Текст книги "Выживший: роман о мести"

Майкл Панке
Выживший: роман о мести

Michael Punke

The Revenant: A Novel of Revenge

Copyright © 2002 by Michael Punke

© Майгурова И., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Моим родителям

Мэрилин и Бутчу Панке

Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу [Божию],

Ибо написано: «Мне отмщение, Аз воздам, глаголет Господь».

Рим. 12:19

1 сентября 1823 года

Его бросают на произвол судьбы – раненый понял это по взгляду парнишки, который упорно смотрел в землю и по сторонам, не в силах встретиться с ним глазами.

Тому, второму, парнишка прекословил который день. (Неужто пролетели целые дни?) Все это время раненого одолевали лихорадка и боль; он толком не понимал, что из слышанных разговоров явь, а что горячечный бред.

Он глянул на громаду скалы, нависшей над поляной. С краю склона торчала корявая сосна, умудрившаяся вырасти на голом камне, и, хотя раненый видел ее не впервые, до него только сейчас дошло, что ствол и ветви образуют крест. Что ж, видимо, ему судьба умереть здесь, на поляне рядом с ручьем.

Странно, что обстановка его так мало волнует. Интересно, что он решил бы на месте тех двоих? Если они останутся, а снизу по ручью нагрянут враги – погибнут все трое. Пошел бы он на смерть ради них… если им все равно умирать?

– А точно сюда идут? – Парень явно не владел собой: привычный тенорок на последних словах вдруг сорвался в мальчишеский фальцет.

Тот, второй, в шапке из волчьей шкуры, метнулся к решетке у костра и принялся запихивать в кожаный мешок полоски вяленой оленины.

– Хочешь остаться и проверить? – рявкнул он.

Раненый хотел было заговорить, но горло привычно ожгло болью, и, как ни пытался он произнести единственное вожделенное слово, изо рта вырывался хрип.

Обладатель волчьей шапки, спешно собирая немногие пожитки, даже не повернул головы, оглянулся только парнишка.

– Он что-то хочет сказать!

Парень опустился на колено рядом с раненым – тот, не в силах говорить, повел в сторону здоровой рукой.

– Винтовку! Просит свою винтовку!

Второй в несколько уверенных шагов пересек поляну и грубо огрел парнишку по спине.

– Займись делом, прах тебя побери!

Подступив к раненому, человек в волчьей шапке оглядел его вещи: охотничью сумку, нож в украшенных бусинами ножнах, топорик, винтовку и рожок для пороха. Раненый, не в силах двинуться, беспомощно следил, как человек вытащил из охотничьей сумки огниво и переложил его в карман кожаной куртки; рожок с порохом он повесил на плечо, а топорик засунул за широкий кожаный пояс.

– Что ты делаешь? – воскликнул парнишка.

Тот, в шапке, нагнулся за ножом и перебросил его парню.

– Держи.

Парень поймал оружие на лету и с ужасом воззрился на ножны.

Оставалась винтовка.

Обладатель волчьей шапки взял ее в руки и проверил заряд.

– Не обижайся, старина Гласс. Тебе она без надобности.

Парень застыл на месте.

– Бросить? Безоружного?

Мужчина в волчьей шапке лишь смерил его взглядом и, шагнув прочь, скрылся среди деревьев.

Лежащий неотступно смотрел на парнишку, замершего с ножом в руках. С его ножом… Парень поднял глаза, будто хотел заговорить, потом резко повернулся и исчез за соснами.

Раненый напряженно вглядывался в просвет между стволами, где скрылись бывшие приятели. Клокочущая в груди ярость охватила его целиком – как пламя сосновую ветку. Хотелось одного: задушить их на месте.

Зреющий в груди крик рванулся было наружу, однако горло лишь полыхнуло болью, не выдав ни звука. Раненый приподнялся на левом локте – правая рука хоть и могла сгибаться, но опоры не давала. Шею и спину немедленно пронзило болью, натянулась кожа на грубых швах. Он глянул на ногу, туго обмотанную кровавыми лоскутами от старой рубахи: согнуть бедро не выйдет, ногой не двинешь.

