Текст книги "Астронавт: Необычайное путешествие в поисках тайн Вселенной"

Я решил написать письмо в НАСА. Я понятия не имел, кому его следует адресовать, поэтому обратился к большому начальнику, администратору НАСА Джеймсу Беггсу. Он не ответил, но я получил письмо от человека по имени Фрэнк Кой, старшего помощника Беггса. Я решил, что в обязанности этого парня входит разбор всякой мусорной почты вроде моего письма. По какой-то причине он написал ответное письмо, где было сказано, что я могу ему позвонить. Я так и сделал. Он описал, какие должности есть в НАСА и у других аэрокосмических подрядчиков. Главной идеей нашей беседы была мысль о том, что не важно, что я уже делал, но если я хочу получить хоть какие-то шансы стать астронавтом, то должен пойти в магистратуру.

Каждое утро я покупал The New York Times на железнодорожной станции и по пути на работу читал о последних разработках НАСА. К тому времени программа Space Shuttle мчалась на всех парах. Запуски проходили каждые шесть недель. Астронавты доставляли на орбиту спутники, обслуживали модули Spacelab, выводили секретные грузы для министерства обороны. В мечтах я каждый день был героем статей первой полосы утренней газеты, а на самом деле сидел в поезде, читая обо всех этих достижениях, вместо того чтобы участвовать в них.

Хотя меня и приняли в МТИ, я все еще с трудом представлял себя там. Думаю, моей самой большой проблемой было то, что какая-то часть меня верила, что я должен «сидеть в этом поезде». Даже в Колумбийском университете я считал себя парнем, который всю жизнь проживет на Лонг-Айленде. Я собирался проводить время с одними и теми же людьми, не пропускать ни одной игры «Метс» и наслаждаться такой жизнью. В определенной степени какая-то моя часть все еще была этим парнем. Но во мне была и другая часть – мальчик, который выходил на лужайку перед домом, смотрел на Луну и мечтал оставить на ней свои следы. Гораздо позже я понял, что этот выбор между МТИ и IBM был таким мучительным, потому что это было не просто решение о том, какую карьеру предпочесть. Это было осознание того, кто я есть на самом деле, каким из двух «я» мне стать, а это самый трудный выбор, который нам приходится делать.

Я взял на работе выходной и поехал в МТИ. Я поговорил с несколькими студентами и профессорами, которые разрабатывали экспериментальное оборудование для шаттлов. Они изучали, как человеческое тело функционирует в космической среде, как управлять роботами на других планетах. Тут я увидел, что Массачусетский технологический – это то место, где я должен быть. Я и понятия не имел, как мне платить за обучение или что будет с нашим союзом с Каролой. Но сердцем я чувствовал, что должен попытаться.

Если у меня еще и оставались сомнения по поводу магистратуры, то они исчезли утром 28 января 1986 г. Я сидел за своим столом на работе, ко мне подошел коллега и сказал:

– Майк, ты слышал? Шаттл взорвался!

Кто-то включил телевизор в приемной, и мы поспешили к экрану. По всем каналам снова и снова повторялся один и тот же ролик: космический челнок «Челленджер» охватывает гигантское облако пламени, контуры космического корабля исчезают в раздвоенной туче дыма. Уплотнительное кольцо правого твердотопливного ускорителя было повреждено при старте, из него била струя раскаленного газа, которая стала причиной взрыва. На борту находилось семь членов экипажа: пять астронавтов – Фрэнсис Скоби, Майкл Смит, Эллисон Онидзука, Джудит Резник и Роналд МакНейр, специалист по полезной нагрузке Грегори Джарвис и Криста Маколифф, школьная учительница, которая победила в конкурсе и должна была стать первым гражданским лицом в космосе.

На последующие два с половиной года все полеты шаттлов были отменены. Я собирался бросить работу и пойти в магистратуру, чтобы попытаться стать астронавтом, а вся космическая программа зависла в неопределенности. Но это для меня ничего не значило. Странно, что после двух лет колебаний я не передумал, когда произошла трагедия. Когда взорвался «Челленджер», весь мир замер от ужаса. Президент выступил по телевидению. Все обратили внимание на катастрофу. Это напомнило мне о том, как важна космическая программа. Весь мир отдавал последний долг людям, которые были на борту шаттла в тот день, потому что то, что они делали, – то, ради чего пожертвовали собой, – было очень значительным. Они были ребятами что надо.

