуть в глаз маленьким пальчиком или посидеть на спине. Молодежь назначала свидания «у льва». Про клинику, которая все никак не открывалась, говорить перестали, а лев уже стал местной достопримечательностью. Среди старших школьников и студентов распространилась верная примета – посидишь на спине у льва, подложив под себя зачетку или учебник, – сдашь экзамен.

И лишь владельцы не только квартир в новостройках, но и дачных участков недоумевали: зачем лепить льва, когда можно купить готового? Вон и статуи продаются, и женщины с веслом вместе с рассадой и садовыми гномами.

Наконец на всех подъездах появились объявления – открывается стоматологическая клиника. Пенсионерам и детям – скидки. Доступные цены. Над подъездом прибили красивую вывеску «Дантист», но местные жители ее проигнорировали. Клиника называлась в народе «Лева», «У Левы». Прошел слух, что владелец клиники – зубной врач по имени Лев.

– Еврей, значит, хороший доктор, – шептались старушки, прохаживаясь языком по старым, требующим замены протезам.

– Надо отвести туда Сашеньку, говорят, что главный врач – гений. Зовут Лев, – рассказывали друг другу мамаши.

Но главным врачом клиники оказалась симпатичная женщина, благодаря достижениям косметологии неопределенного возраста – Королева Илона Давидовна. Статная, с высокой грудью и крепкими ногами, сохранившая талию блондинка с тщательно убранными в стильную «дулю» волосами.

В районе решили, что Илона Давидовна – жена того самого гения Льва. В клинике работали и другие врачи, но все хотели попасть на прием именно к Илоне, потому как стоматологом она оказалась очень хорошим, внимательным – работала на совесть. Мужчины, приходившие к ней отбеливать зубы, любовались вырезом на ее халате – в меру глубоким, но оставлявшим простор для фантазии. Детям Илона дарила жвачку или зубную нитку. Мамашам терпеливо показывала на зубном протезе, как правильно чистить детям зубы.

Клиника быстро вписалась в местный колорит. Илону Давидовну полюбили в лавашной лавке, куда она заходила почти каждый вечер, чтобы купить домой горячий лаваш. Куривший на ступенях салона Арам провожал ее долгим страстным взглядом. Тете Рае Илона Давидовна поставила новый мост, и та, даже сидя за швейной машинкой, непроизвольно улыбалась.

Гипсовый лев, как уже было сказано, продолжал работать местной достопримечательностью – работники стоматологии присаживались на его спину, когда выходили покурить, а местные алкоголики выпивали со львом на двоих и вели долгие разговоры о смысле жизни. Спина его была всегда гладкой и чистой, отполированной многочисленными попами. И все было ничего, пока однажды у местного участкового Вадика не разболелся зуб. На самом деле его звали Вадим Сергеевич, но все его звали Вадик. Участковый был юн, активен и инициативен, лицо – как наливное яблочко, с румянцем во всю щеку и детскими, чуть припухлыми губами.

Вадик считал новостройки своей вотчиной, которую он обходил с дозором, знал всех и вся, вникал в бытовые разборки, выступал, когда надо, третейским судьей. Вадик был хороший парень, такой образцовый участковый, который любил свою профессию. Романтик в душе, он сохранил удивительную по нынешним временам честность и верность форме. Местные жители его любили, как любят чуть придурковатого соседа – активного, чудного, странного, но в целом безобидного.

Вадик был не женат, о чем очень беспокоились бабули, которые считали, что такой золотой парень пропадает зря. При этом он не был замечен в порочных связях, что, в общем, тоже вызывало вопросы. Но не в этом дело.

Так вот, у Вадика с утра вдруг резко разболелся зуб. Часов в пять он встал, потому что терпеть боль уже не мог, прополоскал рот пищевой содой и выпил таблетку анальгина – последнюю в упаковке. Зуб на время затих, но уже к семи дергал так, что терпеть не было никаких сил. Вадик ходил по квартире, держась за щеку. Периодически он подходил к зеркалу, внимательно смотрел, как щеку раздувает, оттягивал пальцем губу и пытался разглядеть больной зуб.

В семь тридцать он не выдержал, надел форму, взял удостоверение и пошел к соседям. В квартире напротив никто на звонок не открывал. Вадик звонил и звонил, не отрывая палец от кнопки, пока не вспомнил, что соседи еще неделю назад уехали на дачу. Он застонал, потому что зуб опять дернул, и стал звонить в квартиру, которая справа. Там жила Ленка, работавшая официанткой в ресторане. Вадик нажал на звонок. Ленка открыла не сразу – заспанная, пришедшая с ночной смены.

– Что случилось? – спросила она.

– Слушай, у тебя анальгинчика нет? – спросил Вадик.

– Щас посмотрю.

Ленка, протирая глаза, пошла в ванную рыться в лекарствах.

– Нет, только аспирин. Не подойдет? Еще зеленка есть.

– Слушай, ты баба или как? Почему у тебя в доме даже анальгина нет? – заорал вдруг Вадик. – А если что-то случится? У тебя даже лекарств первой необходимости нет!

– Ты чего орешь? Что случилось? Ты у меня еще огнетушитель попроси, – огрызнулась Ленка, которая устала как собака и мечтала вернуться в постель.

– Надо будет, и огнетушитель проверю! – гаркнул Вадик и вдруг застонал.

– Что с тобой? – В Ленке проснулась жалостливая женщина.

– Зуб болит. Не могу больше, – признался Вадик и как-то скис.

– Зайди к тете Рае. У нее всегда все есть, – посоветовала Ленка.

– Точно! – обрадовался Вадик и побежал по лестнице двумя этажами ниже, где жила тетя Рая из ателье.

На этот раз дверь открылась практически сразу. На пороге стоял муж тети Раи.

– Что случилось? – тихо и испуганно спросил он, как пугаются неожиданных визитов людей в форме.

– Тетя Рая дома?

– Рая, тут к тебе Вадим Сергеевич пришел, – вежливо сообщил куда-то в глубь комнаты муж.

– Кто? – откликнулась тетя Рая.

– Вадик, участковый, – уточнил муж, как бы извиняясь за то, что обращался недостаточно уважительно.

Тетя Рая, свежая и улыбчивая, вышла в прихожую.