Собрав остаток сил, он с трудом перекатился на живот. С треском лопнул шов на свежей ране, спину залило теплой кровью, однако боли он почти не чувствовал – все затопила ярость.

Хью Гласс пополз вперед.

Часть I

Глава 1

21 августа 1823 года

– Моя лодка придет из Сент-Луиса со дня на день, мсье Эшли, – терпеливо, но настойчиво повторил француз. – Я охотно продам пушной компании Скалистых гор все ее содержимое, но не могу распоряжаться тем, чего у меня нет.

Уильям Генри Эшли грохнул жестяной кружкой о грубый дощатый стол. Хотя под аккуратно подстриженной седой бородкой играли желваки, они вряд ли сулили очередную вспышку: Эшли понимал, что сейчас ему противостоит самый презренный из врагов – ожидание.

Француз с невероятным именем Кайова Бразо не сводил глаз с собеседника и тревожился все больше. Визит Эшли в факторию – редкостная удача: надежное знакомство с такой фигурой обеспечило бы его предприятию длительный успех. Эшли знали в Сент-Луисе как крупного дельца и политика, который мечтал расширить торговлю на запад и имел для этого средства. Как называл их Эшли – «чужие деньги». Шальные деньги. Способные пригодиться не в этой, так другой рисковой затее.

Кайова сощурил глаза за толстыми линзами; даже при слабом зрении он великолепно разбирался в человеческих лицах.

– Если позволите, мсье Эшли. Пока вы ждете мою лодку, могу предложить небольшое утешение.

Эшли ничем не выказал заинтересованности, однако продолжать тираду тоже не спешил.

– Мне нужно выписать провиант из Сент-Луиса. Завтра мой курьер отправляется вниз по реке на каноэ. Он может передать весточку вашим партнерам – ободрить их, прежде чем расползется слух о неудаче полковника Ливенворта.

Эшли перевел дух и обреченно отхлебнул кисловатого эля. Выбора нет, от ожидания все равно не уйти. А совет француза не лишен мудрости: инвесторов и вправду лучше успокоить прежде, чем молва о битве хлынет на улицы Сент-Луиса.

Кайова, почуяв готовность собеседника, немедленно выложил перед Эшли перо с чернильницей и бумагу и вновь наполнил элем кружку. Он явно рад был откланяться.

– Не буду вас отвлекать, мсье.

Тусклый огонек сальной свечи горел в комнате Эшли глубоко за полночь. Вице-губернатор писал письмо.

Форт Бразо на реке Миссури,

21 августа 1823 года

Джеймсу Д. Пиркенсу, эсквайру,

фирма «Пиркенс и сыновья».

Сент-Луис

Уважаемый мистер Пиркенс!

К сожалению, я вынужден исполнить неприятную обязанность и изложить вам события последних двух недель – события, способные круто поменять (хотя и не нарушить) наши планы, связанные с Верхней Миссури.

Как вам, вероятно, известно к этому часу, отряд нашей пушной компании был атакован индейцами племени арикара после благополучной закупки у них шестидесяти лошадей. Арикара напали без малейшего повода с нашей стороны, убили шестнадцать человек, ранили около дюжины и угнали обратно коней, «проданных» нам накануне.

Нападение принудило меня отступить вниз по реке и безотлагательно обратиться за помощью к полковнику Ливенворту и регулярной армии, поскольку арикара своим нападением открыто попрали законное право граждан Соединенных Штатов беспрепятственно пересекать реку Миссури. Я также попросил о содействии наш собственный отряд (под командованием капитана Эндрю Генри), который подошел к нам из форта Юнион, подвергаясь немалому риску.

К девятому августа мы имели против арикара сводное войско из семисот человек, включавшее двести солдат Ливенворта (с двумя гаубицами) и сорок наемников пушной компании Скалистых гор. Мы также нашли союзников, пусть и временных, в лице четырехсот воинов племени сиу, чья вражда с арикара уходит корнями в исторические разногласия, природа которых мне неизвестна.

