Текст книги "Рой"

– Будь я проклят! – пробормотал техник.

Мы вернулись в палату отделения неотложной помощи. Но врачи не разрешили сразу забрать Аманду домой. Хирурги по-прежнему считали, что у нее либо опухоль мозга, либо какие-то проблемы с кишечником, и хотели подержать малышку в больнице, для наблюдения. Однако покраснение быстро проходило. В течение следующего часа краснота исчезла совсем, и кожа Аманды снова стала нормального цвета.

Никто не мог понять, что произошло с моей девочкой, и от этого врачам было неловко. Аманде снова вставили иголку в вену, на этот раз с другой стороны лба. Но когда я дал малышке бутылочку с детской смесью, она высосала ее, жадно причмокивая. Я держал ее на руках, а Аманда смотрела на меня своим обычным внимательным младенческим взглядом. С виду с ней все было в порядке. Она заснула у меня на руках.

Я просидел там еще час, а потом сказал, что мне нужно домой – я должен отвезти детей в школу. Вскоре после этого доктора провозгласили очередную победу современной медицины и разрешили нам с Амандой вернуться домой. Все это время Аманда спокойно проспала и не проснулась даже тогда, когда я забирал ее с детского сиденья машины. Когда я с малышкой на руках шел по дорожке к дому, небо было уже серым.

День третий. 06:07

В доме было тихо. Дети еще спали. Я нашел Джулию в столовой, она стояла у окна и смотрела на задний двор. На газоне работала дождевальная установка, с шипением и щелканьем разбрызгивая воду во все стороны. Джулия держала в руке чашку кофе, смотрела в окно и молчала.

– Вот мы и дома, – сказал я.

Она повернулась от окна.

– С ней все в порядке?

Я протянул ей малышку.

– Вроде бы да.

– Слава богу, – сказала она. – Я так волновалась, Джек, так волновалась…

Но она не взяла у меня малышку, даже не подошла и не дотронулась до Аманды. Голос Джулии звучал как-то необычно, как-то отстраненно. Казалось, она вовсе не волновалась, а просто произносила вежливые фразы, выполняя условности чуждой ей культуры, которых она на самом деле даже не понимает. Джулия отпила глоток кофе и сказала:

– Я не могла заснуть всю ночь. Я так беспокоилась. Я чувствовала себя ужасно. Боже… – Она скользнула взглядом по моему лицу и сразу же отвела взгляд в сторону. Как будто чувствовала за собой вину.

– Хочешь подержать ее?

– Я… – Джулия покачала головой, потом кивнула на чашку, которую держала в руке. – Только не сейчас. Мне нужно посмотреть, что там с дождевальной установкой. Она заливает мои розы, – с этими словами Джулия вышла из кухни.

Я смотрел, как вышла она на задний двор и остановилась, глядя на поливальную установку. Джулия оглянулась, увидела, что я смотрю, и помахала мне рукой. Потом подошла к стене и сделала вид, будто проверяет таймер дождевальной установки, – открыла крышку таймера, заглянула внутрь и стала там копаться. Я ничего не понимал. Садовники только на прошлой неделе проверяли таймеры всех дождевальных установок. Может быть, они что-то недосмотрели?

Аманда у меня на руках захныкала. Я отнес ее в детскую, сменил подгузник и уложил малышку в кроватку.

Когда я вернулся на кухню, Джулия была там и разговаривала по сотовому телефону. Это тоже была одна из ее новообретенных привычек. Она теперь разговаривала только по сотовому и вообще не пользовалась домашним телефоном. Когда я спросил почему, Джулия ответила, что ей так проще – приходится делать много звонков на большие расстояния, а счета за разговоры по сотовому оплачивает компания.

Я пошел медленнее и переступил на ковер. И услышал, что она говорит:

– Да, черт, конечно, я так и сделала, но теперь мы должны быть осторожнее…

Она подняла голову и увидела меня. Тон ее голоса мгновенно переменился.

– Да, хорошо… Слушай, Кэрол, я думаю, это можно уладить, если позвонить во Франкфурт. И продублируй звонок факсом, а потом скажешь мне, как он отреагировал, ладно? – на этом Джулия захлопнула крышку телефона. Я зашел в кухню.