Тогда я уже хорошо понимал, что хочу быть частью чего-то значительного. Я хотел, чтобы у меня было дело, в которое я был бы настолько влюблен, что ради него мог рискнуть всем. Я хотел знать, что если и погибну, то сделаю это, совершая нечто стоящее. Во мне жил ребенок, который смотрел на Луну и не боялся мечтать, и я решил, что эта часть меня заслуживает шанса. Я сидел в приемной, глядя на сцену катастрофы, снова и снова повторяющуюся на телеэкране, и тут до меня дошло: жизнь дается нам только один раз. Нужно прожить ее, делая что-то значительное.

Часть 2
Может быть, ты не создан для этого

4. Соревнование самых умных

Массачусетский технологический институт – возможно, самое потрясающее место на земле. В тот день, приехав туда впервые, я почувствовал, что теперь играю не в своей лиге. Студенты последипломного обучения в МТИ поедом себя едят, если в тесте GRE[10]10
  Graduate Record Examinations – тест, который необходимо сдавать для поступления в аспирантуру, магистратуру или иной последипломный курс в вузы США и ряда других стран. – Прим. пер.


[Закрыть] по математике они не набрали 790 баллов. Я не набрал этих самых 790 баллов. Более того, мой результат был от них далек. А еще в МТИ учатся самые умные ребята не только из Америки. Он собирает блестящие умы со всего мира. У меня было несколько друзей из Алжира. В те времена правительство этой страны выбирало двух-трех лучших студентов инженерных специальностей и оплачивало их обучение в МТИ, чтобы они могли вернуться домой и стать преподавателями университетов. Алжир, конечно, не самая большая страна в мире, но если взять двух самых лучших в Алжире студентов-инженеров, то они окажутся действительно умными. Практически то же самое происходило почти во всех странах. В Массачусетский технологический приезжали лучшие из лучших из Таиланда, Бразилии, Польши. Это было соревнование умнейших.

И тут среди них оказался я: парень с Лонг-Айленда, который неправильно заполнил свое заявление о приеме.

Найти свое место в МТИ мне помогло то же, что помогло попасть в Колумбийский университет: кто-то во мне что-то разглядел. Когда я решил пойти в магистратуру, работая в IBM, во время обеденных перерывов я начал посещать Нью-Йоркскую публичную библиотеку, чтобы узнать, что́ в Массачусетском технологическом делается по космической программе. Я читал о профессоре Томе Шеридане, который занимался очень важной работой, связанной с робототехникой и человеческим фактором.

Человеческий фактор – потрясающая штука. Именно он заставил меня изучать в Колумбии организацию промышленного производства. Каждый раз, когда вы ведете машину и можете без затруднений жать на тормоза, крутить баранку, изучать показания на спидометре, не путаясь при этом в управлении и не съезжая с дороги в кювет, это происходит потому, что автомобиль разработал инженер, который принимал во внимание человеческий фактор. У этой проблемы есть инженерная сторона, которая относится к конструированию и созданию машин, но есть и сторона человека-оператора – то, как человеческий мозг реагирует на различные стимулы и как это учитывается при конструировании тех или иных систем.

Том Шеридан был профессором в области машиностроения и одновременно профессором прикладной психологии, кроме того, он был экспертом в области человеческих факторов. Также Шеридан занимался передовыми разработками для космической программы, создавая системы управления для дистанционно управляемых роботов – то есть то, с помощью чего оператор на Земле может работать с машинами и системами на спутниках, космической станции или даже на других планетах. Кроме того, он показался мне отличным парнем и хорошим человеком.

Во время поездки в Кембридж для сдачи экзаменов я записался на встречу с Шериданом и пришел в его кабинет. Комната была завалена грудами книг, повсюду были разложены бумаги, а в углу притулился велосипед. Шеридан напоминал типичного рассеянного профессора с растрепанными седыми волосами. Но он вовсе не витал в облаках и был сердечным, дружелюбным, внимательным и заботливым человеком, особенно по сравнению со всеми требовательными преподавателями-фанатиками из МТИ. На стене кабинета Шеридана висел большой плакат с фотографией Земли из космоса с подписью «С любовью, твоя мама». В разговоре он упомянул, что ему нравится моя специальность инженера по организации промышленного производства, потому что она дала мне некоторый практический опыт работы с человеческим фактором, который есть далеко не у всех гениальных умниц, сидевших в университетском городке. Когда я пришел к нему в кабинет, он вел себя так, будто хотел дать мне понять: «Вот парень, с которым я мог бы работать». Шеридан сказал, что если я пойду в МТИ, то он будет рад взять меня в свою лабораторию.

