Текст книги "Муравейник"

Майк Гелприн
Муравейник

Капитан Старков оглядел добровольцев. Двенадцать человек, смертников.

Впрочем, они здесь все смертники: и те, кто через полтора часа начнёт пробираться через нейтралку, и те, кто будет их прикрывать. А по большому счёту, и все остальные, включая его самого, вопрос лишь в том, насколько велика отсрочка.

– Готовы, ребята? – тихо спросил Старков.

– Готовы как к быку коровы, – бормотнул хмурый мосластый Корепанов, бывший уголовник, которого ополченцем-то назвать у Старкова язык не поворачивался.

– Нормально, товарищ капитан, – улыбнулся стоящий рядом с Корепановым Стёпка Чикин, широкоплечий черноволосый красавец. – Под землю нырнём, дальше не страшно.

– Ладно, парни. Выдвигайтесь.

Старков проводил взглядом растворившуюся в вечерних сумерках дюжину добровольцев и двинулся по начальству – к превращённому в штаб полка сельскому домику на окраине посёлка Ульянка. Стылый порывистый ветер налетел, хлестанул по лицу моросью. Капитан поёжился, застегнул шинель, нашарил в кармане сигареты, умело прикурил на ветру, пошагал дальше. Полковник Луценко ждал на крыльце. Здоровенный, рослый, скуластый, в дымчатых, скрывающих глаза очках. Очки шли полковнику как обезьяне галстук. Носил он их, однако, не снимая, и подчинённые шушукались за спиной, что у Луценко, видать, косоглазие, если не базедова болезнь.

Старков, оскальзываясь в ноябрьской хляби, потрусил к полковнику через двор.

– Добровольцы ушли, – доложил капитан, козырнув. – Три группы по четыре человека в каждой, товарищ полковник.

Луценко кивнул, кинул взгляд на часы.

– Пойдёмте на батарею, – коротко бросил он.

Батарея была неподалёку, за чахлым перелеском, наполовину изведённым на дрова для костров. Собирали её с миру по нитке. Были в батарее три гаубицы, чудом уцелевшие после предыдущей артподготовки. Четыре «Гиацинта», неизвестно как сохранившиеся в почти полностью уничтоженной воинской части под Стрельной. И полдюжины САУ, врытых в землю и кое-как замаскированных. Кое-как потому, что маскировка была не эффективна – приборы, установленные на летательных аппаратах противника, находили цели безошибочно. И наземные, и подземные, и упрятанные под воду, и перемещающиеся в воздухе. Неэффективной, впрочем, оказалась не только маскировка, а, по сути, военная техника в целом. Кроме, пожалуй, личного оружия, из которого можно было, по крайней мере, застрелиться.

Застрелиться Старков хотел неоднократно. Впервые в тот день, когда стало ясно, что жена и дети погибли, потому что в центральных районах Питера не уцелел никто. Потом – когда массированная танковая атака на город была подавлена, а семьдесят процентов атакующих уничтожено. Затем – когда не взорвались ядерные заряды в выпущенных по захваченному городу носителях. И, наконец, две недели назад – за компанию с майором Ручкиным, под началом которого служил последние десять лет и который пустил себе пулю в лоб у капитана на глазах. Был Ручкин начальником разведки, и должность досталась Старкову, можно сказать, по наследству.

– Вольно, – скомандовал полковник Луценко начавшему было докладывать о готовности старлею, командиру батареи. – Снарядов не жалейте, расходуйте всё, что есть.

– Всё, что есть, не успеем, товарищ полковник.

– Тогда всё, что успеете. Вас поддержат с воздуха.

Бессмысленно, думал Старков, глядя на старшего лейтенанта, который наверняка не доживёт до завтра. Батарею, несомненно, уничтожат, так же, как и поддержку, весь вопрос в том, сколько времени удастся отвлекать этих гадов от пробирающихся по нейтралке добровольческих групп. Впрочем, неизвестно даже, удастся ли их отвлечь вообще. А если и удастся, шансы, что хотя бы одна группа вернётся и приведёт пленного муравья, невелики. До сих пор их, этих пленных, не было.

Иногда удавалось подбить сомбреро – так называли боевые летательные аппараты пришельцев. До земли, однако, подранки не долетали – всякий раз срабатывала программа самоуничтожения, и на поверхность падали лишь разнесённые внутренним взрывом обломки.

