Текст книги "Справедливость. Как поступать правильно?"

Возмущение финансовой помощью

Фурор, вызванный в обществе финансовым кризисом 2008–2009 гг., – показательный пример. На протяжении многих лет котировки акций и цены на недвижимость росли. Счет был предъявлен, когда лопнул пузырь на рынке недвижимости. Банки и финансовые институты Уолл-стрит сделали миллиарды долларов прибыли на сложных инвестициях, основанных на закладных, стоимость которых теперь обрушилась. Некогда гордые фирмы с Уолл-стрит балансировали на грани банкротства. На фондовом рынке произошел обвал, больно ударивший не только по крупным инвесторам, но и по рядовым американцам, пенсионные счета которых резко обесценились. Совокупное богатство американских семей в 2008 г. сократилось на 11 трлн долл. – сумму, равную годовому ВВП Германии, Японии и Великобритании, вместе взятых¹⁶.

В октябре 2008 г. президент Джордж Буш-мл. запросил у Конгресса 700 млрд долл. на оказание финансовой помощи крупным банкам и финансовым компаниям США. То, что Уолл-стрит, получавшая огромные прибыли в хорошие времена, теперь, когда дела пошли плохо, просила налогоплательщиков оплатить предусматриваемую законопроектом помощь, казалось несправедливым. Но альтернативы, по-видимому, не было. Банки и финансовые учреждения стали такими огромными и настолько срослись со всеми сторонами экономической жизни США, что их банкротство обрушило бы всю финансовую систему. Они были «слишком большими, чтобы разориться».

Никто не утверждал, что банки и инвестиционные компании заслуживали денег. Их опрометчивые, безрассудные ставки (которые стали возможными вследствие недостаточного государственного регулирования) вызвали кризис. Но теперь вопрос стоял так: благополучие экономики в целом, по-видимому, перевешивало соображения справедливости. Конгресс неохотно выделил средства на финансовую помощь.

Затем возник вопрос бонусов. Вскоре после того, как банки и другие финансовые учреждения начали получать помощь, СМИ выяснили, что некоторые компании, получавшие помощь от государства, выплачивали своим директорам и управляющим миллионные бонусы. Самый вопиющий случай имел место в American International Group (A.I.G.), гиганте страхового бизнеса, который был доведен до банкротства рискованными инвестициями, сделанными его собственным подразделением финансовых продуктов. Несмотря на то что A.I.G. была спасена вливаниями государственных средств (общая сумма финансовой помощи этой компании составила 173 млрд долл.), компания выплатила бонусы на сумму 165 млн долл. руководителям того самого подразделения, действия которого и спровоцировали кризис. Семьдесят три сотрудника получили бонусы в размере 1 млн долл. и более¹⁷.

Сообщения о бонусах вызвали яростный протест общественности. На этот раз возмущение вызвали не 10-долларовые мешочки со льдом и не завышение цен на комнаты в мотелях. Людей возмутили щедрые вознаграждения, которые были субсидированы за счет средств налогоплательщиков и достались представителям подразделения, способствовавшим началу мирового финансового кризиса и доведению этого кризиса почти до точки обвала, полного расплавления финансовой системы. Что-то в этой картине было не так. Хотя правительство США теперь владело 80% компании, министр финансов напрасно умолял СЕО[2]2
  Здесь и далее – генеральный директор. – Прим. ред.


[Закрыть] A.I.G., назначенного правительством, отменить бонусы. СЕО компании ответил министру: «Если сотрудники будут считать, что министерство финансов постоянно и произвольно корректирует сумму их вознаграждений, мы не сможем привлечь и удерживать лучшие, блестящие умы». СЕО утверждал, что талантливые сотрудники необходимы для избавления компании от токсичных активов. Это пойдет во благо налогоплательщикам, которым, в конечном счете, принадлежит большая часть компании¹⁸.

Общественность отреагировала на эти сообщения вспышкой ярости. Чувства многих хорошо обобщил заголовок, занявший целую страницу таблоида New York Post: «Не так быстро, вы, жадные ублюдки»¹⁹. Палата представителей Конгресса США попыталась возместить казне выплаты, одобрив законопроект, согласно которому бонусы, выплаченные сотрудникам получивших существенную финансовую помощь компаний, облагаются налогом в размере 90%²⁰. Под давлением генерального прокурора штата Нью-Йорк Эндрю Куомо 15 из 20 получателей бонусов в A.I.G. согласились вернуть выплаченные им средства. В общей сложности было возвращено примерно 50 млн долл.²¹ Этот жест в какой-то мере смягчил гражданский гнев, и поддержка карательной налоговой меры в Сенате исчезла²². Но эпизод с бонусами вызвал у общественности колебания относительно дальнейших расходов на расчистку «авгиевых конюшен» финансовой отрасли.