Жизнь – забавная штука. Я подал заявление не в ту программу последипломного обучения, но в итоге это привело меня как раз в нужное место. Я выбрал, как я полагал, неправильную специальность в Колумбии, но она оказалась именно той, которая выделяла меня из массы и позволила найти свою нишу. Не знаю, какие уроки можно из этого извлечь, кроме понимания того, что поступки, которые ты считаешь ошибочными, могут оказаться правильными. Я осознал, что, где бы ты ни был, если весь отдаешься какому-то делу, то обязательно найдешь путь, чтобы двигаться вперед. 4 июля 1986 г. я навсегда покинул офис в IBM и перебрался в Кембридж. Как я надеялся, это была моя первая остановка по пути в космос.

В следующие шесть лет я с головой зарылся в книги. Первый семестр был очень напряженным, зато просто потрясающим. Я работал ассистентом преподавателя на полставки, что наполовину покрывало мою плату за обучение и давало небольшую стипендию. Я изучал три курса: занятия у Тома Шеридана, где в первую очередь делались учебные проекты, просеминар по технологии и администрированию и экономику. Было трудно, но я справился хорошо: две «А» и одна «В»[11]11
  В США используется система оценок, состоящая из 5 пунктов: A (отлично), B (хорошо), C (удовлетворительно), D (плохо), F (неудовлетворительно). – Прим. пер.


[Закрыть]. Затем, во втором семестре, я просто сломался. Я взял первый для меня авиационно-космический курс по техническому проектированию спутников. Его вел профессор Уолтер Холлистер, невысокий мужчина с огромными усами, который летал на истребителях во Вьетнаме, а потом получил докторскую степень[12]12
  Здесь и далее под докторской степенью подразумевается степень Ph.D., принятая в США и соответствующая степени кандидата наук в России. – Прим. ред.


[Закрыть] по авиации и космонавтике. (Пилот истребителя и профессор в одном флаконе – что может быть круче?) Первый экзамен был просто зверским. Я набрал 35 баллов, меньше всех в группе. Марк Стефенсон, мой приятель и очень умный парень из Вест-Пойнта, подошел ко мне после контрольной и спросил:

– Ну как ты?

– Мне хана, – ответил я.

Я рассказал ему, что получил всего 35. Его оценка была лучше, чем у меня, но ненамного. В конце концов мы нашли еще одного парня, Васифа, который набрал 38 баллов. Васиф был индусом, но вырос в Шотландии, поэтому говорил с сильным шотландским акцентом и мог пить как настоящий шотландец. Кто-то предложил пойти выпить. Это всем показалось прекрасной идеей, и мы отправились в «Пересохшее ухо», бар постдипломников МТИ. Большим облегчением было узнать, что «сражаться» со спутниками мне придется не в одиночку. В конце концов Марк, Васиф и я организовали учебную группу, чтобы помогать друг другу. Каждый вечер мы засиживались допоздна, заказывали пиццу, вместе решали задачи и продирались через конспекты.

Мой второй год был труднее первого. Я решил получить сразу две магистерские степени: наряду со степенью по технологии и администрированию собирался получить степень в области инженерного машиностроения, которая, как я знал, нужна мне для того, чтобы получить в НАСА ту работу, которую хотел, и попасть в космическую программу. В осеннем семестре у меня были четыре невообразимо трудных курса. Я взял динамику, которую вел Стефен Крэндалл, написавший книгу по динамике. У меня были математические принципы для инженеров, которые вел Гилберт Стрэнг, написавший книгу об основах математики для инженеров. Я получал потрясающее образование и не только в лекционных аудиториях. Помню, как Шеридан сказал мне однажды: «Если ты научишься преодолевать жизненные трудности, ты далеко пойдешь». И он был прав. Можно многому научиться, когда тебя сбивают с ног, а меня сбивали с ног снова и снова. И каждый раз я вставал и продолжал идти вперед. Я знаю, что в моей группе были студенты умнее меня, но сомневаюсь, что кто-то работал с большим упорством, чем я.