– Джек, мне чертовски не хочется уезжать, пока дети еще не проснулись, но…

– Тебе надо ехать?

– Боюсь, что да. На работе что-то произошло.

Я посмотрел на часы. Четверть седьмого утра.

– Хорошо.

Она сказала:

– Значит, ты все… с детьми…

– Конечно, я сам со всем справлюсь.

– Спасибо. Я тебе позвоню.

И она уехала.

Я так устал, что не мог ясно соображать. Малышка все еще спала и, если повезет, будет спать еще несколько часов. Моя домработница, Мария, пришла ровно в шесть тридцать и приготовила для нас завтрак. Мы с детьми поели, и я повез их в школу. Я усердно старался не заснуть. Но все равно время от времени зевал.

Эрик пристроился на переднем сиденье, рядом со мной. Он тоже зевал.

– Плохо спалось сегодня?

Он кивнул и сказал:

– Эти люди все время меня будили.

– Какие люди?

– Те, которые приходили к нам домой сегодня, ночью.

– Кто это к нам приходил?

– Пылесосники, – сказал Эрик. – Они все у нас пропылесосили. И даже привидение запылесосили.

Николь на заднем сиденье хихикнула:

– Ага, привидение!..

Я сказал:

– Я думаю, тебе все это просто приснилось, сынок.

Не так давно у Эрика бывали кошмарные сновидения, от которых он часто просыпался по ночам. Я почти уверен, что это из-за того, что Николь разрешала ему смотреть вместе с ней фильмы ужасов – специально, потому что Эрика они пугали. Николь была сейчас в таком возрасте, когда детям больше всего нравятся фильмы про жутких злодеев, которые убивают подростков после того, как детишки занимались сексом. Примитивная старая формула: позанимался сексом – значит, умрешь. Но Эрику такие фильмы не подходили. Я много раз говорил Николь, чтобы она не давала ему их смотреть.

– Нет, папа, это был не сон, – возразил Эрик и снова зевнул. – К нам правда приходили люди. Целая толпа.

– Ага. А как насчет привидения?

– Привидение тоже было. То есть призрак. Он был весь серебристый и блестящий, только лица у него не было.

– Ага.

Мы как раз подъехали к школе, и Николь попросила, чтобы я забрал ее в пятнадцать минут пятого, а не в без пятнадцати четыре, потому что у нее после уроков будет репетиция в школьном театре. А Эрик сказал, что не пойдет на прием к педиатру, если там ему будут делать укол. В ответ я повторил бессмертную мантру всех родителей:

– Посмотрим.

Мои дети выбрались из машины, волоча за собой рюкзаки. У каждого из них было по рюкзаку, которые весили, наверное, около двадцати фунтов, Я никак не мог к этому привыкнуть. Когда я был в их возрасте, дети не таскали с собой тяжелые рюкзаки. У нас вообще не было рюкзаков. А теперь, похоже, все дети ходили с рюкзаками. Даже младшеклассники семенили, согнувшись под грузом рюкзаков. У некоторых детей рюкзаки были на колесиках, и они волочили их, как багаж в аэропорту. Это не поддавалось моему пониманию. Мир все больше становился электронно-цифровым. Все вещи делались меньше и легче. А дети носили в школу такие тяжести, как никогда прежде.

Пару месяцев назад я поднял этот вопрос на родительском собрании. Директор школы сказал: «Да, это большая проблема. Мы все обеспокоены». И сразу сменил тему разговора.

Этого я тоже никак не мог понять. Если они все обеспокоены, почему они ничего не предпринимают? Но, конечно же, все дело в человеческой природе. Никто ничего не станет делать, пока не будет слишком поздно. Даже светофор на перекрестке установили только после того, как там погиб ребенок.

Я поехал домой по забитым утренними пробками улицам. Я мечтал о том, чтобы поспать хотя бы пару часов. Сейчас я не мог думать ни о чем другом.

Мария разбудила меня около одиннадцати. Она энергично потрясла меня за плечо, повторяя:

– Мистер Форман! Мистер Форман!

Страшно хотелось спать.

– В чем дело?

– Малышка!

От этих слов я мгновенно проснулся.

