Текст книги "Воскресшая любовь"

Глава 6

Тишина и покой… Он не чувствует ничего, кроме глубочайшего спокойствия… Ни душевного волнения, ни желаний и стремлений – ничего… Его ничто больше не тревожит.

Но откуда-то из дальних уголков памяти всплывают непрошеные воспоминания и снова мешают ему достичь высшего состояния духа. Эти образы прошлого – такие яркие и четкие, словно все эти события происходили с ним вчера. Как будто он снова в Макао… В тот прекрасный вечер…

Все кажется таинственным под серебристым светом луны. С расположенного поблизости пруда доносится нежный запах лотоса. В домах, стоящих за покрытой штукатуркой стеной, мерцают огни. Тишину, царящую вокруг, нарушают только звуки ночи.

Спокойная красота сада и разлитая вокруг гармония словно насмешка над его душевным состоянием. Покой и умиротворенность природы противоречат буре, бушующей у него в душе. Кристиана раздирают сомнения. Он подставляет лицо легкому соленому ветру, чтобы остудил его горячую голову. Его душит гнев.

Так нельзя дальше жить. Этот гнев может в конце концов привести его к безумию или насилию. В конце концов разразится буря, которая, разрушив все, обречет его на отчаяние. Он подошел слишком близко к краю бездны. Искал утешение не там, где нужно… Погряз в пороке…

Послышался звук легких шагов… На тропинке показалась она. Заметив Кристиана, остановилась. Леона была в белой ночной сорочке и длинной шелковой шали, накинутой сверху.

Кристиана мгновенно охватило желание, как это всегда происходило с ним, когда рядом была Леона – невинная и чувственная, застенчивая и озорная, то неискушенная девочка, то умудренная жизненным опытом женщина.

Однако та ночь была неподходящей для искушений.

– Вы не должны были выходить в сад ночью одна, – заметил Кристиан. – Если Бранка об этом узнает, устроит вам головомойку.

– Не устроит. Она сейчас спит. А я уже не ребенок, Эдмунд.

Нет, она не ребенок. Несмотря на всю ее невинность и наивность.

– Что вы здесь делаете, Леона?

Она пожала плечами:

– Просто мне не спится. Ворочаюсь с боку на бок и никак не могу заснуть. День был слишком утомительным. Думаю, прогулка у моря пошла бы мне на пользу. Но сейчас ночь.

Леона наклонилась над кустом, чтобы понюхать цветок, и, закрыв глаза, с наслаждением вдыхала его аромат.

Кристиан почувствовал, что буря у него в душе утихла, как происходило с ним всегда в присутствии Леоны.

Он подошел к ней, сорвал цветок и протянул девушке.

Леона понюхала цветок и подняла глаза на Кристина.

Он провел рукой по ее щеке – нежной, как лепестки цветка.

– Мне кажется, я знаю, почему вы не могли заснуть. И что вас сюда привело, Леона. По-моему, вам что-то понадобилось в саду.

Она поежилась – но не от холода – и еще плотнее закуталась в шаль. Опустив глаза, она приоткрыла губы, жаждущие его ласки.

– Вам пора возвращаться в дом, – тоном, не терпящим возражений, произнес Кристиан, но не убрал руку с ее щеки. Он хотел ее. Безумно хотел. Прямо сейчас. И он мог бы сегодня получить то, что хотел. Кристиан в этом не сомневался.

– Вообще-то это мой сад. И может быть, это вам нужно возвращаться в дом, а не мне.

Кристиан не сдержал улыбки. Как было с ним всегда, когда Леона находилась рядом. Он никогда прежде не улыбался так часто, как здесь, в Макао, рядом с Леоной.

– О, было бы невежливо с моей стороны уйти в дом. Ведь вы пришли сегодня в этот сад, потому что искал меня.

– Глупости! С чего вы взяли? Для чего мне вас искать?

Кристиан обнял Леону и сказал:

– Вот для этого. А еще для этого, – добавил он и поцеловал ее в губы.

Проклятие!