В основе возмущения финансовой помощью лежало ощущение несправедливости. Еще до того, как разразился скандал с бонусами, поддержка финансовой помощи в обществе была шаткой и противоречивой. Американцев раздирало между необходимостью предотвратить полное обрушение экономики, которое ударило бы по каждому, и уверенностью в том, что закачка крупных сумм в терпящие бедствие банки и инвестиционные компании глубоко несправедлива. Конгресс и общественность согласились, что помощь надо оказать во избежание экономической катастрофы. Но, с моральной точки зрения, в течение всего кризиса помощь банкам и финансовым компаниям американцы воспринимали как своего рода вымогательство.

В основе возмущения финансовой помощью лежало убеждение в моральном предательстве: руководители банков и финансовых учреждений, получавшие бонусы (и компании, получавшие помощь), не заслуживали ни того ни другого. Но почему не заслуживали? Причина может быть менее очевидной, чем кажется. Рассмотрим два возможных ответа на этот вопрос. Первый касается жадности, второй – банкротства.

Одним из источников гнева была убежденность, что бонусами, по-видимому, вознаграждали жадность, на что бестактно указывали заголовки в таблоидах. Общественность сочла это отвратительным с моральной точки зрения. Казалось, что не только бонусы, но и финансовая помощь в целом извращенным образом вознаграждают алчное поведение вместо того, чтобы карать за него. Делая безрассудные инвестиции в погоне за все большей прибылью, работавшие с деривативами трейдеры поставили свои компании (и страну в целом) в отчаянное финансовое положение. Прикарманивая прибыли в хорошие времена, эти люди не видели ничего дурного в получении миллионных бонусов даже после того, как их инвестиции привели к разорению²³.

Критика жадности раздавалась не только в таблоидах. С такой критикой (в более пристойных формах) выступали и должностные лица государства. Сенатор Шеррод Браун (демократ от штата Огайо) заявил, что от поведения A.I.G. «разит жадностью, высокомерием и более худшими вещами»²⁴. Президент Барак Обама заявил, что A.I.G. «оказалась в бедственном финансовом положении вследствие безрассудства и жадности»²⁵.

Проблема с критикой жадности заключается в том, что такая критика не делает различий между вознаграждениями, предоставленными после краха, и вознаграждениями, которые обеспечили рынки во времена подъема. Жадность – порок, неправильная установка, чрезмерное и целеустремленное стремление к прибыли. Таким образом, понятно, что люди не хотят вознаграждать подобное поведение. Но есть ли какие-то основания полагать, что получатели бонусов в компаниях, принявших помощь, теперь стали жаднее, чем были несколько лет назад, когда они неслись на гребне волны и получали еще бо́льшие вознаграждения?

Трейдеры с Уолл-стрит, банкиры и управляющие хедж-фондами – люди жесткие. Погоня за финансовой прибылью – профессия, которой они зарабатывают на жизнь. Независимо от того, накладывает ли эта профессия отпечаток на характер, их добродетель вряд ли колеблется в такт подъемам и спадам на фондовом рынке. Таким образом, если вознаграждать жадность крупными бонусами за счет финансовой помощи неправильно, то правильно ли вознаграждать жадность за счет щедрот рынка? Когда в 2008 г. фирмы Уолл-стрит (некоторые из этих фирм продолжали существовать за счет налогоплательщиков) выплатили 16 млрд долл. в виде бонусов, общественность возмутилась. Но эта сумма была более чем вдвое меньше сумм бонусов, выплаченных в 2006 г. (тогда было выплачено 34 млрд долл.) и в 2007 г., когда на это ушло 33 млрд долл.²⁶ Если причиной того, что эти люди не заслуживают таких денег, является жадность, тогда на каком основании можно говорить, что прежде они этого заслуживали?