– Что с ней?

– Посмотрите на малышку, мистер Форман! Она вся… – Мария потерла себя по руке и плечу.

– Она вся – что?

– Вы посмотрите сами, мистер Форман.

Я выбрался из постели и пошел в детскую. Аманда стояла в кроватке, держась за высокий бортик. Она дрыгала ножкой и радостно улыбалась. Все вроде бы было нормально, если не считать того, что все тело малышки было равномерного сине-фиолетового цвета. Как огромный синяк.

– О господи! – пробормотал я.

Я не вынесу еще одной поездки в больницу, я больше не смогу вытерпеть толпу одетых в белое докторов, которые ничего тебе не говорят, я больше не вынесу такого страха, какого натерпелся сегодня ночью. Сегодняшняя ночь совершенно меня вымотала. Мне чуть не стало дурно от одной мысли о том, что с моей дочерью что-то не в порядке. Я наклонился к Аманде. Она залопотала, весело улыбаясь, и протянула ко мне ручки, хватаясь за воздух, – давая понять, что она хочет ко мне на руки.

Я взял малышку на руки. Она вела себя как обычно – сразу же ухватила меня за волосы и попыталась стащить с меня очки. Я немного успокоился, хотя теперь лучше смог рассмотреть ее кожу. Она выглядела как синяк – то есть по цвету кожа Аманды была в точности как синяк. Абсолютно все тело девочки было равномерно окрашено в синячный цвет. Как будто ее с головы до ног облили сине-фиолетовой краской. Этот равномерный цвет меня беспокоил.

В конце концов я решил, что надо позвонить доктору в отделение неотложной помощи. Я потянулся в карман за телефонной карточкой, а Аманда тем временем упорно охотилась за моими очками. Я набрал номер одной рукой. Доктор поднял трубку почти сразу. Его голос звучал удивленно.

– Вы знаете, я как раз собирался вам позвонить. Как себя чувствует ваша дочь?

– В общем-то чувствует она себя хорошо, – сказал я и откинул голову назад, чтобы Аманда не дотянулась до очков. Малышка рассмеялась – она решила, что я с ней так играю. – С ней все в порядке, только…

– Скажите, не появились ли у нее синяки?

– Появились, – сказал я. – Собственно, из-за этого я вам и звоню.

– Синяк покрывает все ее тело? Равномерно?

– Да, – сказал я. – Именно так. А почему вы спрашиваете?

– Видите ли, пришли ее анализы, и все они совершенно нормальные. Абсолютно все в норме. Здоровый ребенок. Пока нет только данных магниторезонансного исследования, но сейчас аппарат сломался. Его должны исправить через пару дней.

Я не мог постоянно вертеть головой и разговаривать по телефону, поэтому я посадил Аманду обратно в кроватку. Ей это, конечно, не понравилось, и она начала тереть глаза кулачками, собираясь заплакать. Я дал ей ее плюшевого Куки-Монстра. Аманда уселась и принялась с ним играть. Я знал, что на пять минут Куки-Монстр ее отвлечет.

– Как бы то ни было, – сказал доктор, – я рад услышать, что с малышкой все в порядке.

Меня это тоже радовало.

Доктор помолчал, потом кашлянул и сказал:

– Мистер Форман, я просмотрел записи в вашей больничной карте и заметил, что вы указали профессию – инженер-программист…

– Да, верно.

– А не связаны ли вы каким-нибудь образом с производством?

– Нет. Моя специальность – разработка программ.

– И где вы работаете?

– В Долине.

– А вы случайно не работаете на фабрике?

– Нет, я работаю в офисе.

– Понятно… – Он помолчал, потом снова спросил: – А могу я узнать, где именно?

– Вообще-то в настоящий момент я безработный.

– Понятно. Как давно?

– Шесть месяцев.

– Понятно… Хорошо, благодарю вас, просто мне нужно было это выяснить.

Я спросил:

– Для чего?

– Простите?

– Почему вы задавали мне эти вопросы?

– А… Я заполнял форму для статистики.

– Какую форму? – спросил я. – Я заполнил все формы еще в больнице.

– Это еще одна форма. Отдел Здоровья и Безопасности проводит исследование.