По Луне гуляли 12 человек. Четверо из них учились в МТИ. Если ты хочешь стать астронавтом, то поступить в МТИ – то же самое, что поехать в Голливуд для того, кто хочет стать кинозвездой. Это просто то самое место, где нужно оказаться. Может быть, твоя мечта и не сбудется, но ты будешь там, будешь стремиться к своей цели, и почти все вокруг тебя будут стремиться к той же цели. Ты многому у них научишься. Ты увидишь, что срабатывает, а что – нет. После того как я начал учиться в МТИ, моя мечта перестала казаться сумасшедшей идеей. Она перестала напоминать желание стать Человеком-пауком. Это было самое рискованное предприятие, имеющее мало шансов на успех, но это было нечто, что делали реально существующие люди. Это был шанс.

Казалось, почти каждый день в МТИ ты натыкаешься на бывших и будущих астронавтов. Франклин Чанг-Диас, который держит пальму первенства (вместе с Джерри Россом) по количеству полетов на шаттле, работал в Массачусетском технологическом над своей докторской диссертацией. Байрон Лихтенберг, который летал в качестве первого специалиста по полезной нагрузке в миссии STS-9, учился в магистратуре МТИ. В первый же день в институте я познакомился с Давой Ньюман, которая преподавала в моей группе. Дава не собиралась быть астронавтом, но она стала полноправным профессором Массачусетского технологического и заместителем руководителя НАСА, человеком номер два во всей космической программе. В нашей лаборатории, состав которой никогда не превышал 10 человек, было еще двое, кто, как и я, мечтал стать астронавтами, – Дан Тани и Ник Патрик.

Вот каких людей встречаешь, проходя по коридорам МТИ. Лаборатория систем «человек – машина» также была местом, где производились важные научные разработки по робототехнике и исследованию космоса. Там ставились эксперименты, которые заглядывали на 40–50 лет вперед в будущее космических полетов. Некоторые работы были совершенно невероятными. У людей в Массачусетском технологическом бывают безумные идеи, но это правильные безумные идеи, основанные на настоящей науке, а не на научной фантастике. Студенты в нашей лаборатории работали над дистанционно управляемыми глубоководными аппаратами вроде тех, что нашли «Титаник». Некоторые занимались управлением роботами на других планетах, заложив начало тем технологиям, которые позволили нам почти 20 лет спустя отправить марсоходы на Марс. И я находился среди этих людей. С каждым днем моя мечта становилась все более и более реальной.

В конце моего первого года в МТИ я на несколько недель вернулся в Нью-Йорк. Мы с Каролой были помолвлены, но решили отложить свадьбу на пару лет, и она осталась в Нью-Йорке. Тем летом я хотел приобрести реальный опыт работы в космической программе, поэтому написал Фрэнку Кою, спросив, не удастся ли мне получить какую-либо работу на лето в штаб-квартире НАСА в округе Колумбия. Большая часть того, что происходит в штаб-квартирах НАСА, – бюрократическая административная работа, имеющая мало общего с исследованиями или созданием какого-либо оборудования. Но я хотел получить общее представление о космической программе, и штаб-квартира казалась мне лучшим местом для этого. Я подал заявление и получил работу по каталогизации работ НАСА, связанных с человеческим фактором, и составлению отчета для руководства.

То лето я провел в округе Колумбия, впитывая в себя все, что меня окружало. Штаб-квартира НАСА находится неподалеку от Национального музея воздухоплавания и астронавтики, и в обеденный перерыв я ходил туда. Кинотеатр музея был недавно оснащен системой IMAX, и там показывали фильм «Мечта жива» (The Dream is Alive). Это был первый фильм для кинотеатров IMAX, в который вошли съемки, сделанные с борта шаттла. Думаю, я видел его как минимум 15 раз. Но самое ценное из работы того лета – встречи с людьми. Я познакомился со всеми. Уверен, я был младше всех остальных сотрудников штаб-квартиры как минимум лет на 15, поэтому выделялся на их фоне. Я считал для себя обязательным пожать руку и переброситься парой слов со всеми, с кем только мог. Я встречался с тогдашним директором НАСА Джеймсом Флетчером. Я познакомился с Дж. Р. Томпсоном, директором Центра космических полетов имени Маршалла в Хантсвилле. Также в штаб-квартире НАСА работало много бывших астронавтов. Я писал им и просил назначить встречу, чтобы поговорить о том, как стать астронавтом. Боб Криппен, первый пилот шаттла, советовал написать Джорджу Эбби, главе управления летными экипажами в Хьюстоне, чтобы мое имя промелькнуло и у него перед глазами.