Объединенных сил нам с лихвой хватило бы, чтобы выдержать бой, отомстить арикара за предательство и вновь открыть Миссури для нашего дела. Крушением планов мы обязаны исключительно нерешительности полковника Ливенворта.

Обстоятельства этого бесславного похода я сообщу по возвращении в Сент-Луис, сейчас достаточно сказать, что неоднократные отказы полковника атаковать малочисленного врага позволили всему племени арикара уйти из наших рук. В результате Миссури перекрыта: между фортом Бразо и поселениями племени манданов укрепились три сотни арикарских воинов, намеренных пресекать любые наши попытки выйти к верховьям Миссури.

Полковник Ливенворт вернулся в гарнизон форта Аткинсон, где, несомненно, проведет зиму перед уютным камином, тщательно взвешивая возможности. Я не намерен его ждать. Наше предприятие, как вам известно, не может терпеть задержку в восемь месяцев.

Эшли перечитал написанное. Тон вышел слишком жестким: письмо дышало гневом, однако не передавало главного – бодрого настроя, нерушимой веры Эшли в собственные силы, в способность добиться успеха. Бог привел его в сад неиссякаемых щедрот, в благословенный край, где счастье ждет любого, кому хватит мужества его добиться. Собственных недостатков Эшли не скрывал – он воспринимал их как помеху, которую надлежало одолевать умелым сочетанием достоинств. Он знал, что неудачи неминуемы, но не собирался мириться с поражением.

Нынешний удар судьбы нужно обратить себе на пользу: пока конкуренты дремлют – мы должны действовать. Поскольку Миссури перекрыта, я решил послать на запад две группы другим путем. Капитана Генри я отправил по реке Гранд – подойти как можно ближе к верховьям и вернуться в форт Юнион. Вторая группа под руководством Джедидайи Смита двинется вверх по реке Платте и выйдет к водам Большого Бассейна.

Вы, несомненно, не меньше моего огорчены задержкой. Мы потеряли время – тем решительнее предстоит действовать. Я велел Генри и Смиту не возвращаться весной в Сент-Луис: мы выйдем к ним сами, в условленном месте заберем добытую пушнину и пополним их припасы. Таким образом мы сэкономим четыре месяца и хотя бы частично наверстаем время. Покамест же я предлагаю набрать в Сент-Луисе новый отряд трапперов и весной отправить его за добычей. Командовать буду я сам.

Свечной огарок зашипел, рассыпав кругом клочья черного дыма. Эшли, очнувшись, поднял голову – час поздний, усталость давала себя знать. Окунув перо в чернила, он решительно и спешно застрочил по бумаге, заканчивая письмо.

Прошу как можно скорее передать нашим партнерам – в самых решительных выражениях, – что я совершенно уверен в успехе задуманного. Провидение открыло нам путь к неисчислимым богатствам, нам остается лишь явить все свое мужество и взять то, что нам причитается.

Ваш преданный слуга,

Уильям Г. Эшли

Двумя днями позже, 16 августа 1823 года, из Сент-Луиса прибыла лодка Кайовы Бразо. В тот же день Уильям Эшли, снабдив людей необходимыми припасами, отправил свой отряд на запад. Ближайшую встречу назначили на лето 1824 года, место договорились определить через курьеров.

Уильям Генри Эшли вряд ли понимал, что изобрел схему, которая станет символом целой эпохи.

Глава 2

23 августа 1823 года

Одиннадцать человек сгрудились в лагере, не зажигая костра. Крутой берег реки Гранд давал сносное прибежище, зато дальше простиралась равнина, не сулящая никакой защиты: разведи огонь – и тебя увидят за много миль. А для трапперов, не желающих нарваться на очередную вылазку индейцев, скрытность была главнее всего.

До темноты оставался час, охотники занимались кто чем: чистили винтовки, латали мокасины, ужинали. Парнишка, рухнувший на землю в первую же минуту привала, спал в потрепанной одежде в стороне, раскинув длинные руки и ноги.