– Из-за чего все это? – спросил я.

– Были и другие подобные случаи, очень похожие на случай с вашей дочерью, – сказал врач.

– Где?

– В центральной больнице Сакраменто.

– Когда?

– Пять дней назад. Но там была совсем другая ситуация. Один сорокадвухлетний натуралист ночевал на природе, в Сьерре. Какой-то специалист по ботанике. Его случай был связан с каким-то видом цветущих растений или что-то в этом роде. А госпитализировали его в больницу Сакраменто. И клинические симптомы у него были точно такие же, как у вашей дочери, – внезапное, начавшееся без видимых причин, без повышения температуры болезненное покраснение кожи по всему телу.

– И тоже все прекратилось после магниторезонансного исследования?

– Я не знаю, делали ли ему магнитный резонанс, – сказал доктор. – Но, очевидно, для этого синдрома – чем бы он ни был вызван – характерно самоограниченное развитие. Очень резкое начало и очень быстрое завершение.

– Сейчас с ним все в порядке? С натуралистом?

– Да, он здоров. Пару дней продержались синяки, потом все прошло.

– Хорошо, – сказал я. – Я рад это слышать.

– Я подумал, вы захотите об этом узнать, – сказал врач.

Потом он сказал, что, возможно, позвонит еще – можно ли будет снова задать мне некоторые вопросы? Я ответил, что он может звонить в любое время, когда ему удобно. Он попросил позвонить ему, если у Аманды будут какие-то изменения, я пообещал, что позвоню, и на этом разговор закончился.

Аманда бросила Куки-Монстра и снова стояла в кроватке, держась за бортик и протягивая ко мне ручку. Ее маленькие пальчики хватали воздух.

Я поднял ее на руки – и внезапно она добралась до моих очков и радостно взвизгнула.

– Аманда… – я попытался подхватить очки, но было слишком поздно – она швырнула их на пол.

Я заморгал.

Без очков я вижу очень плохо. А эти очки были в тонкой оправе, их не так-то просто разглядеть на полу. Мне пришлось опуститься на четвереньки, все еще с малышкой на руках. Я начал шарить рукой по полу, надеясь нащупать очки. Не нащупал. Я прищурился, наклонил голову пониже и снова принялся шарить рукой по полу. Наконец я заметил отблеск света под кроваткой Аманды. Я посадил малышку на пол, залез под кровать, подобрал очки и надел их. По ходу дела я стукнулся головой о дно кроватки и снова чуть не потерял очки. Пришлось пригнуть голову еще ниже.

Неожиданно я обратил внимание на электрическую розетку под кроватью малышки. В розетку была вставлена маленькая пластиковая коробочка. Я вытащил коробочку и рассмотрел. Пластмассовый кубик с длиной стороны около двух дюймов, судя по виду – сетевой фильтр, обычная дешевая вещица таиландского производства. Контакты вилки заплавлены в пластик. На одном боку – белая наклейка со штрихкодом и надписью: «собств. ССВТ». Такие наклейки компании прикрепляют ко всему своему оборудованию.

Я повертел кубик в руках. Откуда он мог взяться? Последние шесть месяцев домом занимался я. Я знал, что здесь где лежит. И в комнате Аманды определенно не нужен был никакой сетевой фильтр. Они нужны только там, где есть чувствительная электронная аппаратура, например компьютеры.

Я поднялся на ноги и осмотрел комнату, проверяя, не изменилось ли еще что-нибудь. К собственному удивлению, я обнаружил, что изменилось все – совсем немного, но изменилось. На абажуре ночника Аманды нарисованы картинки из «Винни Пуха». Я всегда поворачивал абажур так, чтобы из кроватки Аманды был виден Тигра, потому что он ей больше всех нравился. Теперь абажур был повернут так, что на кроватку смотрел ослик Иа. Коврик на пеленальном столике тоже лежал не так, как обычно. С одной стороны на нем есть маленькое пятнышко, и я кладу коврик пятнышком вниз и влево. Сейчас пятно было сверху и справа. Коробочки с кремами от опрелостей я ставлю на полку слева, в самый дальний конец полки – чтобы малышка до них не дотянулась. Теперь они стояли слишком близко к кроватке, Аманда могла достать до них рукой. Были и другие подобные мелочи…

В детскую вошла домработница.