Имели сомбреро форму гнутого диска с нахлобученным по центру усечённым конусом. Они действительно походили в полёте на лихо заломленную на затылок мексиканскую шляпу. Увы, только походили, так же, как экипажи сомбреро лишь походили на увеличенных в сотню раз в размерах рыжих муравьёв. Их иногда удавалось разглядеть в бинокли. Вблизи же чужаков не видал, вероятно, никто. Никто из тех, кому повезло уцелеть.

Пушечные и гаубичные батареи открыли огонь ровно в восемь. По всему фронту – окружающему Санкт-Петербург кольцу. Задрав голову в небо и стиснув зубы, Старков смотрел, как уходят на север снаряды и мины. Часть из них, возможно, долетит и взорвётся в центре города, в котором он родился и вырос. Города, который три месяца назад пришельцы атаковали с воздуха, прошили уничтожающим биологическую жизнь излучением, искорёжили и превратили в муравейник.

Возможно, удастся прибить пару-другую сотен чужих. И – всё, на их место встанут новые. Старков не знал, как эта сволочь размножается и размножается ли вообще, но очевидцы, спасшиеся с городских окраин, уверяли, что из упавших на Питер гигантских волчков высаживались тысячи и тысячи этих гадов. Высаживались и сходу взлетали в изринутых из чрев волчков сомбреро.

Противник контратаковал через двадцать пять минут после начала канонады. С десяток летательных аппаратов разом материализовались над позициями. Они всегда появлялись именно так – внезапно. Старков не знал, гасили ли сомбреро чудовищную, делавшую полёт невидимым, скорость или были вынуждены смещаться в видимый диапазон для ведения боевых действий.

Дальнейшее в памяти отложилось плохо. Ни как инопланетники расстреливали гаубичную батарею, ни как вслед за ней уничтожали открывшую огонь зенитную, ни как подавляли вынырнувшие из облаков звенья Мигов, капитан не помнил.

– Гады, гады, гады! – кричал кто-то над ухом, перекрывая рёв самолётных моторов и грохот взрывов. – Гады-ы-ы-ы!

Старков пришёл в себя, когда рёв и грохот уже смолкли, сомбреро убрались – растворились в воздухе как не бывало, и остался только истошный, пронзительный, вонзающийся в барабанные перепонки крик. Прекратившийся, лишь когда Старков осознал, что кричит он сам.

* * *

– Сейчас н-начнётся, – прапорщик Платонов кинул взгляд на часы. – Уходим н-на рывок с первым залпом, – запинаясь, продолжил он. – Готовы? Подключить п-приборы.

Стёпка Чикин скривился. Явно трусивший армейский ему не нравился. А прибор ночного видения, в отличие от Платонова и остальных, был не нужен. В темноте Стёпка видел прекрасно, как и свойственно чёрному археологу, диггеру, исходившему и исползавшему сотни километров в чреве города, в его путаных чёрных кишках.

– Закурить бы, – мечтательно сказал Коля Довгарь, долговязый жилистый псковский работяга. – Мочи нет терпеть.

– На том свете п-покурим, – отозвался Платонов.

– Метлу придержи, начальник, – резко обернулся к прапорщику Корефан. – Ещё раз про тот свет болтнёшь, урою. Под землёй покурим, – бросил он Коле. – Потерпи, кореш. Верно я говорю, копаль?

– Верно, – подтвердил Стёпка. – Под землёй можно.

Корефан кивнул. Был он из уголовников, хмурый, злой и жизнью битый. В добровольцы вызвался, узнав, что идёт Стёпка, единственный человек в ополченческой роте, которому более-менее доверял и к которому прислушивался. Видимо, диггерство казалось бывшему урке достойным уважения занятием.

Стёпка вгляделся в темноту. Нейтральная полоса начиналась здесь, у Ленинского проспекта, и тянулась через весь Кировский район и дальше, до набережной Обводного канала. Была нейтралка сплошной грудой развалин – жилые и производственные здания муравьи сравняли с землёй в первые две недели после вторжения. И сейчас постепенно надвигались на нейтралку из центра, одно за другим возводя гигантские, цепляющиеся друг за друга уродливые строения – муравейник.