Истербрук открыл глаза. Вот уже три дня он без конца вспоминал о том, что происходило между ними в Макао. И заново переживал те же самые чувства, которые испытывал тогда. Вот и сейчас воспоминания взволновали его, как и тот тайный поцелуй в залитом лунным светом саду в Макао.

Чтобы унять волнение и избавиться от воспоминаний, Кристиан поднялся.

Леона… В его мыслях, мечтах, воспоминаниях – Леона. Только она. Она одна…

Она собиралась выйти замуж за Педро! Что за черт! Это было бы самой большой потерей в его жизни. Да и Леона была бы несчастна с Педро.

Негодяй обвинил Леону в том, что она была любовницей Эдмунда. Трус. Лжец. Благородство не позволило Эдмунду воспользоваться доверчивостью Леоны. В тот вечер он отпустил ее, хотя больше всего на свете ему хотелось, чтобы она осталась с ним в ту ночь.

Он искал с ней встреч точно так же, как и она. С ней он терял голову и порой забывал об осторожности. Поэтому Педро было легко, воспользовавшись этим, найти повод для обвинений. С другой стороны, именно это спасло Леону от брака с этим недоумком. Хотя не уберегло от скандала.

Но как бы то ни было, теперь Леона свободна. Свободна до такой степени, что даже смогла приехать в Англию. Она теперь может беспрепятственно плавать по восточным морям. И при желании заводить романы.

Эта прелестная молодая женщина с темными глазами, в которых была видна ее страстная натура, существовала среди мужчин. Капитаны кораблей, коммерсанты, члены Ост-Индской компании и моряки – она могла сидеть за одним столом с мужчинами, которые вожделели ее.

Когда Кристиан подумал об этом, его бросило в жар. Мрачные мысли овладели им, и вскоре он обнаружил, что уже долгое время сидит, уставившись неподвижным взглядом в одну точку.

Леона всколыхнула в Кристиане чувства, которые он давно похоронил в душе.

Если он не перестанет думать о Леоне, то сойдет с ума.

Лондон – город, в котором жизнь не замирает даже по ночам. Даже зимой. Словно бы какая-то неведомая энергия незримо течет в темноте – отголоском людских страхов и стремлений, надежд и радостей, которые пульсируют по лондонским домам с окнами с задернутыми шторами и закрытыми ставнями.

Весной силы жизни заявляют о себе во весь голос. Как было, например, сегодня, в эту ясную прохладную ночь.

Кристиан любил ночь за тишину, в которую погружался город. Но он уже давно признался самому себе, что не любит одиночества. Время от времени он нуждался в общении.

Радость общения подарила ему Леона. Она и представить себе не могла, как ценил это Кристиан. Когда Леона попросила Тун Вэя научить молодого англичанина занятиям медитацией, она не подозревала о способности Кристиана распознавать эмоции других людей.

Он никому не рассказывал о своем даре. Никому, даже Леоне. Многие, услышав о его даре, сочли бы Кристиан; сумасшедшим. Истербрук был уверен, что однажды в конце концов он повредится рассудком. Обладая этим умением, жить среди людей очень трудно. Видеть все то, что люди желают скрыть. Обычному, грешному человеку нелегко избавиться от искушения использовать эти способности в своих целях. Иногда просто невозможно противостоять искушению.

Ноги сами привели Кристиана к красивому зданию в Мейфэре, возле парка. Как и во множестве других особняков по соседству, в окнах этого дома горел яркий свет. По ночам Лондон не спал, и Мейфэр засыпал только ближе к рассвету.

Лакей проводил Кристиана в библиотеку. Когда он вошел в комнату, все подняли голову и посмотрели в его сторону.

Четверо джентльменов за карточным столом продолжили игру. Кристиан подошел к другой группе мужчин, которые сидели за столом, распивая спиртные напитки.

– Привет, Истербрук. Вот уж не думали, что увидим тебя здесь сегодня. Для игры нам нужен четвертый. Пока ты не пришел, нам ничего другого не оставалось, как пить и сплетничать.

Сюда приходили как раз для того, чтобы выпить и посплетничать. А в вист играли лишь для отвода глаз.