Одно из очевидных различий состоит в том, что бонусы в компаниях, получающих финансовую помощь от государства, выплачиваются из средств налогоплательщиков, тогда как бонусы, полученные в лучшие времена, выплачивались из доходов компаний. Но если возмущение основывается на убеждении, что бонусы незаслуженны, источник средств в моральном отношении не имеет решающего значения. Однако это рассуждение дает нам ключ: причиной того, что бонусы выплачивают за счет средств налогоплательщиков, является то, что компании потерпели неудачу. Это приводит нас к сущности жалоб. На самом деле американская общественность возражает против бонусов (и финансовой помощи) не потому, что они вознаграждают жадность, а потому, что они вознаграждают неудачу.

Американцы к неудачам относятся строже, чем к жадности. В рыночных обществах от честолюбивых людей ожидают того, что они будут энергично преследовать свои интересы, и линия между эгоизмом и жадностью часто бывает размытой. Но линия между успехом и неудачей проведена более резко. И мысль о том, что люди заслуживают вознаграждений, которые приносят успех, занимает центральное место в американской мечте.

Несмотря на свое брошенное мимоходом упоминание о жадности, президент Обама понял, что глубинным источником разногласий и возмущения является вознаграждение за неудачи. Объявляя о пределах оплаты управляющих в компаниях, получающих финансовую помощь, Обама раскрыл подлинный источник возмущения, которое вызывала финансовая помощь:

«Это – Америка. Мы не осуждаем богатство. Мы не завидуем людям, добившимся успеха. И мы определенно верим, что успех следует вознаграждать. Но людей возмущает – и правильно, обоснованно возмущает, – что управляющих вознаграждают за неудачи, особенно тогда, когда эти вознаграждения субсидируют средствами американских налогоплательщиков»²⁷.

Одно из самых эксцентричных заявлений об этичности финансовой помощи сделал сенатор-республиканец от штата Айова Чарльз Грассли, сторонник консерватизма в налоговых вопросах из американской глубинки. В разгар шумихи, разыгравшейся вокруг бонусов, Грассли в интервью одной из радиостанций Айовы сказал, что его больше всего беспокоит отказ управляющих корпорациями признать свою ответственность и вину за неудачи и он, Грассли, «отнесся бы к ним лучше, если б они последовали примеру японцев, вышли перед американским народом, низко поклонились и сказали: „Сожалеем“, а потом сделали бы одно из двух – ушли в отставку или покончили с собой»²⁸.

Позднее Грассли объяснил, что не призывает управляющих к самоубийству, но хочет, чтобы они взяли на себя ответственность за свои неудачи, проявили искреннее раскаяние и публично извинились. «Я не слышал ничего подобного от СЕО компаний, и это просто крайне мешает налогоплательщикам моего округа продолжать лопатой выбрасывать деньги на улицу», – заявил сенатор²⁹.

Замечания Грассли подтверждают мою догадку о том, что возмущение финансовой помощью было вызвано в основном не жадностью; сильнее всего чувство справедливости американцев оскорбило известие о том, что выплаченные ими в виде налогов доллары используют для вознаграждения за неудачи.

Если это действительно так, остается спросить, оправдан ли такой взгляд на финансовую помощь. Следует ли действительно обвинять в финансовом кризисе СЕО и старших управляющих крупных банков и инвестиционных компаний? Многие из них так не думают. В своих показаниях комитетам Конгресса, расследовавшим финансовый кризис, эти люди настаивали на том, что сделали все, что могли сделать на основании имевшейся у них информации. Бывший главный исполнительный директор компании Bear Stearns, инвестиционной компании с Уолл-стрит, обанкротившейся в 2008 г., сказал, что он долго и напряженно размышлял, мог ли он сделать что-нибудь иначе. И пришел к выводу, что сделал все, что мог. «Я был просто не способен придумать что-то такое… что изменило бы ситуацию, с которой мы столкнулись»³⁰.

СЕО других обанкротившихся компаний были согласны с бывшим руководителем Bear Stearns и настаивали на том, что стали жертвами «финансового цунами», которое было им неподвластно³¹. Сходное отношение разделяли и молодые трейдеры, с трудом понимавшие возмущение, которое вызывали у общественности их бонусы. Один трейдер с Уолл-стрит сказал репортеру Vanity Fair: «Нам нигде не сочувствуют. Но не потому, что мы не работали как проклятые»³².

Метафора цунами стала расхожим описанием финансовой помощи, особенно в финансовых кругах. Если управляющие правы и крушение их компаний обусловлено не их решениями, а более мощными экономическими силами, это объяснило бы, почему они не выразили раскаянья, которое желал от них услышать сенатор Грассли. Но это вызывает далекоидущие вопросы о неудаче, успехе и справедливости.