– Ты вот что, прапор, – сказал Стёпка Платонову. – Как полезем на нейтралку, командуй. Но как только доберёмся до лаза – забудь. Дальше я поведу, понял?

– Он т-точно есть, лаз? – голос у Платонова по-прежнему срывался.

– Точно сейчас ничего не бывает. Кроме времени. Сколько там на твоих?

– Без д-двух восемь.

– Ладно.

Стёпка замолчал. До лаза – уходящего под землю хода в бывшую станцию метро «Дачное» – по прямой было километра полтора. С учётом, что придётся пробираться через развалины – вдвое больше. Одолеть надо за полчаса, столько обещал продержаться капитан. Если не успеют, их обнаружат и прикончат наверняка. Испепелят лучевым разрядом, сгустком антиматерии или ещё какой дрянью. О вооружении противника ополченцам рассказывал очкастый дядька, доставленный на передовую прочитать доклад про то, от чего предстоит подохнуть. Стёпка слушал вполуха: чем именно для него всё закончится, было без разницы. Если… не дал додумать обрушившийся с юга раскатистый рёв.

– Пошли, – рявкнул Платонов.

Стёпка, закинув за спину АКМ, выскочил на нейтралку. Петляя по развалинам, группа устремилась на север. Быстрее, быстрее, ещё быстрее, отчаянно било в висок. Ещё быстрее, ещё.

– Вот они, суки! – заорал за спиной Корефан. – Падлы, гниды позорные!

Стёпка на секунду остановился, задрал голову, замер. С десяток муравьиных сомбреро зависли в зените, на них пикировали сверху звенья истребителей и штурмовиков, снизу нащупывали прожекторами, огрызались снарядами зенитные батареи.

– Вперёд, – заорал Корефан. На секунду его хищное, с раззявленным в крике ртом лицо оказалось вровень со Стёпкиным. – Рвём когти, кореш, к хренам, к мать-перематери.

Сомбреро прошили окружающее пространство тонкими бледно-розовыми лучами. Вспышка поглотила вывернувшийся из пике штурмовик, луч надвое развалил решившийся на таран истребитель.

Грохот и рёв стихли, когда до лаза осталась какая-то сотня метров. Стёпка на бегу оглянулся. Сомбреро одно за другим уходили, набирая скорость, в облака, растворялись в небе.

«Ну же! – подстегнул себя Стёпка. – Давай!».

Обдирая ладони о бетон, он подтянулся на вывороченном из земли блоке, перевалился по другую его сторону. Лаз был рядом, Стёпка наизусть заучил отснятую с воздуха карту. Вон за той конусообразной кучей мусора.

Чикин бросился к ней, сзади в затылок тяжело хрипел Корефан. Стёпка обогнул кучу, обернулся, поджидая остальных. Платонов, полусогнувшись, преодолевал завал метрах в пятидесяти позади. Коля Довгарь отставал, его длинная нескладная фигура появилась в прорези между двумя вставшими на попа бетонными блоками и вновь исчезла.

– Быстрее, мать вашу, – прохрипел Корефан. – Ох, мля…

Сомбреро, вывернувшись из облаков, понеслось по параболе вниз.

– В лаз! – заорал Стёпка. Рванулся, увлекая за собой Корефана.

В косо уходящую под землю штольню они нырнули одновременно – головами вперёд. Стёпка извернулся, упёрся ногами в стену, выглянул. Платонов был в пяти шагах, он задыхался и едва семенил, глядя на Чикина круглыми от ужаса глазами.

Сомбреро стремительно опускалось. Оно замерло в тот момент, когда Стёпка, ухватив Платонова за руку, втянул его в лаз. В следующий момент тонкий розовый луч стрельнул из сомбреро к земле. В том месте, где был Коля Довгарь, надулся и лопнул грязно-лиловый пузырь.

– Вниз! – надрывая глотку, заорал Стёпка.

Корефан, матерясь на ходу, уже на карачках сползал по наклонной. Ухватив Платонова за ремень, Стёпка метнулся вслед. За спиной вздыбилась и с грохотом обрушилась земля – вход в штольню перестал существовать.

Спускались в спешке, хотя непосредственная опасность уже миновала. Когда поверхность под ногами стала, наконец, ровной, Стёпка скомандовал привал.

