Текст книги "Юная жена"

Глава 8

Грэм поднялся в свои покои. Как почетному гостю, ему предоставили комнату в верхнем крыле, тогда как его братьям отвели место в большой общей спальне, где вдоль стен стояли кровати для многих воинов.

Комната Грэма располагалась рядом с помещением для графа Данбара, и Грэм решил, что именно граф настоял, чтобы нежеланному гостю оказали эту честь. Армстронги, разумеется, предпочли бы, чтобы он со своими людьми встал лагерем за стенами крепости. А еще лучше, чтобы Монтгомери никогда не ступали на их землю.

Грэм распахнул дверь, надеясь поскорее упасть в постель и отдохнуть после трудного дня. Завтра он женится и отправится домой, навстречу неизбежному будущему. Или его отсутствию. Грэм был не из тех, кто замыкается на мрачных мыслях, но сейчас он впервые испытал отчаяние. Рухнула мечта о наследнике, о том, чтобы передать свой титул и власть собственному сыну. Рухнула и надежда отомстить клану, виновному в смерти отца.

Шагнув в комнату, Грэм с удивлением понял, что свечи уже горят, а в камине пылает огонь. И удивился еще больше, увидев, что на краю постели сидит Эвелин и напряженно вглядывается в его лицо.

На ней было то же самое платье, что и днем. Леди Армстронг оделась подобающим образом, чтобы почтить гостей, пусть и незваных. Эвелин же встретила его в простом платье, которое ничем не отличалось от одежды других женщин клана Армстронгов. Но повседневный наряд не испортил впечатления, а лишь подчеркнул контраст между простотой платья и красотой девушки. Грэм решил, что в мире не существует одежды, которая могла бы повредить внешности Эвелин.

Казалось, Эвелин беспокоится, что ее вторжение рассердило Грэма. И он должен был рассердиться, ведь она нарушила его покой, а кроме того, неприлично девушке являться в покои жениха накануне свадьбы. Ее родственники придут в бешенство, если узнают, где она находится. К тому же может пострадать его собственная честь, которую Грэм так ревностно охранял.

Тем не менее он не мог заставить себя выказать незваной гостье свое неудовольствие. Еще не решив, что делать дальше, он прошел в комнату, закрыл за собой дверь и с минуту смотрел на Эвелин в мягком свете канделябров. На щеках его невесты вспыхнул легкий румянец.

Она была ангельски прекрасна. Грэм никогда такой не видел. И дело даже не в том, что он не встречал женщин красивее Эвелин. Нет, она была самой… Грэм нахмурился. Самой – какой?

Было в ней нечто такое, перед чем нельзя было устоять и что Грэм не сумел бы выразить словами. Ей недоставало умелой грации более зрелых женщин, но в то же время Эвелин не казалась слишком юной девушкой, на которую мужчина еще и не взглянет. Она была… такой как надо.

О Боже, неужели невеста вызывает в нем вожделение? Грэм рассердился. С ней следует обращаться мягко, по-доброму. Ясно же, что с девчонкой что-то не так, пусть он и не знает, до какой степени. А он сейчас смотрит на нее как на будущую жену со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Пусть она Армстронг! Нельзя же наказывать девушку за грехи родственников. Вероятнее всего, она вообще не сознает того, что происходит вокруг.

Разумеется, Грэм не желал считать кого-либо из Армстронгов жертвой, но у него хватало ума понять, что она не больше его самого заслужила, чтобы ей навязали этот брак.

Эвелин заберут из дома – единственной безопасной гавани, которую она имела. Разлучат с теми, кто любил и защищал ее, а Грэм уже понял, что в семье ею дорожили. Эвелин окажется во враждебном окружении. Разве может кто-либо из Армстронгов найти себе подобающее место в клане Монтгомери? Как бы он ни поступил, впереди одни трудности. Он сам получает нежелательную жену и сомнительное перемирие с Армстронгами, но Эвелин теряет больше всех.

Казалось, гостья устала от его пристального взгляда, слегка нахмурилась, затем встала, подошла ближе к Грэму и протянула руку к его лицу.

Грэм непроизвольно отшатнулся.

Обида затуманила глаза Эвелин. Уголки ее губ опустились. Она отдернула руку.

Раскаиваясь в том, что невольно причинил ей боль, Грэм взял ее руку и поднес к своему подбородку – месту, которого она только что почти коснулась. Он не понял ее намерения, но решил посмотреть, что получится.