Если действие фундаментальных, системных сил экономики объясняет катастрофические убытки 2008–2009 гг., можно ли утверждать, что и ослепительные прибыли предшествующих лет объясняются действием тех же самых сил? Если в неурожаях надо винить погодные условия, то можно ли считать, что дарования, мудрость и напряженный труд банкиров, трейдеров и управляющих с Уолл-стрит являются причиной колоссальных прибылей, полученных в те дни, когда сияло солнце?

Столкнувшись с возмущением, которое у общественности вызвала выплата бонусов за неудачи, СЕО финансовых учреждений уверяли, что доходы и прибыли не всецело зависят от их действий, а являются результатом работы сил, которые они, финансисты, не контролируют! Возможно, они правы. Но если это действительно так, у нас есть веская причина усомниться в притязаниях финансистов на непомерные компенсации в лучшие времена. Разумеется, окончание холодной войны, глобализация торговли и рынков капитала, стремительное развитие персональных компьютеров и интернета, равно как и множество других факторов, помогают объяснить успехи финансовой отрасли в 1990-х гг. и в начале XXI в.

В 2007 г. СЕО крупных американских корпораций получали в 344 раза больше, чем средний рабочий³³. На каких основаниях (если такие основания вообще существуют) руководители заслуживают гораздо большего, чем их подчиненные? Большинство из руководителей напряженно, много и продуктивно трудятся. Но рассмотрим следующий момент: в 1980 г. СЕО заработали в 42 раза больше, чем их сотрудники³⁴. Были ли СЕО, управлявшие в 1980 г., менее талантливыми и трудолюбивыми, чем сегодня? Или же различия в заработных платах отражают непредвиденные обстоятельства, которые не связаны с дарованиями и навыками?

Или сравним уровень вознаграждений, получаемых СЕО в США, с уровнями вознаграждений, которые получают управляющие в других странах. СЕО ведущих американских компаний зарабатывают в среднем 13,3 млн долл. в год (по данным за 2004–2006 гг.). Сравните эту сумму с 6,6 млн долл., которые получают старшие руководители в Европе, и с 1,5 млн долл., которые получают СЕО в Японии³⁵. Действительно ли американские управляющие заслуживают вдвое большего вознаграждения, чем их европейские коллеги, и в 9 раз большего, чем СЕО японских компаний? Или же эти различия отражают также факторы, не связанные с усилиями и талантами, которые управляющие привносят в свою работу?

Охватившее в начале 2009 г. США возмущение финансовой помощью стало проявлением широко распространенного мнения, что люди, которые приводят свои компании к банкротству путем рискованных инвестиций, не заслуживают бонусов, исчисляемых миллионами долларов. Но спор о бонусах вызывает вопросы о том, кто и чего заслуживает в лучшие времена. Заслуживают ли успешные люди щедрот, которые приносят им рынки, или таковые щедроты зависят от факторов, неподвластных этим людям? А какие выводы можно сделать относительно взаимных обязательств граждан – как в хорошие, так и в трудные времена? Предстоит увидеть, вызовет ли финансовый кризис дебаты в обществе по этим более широким вопросам.

Три подхода к справедливости

Спросить, справедливо ли общество, почти то же, что спросить, как в этом обществе распределяют все, что мы ценим: доходы и богатства, обязанности и права, полномочия и возможности, должности и почести. В справедливом обществе каждый получает то, что заслуживает. Трудности начинаются, когда мы задаемся вопросами: чего и по каким причинам заслуживают люди.

Мы уже начали решать эти сложные вопросы. Размышляя о выгодах и недостатках раздувания цен, о конкурирующих притязаниях на медаль «Пурпурное сердце» и о финансовой помощи, мы установили три подхода к распределению благ с различных позиций: благосостояния, свободы и добродетели. Каждый из этих идеалов предлагает особый способ размышления о справедливости.

С одной стороны, наши споры отражают разногласия относительно того, что же именно означает справедливость для максимизации благосостояния, уважения свободы или воспитания добродетели. С другой стороны, споры сопряжены с разногласиями по поводу действий в случаях, когда указанные идеалы вступают в конфликт друг с другом. Политическая философия не может разрешить эти разногласия раз и навсегда. Но рассуждения об этом придают форму имеющимся у нас доводам и моральную ясность альтернативам, с которыми мы сталкиваемся как граждане демократического государства.