Корефан достал из-за пазухи сигареты, раздал по одной, поднёс прикурить.

– Не дожил фраерок, – сказал он, глубоко затянувшись и сплюнув под ноги. – Не успел посмолить.

Вот тебе и эпитафия, покойный Николай Довгарь, подумал Стёпка. Заплевал окурок, поднялся. Сколько же их было, покойников, за последние три месяца. По слухам, на настоящий момент в России остался в живых каждый третий. Говорили, что в США и в Китае ещё хуже, а в Европе так вообще труба. Стёпку, однако, ни США, ни Китай не интересовали. Его вообще мало что интересовало, кроме одной навязчивой мысли: «как же так получилось?».

В ночь на четырнадцатое августа он, посмотрев по телевизору «Новости», лёг спать пораньше. Диктор ни словом не обмолвился о том, что вот уже двое суток прорывалось с радиоканалов, газетных страниц и просто из уст в уста. О том, что к Земле направляется упорядоченная группа неизвестных объектов, движущихся со скоростью в три четверти световой.

Проснулся Стёпка от грохота. Второпях, обмирая от страха, оделся и по лестнице слетел с пятого этажа вниз. От дальнейшего в памяти остались лишь фрагменты. Зарево. Горящие, рушащиеся здания. Охваченные паникой мечущиеся люди – толпа, давящая упавших, рвущаяся из города прочь. И истерический, заполошный, стелющийся над землёй вопль «Пропали!».

По тоннелям метро к центру пробирались почти сутки. Смрад от разлагающихся трупов проникал сквозь респираторы, ввинчивался в ноздри, доставал до нутра. Сколько же их было, отрешённо думал Стёпка, пробираясь, протискиваясь между стеной тоннеля и вагонами сошедшего с рельсов смятого покорёженного поезда. Сколько кинувшихся в надежде спастись под землю и не достигнувших, не добравшихся, не дошедших.

Ближе к центру смрад стал утихать, потом и вовсе сошёл на нет. Здесь скрыться под землёй попросту не успели, наверху всё живое погибло разом, в одночасье…

На исходе первых суток Стёпка начал узнавать хоженые места, затем и вовсе хорошо знакомые. Здесь бывать ему приходилось неоднократно, по этим проходам чёрные археологи пробирались в поисках ведущих в подвалы старых домов штреков и штолен.

– Над нами Лиговка, – сказал Стёпка, сориентировавшись. – Впереди Площадь Восстания, Московский вокзал, рядом «Маяковская». Часа за два дойдём, переночуем, утром полезем наверх.

Утром Стёпку растолкал злой, не выспавшийся Корефан.

– Дубак в отказ пошёл, – цыкнув слюной сквозь зубы, процедил он. – Не хочет, падла, на дело идти.

Платонов сидел, руками опёршись о землю и привалившись спиной к тоннельной стене.

– Не пойду, – едва слышно выдохнул он подступившему Стёпке. – Шансов нет, ни единого. Нас враз обнаружат и уничтожат. Если уж на нейтралке засекли, то здесь как пить дать. В центре, в самом логове. А если даже обнаружат не сразу, всё одно конец. Как мы его брать будем, муравья?

– Руками, сука, – вызверился на прапорщика Корефан. – Выследим и руками возьмём. Добраться бы только, я его, гада, один повяжу, падлу, гниду позорную.

– Да тебе к нему даже приблизиться не дадут. «Руками», – передразнил Платонов уголовника. – От тебя пшик останется, едва они засекут. От нас всех пшик останется.

– Всё, хватит, – сказал Стёпка твёрдо. – Пшик, значит, пшик. Собираемся. Рюкзаки здесь оставим, наверх пойдём налегке.

– Я не пойду! – взвизгнул прапорщик. – Лучше тут подохну.

Корефан, исподлобья глядя на прапорщика, вытянул из-за пояса финку.

– Не надо, – Чикин ухватил уголовника за предплечье. – Пускай остаётся. Если возьмём муравья, будет его тащить. Пошли.

На платформу станции метро «Маяковская» Стёпка выбрался первым. Посидел на корточках, оглядываясь, затем за руку втащил напарника.

