Текст книги "Нейтралы"

Майк Гелприн
Нейтралы

1. Павлов

Автобус стоял метрах в ста от здания аэропорта. Павлов шёл к нему через лётное поле напрямик, и четыре ствола, целясь в грудь, хищно щерились из разбитых окон.

Павлов добрался до распахнутой передней двери, заглянул в салон и почти физически ощутил плеснувшую оттуда смесь угрозы и страха. Страх был в глазах – в двух десятках пар глаз, женских и детских. А угроза – тоже в глазах, только в четырёх парах, в мужских.

В живых из пассажиров автобуса остались лишь женщины и дети. Мужчин расстреляли сразу, при захвате, а тела на ходу вытолкали наружу. Последним пристрелили водителя, тоже на ходу, но вытолкать уже не успели, не до того стало. Тело водителя так и лежало на полу в кабине, Павлову был виден развороченный пулей затылок.

– Кто главный? – крикнул Павлов в салон, загоняя, заталкивая криком страх и угрозу вовнутрь. – Выходи! Говорить будем здесь.

Небритый чернявый молодчик, закинув за спину АКМ, встал в дверном проёме. Секунду они смотрели друг на друга – глаза в глаза. Затем молодчик ухмыльнулся, небрежно сплюнул наружу и спрыгнул вслед за плевком.

– Условия, – коротко бросил Павлов.

Молодчик не ответил. Он неторопливо достал из внутреннего кармана кожаной куртки сигареты, выбил из пачки одну, прикурил, пустил струю дыма под ноги. Сейчас он мог чувствовать себя в полной безопасности. Павлов был его охранной грамотой, потому что убить Павлова было нельзя. То есть теоретически, конечно, можно, однако рискнувший убить пережил бы Павлова ненадолго. Братство это гарантировало – убийца нейтрала, так же, как все, к убийству нейтрала причастные, становились людьми обречёнными. Их приговаривали сразу, по факту, и исполняли приговор неукоснительно. Убийц братья искали, находили и уничтожали. Где бы они ни были. И кто бы они ни были – бандиты, киллеры, террористы, полицейские или солдаты правительственных войск.

– Самолёт, – пустив струю дыма Павлову в лицо, подал голос небритый молодчик. – С пилотом и запасом горючего, чтобы хватило до Тегерана. Сделаешь?

– Допустим, – сказал Павлов бесстрастно. Он здесь для того, чтобы закрыть конфликт. Без крови. Потребовали самолёт – пожалуйста, Павлов не против. Ему положено быть нейтральным, и он нейтрален. Абсолютно. К обеим сторонам.

– Патроны, гранаты и жратву, – молодчик затушил окурок о борт автобуса, харкнул на землю. – И пятьсот тонн зелёных. Наличными в мелких купюрах. Или, может быть, запросить лимон?

Молодчик усмехнулся криво и подмигнул. В этом вопросе Павлову не полагалось быть нейтральным, в гонораре ему надлежало быть заинтересованным, так же, как и этому подонку. Братство существует за счёт гонораров. Иногда Павлову хотелось блевать, когда он вспоминал об этом. Иногда он блевал.

– Пусть будет лимон, – согласился Павлов, – отпускайте заложников.

Молодчик ухмылялся ему в лицо – понимающе, приятельски, едва не дружески.

– Ты, гнида, не лыбься, – сказал Павлов, и ухмылка слетала у молодчика с лица, как не бывало. – Будь моя воля, я бы тебя своими руками удавил, гада.

В Тегеране ему отсчитали триста тысяч. Тридцать процентов – стандартную долю Братства. На следующее утро он прилетел в Ташкент, оттуда – в Москву. Сдал деньги Координатору. Взял пол-литровую «Столичной» и заперся у себя в квартире. Эти четверо ограбили банк в Санкт-Петербурге. Застрелили двоих охранников и девушку-кассиршу. Затем троих пассажиров и водителя автобуса. Не будь нейтрала, их бы перебили. А они перебили бы ещё двадцать человек – женщин и детей. Заложников.

Павлов до краёв набулькал из бутылки в стакан. Выдохнул, запрокинул стакан ко рту. Залпом опростал, жадно занюхал рукавом, нашарил на столе сигареты. Закурил, в пять затяжек стянул до фильтра. Налил по второй. Это моя работа, сказал себе Павлов. Быть нейтральным, вашу мать, в бога, в дышло, в креста. Быть нейтральным, суки. Абсолютно нейтральным.