– Мария, вы убирали в этой комнате? – спросил я.

– Нет, мистер Форман.

– Но комната изменилась…

Мария осмотрелась и пожала плечами.

– Нет, мистер Форман, тут все по-прежнему.

– Нет, нет, – упорствовал я. – Здесь все изменилось. Посмотрите же… – я показал на абажур ночника, на подстилку на пеленальном столике.

– Видите?

Она снова пожала плечами.

– Хорошо, мистер Форман.

Мария явно смутилась. Либо она не поняла, о чем я говорю, либо решила, что я сошел с ума. Наверное, я и в самом деле выглядел странно – взрослый мужчина, который так разволновался из-за абажура с Винни Пухом.

Я показал Марии пластиковый кубик.

– Вы видели это раньше?

Она покачала головой.

– Нет.

– Я нашел это под кроваткой.

– Я не знаю, мистер Форман.

Она рассмотрела кубик, покрутила его в руках. Потом снова пожала плечами и отдала его мне. Она держалась как обычно, но посматривала на меня немного настороженно. Мне стало неловко.

– Хорошо, Мария, – сказал я. – Не обращайте внимания.

Она наклонилась и подняла малышку с пола.

– Я покормлю ее?

– Да, хорошо.

Я вышел из детской. Чувствовал я себя очень странно.

Чтобы разобраться со всем до конца, я полез в Интернет и стал искать расшифровку аббревиатуры «ССВТ». Мне дали ссылки на Систему Сертификации на Воздушном Транспорте, на Тренировочный лагерь Ваффен-СС в Конитце, на продажу нацистских регалий, на Совет по Санитарным нормам, акустические системы «Электра-СС» мощностью 175 Вт, на форум хоккейных болельщиков, на годовой отчет транспортной клиринговой палаты, на Сенсорный Способ прогнозирования, на турагентство «Весис-Тур», рок-группу с названием «Свежесорванная Венера», студенческое спортивное общество, федерацию стрелков и так далее, и тому подобное.

Я выключил компьютер.

И посмотрел в окно.

Мария выдала мне список необходимых покупок, записанный ее неразборчивым почерком. Мне и в самом деле надо было съездить в супермаркет, а потом уже забирать детей из школы. Но я не двигался с места. И раньше бывало так, что заполненная бесконечными домашними заботами жизнь как будто побеждала меня, и я чувствовал себя потерянным и опустошенным. В такие времена я мог сидеть, не шевелясь, по нескольку часов подряд.

Мне не хотелось шевелиться. По крайней мере, прямо сейчас.

Я думал о том, позвонит ли мне Джулия сегодня вечером и будет ли снова извиняться. Я думал о том, что я буду делать, если однажды она придет и скажет, что любит кого-то другого. Я думал о том, что я тогда стану делать, если у меня все еще не будет работы.

Я думал о том, когда же наконец смогу снова устроиться на работу. Я сидел, задумавшись, и вертел в руках сетевой фильтр.

Прямо под моим окном росло большое коралловое дерево с зеленым стволом и толстыми, мясистыми листьями. Мы посадили его совсем маленьким, вскоре после того, как переехали в этот дом. Конечно, дерево сажали садовники, но мы все тоже были рядом. Николь принесла свой пластмассовый совок и ведерко. Эрик в подгузнике ползал по лужайке. Джулия очаровала садовников и уговорила их задержаться допоздна, чтобы закончить работу. После того как садовники уехали, я поцеловал ее и вытер грязь, прилипшую к ее носу. Она сказала: «Однажды ветки этого дерева покроют весь наш дом».

Но, как оказалось, этому не суждено было сбыться. В сильную бурю одна из крупных ветвей отломилась, и дерево выросло криво. Коралловые деревья хрупкие, их ветки легко ломаются. Оно никогда не вырастет настолько, чтобы закрыть весь дом.

Но я очень ясно помнил тот день. Глядя в окно, я снова видел всех нас на лужайке перед домом… Но это были только воспоминания. И я очень боялся, что эти воспоминания больше не соответствуют действительности.