– Ни себе хрена, – присвистнул Корефан. – Гадом буду, никак не думал.

Стёпка кивнул. Станция практически не пострадала. Если не считать, что было безлюдно и не горел свет, выглядела она как обычно, словно никакого вторжения и массового истребления не было.

Скрываясь за колоннами, прокрались по платформе к эскалаторам. Стараясь неслышно ступать, взобрались по ступеням наверх. Переглянулись удивлённо – вестибюль был целёхонек. По-пластунски доползли до выхода на Невский.

– Вот это да, – ахнул Стёпка, выглянув наружу.

– Такая мать, – выругался за плечом Корефан.

Развалин, которые они ожидали увидеть, не было. Невский проспект выглядел так же нарядно и строго, как всегда. Площадь Восстания по правую руку. Лиговка, здание вокзала, шпиль Адмиралтейства вдали, всё как обычно, только людей не видно. Так же, как и муравьёв.

– Не стали ломать центр, – озвучил общие мысли Корефан. – С каких, интересно, дел?

Стёпка пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он. – Потом подумаем. Сейчас надо решить, что делать дальше.

– Ждать, – сплюнул на землю Корефан. – Заляжем здесь, может, пофартит.

Пофартило уже под вечер, когда начало смеркаться.

– Вот они, – задушливо прошептал Корефан. – Гляди. Да не туда – вон, на площади. Двое.

Два чужака обогнули по кольцу скверик в центре Площади Восстания и теперь деловито двигались в направлении Невского.

Стёпка сорвал с плеча АКМ, навёл.

– Переднего мочи, – Корефан тяжело задышал в ухо. – Второго берём.

Муравьи были в полусотне метров и двигались на расстоянии корпуса друг от друга прямо на них. Уже можно было различить массивные уродливые жвала на тонких стеблеобразных туловах. Нижние суставчатые конечности споро перемещались по асфальту, две пары верхних были скрючены и задраны к небу, будто чужаки молились на ходу.

Автоматная очередь разорвала тишину, наискось перечеркнула инопланетника, развалила его пополам. Стёпка отшвырнул АКМ, рванулся, вымахнул из станции метро на Невский, в три прыжка покрыл расстояние, разделявшее его с уцелевшим. Муравей метнулся в сторону, скрюченные верхние конечности распрямились, сошлись и вскинулись Стёпке в лицо.

Корефан, оттолкнув напарника, бросился муравью в ноги, подсёк. Тонкий, едва заметный розовый луч прошёлся по фасаду углового дома, раскроил стену, обрушил наземь балкон. Корефан извернулся, ребром ладони саданул по глянцевому, чёрному с рыжеватыми подпалинами жвалу, левой заехал в перетяжку тулова. Стёпка подскочил, добавил ногой, нижние конечности у инопланетника подломились, и он завалился навзничь.

– Вяжи гада, – хрипел Корефан. – Я его держу, вяжи, пока не очухался, у него в грабках резак.

Стёпка сдёрнул ремень, лихорадочно принялся обматывать сведённые вместе передние конечности пришельца.

– Твою мать! – крикнул Корефан. – Вот они. Рвём когти, внизу довяжем.

Со стороны Лавры стремительно неслось, надвигалось на них сомбреро. Корефан рывком взвалил муравья на плечи, задыхаясь от натуги, припустил к входу в метро. По эскалатору они скатились кувырком, все втроём, едва не в обнимку с бесчувственным пленником. Сверху гремело, рушилось здание станции.

Платонов сидел на прежнем месте в той же позе, в которой его оставили.

– Что, курва! – рявкнул Корефан, сбросив тело пришельца прапору на колени. – Отсиделся, сучара?! На, будешь тащить эту сволочь. И смотри, чтоб не подох – урою.

* * *

Они сидели в кабинете вдвоём. Профессор Захаров, зав кафедрой биологии Санкт-Петербургского госуниверситета, и командующий ополчением генерал-лейтенант Жихарев.

– Сомнений нет? – спросил генерал устало.

– Нет, – Захаров понурился. – Ни единого.

Генерал не спал уже трое суток. С тех пор, как прибыл в Старый Петергоф. Сюда, в университетскую лабораторию, доставили живого пришельца, добытого группой добровольцев-разведчиков. Единственной, которая уцелела и вернулась с трофеем.