2. Эстер

Прямой из Тель-Авива приземлился в Буэнос-Айресском аэропорту ранним утром, затемно. Эстер проснулась за пять минут до посадки – ровно в то время, на которое выставила накануне биологические часы. Сейчас её звали Хильдой Лунстрем, по паспорту. Также по паспорту Эстер значилась гражданкой Норвегии, тридцати лет от роду, незамужней и бездетной. Возраст и семейное положение соответствовали действительности – незамужней и бездетной тридцатилетняя Эстер Мизрахи стала четыре года назад, после взрыва в иерусалимском супермаркете, похоронившего под обломками Меера и обоих близнецов.

Сообщение от Координатора пришло по электронной почте накануне, в два пополудни. Сестре Мизрахи предписывалось к полуночи прибыть в Иерусалимский аэропорт и ждать дальнейших инструкций. Ждать, впрочем, не пришлось: инструкции в запечатанном конверте передал угрюмый горбоносый субъект, представившийся Братом Леви. Эстер вскрыла конверт в дамской комнате, извлекла из него сложенный вчетверо лист папиросной бумаги, две фотографии, паспорт на имя Хильды Лунстрем и авиабилет Иерусалим – Буэнос-Айрес. Пробежала глазами содержание листа, потратила пару минут на запоминание, пока не заучила наизусть. Столько же времени ушло на изучение фотографий. Паспорт и билет перекочевали в сумочку, бумага и фотографии отправились в унитаз.

Через полчаса Эстер позвонила Моше, не дозвонилась и оставила сообщение, что улетает в командировку. Моше, как обычно, будет ревновать и негодовать. Что ж, ему придётся смириться. Эстер отключила телефон и отправилась на посадку.

Внешне на еврейку она не походила совершенно. Натуральная блондинка, фигуристая, с прямым носом и серыми глазами на красивом, породистом лице. Загорелая, улыбчивая, сексапильная – практически идеальная внешность для Сестры первой ступени с четырехлетним стажем и полудюжиной исполненных фигурантов на счету. Гражданину Германии Оскару Штерну, тридцати шести лет, неженатому, бездетному, по профессии террористу, предстояло стать седьмым.

Эстер не знала, вынесли Штерну приговор за убийство Брата второй ступени или за неуплату доли Братства при сделке, но её это и не интересовало. Её задача – вступить с фигурантом в контакт, обеспечить устранение и скрыться, всё остальное не имело значения. Также не имело значения, каким образом Эстер обеспечит успех операции. Для Братства не имело, но не для неё. Потому что специализация у сестры Мизрахи была узкой, а контакт, в который она вступала с клиентом – не просто контактом, а с добавлением непременного прилагательного «сексуальный». После каждого такого контакта Эстер чувствовала себя общественной урной, помойным ведром, мусорным баком с отходами и попросту шлюхой. Очиститься от грязи и похоти не удавалось, бесчисленные митвы смывали грязь с кожи, но не ту, которая в душе.

– Потерпи, девочка, – частенько говаривал Координатор на ежемесячной контрольной встрече. – Ещё один раз. Максимум два, и я буду ходатайствовать о переводе на вторую ступень. Нейтралам не приходится делать грязную работу – ту, что выпадает исполнителям. А я уж похлопочу, чтобы первая же открывшаяся вакансия стала твоей.

Эстер кивала. Открывшаяся вакансия означала смерть нейтрала – Брата второй ступени. Или Сестры. Да, нейтралам не приходилось резать, стрелять и делить постель со всяким дерьмом. Зато им приходилось лезть в самое пекло. И тогда бывало, что резали и стреляли их…

С Оскаром Штерном удалось познакомиться в ресторане, в том самом, где его видел состоящий на дотации у Братства платный осведомитель.

Эстер уселась за столик неподалёку от Штерна. Отметила соответствие внешности фигуранта с фотографией. Узколицый, высоколобый блондин с блеклыми, «рыбьими» глазами навыкате. И при охране: трое неброско одетых сосредоточенных молодчиков за соседним столиком. Эстер привычно поймала заинтересованный взгляд в вырез чёрного с блестками вечернего платья. Ответный взгляд, поощрительная улыбка, и Штерн поднялся, пересёк разделяющее их столики пространство, резко склонился в полупоклоне, выпрямился.

– Вы танцуете?