Эвелин улыбнулась, и Грэм был опять поражен тем, как преобразилось ее лицо – как будто осветилось лучами солнца. Ее пальцы осторожно скользнули к его губам и шевельнули их вверх-вниз. С расширившимися глазами Грэм стоял и не понимал, что происходит.

Увидев, что он не реагирует, Эвелин нахмурилась, положила обе ладони ему на щеки и надавила так, что его губы выпятились.

Нахмурив лоб, она пристально смотрела ему в глаза, как будто пыталась сказать: «Ты что, не понимаешь?» Грэму стало ясно, что Эвелин хочет, чтобы он заговорил. Он едва не рассмеялся. Все относятся к ней как к дурочке, а тут она ведет себя так, как будто бессмысленный болван – он.

Она хочет, чтобы он заговорил. Грэм понятия не имел о чем, одно было ясно – надо что-то сказать.

– Эвелин, тебе не следует здесь находиться, – ласковым тоном сказал он. – Так не полагается. Если об этом узнает твой отец, то наверняка объявит мне войну, которая, без сомнения, приведет в негодование нашего короля.

Сдвинув брови, Эвелин бросила на него сердитый взгляд, потом качнула головой и подняла руки, как будто сказала: «А кто узнает?»

Она снова коснулась его губ, но на сей раз Грэм уже понимал, чего она добивается. Вздохнув, он подвел ее к креслу у очага и жестом пригласил сесть. Потом подтащил от окна небольшую низкую скамейку и устроился рядом.

Они сидели бок о бок, но не успел Грэм придумать тему для разговора, как Эвелин поднялась со своего места и сдвинула кресло так, чтобы оказаться напротив Грэма. Потом снова села и стала напряженно смотреть ему в лицо.

Никогда в жизни Грэм не чувствовал такого смущения. Язык у него словно одеревенел. Он не мог придумать, что сказать. Дело пошло бы легче, если бы она могла говорить. Тогда она стала бы задавать вопросы. Да, на вопросы он бы отвечал с легкостью, но самому найти тему…

Грэм не привык много говорить, а тем более вести легкую беседу. Он предпочитал краткость. Его братья шутя говорили, что заставить Грэма произнести несколько слов кряду все равно что протащить веревку в игольное ушко.

Ну что же, он будет говорить о браке. Раз завтра свадьба, можно считать, что это и есть единственная причина, почему Эвелин оказалась в его покоях. Надеялась развеять свои страхи? Выяснить, насколько страшен он для женщин?

Чувствуя, как его раздражает собственная неуверенность, Грэм откашлялся. Ему бы меч в руки и врага, чтобы сразиться. С этим бы он справился. Но с юной леди, которая сидит напротив и с нетерпением ждет, что он заговорит… Этому не учился ни он, ни его люди.

– Ты понимаешь, что завтра нас обвенчают? – ворчливым тоном произнес наконец Грэм.

Эвелин улыбнулась и кивнула. Это хорошо. Во всяком случае, она не бросилась вон из комнаты, как будто за ней гнались все псы ада. Тем не менее Грэм не был уверен, что она в полной мере осознает все последствия их брака.

– Ты понимаешь, что, как только церемония окончится, мы уедем из твоего… из этого замка и вернемся во владения Монтгомери?

Ее лицо омрачилось, но она снова кивнула.

– Правда состоит в том, что я понятия не имею, как с тобой обращаться, Эвелин Армстронг, – признался Грэм. – Я ведь еще не думал о женитьбе. А если бы думал, то выбрал бы девушку из собственного клана. Привыкшую к образу жизни Монтгомери. Умеющую вести хозяйство в замке. Мои люди…

Грэм на мгновение умолк, потому что Эвелин кивала и при этом не отрывала глаз от его губ. Но на ее лице было такое выражение – счастья? – что Грэм был изумлен.

Он решил не обращать внимания на странное поведение невесты и еще раз откашлялся, чтобы продолжить:

– Я со своими людьми каждый день тренируюсь. Как у вождя клана, у меня есть и другие дела. Ко мне приходят соплеменники, чтобы разрешить споры, рассказать о своих бедах, попросить совета.

Взгляд Эвелин выразил нетерпение. Она покачала головой, потом обвела рукой комнату, как будто пыталась включить в этот жест весь замок, и бросила на Грэма еще один нетерпеливый взгляд, как будто напоминала ему о том, что она дочь тана – вождя клана – и хорошо представляет себе обязанности лэрда.