За трое суток в наглухо изолированном помещении учёные подвергли муравья всем мыслимым тестам, опытам и исследованиям. Результат оказался ошеломительным.

– Значит, все наши предыдущие выкладки идут коту под хвост? – медленно проговорил генерал.

– Выходит, так, – профессор Захаров хрустнул пальцами. – Давайте, подытожим, что нам известно. Итак, это не живые существа и не рой, как мы изначально предполагали. Мы имеем дело с бандой управляемых роботов. Биороботов, если быть точным. Вопрос на повестке дня всего один: кто и как ими управляет.

– Постойте, – генерал поднялся и принялся расхаживать по кабинету. – А как это меняет суть дела? Мы считали, что завоеватели обладают естественным коллективным разумом, так? И что ими командуют некие подобия муравьиных маток, хотя ни одну из них никто не видел. Теперь же выяснилось, что интеллект у них искусственный и довольно примитивный. А всё прочее осталось неизменным. В конечном итоге, задача сводится к прежней – локализовать места нахождения их командования. С той разницей, что командиры не муравьиные матки, а некие существа, нам пока неизвестные.

– Возможно, командиры тоже роботы. Только другие – высокоорганизованные и с развитым интеллектом. Однако вот какое дело, генерал. Мы считали, что физические размеры маток по сравнению с размерами рабочей особи достаточно велики. По аналогии с земными насекомыми. И рассчитывали, что нам удастся определить нахождение хотя бы одной и попытаться вступить в контакт. Теперь же получается, что всем этим биомеханическим сбродом могут управлять устройства величиной с ноготь. Или ещё меньше. И находиться они могут практически где угодно.

– Если так, то шансов у нас нет, – сказал Жихарев хрипло. – Ни договориться с ними, ни даже задать вопрос мы не сумеем. О гуманности, свойственной разумным существам, можно и не упоминать. Значит, мы обречены, так? Несколько лет, от силы десяток, и на земле останутся одни муравейники?

Профессор понуро кивнул. С каждым днём муравейники увеличивались в радиусе на сто-двести метров. Элементарный подсчёт показывал, что при такой скорости санкт-петербургский муравейник через пять лет сомкнётся с московским. А тот, ещё через пару лет – с волгоградским. Который к тому времени уже срастётся с ростовским…

– Давайте, возьмём тайм-аут, – сказал генерал. – Чёрт возьми, я должен хоть немного поспать.

Поспать Жихареву толком не дали.

– К вам просится человек, товарищ генерал-лейтенант, – доложил с порога ординарец. – Говорит, дело чрезвычайной важности, не терпящее отлагательств.

* * *

– Я до сих пор не верю, что ты живой, – Марьяна прижалась к Стёпке, уткнулась носом подмышку. – Страшно было, милый?

– Когда пробирались к лазу – ещё как, – признался Стёпка. – И когда возвращались. Под землёй – нет.

Марьяна вздохнула и прижалась теснее. Стёпка запустил ладони в длинные тёмно-русые пряди, застыл. Он плохо понимал, как получилось, что такая женщина выбрала из тысяч окружающих её голодных мужиков именно его. Высокая, длинноногая, по любым меркам – красавица, даже удивительные редкостные глаза её не портили, а делали, пожалуй, ещё красивее. Разные: левый, небесно-голубой, и правый, тёмно-синий, почти васильковый.

Стёпка познакомился с ней случайно – в тылу, ещё когда в калищенском военкомате формировали из беженцев ополченческие роты. Познакомился и сходу пригласил вечером погулять, полюбоваться закатом.

То, что Марьяна не обычная девчонка с пригорода, а известная журналистка и бывшая ведущая радиопрограмм, он узнал гораздо позже. Уже после того, как провёл с ней не одну ночь.

– Не будем о том, кто ты и кто я, милый, – отмахнулась Марьяна от вопроса о довоенной профессии. – Тебе хорошо со мной?

Стёпке было хорошо, и от дальнейших расспросов он воздержался. Хотя и задумывался иногда, один ли он такой у чувственной и раскрепощённой, с чудесным голосом и множеством знакомств радиоведущей.