Проработав много лет над программированием мультиагентных систем, начинаешь рассматривать жизнь в категориях этих программ.

В общем мультиагентную среду можно сравнить с шахматной доской, а отдельные агенты – с шахматными фигурами. Агенты взаимодействуют на доске для достижения какой-то цели, точно так же, как шахматные фигуры передвигаются, чтобы выиграть партию. Разница только в том, что шахматные фигуры передвигает игрок, а агенты действуют самостоятельно.

Если запрограммировать агенты так, чтобы они обладали памятью, они будут обладать информацией о той среде, в которой находятся. Они будут помнить, в каких местах доски находились и что там происходило. Они смогут вернуться к определенным точкам, с определенными ожиданиями. Программисты считают, что постепенно у агентов вырабатываются убеждения, и они действуют в соответствии со своими убеждениями. Конечно, нельзя сказать, что это в буквальном смысле соответствует действительности, но ведь вполне может быть и так. По крайней мере, именно так это выглядит со стороны.

Но, что любопытно, иногда некоторые агенты вырабатывают ложные убеждения. Либо вследствие конфликта мотиваций, либо по какой-то другой причине они начинают действовать неадекватно. Окружающая среда изменяется, а они как будто не замечают этого. Они повторяют прежние, устаревшие действия. Их поведение больше не соответствует реальной ситуации на шахматной доске. Они как будто застревают в прошлом.

В программах, отражающих процесс эволюции, такие агенты уничтожаются. У них не бывает потомства. В других программах их оттесняют к краю и оставляют позади, в то время как основной поток агентов продолжает двигаться вперед. В некоторые программы даже заложен модуль с условным названием «мрачный жнец» – он время от времени отсеивает такие агенты и сбрасывает их с доски.

Но суть заключается в том, что эти агенты застревают в своем собственном прошлом. Иногда им удается собраться, и они возвращаются обратно в общий поток. А иногда нет.

От таких размышлений мне сделалось совсем неуютно. Я поерзал на стуле и посмотрел на часы. И почти обрадовался, увидев, что уже пора забирать детей из школы.

Пока мы ждали, когда у Николь закончится репетиция, Эрик делал в машине домашние задания. Николь пришла недовольная и обиженная. Она надеялась получить одну из главных ролей, но руководитель драмкружка записал ее в массовку.

– Всего две строчки! – сказала Николь, сев в машину и захлопнув дверцу. – Хотите знать, что я говорю? Я говорю: «Смотрите, вот идет Джон». И еще во втором акте я говорю: «Мне кажется, это очень серьезно». Две строчки! – она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. – Не понимаю, что такое с мистером Блейки?

– Может, он думает, что ты тупая, – предположил Эрик.

– Ты, крысеныш! – она стукнула брата по голове. – Мартышкина задница!

– Хватит, дети, – сказал я и завел машину. – Пристегните ремни.

– Маленький вонючий гаденыш, он ничего не понимает! – продолжала Николь, пристегивая свой ремень.

– Я сказал хватит.

– Ты сама вонючка, – упорствовал сын.

– Прекрати, Эрик.

– Да, Эрик, заткнись – слышал, что тебе сказал папа?

– Николь… – я посмотрел на нее в зеркало заднего обзора.

– Из-ви-ни, папа.

Я понял, что еще немного – и она расплачется.

– Солнышко, мне правда очень жаль, что тебе досталась не та роль, которую ты хотела, – сказал я. – Я знаю, как сильно ты хотела получить эту роль. Конечно, теперь тебе очень обидно.

– Нет. Совсем мне и не обидно.

– Что ж, в любом случае мне очень жаль.

– Нет, правда, пап, мне все равно. Это все уже в прошлом. Я не буду оглядываться, буду смотреть вперед. – Но минуту спустя она воскликнула: – И знаете, кому досталась эта роль? Этой писухе Кэти Ричардз! Мистер Блейки – просто писун!

И прежде чем я успел что-то сказать, Николь разрыдалась. Она громко всхлипывала на заднем сиденье, а Эрик посмотрел на меня и закатил глаза.

Я вел машину домой и думал, что надо будет поговорить с Николь о выражениях, которые она употребляет, после ужина, когда она успокоится.