Люди видели мое воодушевление, и, поскольку я был выпускником Колумбийского университета и студентом МТИ, они знали, что у меня есть потенциал. Моя мечта больше не казалась сумасшедшей, но от мира вокруг кружилась голова. Однажды я вошел в столовую, где в это время обедал Майкл Коллинз. Он приехал в город на встречу, где обсуждался возможный полет на Марс, и я уже видел его ранее в тот же день. Передо мной был один из астронавтов с «Аполлона-11», парень, о котором я читал в газетах и журналах и на которого многие годы буквально молился. И вот он просто сидел за столом и что-то ел. Я меньше всего хотел ставить Коллинза в неловкое положение, но понимал, что если не подойду к нему, то буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Я вдохнул поглубже, подошел к его столику и спросил, не могу ли я к нему присоединиться. «Конечно, – ответил Майкл, – садитесь». Он спросил, кто я такой и чем занимаюсь. Я рассказал, что я студент инженерной школы в МТИ и что хочу стать астронавтом. Коллинз был очень дружелюбным, он немного поболтал со мной, спросил, что я делаю в институте. Я спросил, не может ли он дать мне какой-нибудь совет. Коллинз ответил, что если я настроен серьезно, то мне нужно искать работу в Хьюстоне или Хантсвилле, а не в Вашингтоне, и этот совет оказался очень ценным.

Чем больше я говорил с такими людьми, как Боб Криппен и Майк Коллинз, тем яснее осознавал, что когда-то они были такими же, как я, – молодыми людьми, которых вела вперед несбыточная мечта. Два года назад я был растерянным, беспомощным и без конца смотрел заезженную кассету с «Парнями что надо». Теперь я обедал с одним из героев моего детства, и мы только что с ним поговорили. Он беседовал со мной не как с каким-то страдающим иллюзиями идиотом, который попусту расходует его время. Он беседовал со мной как с кем-то, кто имеет право находиться в этой столовой. Уже одна эта встреча стоила целого лета в округе Колумбия.

Весной 1988 г. я закончил магистратуру МТИ с двумя степенями: магистра наук в области машиностроения и магистра наук в области технологий и администрирования. Теперь настало время для моей новой великой задачи – поездки на машине в Алабаму. Я более или менее обеспечил свою дорогу в Центр космических полетов имени Маршалла в Хантсвилле, получив стипендию от Исследовательской программы НАСА для студентов последипломного обучения. В те времена я ездил на «Форде-Гренаде» 1976 г. выпуска, «Форде-катастрофе», как я его называл. Эта штука едва могла доехать до следующего квартала, не говоря уж о том, чтобы проделать весь путь[13]13
  Путь от Нью-Йорка до Хантсвилла составляет около 1500 км. – Прим. ред.


[Закрыть]. В автомобиле подтекало масло, а в полу зияли дыры. Нам с отцом пришлось клепать днище кровельным железом, чтобы их залатать. Я погрузился в этот рыдван, и мне оставалось только молиться о том, чтобы ничего не отвалилось где-нибудь по пути – скажем, в лесной глуши около Аппалачей.

И худо-бедно, но я это сделал. Я нашел дешевое жилье и начал работать в отделе интеграции систем, ориентированной на потребности человека. Мое лето в Хантсвилле было сплошным развлечением. Я был ассистентом нескольких очень крутых разработок в области робототехники. Я был в команде по софтболу. Я познакомился с ребятами моего возраста, и мы вместе ездили в Атланту и Теннесси. В свободное время я начал работать над своим резюме, уделяя особое внимание тем вещам, которые, как мне говорили, были нужны для того, чтобы стать хорошим кандидатом в астронавты. Это требовало от меня усилий. Например, я все еще плохо плавал. Еще я начал брать уроки у инструктора, чтобы получить летное свидетельство пилота, и к концу лета уже в одиночку пилотировал самолет.

После двух лет в МТИ и двух мест работы в НАСА я чувствовал себя причастным к тому, что происходит в космической программе. Я больше не блуждал в темноте. Когда я упаковал свои вещи в «Форд-катастрофу» и поехал из Алабамы домой, на горизонте было только одно облачко, только одна вещь, которой мне предстояло добиться и о которой я старался не думать, – докторская степень.