Круг этих знакомых Истербрук унаследовал от отца вместе с титулом и получил приглашение к ним присоединиться после смерти старого маркиза. Так было заведено испокон веку, как объяснили ему. Право посещения этого очень маленького частного клуба передавалось из поколения в поколение.

Среди его членов было шестеро пэров, четверо епископов – представителей самых древних, самых знатных родов во всей стране. Поскольку клуб был основан в свое время для того, чтобы под его прикрытием организовывать опасные политические заговоры, так уж повелось, что каждый член клуба был известен под кличкой, обозначавшей отдельные карты в колоде. Это делалось для того, чтобы в случае необходимости соблюдать конспирацию и иметь возможность общаться втайне от всех.

Так, Кристиан был Червовый Король. Епископы называли себя Тузами. Иногда члены клуба, обращаясь друг другу, по старой памяти использовали эти клички. Хотя клуб больше не преследовал политических целей.

Почти… Они время от времени оказывали друг другу политические услуги. А уж совсем редко члены клуба решали вместе, как наказать пэра, не поднимая шума, если преступление, которое он совершил, – слишком деликатного свойства и это дело не может быть предано огласке и открыто слушаться в палате лордов.

– Ради тебя, Деннингем, я изменил свои планы, – сказал Кристиан рыжеволосому полноватому мужчине, который с ним поздоровался. Граф Деннингем был единственным из всех собравшихся здесь, с кем Кристиан время от времени встречался вне стен клуба. В школе они дружили, чему во многом способствовало то, что старина Деннингем был славный малый, чуждый всякого притворства. Все его эмоции были написаны у него на лице.

– Ты сменил привычки. Часто появляешься на людях в последнее время. По крайней мере так говорят. На связано ли это с той красоткой, которую видели с тобой вчера в парке? – спросил Раллингпорт.

Виконт Раллингпорт был завсегдатаем клуба. Вот ужа пять лет – с тех пор как он унаследовал свой титул, – без него не обходилась ни одна карточная игра. В общем, он был хорошим добрым человеком, если не считать его чрезмерного пристрастия к бренди.

– Мисс Монтгомери – мой старый друг, – ответил Кристиан.

– Вот бы все мои друзья были похожи на нее. А я застрял здесь с Медоусоном, его лицо напоминает мне старое сморщенное яблоко.

Священник Медоусон с покрытым морщинами лицом и вправду был похож на старое яблоко, которое начинают сушить. Это был человек тщедушного телосложения, со скудной растительностью на голове, с невыразительными бледными выцветшими глазками. Он не обладал заметной внешностью, но не заметить Медоусона среди остальных присутствовавших было бы для новичка большой ошибкой. Он был человеком, обласканным властью, приближенным к самому архиепископу Кентерберийскому. Через архиепископа он оказывал влияние на церковь и на палату лордов.

В стародавние времена эти сборища посещал сам архиепископ, но теперь – вот уже на протяжении нескольких поколений подряд – архиепископ присылал сюда своих представителей. Сколько Кристиан себя помнил, этим представителем всегда был не кто иной, как Медоусон.

Воздержание священника в употреблении спиртного не прибавляло веселья. Медоусон не принимал участия в развлечениях, просто наблюдал за происходящим со стороны.

– Послушайте, сегодня я говорил с Трефовым Королем, – сказал Раллингпорт. Он имел в виду находившегося выше остальных по положению герцога Эшфорда, который редко посещал их собрания во время сезона. – Он рассказал, что получил известия от нашего общего друга из Кента. Бедняге не повезло.

– Как жаль, – сказал Кристиан. Раллингпорт говорил об одном пэре, которому предложили выбрать между постоянным пребыванием в стенах своего дома в деревне или губительным для его репутации скандалом и неминуемым позором судебного разбирательства.

– Он обратился с просьбой о смягчении наказания. Хочет приехать в город. Избавиться от экономки, которую ему прислали. Мечтает съездить на бал.

– Увы, это для него теперь исключено, – возразил Кристиан. – Ни в этом сезоне, ни в следующем, ни в двадцати последующих.