Я резал стручковую фасоль, когда на кухню пришел Эрик и спросил:

– Пап, ты не знаешь, где мой МР3-плеер?

– Понятия не имею.

Я никак не мог привыкнуть к тому, что дети думали, будто я должен знать, где находятся все их личные вещи. Футболист Эрика, его бейсбольная перчатка, браслет Николь, ее заколки для волос…

– Я не могу его найти, – сказал Эрик, стоя в дверях. Он не подходил ближе, опасаясь, как бы я не заставил его накрывать на стол.

– Ты везде искал?

– Везде, папа.

Я вздохнул.

– В своей комнате смотрел?

– Обыскал всю комнату.

– А в гостиной?

– Везде.

– А в машине? Может, ты забыл его в машине?

– Я не забывал, пап.

– Может, ты оставил его в своем шкафчике в школьной раздевалке?

– У нас нет отдельных шкафчиков, только крючки на общей вешалке.

– А карманы куртки ты проверял?

– Па-ап… Я уже везде искал, правда. Он мне нужен.

– Но, если ты уже везде искал и не нашел, я тоже не смогу его найти, правильно?

– Ну, па-ап… Помоги мне, пожалуйста.

Жаркое в горшке должно было тушиться еще полчаса, не меньше. Я отложил нож и пошел в комнату Эрика. Я посмотрел во всех обычных местах: в дальней части его шкафа, где он сваливал одежду в кучу (придется поговорить об этом с Марией), под кроватью, за прикроватным столиком, на дне ящика в душевой и под грудами всякой всячины у Эрика на столе. Эрик был прав – в этой комнате плеера не было. Мы пошли в гостиную. По пути я заглянул в комнату к малышке – и сразу увидел пропажу. Он лежал на полке возле пеленального столика рядом с баночкой детского крема от опрелостей. Эрик схватил плеер.

– Спасибо, пап! – сказал он и убежал к себе.

Не было смысла спрашивать, почему плеер оказался в комнате Аманды. Я вернулся на кухню и продолжил резать фасоль. И почти сразу же Эрик снова меня позвал:

– Па-ап!

– Что? – крикнул я в ответ.

– Он не работает!

– Не кричи.

Насупленный Эрик пришел на кухню.

– Она его поломала.

– Кто его поломал?

– Аманда. Она его обслюнявила или еще что-то с ним сделала – и он сломался. Так нечестно!

– Ты проверил батарейки?

Эрик посмотрел на меня и сказал:

– Конечно! Говорю тебе, это она его сломала! Так нечестно.

Я сильно сомневался, что его МР3-плеер действительно сломан. Эти штуки делают с солидным запасом прочности, и там нет никаких подвижных деталей. Кроме того, он слишком большой, чтобы малышка могла с ним управиться. Я ссыпал порезанные стручки в пароварку и протянул руку:

– Дай посмотреть.

Мы пошли в гараж, и я достал свои инструменты. Эрик следил за каждым моим движением. У меня был хороший набор мелких инструментов, которые нужны для работы с компьютерами и другими электронными приборами. Работал я быстро. Отвинтил четыре фирменных болтика «Филипс» – и задняя крышка плеера упала мне на ладонь. Под крышкой оказалась зеленая системная плата. Она вся была покрыта тонким слоем мелкой сероватой пыли, похожей на налет, который бывает на стенках сушилки для белья. Пыль покрывала все компоненты электронной платы. Я подумал, что Эрик, наверное, носил плеер в кармане, крышка сдвинулась, и пыль набилась внутрь – поэтому плеер и не работает. Но когда я внимательно посмотрел на край пластиковой крышки, то увидел полоску резинового уплотнителя в том месте, где крышка прилегает к корпусу. Значит, корпус плеера закрывается герметично… как и следует.

Я сдул пыль, чтобы лучше рассмотреть плату. Я думал, что увижу либо какой-нибудь обрыв контакта или, может, чип памяти, который от перегрева вышел из своего слота, – в общем, что-нибудь такое, что можно легко исправить. Я прищурил глаза и рассматривал чипы, стараясь прочитать маркировку. На одном из чипов маркировка показалась мне какой-то размытой, потому что там как будто…

Я замер.