Грэм вздохнул. Значит, ей неинтересно слушать про его занятия. Он не винил Эвелин. Должно быть, ей скучно, рассказ получился совсем не блестящий, но ведь он так не любит длинные разговоры.

– О чем бы ты хотела поговорить?

Вопрос мог показаться ей нелепым, ведь она-то говорить не могла, но тема, которую выбрал он, ей не понравилась.

Однако Эвелин еще раз улыбнулась, подалась вперед, направила на него палец, а затем прижала его к плечу Грэма.

– Обо мне? – недоверчиво спросил Грэм. – Ты хочешь поговорить обо мне? – Ему не удалось скрыть собственный ужас. О чем он станет говорить? Грэму казалось, что он предстал перед судом, перед лицом короля, присяжных и обвинителей и теперь ему предстоит дать отчет о своих действиях.

Как ей удалось привести его в состояние такой растерянности?

Эвелин широко улыбнулась, ее лицо озарилось радостью, и она решительно закивала в ответ.

Черт подери, надо, чтобы она ушла из его комнаты! Все происходящее здесь похоже на сумасшествие!

Но Грэм не мог смотреть на искорки в ее глазах, на эту чарующую улыбку и сохранять в сердце и разуме привычную уверенность. Найдется ли в Шотландии человек, который сумеет отказать этой несравненной красавице?

– Что ты хочешь узнать? – хриплым голосом спросил он, но тут же осознал, насколько глупо задавать вопросы женщине, которая не может выразить свою мысль. Он покачал головой. – Не обращай внимания. Я просто не подумал.

Эвелин явно ждала продолжения, а Грэм не знал, что сказать о себе. Он не привык копаться в своей душе, оценивать себя, свои предпочтения, свою жизнь. Он просто жил, и все. Был вождем клана, а это означало большую ответственность. У него не было времени, чтобы погружаться в раздумья и размышлять о том, что он за человек.

Может быть, Эвелин просто нуждается в поддержке? Ему пришло в голову, что он заверил ее отца и даже мать в благородстве своих намерений, но сама Эвелин его обещаний не слышала.

Да, именно это она наверняка и хочет услышать, а эту тему Грэм вполне способен с ней обсудить.

– Эвелин, – осторожно начал он, убедившись, что она слушает, по-прежнему не сводя с него глаз, не отрывая взгляда. Никогда в жизни Грэма не рассматривали с таким вниманием. – Ты должна знать, что я не считаю тебя виновной за грехи твоих родственников.

Эвелин нахмурилась. Нет, она помрачнела. Лицо вдруг приняло ожесточенное выражение, но все равно осталось привлекательным. Грэма это даже позабавило.

– Я понимаю, что ты не сделала ничего дурного. Ты сама жертва. Обещаю обращаться с тобой хорошо и с почтением, какое подобает дочери вождя, а теперь и жене вождя. Я не стану наказывать дочь за грехи отца.

К изумлению Грэма, Эвелин подскочила на месте, сжала руку в кулак и ударила его прямо в нос. Он качнулся назад, непроизвольно схватившись за место ушиба. Не то чтобы удар был силен и причинил ему заметную боль, просто Грэма удивила реакция Эвелин.

А девушка уже пронеслась мимо него. Ее ноги ступали легко, несмотря на то что она очень старалась выразить свой гнев.

Эвелин распахнула дверь, и Грэм опомнился. Если она хлопнет дверью как следует – а именно это она, похоже, и собиралась сделать, – проснутся домочадцы, выскочат в коридор и увидят, как она вылетает из его комнаты. И что потом? Все демоны ада вырвутся на свободу!

В последний момент Грэм успел придержать дверь, и Эвелин выскочила из комнаты бесшумно. А он стоял, тяжело дыша, и долго смотрел ей вслед, пока ее фигура не растворилась во мраке темного коридора.

Пусть она и не в себе, но ей явно не нравится, когда поносят ее родню. Грэм сочувственно улыбнулся. Его всегда восхищала верность. Он требовал ее от других. Едва ли он смог бы уважать девицу, которая спокойно сидела бы и выслушивала хулу на своих родственников.

Потом он тихонько прикрыл дверь и стал раздеваться, чтобы лечь, но вдруг рассмеялся. Невеста оказалась настоящим сюрпризом; правда, он так и не понял, что с ней делать. Грэм мог быть уверен только в одном – теперь он едва ли будет точно знать, что принесет ему каждый из дней и как поведет себя его будущая жена.