Эстер улыбнулась, кокетливо опустила глаза.

– Немного.

– Позвольте вас пригласить.

Потом было обязательное в подобных случаях шампанское и не менее обязательные комплименты. Букет кремовых орхидей, небрежно, сдачи не надо, купленный у разносчика цветов, и предложение прокатиться по ночному городу.

Джип с охраной исправно следовал за вишнёвым «Ягуаром» Штерна. Аргентинские танго сменяли друг друга в динамиках, Буэнос-Айрес сопровождал музыку неоновыми вспышками с витрин ночных ресторанов и баров, поддувал в раскрытое пассажирское окно тёплым ласковым бризом. Эстер откинувшись на сидении, старалась выглядеть расслабленной и томной. Любопытно, пригласит он на чашечку кофе, предложит взглянуть на картины, выкурить сигариллу с травкой или полюбоваться видом из окна… Предыдущий фигурант предлагал посмотреть аквариумных рыбок, тот, который был до него – послушать пение декоративного гарцского роллера. Заинтригованная Эстер была несколько разочарована, обнаружив, что за экзотическим названием скрывается обычная яично-жёлтая нахохлившаяся канарейка.

– Ко мне или к тебе?

Эстер едва удержалась от гневной отповеди. Штерн даже не стал утруждаться выбором предлога, он сделал ей предложение так, будто она – шлюха. А я и есть шлюха, через мгновение осознала Эстер. Дешёвая потаскуха, да что там, вообще бесплатная. Правда, за удовольствие клиентам в результате приходится платить неизмеримо больше, чем им обошлась бы любая, самая элитная и дорогая проститутка планеты.

– Как хочешь, милый.

– Тогда к тебе.

– Прекрасно. У меня уютный номер в «Империале».

Выбранный вариант устраивал Эстер больше, чем противоположный. Осложнений возникнуть не должно, а случись они всё же, покинуть гостиницу можно через чёрный ход, минуя охрану, которая наверняка будет отираться в холле.

– Ты останешься у меня на ночь, милый?

– Посмотрим.

– В зависимости от того, понравлюсь ли я тебе? – Эстер кокетливо улыбнулась.

– Угадала.

– Ты не очень-то приветлив, милый.

– Прости, – Штерн впервые за всю поездку улыбнулся. – Проблемы в бизнесе, никак не могу расслабиться.

– Расслабиться я тебе помогу, котик.

До чего же роль шлюхи пристала, прилипла ко мне, отстранённо думала Эстер. Или, скорее, не шлюхи – распутной девки. В России, откуда родом её мама, для таких существовало хлёсткое слово бл-дь. Эстер передёрнуло, отвращение к тому, что предстоит сделать, смешавшись с отвращением к себе самой, захлестнуло её, прокатилось от сердца к горлу и хлынуло в гортань, едва не вызвав рвотный спазм. Эстер подавилась воздухом, задохнулась, закашлялась.

– Эй, что с тобой?

– Ничего, милый, – Эстер справилась с дурнотой, отдышалась, утёрла губы носовым платком. – Мы скоро приедем?

– Через пару минут. Ты в порядке?

– Да, котик. Ты скоро убедишься, что я в полном порядке. Ты будешь доволен, милый.

Штерн действительно убедился, что Эстер в порядке, довольно скоро и остался доволен. Она явно ему понравилась, так же, как понравился смешанный ею на скорую руку коктейль. Его Эстер разливала в бокалы из миксера на глазах у Штерна. И содержимое бокалов ничем друг от друга не отличалось, если не считать мгновенно растворившейся в одном из них ампулы с экстрактом ликориса.

Через пару часов гость ушёл, договорившись на прощание о новой встрече. Ещё через полчаса ночной портье вызвал для Эстер такси. В аэропорту она взяла билет на ближайший рейс в Бразилию и к рассвету высадилась в Рио. Прямой на Тель-Авив улетал в три пополудни, так что Эстер успела перекусить и отоспаться в ближайшем отеле. Самолёт ушёл в Израиль по расписанию. Он едва преодолел первую четверть пути, когда в Буэнос-Айресе скоропостижно скончался гражданин Германии Оскар Штерн.

3. Креол

Креолу сразу не понравилась эта группа, с первого взгляда. Не понравились ни угрюмые, небритые разбойничьи рожи, похожие друг на друга так, словно все пятеро были братьями, ни скупая, куцая, сдобренная сквернословием речь, ни манеры и разболтанная походка старшего, звероподобного громилы, назвавшегося Леоном.