Охотники, разделившись на кучки по трое-четверо, сидели на корточках под кромкой берегового обрыва, жались спинами к камням или кустам в поисках призрачной защиты.

Обычный для лагеря гомон успел слегка притихнуть после боя на Миссури, а потом и вовсе умолк после второго налета индейцев три ночи назад. Переговаривались редко и безрадостно, приглушенными голосами – памятуя о погибших товарищах, чьи тела остались позади, и о таящихся впереди опасностях.

– Как думаешь, Хью, сильно он мучился? Три дня из головы не идет. Неужели мучился?

Хью Гласс глянул на говорившего – Уильяма Андерсона и, помолчав, ответил:

– Да нет, вряд ли.

– Он ведь старший. Из всех братьев старший. Уезжаем мы из Кентукки – а наши-то ему твердят, чтоб за мной приглядывал. Чтоб он, понимаешь, за мной. А мне ни слова не сказали. Никому и в голову не пришло.

– Уилл, ты для брата сделал что мог. Горько, но правда: когда в него угодило ядро – он уже не дышал.

– Надо было тогда и схоронить, – раздался из прибрежной тени новый голос. – А не таскать за собой лишних два дня.

Говоривший привстал на корточках, в густеющей тьме лица было не разглядеть – лишь темная борода да белый шрам в форме рыболовного крючка, выгнутый книзу от угла губ. Шрам не зарастал щетиной, и оттого лицо казалось застывшим в вечной ухмылке. Бородач водил ножом по точильному камню, медленный скрежет вторил словам.

– Заткнись, Фицджеральд! Иначе вырву тебе язык, клянусь могилой брата!

– Могилой? Там есть что назвать могилой?

Сидящие поблизости встрепенулись – таких издевок никто не ожидал, даже от Фицджеральда.

Бородач почуял внимание публики и приободрился.

– Груда камешков, всего-то навсего! Думаешь, он там лежит и гниет? Лично я сильно сомневаюсь. – Фицджеральд на миг умолк, взвешивая слова. В воздухе разносился только скрежет ножа по бруску. – Может, конечно, камни кого и отпугнут. Да только я скажу – койоты уже тащат куски его тела по всей…

Андерсон бросился на Фицджеральда – тот, вскакивая, занес ногу и встретил противника ударом в пах.

Андерсона согнуло вдвое, будто кто-то дернул за невидимую веревку и притянул голову к ногам. Бородач двинул его коленом в лицо – и тот беспомощно рухнул спиной на землю.

Фицджеральд, двигаясь на удивление легко для своего роста, метнулся вперед, надавил коленом на грудь задыхающегося, окровавленного противника и приставил наточенный нож к его горлу.

– Хочешь к братцу?

Нож впился в кожу, по шее поползла тонкая струйка крови.

– Фицджеральд! – окликнул его Гласс ровным, властным голосом. – Прекрати.

Бородач, готовый ответить Глассу вызовом, поднял взгляд – и с удовольствием увидел, что их обступила вся компания: свидетели унижения Андерсона. Значит, лучше не портить дело и оставить нынешнюю победу за собой. А с Глассом можно разобраться и позже.

Фицджеральд отвел лезвие и сунул клинок в поясные ножны с бусинами.

– Не начинай дел, которые неспособен закончить, Андерсон. В следующий раз я их закончу за тебя.

Капитан Эндрю Генри, протолкавшись сквозь круг зрителей, схватил Фицджеральда за шиворот и с размаху откинул назад, шлепнув спиной о береговые камни.

– Еще одна драка, Фицджеральд, и ты идешь на все четыре стороны. – Генри кивнул за лагерь, на дальний горизонт. – Если некуда девать силы – можешь охотиться в одиночку.

Капитан оглядел остальных.

– Завтра переход в сорок миль, – напомнил он. – Не спать сейчас – только терять драгоценное время. Кто сторожит первым?