Глава 9

Утром первый взгляд на невесту привел Грэма в смущение. Казалось, что девушка, с которой он провел несколько минут накануне вечером, была ничем не похожа на ту, что стояла в зале, где их должны были обвенчать.

Грэм задержался в дверном проеме и стал наблюдать за происходящим, но его глаза постоянно возвращались к Эвелин.

На ней было платье, красивее которого он в жизни не видел. Ярко-синее, с изысканной вышивкой, оно ниспадало пышными складками от талии. Лиф платья, хотя и скромный, притягивал взгляд к женственным изгибам груди, которые пробуждали у Грэма чувство вины от того, что он их вообще замечает.

Ее золотистые волосы, подобные весеннему потоку солнечного света в горах Шотландии, спереди были приподняты, а сзади спадали на спину шелковой волной.

Эвелин была прекрасна, но чего-то в ней не хватало.

Не хватало живости, искры в глазах, которую он видел накануне.

Она выглядела так, словно была где угодно, но только не здесь. Взгляд был отстраненным, пустым, будто она не видела и не слышала, что происходит вокруг.

Эвелин казалась усталой, расстроенной, испуганной. Последнее особенно разозлило Грэма. Он сам не понимал почему. Меньше всего он хотел, чтобы она его боялась. Ее страх будил в нем инстинкт защитника, который не должен относиться ни к кому из клана Армстронгов. Но инстинкт не спрашивает. Грэм чувствовал, что готов сразиться против любого, кто виноват в этом ее настроении.

Он постоял еще немного, наблюдая, как завершаются приготовления к свадьбе. Эвелин тихо стояла возле матери, сцепив руки перед собой. Грэм вдруг понял, что Эвелин не испугана, она просто не понимает, что происходит.

Грэм помрачнел. Неужели у нее бывают хорошие и плохие дни? Возможно, она обретает и теряет ясность рассудка без всякой системы? Может быть, болезнь подействовала на мозг и вызвала разительные изменения поведения? Тогда понятно, чем объяснить ее странное поведение с ним вчера.

Настроение Грэма совсем упало. Он наконец осознал, что этот брак ляжет на него тяжким бременем. Вместо того чтобы стать мужем, он превратится в опекуна. Будет защищать Эвелин, следить, чтобы о ней заботились, но женой она ему никогда не станет.

К тому же никто никогда не упрекнет его за связь с другой женщиной, раз он женат на Эвелин, которая не способна исполнять супружеские обязанности, и потому его руки развязаны.

Однако Грэма такое положение не привлекало. Было в этом что-то бесчестное, ведь Эвелин не виновата в том, что она такая. Он не сможет заставить себя предать ее и навлечь позор на них обоих. Он останется верен женщине, с которой никогда не будет близок. Да, его будущее безнадежно.

Он окинул взглядом зал и остановил его на Эвелин, которая стояла на том же месте, по-прежнему тихая и спокойная, как будто пребывала в иных мирах. Но вот их взгляды пересеклись, и все в ней переменилось. Эвелин улыбнулась. В глазах появился свет. Потерянное выражение исчезло с лица, оно ожило и засветилось. Щеки порозовели. Стало понятно, что сейчас она именно здесь, в этом зале, и смотрит на жениха.

Решив, что не стоит давать Эвелин возможность броситься к нему и сдавить его губы, чтобы заставить говорить, Грэм сам шагнул к невесте.

Мать Эвелин подняла на него встревоженный взгляд и обняла дочь за талию, но та отвела ее руку и с улыбкой пошла навстречу Грэму.

Грэм поклонился леди Армстронг и повернулся к Эвелин, которая тотчас его коснулась. На сей раз она дотронулась только до руки.

Простое прикосновение, но сколько в нем смысла! Ее пальцы остались на его обнаженной руке как знак доверия. Эвелин запрокинула голову, чтобы заглянуть в лицо Грэму, и опять улыбнулась. Ее синие глаза излучали счастье.

Желая ее порадовать, Грэм заговорил. Ей не пришлось заставлять его.

– Ты чудесно выглядишь, Эвелин. Такой прекрасной невесты свет еще не видел.

В ответ девушка просияла, просто расцвела от его слов.

Мать Эвелин выглядела ошеломленной, но не комплиментом Грэма. Приоткрыв рот, она с удивлением посмотрела на дочь, потом перевела недоуменный взгляд на Грэма.

– Лэрд, между вами и моей дочерью что-то есть? – негромко спросила она.

Грэм нахмурился. Эвелин тотчас обернулась к матери. Улыбка исчезла с ее лица.