Группу, однако, подбирали работодатели, и жаловаться Креолу не пристало: за те деньги, что ему платили, приходилось работать со всяким сбродом, и приходилось не раз.

Креол поборол раздражение. В конце концов, дело одноразовое: он проводит операцию, обеспечивает безопасность и отход, остальные лишь выполняют приказы, большого ума для этого не надо. Работать с профессионалами, конечно, надёжней, чем возглавлять банду недоумков, возможно, и слыхом не слыхавших о дисциплине, однако выбирать не приходится.

– Как тебя называть, босс? – поинтересовался Леон, одного за другим представив своих людей.

– Креолом.

– А имени что, у тебя нет?

– Вам оно ни к чему. Так что можешь считать, что нет.

Имя у Креола было. Диего Энрикеса произвели на свет в Барселоне, и родители его были чистокровными каталонцами. Кличка пристала в Мадридской тюрьме для несовершеннолетних, где Диего отбывал трехлетний срок за драки и поножовщину. Кличка прижилась, и когда Энрикесу присуждали следующий срок, на этот раз за грабёж, в полицейских документах он уже значился как Креол.

Был Диего плечист, смуглокож, кучеряв и откровенно красив. А также неглуп, изворотлив, хладнокровен, мастеровит и рукаст – одинаково умело управлялся и с плотницким рубанком, и с бандитской выкидной навахой. Эти качества довольно скоро оценили серьёзные люди, и, отбыв второй срок, в тюрьму Диего Энрикес больше не возвращался. Серьёзные люди пристроили его к делу. Поначалу использовали как боевика в мелких операциях, связанных с подпольным игровым бизнесом. Диего умело страховал букеров, владельцев мелких тотализаторов в портовом квартале в Малаге, так же умело сопровождал инкассаторов с выручкой и выбивал долги с нерадивых игроков. Креола заметили, оценили и стали поручать дела посложнее. Затем сделали командиром мобильной группы, а потом и доверили разработку самостоятельных операций.

Престиж и авторитет Креола в криминальной среде неуклонно росли, а затем выбрались и за её пределы. К Диего начали обращаться за помощью люди, с уголовщиной напрямую не связанные. И он в меру сил своих помогал – после разработанных и проведённых им операций клиенты оставались довольны. Гонорары росли, вместе с ними росли репутация и известность, вскоре обратившиеся в признание. Креол покинул Испанию, жить на одном месте он перестал, передвигаясь по миру туда, где требовались его таланты.

На этот раз таланты понадобились в Голландии, где компания, занимающаяся сбытом белого порошка, не ужилась с властями. По слухам, дела там были серьёзные, но подробности Креола не интересовали, вникать в профессиональные трудности распространителей героина он не собирался. Задача стояла вполне конкретная, и он намеревался её решить, невзирая на обстоятельства.

– Значит, так, парни, – сказал Креол, в очередной раз оглядев группу. – После операции нам придётся отсидеться месяц-другой в глуши. Может, и дольше. Никаких кабаков и девочек, только москиты, змеи и подобная дрянь. Кого-нибудь это обстоятельство не устраивает?

Судя по выражениям угрюмых рож, обстоятельство не устраивало никого. Вслух, однако, ни один из пятерых недовольства не высказал, и Креол продолжил:

– На время операции дисциплина беспрекословная. Вы четверо подчиняетесь Леону, он – лично мне. Это касается всех, без исключения. Вам понятно?

– Ясно, босс, – за всех ответил Леон. – Не волнуйся, ребята в порядке.

– Что ж, прекрасно. Приступаем.

4. Павлов

Павлов пересёк школьный двор и вошёл в здание. В вестибюле, прямо за порогом, лежала мёртвая девочка. Метрах в пяти ещё одно тело – мальчик. Обоим лет по двенадцать. Павлов остановился.

– Сюда, – в двери спортзала появилась фигура с пистолетом в руке. – Тебе сюда, нейтрал.

Павлов вошёл в зал и сразу увидел ещё одно тело, на этот раз женщины в спортивном костюме. Учительница, понял он и перевёл взгляд на группу детей в дальнем углу под присмотром двоих раскосых крепышей. Оба были при оружии. Ещё двое вальяжно расселись на матах и покуривали. Судя по запаху, гашиш или анашу.