– Я так и думал.

– Если ваш друг покинет пределы своей усадьбы в Кенте, это сильно огорчит архиепископа, – вежливо заметил Медоусон.

– Хотя ему очень хочется, он не станет этого делать, – ответил Деннингем.

– Деннингем, напиши письмо нашему другу и посоветуй ему найти себе какое-нибудь интересное занятие, чтобы убить время, – предложил Кристиан. – Можно, например, заняться садоводством. Может быть, он разделит твой интерес к агрономическим экспериментам.

Деннингем отнесся со всей серьезностью к сделанному предложению и пообещал позаботиться об этом.

Кристиан подошел к книжным шкафам и взял сигару из коллекции Раллингпорта. Деннингем последовал его примеру.

– Итак, как ты познакомился с мисс Монтгомери? Ты не из тех, кто бравирует этим и выставляет напоказ легкомысленные отношения с женщинами. – Деннингем озорно улыбался, подначивая приятеля, как когда-то в молодости. – Я вижу, что теперь – с этой новой прической – ты даже стал меньше похож на варвара. Неужели все это благодаря этой даме?

– Мы просто прокатились в экипаже по парку.

– А еще все говорят, будто ты бросил миссис Напье. И сгорают от любопытства, желая узнать, что собой представляет твоя новая пассия. Кто такая эта дама, откуда, как ты с ней познакомился. Болтают, что эта женщина не та, за кого себя выдает, и прибыла сюда совсем с другой целью, нежели утверждает. – Деннингем приподнял брови. – Весьма загадочная особа. Есть люди, которые хотят вывести ее на чистую воду.

– Где ты все это слышал?

– Как где? Прямо здесь, где же еще? До того как ты появился, разговор как раз шел о тебе.

– Кто говорил? От кого ты все это узнал?

Деннингем зажег сигару и, выпуская колечко дыма, окинул взглядом собравшихся.

– Провалиться мне на этом месте, если я помню, кто именно это был. Помню только, что перед игрой в карты зашел об этом разговор. Кто-то упомянул вскользь, что видел тебя с какой-то женщиной из Китая. Другие стали спрашивать, кто она такая и что здесь делает – раз появляется в таком высоком обществе, как твое. Я даже не помню, кто первый об этом заговорил.

Но кто-то все-таки завязал этот разговор. Кто-то из его знакомых. Может, это был ничего не значащий разговор, продиктованный обычным любопытством. А может быть, и нет.

Размышляя об этом, Кристиан занял свое место за карточным столом.

«Дорогие читатели,

позвольте мне представиться. Я – дитя трех стран. Моя мать была португалкой, а отец – англичанином, но всю свою жизнь я провела в Китае».

Перечитав это трижды, Леона наконец решила, что, пожалуй, эти слова неплохо подходят для вступления. Она обмакнула перо в чернильницу.

Целых полчаса девушка описывала в своей статье Макао. Представляя свой родной край, она рассказывала о белых домиках, поднимающихся террасами, и о прогулках по набережной. Подумав, Леона поведала читателям в подробностях о соборе Святого Павла и о знаменитой Камоенской пещере.

Затем она перешла к описанию жителей Макао – китайцев и португальцев. Китайцы составляют примерно половину населения. Женщины-португалки часто ходят в черных одеждах. Леона рассказала об англичанах, среди которых были такие чудаки, как мистер Бил. Он держал в своем саду птичник, а на веранде – дюжину птиц в клетках. Закончила Леона описанием стен Гуанчжоу.

Это будет первое из ее писем. Для начала вполне достаточно. Теперь ей нужно упомянуть о том, о чем она обещает поведать читателям журнала в своих следующих очерках.

Тем не менее…

Она снова обмакнула перо в чернильницу.

«Мне не терпится поведать вам об этой самобытной стране. Об обычаях ее народа и земле, ее красота завораживает путешественников, побывавших в этих краях. Вместе с тем мне также придется рассказать вам о менее красочных, но более серьезных вещах. У китайских берегов притаилось большое зло, которое с течением времени, по мере развития торговых отношений, рано или поздно прибьется и к вашему берегу».