В этой книге исследованы сильные и слабые стороны представленных трех способов размышления о справедливости. Мы начинаем с идеи максимизации благосостояния. Для рыночных обществ вроде американского эта идея – естественная отправная точка. Современные политические дебаты в значительной степени затрагивают вопросы процветания или повышения уровня жизни – или стимулирования экономического роста. Почему мы заботимся об этом? Самый очевидный ответ таков: мы считаем, что процветание улучшает наше положение по сравнению с тем, в каком состоянии мы оказались бы без материального процветания – и как индивидуумы, и как общество. Другими словами, процветание имеет значение потому, что способствует нашему благосостоянию. Чтобы исследовать эту идею, мы обратимся к утилитаризму, который дает самое влиятельное описание: как и почему нам следует максимизировать благосостояние – или, как формулируют проблему утилитаристы, стремиться к максимальному счастью максимального числа людей.

Далее, мы рассмотрим ряд теорий, которые связывают справедливость со свободой. В большинстве из них акцент сделан на уважение индивидуальных прав, хотя среди сторонников этих теорий постоянно идут споры о том, какие права наиболее важны. Идея о том, что справедливость означает уважение свободы и индивидуальных прав, в современной политике столь же известна, как и утилитаристская идея максимизации благосостояния. Например, в американском Билле о правах сформулированы определенные свободы, в том числе свобода слова и свобода вероисповедания, и эти свободы не может нарушать даже большинство инакомыслящих. А в мире мысль о том, что справедливость означает уважение определенных универсальных прав человека, получает все большее распространение и признание (по меньшей мере в теории, если не на практике).

Подход к справедливости, начинающийся со свободы, разделяет обширная школа мыслителей. В сущности, некоторые действия, вызывающие самые ожесточенные политические споры нашего времени, происходят между двумя соперничающими лагерями – между сторонниками laissez-faire[3]3
  Невмешательство государств (фр.).


[Закрыть] и приверженцами справедливости. Лагерь laissez-faire возглавляют сторонники свободного рынка – либертарианцы, считающие, что справедливость заключается в уважении и поддержке добровольного выбора, который делают взрослые люди по взаимному согласию. В лагере сторонников справедливости – теоретики более эгалитарных воззрений. Они утверждают, что свободные от всякого регулирования рынки на самом деле не являются ни справедливыми, ни свободными. По их мнению, справедливость требует проведения мер, которые устраняют социальные и экономические недостатки и дают справедливые шансы на успех каждому.

Наконец, мы обратимся к теориям, которые рассматривают справедливость как качество, тесно связанное с добродетелью и праведным, благим образом жизни. В современной политике теории добродетели часто связывают с культурным консерватизмом и религиозными правыми фундаменталистами. Идея воплощения морали в законодательстве – страшная ересь и проклятье для многих граждан либеральных обществ, поскольку такое воплощение сопряжено с риском соскальзывания в нетерпимость и принуждения. Но идея того, что справедливое общество утвердит определенные добродетели и концепции благой жизни, вдохновляет политические движения и споры по всему идеологическому спектру. Не только Талибан, но и аболиционисты, а также Мартин Лютер Кинг-мл. черпали и черпают свои представления о справедливости из нравственных и религиозных идеалов.

Прежде чем пытаться оценивать эти теории справедливости, стоит задаться вопросом, как можно развивать философские доводы. В особенности в столь спорной сфере, как нравственная и политическая философия. Доводы зачастую возникают из конкретных ситуаций. Как мы видели в ходе обсуждения проблем намеренного завышения цен, награждения медалью «Пурпурное сердце» и оказания помощи банкам и финансовым учреждениям, моральные и политические размышления находят проявления в разногласиях, происходящих между приверженцами или защитниками конкурирующих сил общественной жизни. Иногда разногласия возникают в нашем сознании, как это случается, когда нас раздирают противоречия во мнениях по трудному вопросу морали или сам вопрос вызывает некий внутренний конфликт.

Но каким именно образом можно рассуждать исходя из мнений о конкретных ситуациях и восходя к принципам справедливости, которые, по нашему убеждению, следует применять во всех ситуациях? Короче говоря, в чем заключается моральная рефлексия?

Чтобы понять, как можно развивать моральное рассуждение, обратимся к двум ситуациям – к мудреной гипотетической истории, много раз обсуждавшейся философами, и к реальной истории о мучительной моральной дилемме.

Рассмотрим сначала выдумку философов³⁶. Как и все подобные сказки, эта история имеет сценарий, избавленный от многих реалистичных сложностей, так что мы можем сосредоточиться на ограниченном круге философских вопросов.