– Значит, так, нейтрал, – приблизился к Павлову расхристанный узкоглазый парень с красной повязкой на лбу. Руки у него заметно тряслись, и дёргался нервно кадык. – Нам нужен катер. Канистры с горючим, чтобы хватило доплыть до Шри-Ланки. Семьсот тысяч баксов в мелких купюрах, хотя, если пожелаешь, можем запросить больше. И штурман.

– Хорошо, – сказал Павлов спокойно, – отпускайте заложников. Штурманом буду я сам.

Он вернулся в Сингапур на следующий день. Взял литровую виски и заперся в гостиничном номере. Эти пятеро бежали из местной тюрьмы. Перебили охрану. Захватили школу. Ещё несколько жертв там.

Павлов откупорил бутылку, на скорую руку нарезал местный невкусный хлеб, вскрыл банку с консервированной ветчиной. Оставил всё на столе и отправился мыть руки. В ванной взглянул в зеркало. Его передёрнуло – в глаза смотрел неопрятный, мрачный седой старик. Даже не седой – сивый. Одутловатое морщинистое лицо, мутный взгляд, выдающийся вперёд «волевой» подбородок зарос трехдневной щетиной. Некогда могучие плечи тяжелоатлета, призёра чемпионата России по боксу во втором полусреднем, поникли и стали покатыми. Ворот рубахи засален – он даже не удосужился переодеться после катера. Ты опустился, сказал себе Павлов. То, чем ты занимаешься, превратило тебя в урода. Во всех смыслах.

Надо завязывать. Прежде всего, с выпивкой, а потом и с этой паскудной работой. Ему ещё нет сорока пяти, он обеспечен, вполне может прожить безбедно до старости. И беззаботно…

Не может, осознал Павлов через секунду. Уже не может. Работа въелась, впиталась в него. То, что когда-то было вызвано местью и ненавистью, а потом чувствами справедливости, причастности и благородства, перекроилось в нечто другое и перекроило его под себя. Оно, это нечто, не было справедливым. И благородным тоже не было. Оно было… Павлов стиснул зубы, мучительно пытаясь найти нужное слово. Коммерческим, понял он наконец. Братство Нейтралов стало коммерческим предприятием. Бизнесом для тех, кто его возглавляет. А может, и не стало, а было всегда.

Пока расправлялся со спиртным, Павлов старался не вспоминать. Какое-то время ему это удавалось, но потом прошлое всё же пробилось сквозь выставленные сознанием блоки и вторглось в настоящее. Десять лет назад самолёт, на котором Марина с Леночкой возвращались из отпуска в Египте, был захвачен террористами. Они потребовали посадки в Йемене и освобождения дюжины подонков из тюрем пяти стран. Им отказали. Самолет упал в Бискайский залив. Так Павлов стал вдовцом. Бездетным вдовцом. Через два месяца он вступил в Братство.

Девять лет Павлов проходил первую ступень – стадию исполнителя, и за это время отправил на тот свет дюжину фигурантов. Всех мастей. Немногие исполнители его профиля доживали до второй ступени – стадии нейтрала. Павлов дожил, и теперь его жизнь стала гарантией жизней заложников. Братство не прощает. Убившие нейтрала подписывают себе смертный приговор. Этот приговор приводится в исполнение братьями первой ступени. Всегда.

5. Эстер

– Хорошо сработала, девочка, – Координатор улыбнулся, выбил тонкую арабскую сигарету из пачки, вопросительно посмотрел на Эстер.

– Спасибо, – поблагодарила она и отрицательно покачала головой. – Я почти не курю.

– И правильно, – Координатор прикурил, выпустил кольцо дыма. – У меня для тебя хорошая новость, девочка. Твоя кандидатура утверждена. Первая же открывшаяся вакансия – твоя.

– Спасибо, – вновь поблагодарила Эстер. – Чудесно, просто замечательно.

Она вовсе не была уверена в том, что подняться на вторую ступень чудесно и замечательно. Так же, как и остаться на первой.

– Я вижу, тебя что-то тревожит, – заботливо сказал Координатор. – Не хочешь поделиться со мной?

Вопрос был формальным. Делиться с Координатором Эстер была обязана, для того и проводились ежемесячные контрольные встречи. Координатор был её прямым начальником, хотя Эстер не знала даже его имени. Устав Братства предписывал не иметь тайн от начальства – ни связанных с работой, ни личных.