Леона задумалась. Может быть, неразумно публично объявлять о своей заинтересованности в этом вопросе. Тем не менее одной из причин, по которой Леона приехала в Англию, было разоблачение этого величайшего зла. Эта ее цель была тесно связана с желанием Леоны помочь наладить дела в фирме брата.

Леди Федру, которая попросила ее написать эти очерки, Леоне послала сама судьба. Отец учил Леону внимательно относиться к знакам судьбы и не упускать свое счастье. Поэтому Леона с радостью ухватилась за подвернувшуюся возможность.

Леона набросала еще два абзаца. Затем, довольная результатом, закончила очерк.

«Я не собираюсь ограничивать свой рассказ описанием одежды и манеры поведения местных жителей. Вы прочтете в моих очерках о том и о другом, а также найдете там загадки и тайны, о которых даже не слышали в вашем парламенте. Вы найдете в моих заметках и экзотические красоты, и горе, постигшее современный Китай».

Леона закончила писать как раз в тот момент, когда в библиотеку вошла Изабелла. В руках она держала стопку писем.

– Это наша сегодняшняя почта.

Истербрук не ошибся: приглашения начали поступать в изобилии, и теперь нужно было решить, какие из них принять в первую очередь.

Хотя Изабелла не умела читать по-английски, суть она ухватила мгновенно.

– Теперь нам надо продавать нефрит?

Подумав, Леона ответила:

– Пожалуй, придется это сделать. Передай Тун Вэю, чтобы занялся этим, а потом посмотрим, что нам предложат за нефрит. А еще сегодня нам с тобой нужно сделать ревизию в чемодане с шелковыми тканями, которые мы привезли, отобрать те, которые годятся для вечерних и бальных туалетов.

Во второй половине дня Леона сидела в гостиной леди Федры, а хозяйка дома в это время читала очерк, написанный гостьей. Читая первую половину сочинения, она улыбалась, а во время чтения второй – хмурилась.

– Вы сами сказали, что в своей статье я должна написать и о серьезных вещах тоже.

– Вижу, вы поймали меня на слове.

– Если эти вопросы слишком серьезны для вашего журнала, я могу…

– Нет-нет, не надо. Оставьте все как есть. Честно говоря, это не совсем то, чего я ожидала, однако все довольно убедительно. Вы еще не подготовили следующую статью?

– Я не знала, захотите ли вы, чтобы я стала писать продолжение.

Леди Федра положила листы бумаги со статьей себе на колени. Она выглядела весьма экстравагантно в своем черном строгом платье без драгоценностей и прочих украшений, с рыжими волосами, распущенными по плечам.

Воспользовавшись паузой, Леона принялась внимательно разглядывать гостиную, любуясь ее убранством. Обстановка была странным смешением стилей, однако каждый предмет мебели и любой аксессуар был изысканным произведением ручной работы. Комбинация поверхностей, оттенков цветов и фактуры текстиля создавала в итоге неожиданный общий эффект великолепия, роскоши и шика, который никогда не был бы достигнут, если бы любой из предметов обстановки и декора использовался по отдельности.

– Истербрук знает о том, что здесь написано? И о том, что вы собираетесь подготовить продолжение? – продолжая хмуриться, спросила леди Федра.

– Почему я должна ставить его в известность? – удивилась Леона.

Леди Федра посмотрела на нее пристально, а затем отложила статью.

– Мой журнал будет называться «Пир Минервы» – богини ремесел и искусства. И если наряду с фруктами и сладостями на этом пиру подадут кусок мяса – это будет то, что надо. Ваш очерк будет напечатан только при одном условии: если вы дадите мне слово подготовить еще три статьи в том же духе.

Леди Федра предложила за работу скромную сумму. В это время в комнату вошел лакей. Он держал в руке чью-то визитную карточку.

Когда леди Федра прочла то, что было написано на карточке, ее брови поползли вверх.

– Наверняка ему нужен мой муж, а не я, – сказала она лакею.