* * *

Звали человека Гутманом. Он так и представился – Гутман, а в ответ на вопрос об имени-отчестве вздохнул и махнул рукой. Был Гутман невзрачен, носат, отчаянно рыж, картав и походил на клоуна. Когда он заговорил, Жихарев едва сдержал скептическую усмешку. Которая через минуту сошла у генерала с лица.

– Я, собственно, с первого дня знал, что пришельцы не разумные существа, – сказал Гутман. – И более того, ещё до нашествия знал, что оно будет.

Ещё через полчаса от усмешки и скепсиса у Жихарева не осталось и следа.

– И где вы были раньше с вашими знаниями? – спросил он со злостью.

– В сумасшедшем доме.

– Что?!

– В психушке. Меня там держали последние пять лет. Я, видите ли, уфолог.

– Кто-кто?

– Уфолог, – терпеливо повторил Гутман. – Знаете что, давайте оставим мою личность в покое. Так или иначе, я уже десять лет назад предполагал, что Земля подвергнется атаке. Предполагал, что будут захвачены крупные города, а население в них уничтожено. И догадывался, что центры городов, места, где сосредоточены памятники культуры, останутся неприкосновенными. Долгие годы я пытался пробить лбом стену – донести результаты своих изысканий до столичных чиновников. Надо мной смеялись. В конце концов, я наткнулся на одного, который счёл меня достаточно опасным и приказал изолировать. Простите, я невольно вернулся к своей персоне, от которой предлагал отвлечься. Так вот, едва стало известно, что захватчики внешне отличаются от людей, я уже наверняка знал, что они – роботы.

– Каким образом, чёрт побери?! – рубанул ладонью по столу генерал.

– Сейчас расскажу. Дело в том, что эти ваши муравьи на самом деле уже вторая партия или, если угодно, второй эшелон.

– Час от часу не легче, – бросил генерал в сердцах. – Где же первый и третий?

– Третий в пути. И будет здесь, думаю, лет через десять – когда муравейники сомкнутся, и разумной жизни на Земле не останется. Да, кстати, никакие это не муравейники.

– Как не муравейники?

– Да так. Это города. Для людей, похожих на нас с вами, только с другой планеты, намного более развитой технологически. А эти, с позволения сказать, муравьи – всего лишь квартирьеры. Они подготавливают планету для новых хозяев и расправляются со старыми. Озаботившись сохранить для новосёлов культуру поверженных – надо полагать, для развлечения или эстетики ради.

Генерал Жихарев поднялся. Ошеломлённо потряс головой. Опёршись руками о стол, посмотрел на Гутмана в упор.

– Вы хотите сказать?..

– Я уже сказал. Был и первый эшелон. Разведчики или, если угодно, резиденты. Люди из другого мира, жившие на Земле больше пятидесяти лет – с тех пор, как были замечены первые неопознанные летающие объекты, в которых они прибыли. И в которых перемещались в случае необходимости. Это они разработали план операции для второго эшелона. Локализовали крупные города, места дислокации воинских частей, аэродромы, космодромы, электростанции. В общем, всё, по чему был нанесён удар. Это они, разведчики, руководили захватом. И руководят до сих пор, и будут вплоть до прибытия основной партии.

* * *

– Как думаешь, чем всё закончится? – Стёпка вдохнул пряный дурманящий запах Марьяниных духов. – Неужели нас уничтожат? Мелкие поганые твари. Даже не верится, что мы все стали жертвами таких созданий.

Марьяна вздохнула и не ответила. В тыловом домике в пяти километрах от позиций было натоплено и уютно – ни о каком вторжении и смертях вспоминать не хотелось.

– Ты его на себе тащил? – невпопад спросила Марьяна. – Ну, муравья.

– Нет. Тащил Платонов. Прапорщик, его на нейтралке убило, когда возвращались. Он, как сомбреро появилось, муравья бросил и дал дёру. Только далеко не убежал. Сам не пойму, как мы с Корефаном спаслись. От Платонова ничего не осталось, а мы в двух десятках метров, считай, были. И на виду. А оно, сомбреро, возьми и свали. Думаешь, повезло?

– Повезло. Иди ко мне, милый.

* * *

Генерал-лейтенант Жихарев выбил из пачки сигарету. Спохватившись, протянул пачку Гутману. Тот отрицательно покачал головой. Генерал прикурил, выпустил дым через нос.