– Миледи, заверяю вас, между вашей дочерью и мной есть только грядущий брак. Разве мы не для этого собрались у вас в главном зале? Монтгомери явились сюда не для обмена любезностями с соседями и не с дружественным визитом.

– Она отозвалась на твои слова, – дрожащими губами пробормотала Робина, не обращая внимания на гневную ноту в голосе Грэма и прозвучавший в его словах упрек.

– Я вас не понимаю, миледи, – с недоумением проговорил он.

Робина покачала головой и потерла висок.

Грэм вдруг заметил следы крайней усталости и опустошенности на ее лице. Казалось, она не спала много ночей. Грэм невольно пожалел ее, хотя это было нелепо – сочувствие к врагу было чуждо его душе, меньше всего он хотел сейчас испытывать нечто подобное.

Робина подняла руку и слегка пошевелила пальцами, как будто пытаясь подобрать нужные слова.

– Большую часть времени Эвелин словно бы отсутствует. Она всегда жизнерадостная, покладистая, добрая, но редко обращает внимание на мир вокруг себя. Часто я даже не знаю, понимает ли она, что происходит. Но на твой комплимент она явно отозвалась. Отреагировала так, как это сделала бы любая нормальная женщина.

– Это для нее необычно? – спросил Грэм.

Общаясь с Эвелин, он, черт возьми, был твердо уверен, что она прекрасно его понимает. Ошибки быть не могло, поэтому сейчас он решил проявить осторожность. Похоже, мать готова обсуждать состояние Эвелин, не смущаясь ее присутствием, а вот Грэм полагал, что такие разговоры могут ее обидеть. Неужели вся семья обращается с Эвелин именно так – как с бессмысленным дитя?

– Отойдем на минуту, миледи, – произнес он, изящным жестом предлагая Робине руку.

Лицо Эвелин омрачилось, в глазах появилась боль. Она вопросительно посмотрела на Грэма.

– Я вернусь через минуту, Эвелин, – успокоил ее Грэм. – Просто я хочу поговорить с твоей матерью, объяснить ей, что ты попадешь в хорошие руки. Ей будет легче смириться с твоим замужеством.

Лицо девушки смягчилось. Она бросила на мать взгляд, полный бесконечной любви.

– Пойдемте, – сказал Грэм Робине, прежде чем она успела снова заговорить в присутствии дочери.

Так и не справившись с удивлением, Робина покорно последовала за ним. Когда они отошли достаточно, чтобы, по мнению Грэма, Эвелин не могла их слышать, он остановился и в упор посмотрел на Робину.

– Должен признаться, миледи, что я чувствую определенное недоумение. Эвелин отреагировала на мои слова. Более того, могу сказать, что у нас в некотором роде состоялся разговор, хотя Эвелин, разумеется, не произнесла ни слова. Однако это не помешало ей дать мне понять, чего именно она хочет, какого рода сведения желает получить.

От изумления Робина открыла рот. Она явно была поражена.

– По вашему виду можно заключить, что для Эвелин это необычное поведение, – с мрачным видом предположил Грэм.

– Необычное? Эвелин – милое, нежное создание. Конечно, она реагирует на окружающих, но только на членов семьи. На посторонних – никогда. Не знаю почему. Возможно, иногда она просто не понимает чего-то или впадает в странную рассеянность. Большую часть времени она делает что хочет. Мы этому не препятствуем, потому что хотим, чтобы она была счастлива.

Робина произнесла последние слова так неистово, что Грэм был тронут. Как эта женщина любит свою дочь, как страдает оттого, что Эвелин не такая, как другие девушки, с нормальным будущим. И снова его сердце смягчилось. Смягчилось к одной из Армстронгов. Надо быстрее убираться из этих проклятых мест, иначе он скоро будет сочувствовать всему семейству!

– Вот что я вам скажу, – осторожно начал Грэм. – Пусть мы с Эвелин и не разговаривали обычным образом, но, без сомнения, общались. Более того, она прекрасно понимает, что сегодня должно произойти, и не боится.

– Откуда ты знаешь? – требовательно сказала Робина. – Она не говорит. Откуда же тебе знать, о чем она думает?

Грэм пожал плечами.

– Мы общались. Миледи, вы хотите, чтобы я объяснил то, чего сам пока не понимаю. Однако чувствую, что чем больше времени буду проводить с Эвелин, тем лучше стану понимать, каким она видит мир вокруг себя и насколько верно его воспринимает.