– Да, мадам, это так. Однако лорд Эллиот очень занят. Он попросил, чтобы вы сами приняли гостя, пока он не закончит составление какого-то письма.

Леди Федра велела лакею привести посетителя. Когда лакей удалился, она протянула Леоне статью:

– Пусть это пока полежит в вашей сумочке.

Пока Леона гадала, что бы это могло значить, дверь открылась – и в гостиную вошел… маркиз Истербрук.

– Какая честь видеть вас в нашем убогом жилище, Истербрук, – сказала леди Федра. – В обществе все просто с ума сойдут: вы снова вышли на дневную прогулку, да еще и заглянули к нам в гости. Мне кажется, вы несколько лет не видели солнечного света.

Истербрук отнесся к иронии леди Федры со спокойным и элегантным великодушием.

– Вы заблуждаетесь. Окна моих апартаментов пропускают достаточно солнечного света. В моем доме большие окна. Мисс Монтгомери, рад видеть вас снова. – Он с любопытством разглядывал убранство гостиной. – Вижу, вы уже обустроились.

– Прошло целых полгода, Истербрук. За такой большой срок даже женщина, ничего не смыслящая в подобных вещах, способна худо-бедно обустроить свое жилище. Тем не менее было великодушно с вашей стороны повременить с визитом, пока я не смогу как следует к нему подготовиться. Хотите что-нибудь выпить?

– Нет, спасибо. Я пришел, чтобы повидаться с Эллиотом, но он занят и навязал меня вам. – Истербрук стоял с рассеянным видом и говорил своим обычным тоном, и только его цепкий взгляд, устремленный на леди Федру и Леону, выдавал его. – Однако у меня такое чувство, словно я вам помешал.

Пристально глядя на леди Федру, Истербрук направился к женщинам.

– Федра, вы же не собьете мисс Монтгомери с пути истинного, не правда ли? Не втянете ее в какое-нибудь сомнительное предприятие, которое не сделает ей чести?

– У меня и в мыслях нет сбивать кого-либо с пути истинного – ни мужчин, ни женщин. К тому же мисс Монтгомери не дитя, которому требуется постоянный присмотр.

– Едва ли можно сказать, что леди Федра сбивает меня с пути истинного, – возразила Леона. – Наоборот – она наставляет меня. Я пришла посоветоваться с ней, какие приглашения мне следует принимать, а какие – нет. Когда мы познакомились в парке, своим искренним дружелюбием леди Федра завоевала мое доверие, и я поняла, что она сможет мне помочь.

– Я уже говорил вам, что сам с радостью окажу вам такую помощь, – заметил Истербрук.

– Я подумала, что женщину способна до конца понять только женщина. Есть тонкости, которые мужчинам не дано понять.

– Федра считает ниже своего достоинства появляться в том обществе, которое вас интересует. Поэтому не стоит всецело полагаться на ее мнение. Иначе рискуете потратить весь будущий месяц на пустую болтовню в компании идиотов.

– Вы тоже не можете похвастаться тем, что часто бываете в свете. Поскольку у меня нет других друзей в Лондоне, я вынуждена довериться собственной интуиции.

– Одна голова – хорошо, а две – лучше, – заметила леди Федра. – Надеюсь, Истербрук присоединится ко мне и мы вместе поможем вам, мисс Монтгомери.

Следующие полчаса они решали, кому именно Леона должна нанести визиты. Леона называла имена, а Истербрук высказывал свое мнение о тех, кто прислал приглашения. О некоторых светских особах из списка Истербрук многозначительно сказал, что Леона должна посетить такой-то бал или такую-то вечеринку.

Леди Федра в основном соглашалась с Истербруком.

В тот момент, когда они закончили обсуждение, вошел лорд Эллиот. После легкой, ни к чему не обязывающей светской беседы этот опытный дипломат увел Истербрука в библиотеку.

Как только дверь за мужчинами закрылась, леди Федра попросила Леону отдать ей статью.

– Истербрук обладает способностью видеть людей насквозь. Мы с вами имели несчастье возбудить его любопытство. Как бы он и впрямь не решил, что я сбиваю вас с толку, и не нашел способ вмешаться. Так что не тяните с подготовкой остальных статей. Напишите их как можно скорее.