Никто не вызвался. Генри глянул на спящего парня – того не разбудила даже драка. Капитан решительно шагнул к простертому на земле телу.

– Вставай, Бриджер, – велел он.

Парнишка вскочил, очумелый спросонья, и тут же схватился за ружье – старое и ржавое, выданное ему в счет будущего заработка вместе с пожелтелым рогом для пороха и горстью кремней.

– Станешь в сотне ярдов ниже по течению, где-нибудь на пригорке. Хряк, то же самое вверх по реке. Фицджеральд, Андерсон – пойдете во вторую вахту.

Фицджеральд, стоявший в карауле прошлой ночью, чуть было не полез возражать, однако передумал и отошел к краю лагеря. Парень, все еще одурелый со сна, неуверенно зашагал по прибрежным камням и вскоре исчез в иссиня-черной тьме, спустившейся на лагерь.

Хряком в отряде звали Финеуса Гилмора – вечно грязного верзилу, выросшего на нищей ферме в Кентукки. Прозвище говорило само за себя. Воняло от Хряка немыслимо: рядом с ним любой начинал озираться в поисках источника смрада – настолько нечеловеческой казалась вонь. Даже трапперы, сами не очень-то пристрастные к чистоте, старались держать Хряка с подветренной стороны.

Хряк тяжело поднялся на ноги, перекинул через плечо винтовку и побрел вверх по реке.

Не прошло и часа, как угасли последние отблески дневного света. При виде озабоченного капитана Генри, пробирающегося между телами после обхода часовых, до Гласса вдруг дошло, что во всем лагере только они двое и не спят. Капитан, опершись на винтовку, опустился на землю рядом с Глассом – дать отдых если не тревожной душе, то хотя бы усталым ногам.

– Завтра отправлю тебя на разведку с Черным Харрисом.

Гласс, начавший было засыпать, вскинул глаза на капитана.

– Ближе к вечеру, – пояснил тот. – Надо бы найти какую-никакую дичь, рискнем развести огонь. Изрядно мы отстали, Хью, – добавил он тише.

Капитан Генри явно был настроен поговорить, и Гласс потянулся за винтовкой. Поспать не удастся – значит, самое время заняться оружием: при сегодняшней переправе винтовку зацепило волной, он как раз ждал случая смазать замок.

– К началу декабря совсем похолодает, – продолжал капитан. – Неделю-другую придется заготавливать мясо. Если к октябрю не дойдем до Йеллоустоуна, на осеннюю охоту нечего и надеяться.

Как ни угнетали капитана скрытые сомнения, осанка его оставалась по-прежнему уверенной. Кожаная бахрома куртки подчеркивала широко развернутые плечи и мощную грудь – наследие прежней профессии (некогда Генри был шахтером в Сент-Дженевьевском округе штата Миссури). Узкие бедра перехватывал толстый ремень с парой пистолетов и большим ножом. Штаны – до колена кожаные, ниже колена шерстяные – выдавали в нем опытного лесного охотника: кожа служила отличной защитой, но при переправе намокала и становилась тяжелой, шерсть же быстро сохла и даже влажная хранила тепло.

Отряд ему достался пестрый, зато хотя бы льстило обращение «капитан». Звание, конечно, было не настоящим: отряд трапперов – не военная единица, чинов здесь не водилось. И все же Генри единственный из всех исходил вдоль и поперек Тройную Развилку, а в здешних местах опыт ценили превыше всего.

Капитан помолчал, дожидаясь ответа Гласса. Тот поднял глаза от винтовки – всего на миг: он как раз отвинтил гнутую защитную пластину над парой спусковых крючков и, прежде чем взглянуть на Генри, покрепче зажал в ладони оба винта, чтобы не уронить в темноте.

Взгляда оказалось достаточно, и Генри продолжил.

– Я тебе рассказывал о Друйяре?

– Нет, капитан.

– Знаешь, кто это?

– Жорж Друйяр из той самой экспедиции?

Генри кивнул.