Робина посмотрела на дочь, потом снова на Грэма. В ее взгляде явно сквозила неуверенность.

– Прояви к ней доброту, лэрд. Мне кажется, ты ей понравился.

Не сказав больше ни слова, Робина повернулась к нему спиной и поспешила к дочери.

Похоже, леди Робина права. Через мгновение Эвелин, отыскав взглядом Грэма, улыбнулась. Улыбнулась один только раз, но Грэм почувствовал, что вся комната осветилась теплом этой улыбки. У него захватило дух, а грудь стиснуло так, что стало трудно дышать. Потом Робина обняла дочь и заслонила от его глаз. Да и кстати, потому что в этот момент чья-то тяжелая рука легла на плечо Грэма. Он обернулся и увидел за спиной Тига и Боуэна.

– Сколько еще нам все это терпеть? – пробормотал Тиг. – Люди уже начинают беспокоиться. Мы не сможем долго их удерживать. Это все равно что просить голодного волка спокойно сидеть и смотреть, как стая обдирает убитого оленя, и не броситься на него.

– Церемония начнется, как только явится ее отец с графом Данбаром. Потом мы сразу уедем.

Боуэн нахмурился.

– Грэм, тебе этот граф не кажется подозрительным? Мне не нравится, что он столько времени провел с Армстронгом. Тут что-то не то. Король прислушивается к Данбару, он его любимчик. И надо смотреть правде в глаза – Монтгомери больше всех теряют от этого так называемого договора.

Грэм насупился.

– Это не так. Мы ничего не отдаем, тогда как Армстронги отдают свою дочь злейшим врагам. Можно сказать, что король на нашей стороне.

У Тига отвисла челюсть.

– Ничего не отдаем? Грэм, ты не получишь наследников. Не получишь… ничего. Эта девица ни на что не пригодна.

Грэм с яростью обернулся к брату:

– Она не непригодна! Никогда не говори так в моем присутствии! И вообще ничего не говори.

Тиг удивленно приподнял брови, но замолчал.

– Он мог приказать, чтобы Рори вышла замуж за одного из них, – смягчившись, напомнил Грэм. – В этом была бы логика. У Армстронга два сына брачного возраста, но о них речь не шла.

– Только через мой труп! – проревел Боуэн. – Рори еще совсем ребенок.

Грэм обжег его гневным взглядом.

– Разве Эвелин не такой же ребенок? Во многих отношениях Рори стала бы более подходящей женой, чем Эвелин. Рори еще очень молода, но крепка и здорова и может рожать. И она уже в брачном возрасте. Мы с вами знаем, что она еще не готова к замужеству, но королю это неизвестно. Он мог бы забрать ее у нас, и мы ничего не смогли бы поделать, разве что объявить войну королю.

Тиг сглотнул и крепко сжал зубы. Одна мысль об этом привела его в бешенство.

– А теперь представь, что чувствуют Армстронги, – негромко продолжил Грэм. – Представь, что чувствовали бы мы, если бы сейчас наблюдали, как Рори выдают замуж за Армстронга.

– Что-то ты подобрел, – прошипел Тиг. – Начал сочувствовать этим мерзавцам. Они не заслуживают ни нашей жалости, ни сочувствия.

Грэм кивнул:

– Я знаю. И не жду, что ты их полюбишь. Просто хочу, чтобы ты представил себе обратную ситуацию – что Рори приказали бы выйти замуж за Армстронга.

– Это немыслимо, – вмешался Боуэн. – Не могу понять, почему семья Эвелин не восстала против воли короля.

– Потому что Армстронг знает: это будет смертный приговор всему его клану, – объяснил Грэм. – Мы можем ненавидеть этого человека, но он не глупец. Дочь за весь клан? Ему это тоже не нравится, он страдает, но понимает, что другого выхода нет. Если бы нам приказали отдать Рори, у нас бы тоже не было выбора.

– Женись, и уберемся отсюда, – пробормотал Тиг. – Хочу оказаться на собственных землях раньше, чем кто-нибудь решит, что мы ничего не даем взамен того, что забираем. Я все равно считаю, что расположение короля и графа Данбара на стороне Армстронгов. Он избавил их от обузы и навязал тебе жену, которая не может дать наследников. Ну что, в самом деле, они тебе отдают, Грэм? Мое мнение, что король обидел тебя. Ты вождь клана, тан. Твоя кровь должна наследовать твою власть. А король лишил тебя этой возможности.