– Не понимаю, как Истербрук может вмешаться?

– Не знаю. Он всегда добивается своего. Не мытьем, так катаньем. Было бы ошибкой недооценивать его. Не забывайте: он – маркиз Истербрук.

– А у тебя очень мило, – сказал Кристиан, когда Эллиот закрыл за ним дверь библиотеки.

– Ты пришел только за тем, чтобы сделать мне комплимент? Точнее, моему дому? Я много раз приглашал тебя, но ты под любыми благовидными предлогами не приходил.

– Эллиот, я не возражаю, когда ты пытаешься всеми правдами и неправдами вытащить меня из дома. Но помогать тебе в этом не собираюсь.

– Все-таки тебя наконец удалось выманить из дома?

– По некотором размышлении я пришел к выводу, что мне нужен твой совет.

– Мой совет?

– Речь пойдет о тебе. Если ты дашь мне совет, я вынужден буду его принять.

Эллиот удобно расположился на диване.

– Слушаю тебя внимательно.

Эллиот всегда слушал внимательно. Он обладал даром сконцентрироваться на чем-нибудь, в то же время не теряя связи с действительностью. Именно этим и объяснялся успех книг по истории, которые он писал. И еще Эллиот отличался уравновешенностью – в отличие от остальных членов семьи Ротуэлл.

– Эллиот, я часто размышляю, не мечтаешь ли ты когда-нибудь получить титул?

Изумлению Эллиота не было предела.

– О чем ты говоришь, Кристиан? Разумеется, у меня и в мыслях этого нет. Ты же знаешь, третий по счету сын не имеет права на титул.

– У меня словно гора с плеч свалилась. Когда у Хейдена родится сын, этот факт еще больше отдалит от тебя возможность получить титул. Сегодня я все утро думал об этом счастливом событии, которое вскоре произойдет. И моя радость была омрачена беспокойством о том, что ты, возможно, не слишком этому радуешься.

Эллиот пребывал в полном недоумении.

– А что, если у Хейдена родится не сын, а дочь? Надеюсь, и в этом случае ты обрадуешься не меньше.

– Несомненно. Только это точно будет мальчик.

– Кристиан, иногда ты… Да что там говорить, ты сам это прекрасно знаешь… Одному Богу известно, кто родится. Это не зависит ни от нашей воли, ни от нашего желания.

– Это будет мальчик.

Эллиот округлил глаза.

– А когда этот мальчик родится, я буду спокоен за наш род: он не прервется. Мой долг – обеспечить продолжение рода, – объяснил Кристиан. – Хотя признаться, мой статус несколько тяготит меня, и если бы я мог все устроить, я бы охотно отошел от дел. Титул должен носить более деятельный и энергичный человек. Такой, как Хейден, например. Существуют обязательства…

– Ты мелешь чушь. Во-первых, наш род продолжит не сын Хейдена, а твой сын. Во-вторых, если у тебя есть обязательства, выполняй их – и дело с концом.

– У меня не будет наследника. Я не осмелюсь заводить детей. – Последние слова вырвались у Кристиана сами собой. Он сам был не рад тому, что только что сорвалось у него с языка, и ругал себя за неосторожность. Чтобы скрыть смущение, Истербрук подошел к книжным шкафам и остановился, повернувшись к Эллиоту спиной.

Он думал сейчас о том, какое впечатление произвели эти слова на его брата. Наверняка Эллиот потрясен столь неожиданным признанием. А когда потрясение пройдет, Эллиот почувствует волнение. Может быть – жалость. А также удивление, что Кристиан вообще решился поднять этот вопрос.

– Ты не сумасшедший, – заявил Эллиот. – Мать тоже не была сумасшедшей. Не важно, что тогда болтали злые языки о матери или что сейчас болтают о тебе.

– Знаю, что я не сумасшедший. И что мать тоже не была сумасшедшей.