– Да, он ходил с Льюисом и Кларком. Одни из лучших во всем отряде. Разведчик, охотник. В 1809-м пришел в группу, которую я вел – то есть он-то сам и вел: из сотенного отряда бывали у Тройной Развилки только он да Колтер. Бобры там кишат – что твои москиты, даже силки не нужны: лупишь палкой – и готово. Да только с черноногими не задалось: пары недель не прошло, как пятерых наших убили. Тут уж не до вылазок, пришлось укрепиться лагерем. Друйяр с нами неделю помыкался и говорит: хватит, мол. Назавтра ушел. А через неделю вернулся с двумя десятками шкур.

Гласс внимал не отрываясь. В Сент-Луисе про Друйяра знали все, но историю из первых уст Гласс слышал впервые.

– И второй раз то же: уходит – и возвращается с мешком шкур. А как в третий раз собрался, тут и говорит: третья попытка, мол, счастливая. Уехал, а через полчаса – два выстрела: его винтовка и его же пистолет. Второй пулей, видно, убил лошадь, чтоб позади нее залечь. Так мы его и нашли – рядом с лошадью, а между ними два десятка стрел. Черноногие такой знак оставили, чтоб мы знали. И голову ему отрезали, не церемонились.

Капитан вновь примолк, не сводя глаз с палки, которой водил по земле.

– Забыть его не могу, – добавил он.

Гласс собрался было сказать что-нибудь утешительное, но капитан опередил.

– Как думаешь, долго еще эта река течет к западу?

Гласс напряженно вгляделся в темноту, пытаясь поймать взгляд Генри.

– Наверстаем, капитан. Пока двинемся вдоль Гранд. Все же знают, что Йеллоустоун на северо-западе.

На деле Гласс уже давно засомневался в капитане – неудачи льнули к тому и пропитывали насквозь, как запах походных костров.

– Ты прав, – кивнул капитан и повторил, будто убеждая сам себя: – Конечно, прав.

Как ни беспорядочен был опыт капитана Генри, Скалистые горы он знал лучше любого из смертных. Гласс же, исходивший немало равнин, в верховья Миссури еще не поднимался. Однако уверенный голос Гласса придавал капитану изрядно сил. Говорили, будто Гласс в юности служил матросом, даже побывал в пиратском плену у Жана Лафита и много лет странствовал по морям – может, из-за той привычки к простору так манили его теперь бескрайние равнины между Сент-Луисом и Скалистыми горами.

– Счастье, если черноногие не вырезали весь форт Юнион. Я там оставил не самых лучших…

Генри привычно пустился обсуждать текущие заботы – одну за другой в ночной тишине. Гласс знал, что капитану нужен лишь внимательный слушатель: редкого взгляда или кивка будет достаточно, можно заняться оружием.

На винтовку Гласс в свое время денег не пожалел (хотя прочих дорогих вещей у него не водилось), и сейчас, под речи капитана, смазывал спусковой механизм с той же нежностью, какую другие приберегают для жены или детей. Винтовка Анштадта – так называемая кентуккская кремневая – была сделана, как и любое хорошее оружие того времени, немецкими оружейниками в Пенсильвании; у основания восьмигранного ствола красовалось имя производителя и место изготовления: Якоб Анштадт – Кутцтаун, Пенсильвания. В отличие от традиционных кентуккских винтовок с длинными, вплоть до пятидесятидюймовых, стволами у этой ствол был всего тридцать шесть дюймов. Гласс такую выбирал специально: чем короче – тем легче, да и в седле с ней управляться удобнее. А мастерски сделанная винтовая нарезка и курок, срабатывающий от слабого нажатия, делали выстрел убийственно точным даже при недлинном стволе. С полным зарядом в двести гран дымного пороха пуля калибра.53 летела из такой винтовки чуть не на двести ярдов.

За годы странствий по западным равнинам Гласс не раз убеждался, что хорошая винтовка часто решает выбор между жизнью и смертью, и надежное оружие было у трапперов не в диковину. От ружей товарищей его винтовку отличала не столько добротность, сколько изысканная красота – из-за которой другие частенько просили подержать винтовку в руках.