– Допустим, вы правы, – сказал он. – Допустим, всё так и есть. Первый эшелон – разведчики. Но кто они, эти разведчики? Как их искать?

– Это люди, похожие на нас с вами. Внедрившиеся во все сферы общества, в основном, в управление. В структуры, владеющие информацией. А искать – искать довольно просто. Судя по всему, они управляют роботами телепатически, и…

– Почему телепатически? – прервал генерал.

– Возможно, я ошибаюсь. Но вряд ли они станут таскать с собой приборы. Не суть. Они явно должны быть в курсе событий, знать, что происходит в армии. Значит, находятся в непосредственной близости от захваченных городов. Другими словами, в ополчении или в ближайшем тылу. У них наверняка чистые анкеты и прекрасные служебные характеристики. И есть ещё одна деталь. Непроверенная – времени не хватило проверить.

– Что за деталь?! – быстро спросил генерал.

– Пока не загремел в психушку, я возглавлял уфологическую группу в Питере. Мы собирали материал, опрашивали очевидцев, тех, кто так или иначе сталкивался с НЛО. По многочисленным свидетельствам, пришельцы несколько отличаются от нас. У них что-то с глазами. Что именно, не скажу, но очевидцы в один голос уверяли, что глаза особенные. Не такие, как у людей.

* * *

– Товарищ генерал-лейтенант! Капитан Старков по вашему приказанию прибыл!

– Садитесь.

Старков опустился в кресло. Кроме него и генерала за массивным столом сидел тщедушный, носатый и рыжий субъект неопределённого возраста.

– Это господин Гутман, – представил субъекта генерал. – Я вызвал вас по важному делу. Можете даже считать – по делу чрезвычайной важности. Взгляните, – генерал протянул сложенные веером фотографии. – Вы знаете этих людей?

– Да, знаю, – капитан озадаченно перебрал снимки. – На этих двух комполка Луценко. На этих – зампотылу Штырёв.

– Что вы можете сказать о них?

– Что сказать? – удивлённо переспросил Старков. – Да особенно ничего. Штырёва я знаю плохо, он не кадровый, до войны работал где-то в торговле. У него была травма, в результате потерял один глаз. Полковника Луценко знаю давно – больше десяти лет. Служил под его началом. В полку его любят: знающий, опытный военный. Авторитетный.

– Скажите, при вас полковник снимал хоть раз очки?

– Очки? – Старков растерялся. – Не припомню. Бытует мнение, что у него глазная болезнь. Но, возможно, это просто привычка. Разрешите вопрос, товарищ генерал?

– Говорите.

– Почему вы спрашиваете именно меня?

Генерал переглянулся с рыжим Гутманом.

– Позвольте, я скажу ему, – Гутман поправил очки на массивном семитском носу. – Дело в том, капитан, что насчёт вас нет ни малейших сомнений. Вы женаты…

– Я вдовец, – прервал Старков.

– Да, извините. Были женаты и имели двоих детей, семья погибла в первый день нашествия. Ваши родители живы до сих пор. Есть люди, которые знают вас с пелёнок. Кроме того, вы командуете полковой разведкой, но это не так важно. У нас есть основания полагать… – Гутман замялся, – что ваш э-э… начальник – полковник Луценко – шпион.

– Как шпион?! – ахнул Старков. – Вы шутите? Какие сейчас шпионы, о каком шпионаже вообще идёт речь? В пользу кого?!

– Есть основания считать, что полковник Луценко не человек. Вернее, – Гутман невесело улыбнулся, – не вполне человек.

– Как это? – Старков растерялся. – Как это «не вполне»?

– Да так. Подробности я расскажу вам, если пожелаете, но несколько позже. А пока…

– А пока, – прервал Гутмана генерал, – подберите людей. Тех, кому доверяете наверняка. Доказавших, что на них можно положиться. Вам лично доказавших. Проведите с ними беседу. Без подробностей. Сегодня, ровно в девять вечера, минута в минуту, вы и ваши люди арестуете полковника Луценко. В случае, если полковник поведёт себя неадекватно, например, попытается сбежать, – генерал сделал паузу, посмотрел Старкову в глаза, – расстрелять его! Вам всё понятно, капитан?