Кристиану это было известно лучше, чем кому бы то ни было. Но он хорошо знал, через какие страдания пришлось пройти матери из-за того, что ей были доступны тайны очень многих людей. Она видела людей насквозь, понимала их тайные мотивы и чувства. Она знала все и про Кристиана. Она избегала людей, особенно Кристиана, своего старшего сына. В нем она узнавала себя и понимала, что ничем не сможет ему помочь.

– Значит, твоя тревога связана с отцом? Кем бы он ни был, что бы ни сделал, мы здесь ни при чем. Ты никогда не будешь вести себя так, как вел себя он. Это был его выбор, – с горячностью проговорил Эллиот. Он еще не до конца примирился с особенностями отцовской половины наследственности, которая перешла братьям от родителей.

– Хотелось бы верить, что ты прав. Хотя иногда я понимаю, что это не так. Но сейчас дело не в нем. Впервые.

Погруженный в воспоминания, Кристиан разглядывал переплеты книг, стоявших на полках. Какой ужас – знать, что твоя мать боится отца и уверена в его жестокости. Какое чувство вины вместе с безнадежной любовью охватывает человека. Как оба они страдают. Как отец становится злым и раздражительным и следит за каждым шагом матери. И как мать перестает надеяться на счастье.

Кристиан ни с кем не говорил об этом – никогда. И вот сейчас он стоит здесь, в библиотеке, вместе со своим младшим братом.

Кристиан повернулся и посмотрел на Эллиота. На лице Эллиота отразилось сострадание.

– Я знаю, что я не сумасшедший. Даже наполовину. И знаю, что она тоже не была сумасшедшей. Я знаю это лучше, чем кто-либо. Но я во многом похож на мать, а это значит, что странность и эксцентричность у нас в крови.

– У нас у всех одна и та же кровь. Возможно, Хейден передал это ребенку, который у него родится. Твое решение не заводить наследников ничего не изменит.

– Да, его сын тоже может это унаследовать. Это правда. Скоро я буду знать это точно. Если что, я помогу ему, хотя, возможно, не смогу помочь своим собственным детям. Но я не думаю, что у меня дело дойдет до детей. Хейден – очень… нормальный, и Алексия тоже.

Разговор с братом взволновал Эллиота. Но неожиданно их беседа перетекла в другое русло.

– Кристиан, я не сомневаюсь в том, что ты не сумасшедший, не надо меня в этом уверять. Ты говоришь об эксцентричности как о физическом недостатке, который нельзя исправить.

– Это не недостаток. Хотя мы с Хейденом и похожи на отца внешне, эту черту я унаследовал от матери. Помимо этого, мы все получили от матери способность полностью отгораживаться от влияния окружающего мира, когда поглощены решением какой-нибудь проблемы или чем-то увлечены. И это меня радует.

– Не понимаю, что ты хочешь сказать.

– Неудивительно: мне трудно это выразить словами. Я просто хочу тебя заверить, что эксцентричность не самое большое несчастье в жизни. Просто небольшая странность – вот и все.

Эллиот почти смирился с существующим положением дел. Со временем он поймет, что напрасно беспокоился.

. – Вряд ли Хейден согласится принять у тебя титул и стать маркизом, даже, если ты найдешь способ это устроить. Лучше выбрось это из головы. Держи бразды правления в своих руках и не ослабляй хватку.

– Понятно. На сегодня этот разговор окончен. Но меня есть к тебе еще один вопрос.

Эллиот вопросительно поднял брови.

– Твоя прелестная женушка заварила какую-то кашу, и что-то мне подсказывает, что она только что использовала мисс Монтгомери в качестве приправы для своего блюда. Выясни, что затевает Федра, и дай мне знать. Но не говори ей о моей просьбе.

– Кристиан, мы с женой не строим друг другу козни исподтишка, как это изображают в старых пьесах. У нас с ней не принято что-то таить друг от друга. Лучше я расспрошу Федру обо всем напрямик и, если она позволит, передам тебе, что она сказала.

Кристиану ничего не оставалось, как согласиться. Он ушел, уверенный в том, что Федра ни за что на свете не позволит Эллиоту рассказать его брату о том, что они с Леоной замышляют.