Твердое ореховое ложе, несмотря на тонкий изящный изгиб у шейки, надежно сглаживало отдачу от выстрела. Приклад (с одной стороны выдвижная панель, с другой – резная пластина) был плавно выточен по форме плеча, из-за чего ружье легко ложилось в руки и казалось продолжением тела. Под темно-коричневой, почти черной тонировкой фактура дерева была почти незаметна, и только вблизи внимательному глазу открывались тонкие нити волокон там, где лак истончился от частых прикосновений.

В довершение эффекта все металлические части, обычно медные, здесь были серебряными: обивка приклада, отделка выдвижной панели, защитный обод вокруг спусковых крючков и сами крючки. И никаких бесполезных заклепок на ложе, сделанных ради пустого украшения: Гласс никогда не понимал, какую красоту находят в них другие, и не стал бы портить ими собственное оружие.

Дочистив винтовку и удовлетворенно кивнув, Гласс вернул на место пластину, ограждающую спусковые крючки, и закрепил ее винтами. Потом насыпал свежего пороха на полку – теперь оружие готово к выстрелу.

Гласс вдруг заметил, что вокруг стоит тишина: капитан давно смолк и теперь спал, распростершись на земле в середине лагеря, тело его чуть подрагивало во сне. По другую сторону от Гласса, ближе к краю огороженного пространства, лежал Андерсон, привалившийся спиной к принесенному рекой пню. Кроме успокаивающего плеска волн, вокруг не слышалось ни звука.

Выстрел грянул внезапно – кремневое ружье громыхнуло ниже по течению, где стоял на часах тот юнец, Джим Бриджер. Сонные охотники в тревоге вскочили, беспорядочно пытаясь со сна найти кто оружие, кто укрытие. От реки к лагерю приближалась темная фигура. Андерсон, стоя рядом с Глассом, одним движением взвел курок и поднял ружье к плечу, Гласс вскинул свою кентуккскую винтовку. Стремительная фигура обозначилась четче – всего в полусотне ярдов от лагеря. Андерсон, прицелившись, на миг замер, и в ту же секунду Гласс толкнул его под руку винтовкой. Выстрел пришелся в небо.

При звуке выстрела фигура остановилась, и трапперы разглядели широко раскрытые глаза и вздымающуюся грудь Бриджера.

– Я… мне… я… – только и выговорил он, заикаясь от страха.

– Что стряслось, Бриджер? – крикнул капитан, вглядываясь в темноту за спиной парня. Трапперы уже выстроились в защитный полукруг спиной к крутому берегу: курки взведены, колено уперто в землю для надежности выстрела.

– Виноват, капитан! Я не хотел стрелять! В кустах зашелестело, я вскочил… Наверное, курок соскользнул… Оно само выстрелило…

– Заснул, не иначе. – Фицджеральд вернул курок в прежнее положение и поднялся с колена. – Теперь все индейцы на пять миль вокруг знают, где нас искать.

Бриджер дернулся было заговорить, но от стыда и раскаяния слова застряли в горле – он так и замер с открытым ртом, в ужасе глядя на окруживших его охотников.

Гласс шагнул вперед и потянул гладкоствол из рук Бриджера. Взведя курок, он нажал на спуск и большим пальцем перехватил кремень раньше, чем тот успел ударить по кресалу. Повторив трюк еще раз, он обернулся к Генри.

– Это не оружие, капитан. Дай ему нормальную винтовку, меньше будет случайностей в карауле.

Кое-кто из трапперов согласно кивнул. Капитан перевел взгляд с Гласса на Бриджера и распорядился:

– Андерсон, Фицджеральд, ваша очередь.

Те повиновались и, как велено, стали один выше по течению над лагерем, другой ниже.

Правда, стражу можно было и не выставлять: в считаные часы, оставшиеся до рассвета, никто в отряде не сомкнул глаз.