– Ну что там? – спросил Эрик, не сводивший с меня глаз.

– Подай мне вон то увеличительное стекло.

Эрик дал мне большую лупу, я нагнул яркую настольную лампу пониже и, склонившись над чипом, внимательно его рассмотрел. Как оказалось, надпись на чипе невозможно было прочитать, потому что поверхность чипа была повреждена коррозией. Весь чип был похож на дельту речки, размытую множеством миниатюрных ручейков. Теперь я понял, откуда взялась та пыль. Это были распыленные остатки чипа.

– Ты можешь починить его, папа? – спросил Эрик. – Можешь?

Какая причина могла вызвать такое повреждение чипа? Вся остальная плата выглядела совершенно нормально. Был поврежден только чип памяти. Я, конечно, не «железячник», но понимаю в этом достаточно, чтобы самому ремонтировать компьютер. Я умею инсталлировать жесткие диски, добавлять в компьютер память и всякое такое. Мне приходилось иметь дело с чипами памяти, но ничего подобного я раньше не видел. Единственное, что приходило в голову – чип был изначально дефектным. Наверное, эти МР3-плееры собирают из самых дешевых деталей, какие только можно достать.

– Па! Ты можешь его починить?

– Нет, – сказал я. – Нужно менять чип. Завтра найду подходящий.

– Это потому, что она его обслюнявила, да?

– Нет. Я думаю, тут просто был дефектный чип.

– Пап, но он целый год работал нормально. Она его обслюнявила. Так нечестно.

И тут, как нарочно, малышка заплакала. Я оставил разобранный МР3-плеер на столе в гараже и вернулся в дом. Я посмотрел на часы. Пока жаркое доготовится, мне как раз хватит времени сменить Аманде подгузник и развести ей на ужин молочную смесь.

К девяти младшие дети заснули, и в доме стало тихо. Слышен был только голос Николь, которая повторяла: «Мне кажется, это очень серьезно. Мне кажется, это очень серьезно. Мне кажется, это очень… серьезно». Она стояла перед зеркалом в ванной комнате, смотрела на свое отражение и заучивала слова из пьесы.

Джулия прислала мне сообщение по голосовой почте, что вернется домой к восьми. Но к восьми она не приехала. Я не собирался перезванивать ей и выяснять, в чем дело. Я так устал, что мне просто не хватало сил волноваться еще и из-за Джулии. За последние месяцы я освоил множество уловок, включая и широкое использование оловянной фольги, чтобы можно было мыть поменьше посуды, – но все равно, после того, как я приготовил ужин, накрыл на стол, покормил детей, поиграл в самолет, чтобы заставить малышку съесть кашу, убрал со стола, вымыл высокий стульчик Аманды, уложил Аманду спать, а потом вымыл все на кухне, – я устал. А Аманда еще все время выплевывала кашу, а Эрик весь ужин обиженно бубнил, что это нечестно, что он хотел не жаркие, а куриные палочки.

Я рухнул на кровать и включил телевизор.

На экране вместо картинки мелькали черно-белые полосы помех. Я не сразу сообразил, что DVD-плеер все еще подключен и забивает передачу по кабелю. Я нажал на кнопку на пульте дистанционного управления и включил плеер. В нем был диск с презентацией, которую Джулия записывала несколько дней назад.

Камера двигалась в потоке крови, направляясь к сердцу. Я снова увидел почти бесцветную жидкую часть крови, в которой кружилось множество красных эритроцитов. Джулия продолжала говорить. На операционном столе лежал подопытный пациент, накрытый сверху большой круглой антенной.

– Мы выходим из желудочка… Вот впереди показалась аорта… А теперь мы пройдем через артериальную систему…

Джулия повернулась к камере лицом.

– Изображение, которое вы видели, мелькает очень быстро, но мы можем оставить камеру циркулировать в кровеносной системе пациента хотя бы в течение получаса и потом составить очень подробные картины того, что мы хотим увидеть. Мы можем даже заставить камеру зависнуть на месте – при помощи сильного магнитного поля. Когда обследование будет закончено, мы просто пропустим кровь через внутривенный шунт, окруженный магнитным полем, удалим из крови все камеры и отправим пациента домой.