– Я часто задаю себе один вопрос, – задумчиво сказала Эстер. – Сказать по правде, он не даёт мне покоя в последнее время.

– Что за вопрос? – нахмурился Координатор.

– Стоят ли жизни заложников того, чтобы отдавать за них наши.

Координатор поперхнулся дымом.

– Ты считаешь, мы платим за справедливость слишком большую цену?

– Я не уверена. Я вступила в Братство для того, чтобы отомстить за погибшую семью и препятствовать появлению новых жертв. За это я была согласна пожертвовать, если нужно, собой. Отомстить мне удалось, хотя и не прямым виновникам гибели детей и мужа. Что же касается воспрепятствования… – Эстер замялась.

– Ну-ну, – подбодрил Координатор. – Говори.

– Мне перестало казаться, что результаты нашей деятельности справедливы. И что они гуманны, тоже перестало.

– Вот как, – Координатор удивлённо поднял брови. – Почему?

– Мы, спасая жизни одних, отнимаем их у других. А эти другие отнимают у нас. И не только жизни, честь тоже.

– Понятно, – Координатор закурил новую сигарету, откинулся на спинку кресла. – Давай начистоту, девочка. Ты слишком близко к сердцу воспринимаешь свою специализацию. Тебе наверняка кажется, что ты превратилась в доступную женщину, в проститутку. И пример Юдифи, покаравшей Олоферна, тебя больше не устраивает. Ты перестала ощущать себя современной Юдифью, не так ли?

– Так, – Эстер кивнула. – Я зачастую бываю противна самой себе.

– Ладно, – Координатор поднялся, затушил сигарету. – Ты устала. Это работа, Сестра Мизрахи. Смотри на это просто как на работу, забудь жертвенность. Грязная работа, противная, но кто-то ведь должен её делать. Братство спасает жизни. Тысячи жизней, десятки тысяч. Да, через устранения, через грязь, через кровь, но спасает. Знаешь, почему мы существуем? Потому что нас боятся, только поэтому. Любой подонок в любой стране знает – он может сбежать от полиции, увильнуть от мести дружков, скрыться от правосудия. От Братства – не может. Где бы он ни был и кто бы он ни был, мы не остановимся ни перед чем, пока не найдём его, стоит ему перешагнуть нам дорогу. Мы пожертвуем последним Братом или Сестрой, но воздадим по делам его. Мы – сила. Мощная, неумолимая, грозная. Возможно, самая грозная и неумолимая за всю историю тайных организаций. И ты, девочка, и я – часть этой силы. Мы – избранные. У нас есть работа, у каждого из нас. И какая бы трудная, грязная или отвратительная она ни была, мы вместе делаем правое, святое дело. Понимаешь ли ты это?

Эстер кивнула. Она понимала. Большей частью. Абстрактно. Когда это не касалось её. Распростёртой под очередным сопящим и хрипящим фигурантом. Который через сутки станет покойником, потому что он – часть её правой, святой работы.

– Ступай, Сестра Мизрахи, – Координатор распахнул входную дверь, улыбнулся. – Подумай над моими словами.

Эстер покинула конспиративную квартиру, взглянула на часы и заторопилась. Она уже опаздывала на встречу с Моше, а он с его пунктуальностью опозданий не признаёт. С Моше Эстер познакомилась случайно, на вечеринке у знакомой. Он был широкоплеч, улыбчив и ясноглаз, с классическим библейским лицом, правда, в отличие от бледных лиц патриархов, едва не чёрным от загара. Ещё Моше был щедр, дарил огромные, едва помещающиеся в руках охапки цветов, водил Эстер в недешёвые рестораны и не давал ей заснуть до утра, оказавшись в одной постели. Она не знала ни где Моше живёт, ни чем занимается, да её это и не интересовало. Замуж за него Эстер не собиралась и была уверена, что женитьбу на ней он не планирует тоже.

– Извини, задержалась, милый.

– На целых четыре минуты, – Моше бросил взгляд на часы. – Опять по работе?

– Да. Вызывали к начальству.

– Так издревле оправдываются неверные жёны, – Моше хмыкнул. – И не только жёны.

Эстер вздохнула.

– У меня никого кроме тебя нет, – сказала она. – И пока мы с тобой, не будет.

Эстер закусила губу. Страшно даже подумать, что было бы, узнай Моше, как обстоят дела в действительности.