Текст книги "Осколки наших сердец"

Мелисса Алберт
Осколки наших сердец

Melissa Albert

OUR CROOKED HEARTS

© 2022 by Melissa Albert

© Ю. Змеева, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Моей замечательной матери, умеющей любить без оглядки и не ставшей прототипом матери из этой книги.

Если я однажды напишу о тебе книгу, ты будешь самой благородной героиней.

Ночные кошмары – дело рук ведьм.

Элизабет Уиллис, «Ведьма»

Часть I

Глава первая
Пригород
Сейчас

Мы едем слишком быстро. И слишком близко к деревьям, задевая фарами растущие вдоль дороги сорняки. Сорняки шелестят и остаются позади.

– Нейт. – Я вцепилась в пассажирское сиденье. – Нейт!

Еще пятнадцать минут назад мы танцевали на вечеринке в честь окончания учебного года, скакали, положив руки друг другу на плечи, а я думала: надо с ним порвать. Потом он взял мое лицо в ладони и сказал, что любит меня, а я так опешила, что в ответ не смогла даже соврать.

Я вышла за ним из дома, прошла по лужайке и села в машину, продолжая повторять бесполезные слова, которые люди обычно говорят, когда ранили чье-то эго – а тот, кого ранили, думает, что это не эго, а сердце. Нейт резко дал задний ход, ударил машину о бордюр, но я поняла, что он пьян, лишь когда мы проехали целый квартал.

На светофоре он стал возиться с телефоном. Секунды напряженно тикали. Я даже думала выпрыгнуть из машины. Потом он дал газу. Из динамиков лилась старая песня «Ясные глаза», и ветер уносил обрывки фраз. Мы свернули на однополосную дорогу, петляющую по заповеднику. Впереди смыкались деревья, мои волосы пушились и развевались на ветру. Я закрыла глаза.[1]1
  Песня Арта Гарфанкела. Здесь и далее примечания переводчика.


[Закрыть]

Потом Нейт удивленно выкрикнул что-то нечленораздельное и резко выкрутил руль вправо. На миг мы оказались в невесомости, как на американских горках. Машину занесло, потом мы остановились. Меня качнуло вперед, и я сильно ударилась губами о приборную панель.

Я провела языком по зубам и почувствовала вкус крови.

– Какого черта, Нейт?

Нейт выключил зажигание, тяжело задышал, выгнул шею и посмотрел куда-то мимо меня.

– Ты это видела?

– Что?

Он открыл дверь.

– Я выхожу.

Машина остановилась на узкой обочине между дорогой и лесом.

– Здесь? Ты серьезно?

– Хочешь – оставайся, – бросил он и хлопнул дверью.

В подстаканнике стоял стаканчик из забегаловки с растаявшим льдом на дне. Я прополоскала рот, свесила ноги из машины и сплюнула кровь на траву. Пахло сырой землей, губу саднило.

– Эй, ты куда? – крикнула я.

Нейт скрылся за деревьями.

– Кажется, она пошла туда.

– Она? Кто «она»?

– Ты что, не видела? Она стояла посреди дороги. – Он замолчал. – Голая.

Я ахнула, представив, что должно было произойти, чтобы голая женщина оказалась одна в лесу в три часа ночи. Я пошла за Нейтом. Высокая жесткая трава царапала лодыжки.

– Ты ее узнал? Она была ранена?

– Тихо, – сказал он. – Смотри.

Мы стояли на возвышении у ручья, бегущего меж деревьев. Он наполнялся после дождей и мог обмельчать, а мог стать достаточно глубоким, чтобы плавать на каяках. Сейчас глубина была средней, примерно по пояс. Ручей бурлил под ущербной луной. Я угадала его глубину, потому что увидела девушку, за которой мы шли. Она стояла в ручье на коленях, и вода доходила ей до лопаток.

Она и впрямь была голая. Длинные, разделенные прямым пробором волосы колыхались в воде. Я не видела ее лица, но кожа у нее была бледная и почти светилась. Как будто она упала со звезды на землю или вышла из трещины в скале. Ни обуви на берегу, ни мобильного телефона или брошенной рубашки. Как сон наяву.

Ее руки скользили по телу, но без намека на чувственность: она щипала и похлопывала себя по бокам, словно пытаясь вернуть коже чувствительность. И издавала утробные звуки. Даже не знаю, как их описать. Плач, наверное.

Я почти забыла про Нейта, но он толкнул меня локтем под ребра и улыбнулся коротко и зло. Включил фонарик на телефоне и выставил руку, словно держа в ней горящий факел.

Голова девушки резко дернулась, и я увидела, что она примерно нашего возраста, может, чуть старше; зрачки расширены, а губы… Губы искривлены в улыбке. Она не плакала. Она смеялась.

Нейт хотел подчеркнуть ее уязвимость, но я знала, что на самом деле он хотел уязвить меня. Светить фонариком на девушку было подло, а ему сейчас хотелось быть подлым и злым. Я могла уйти, но представила себя на месте этой девушки и поняла, что она испугалась бы одинокого парня – то ли дело парень и девушка. И вдруг ей нужна помощь? Я уже готова была спросить, нужно ли ей помочь, когда она заговорила.

– Выходите. – Ее голос был низким, певучим. Она говорила со странным акцентом. Следующие слова прозвучали почти как песня: – Кем бы вы ни были – покажитесь, не прячьтесь.

Она поднялась из ручья, как лесная Венера. Грязная речная вода текла по волосам и телу. Между ног у нее темнели целые заросли, как у хиппи семидесятых, и в них сверкали капли. Вдруг она засвистела, пронзительно и громко.

– Покажитесь, черти! Я к вам обращаюсь.

Она была голая, одна и не могла нас видеть, но испугались почему-то мы. Нейт тоже почувствовал перемену в равновесии сил и задрожал.

– Ну ее к черту, – процедил он.

Девушка вышла на берег. Высокая, худая, длинные русалочьи волосы шторкой занавешивали лицо. Но меня поразило, как она держалась; казалось, ее совсем не смущало, что она обнажена, словно она была птицей или ребенком.

Внезапно и резко она подняла руки и растопырила пальцы, как дирижер перед оркестром. Мы вздрогнули, приготовились; казалось, что-то должно было произойти. Когда ничего не случилось, Нейт нервно рассмеялся.

Она упала на четвереньки. Неотрывно глядя на нас, принялась шарить руками по земле, пока не нащупала палку, толстую и длинную. Подняла ее и встала. Нейт чертыхнулся, сунул телефон в карман, и девушка замерла, хотя уже двинулась в нашу сторону. Фонарик погас, теперь она нас видела.

– Айви, пойдем, – пробормотал Нейт.

– Айви.

Девушка повторила мое имя. В ее устах оно прозвучало холодно, тяжеловесно. Я прищурилась: вдруг я ее знаю?

– Ты чего застыла? Пошли! – Нейт так сильно дернул меня за руку, что плечо заболело. И ушел, чертыхаясь на ветки, хлеставшие его по лицу, и колдобины под ногами.

На мне была майка и застиранная кофта из секонд-хенда, тонкая, почти прозрачная. Я сняла ее и бросила девушке, а потом последовала за Нейтом.

– Спасибо, Айви, – сказала она, когда я была уже далеко.

Я вышла на дорогу; Нейт уже сидел в машине и нетерпеливо барабанил по рулю.

– Садись! – скомандовал он.

Испуганная, растерянная, я послушалась. Он повернул ключ в зажигании. Загромыхала музыка, и мы одновременно потянулись к выключателю, а потом отдернули руки, словно прикосновение могло обжечь.

Я заговорила, лишь когда мы выехали из чащи.

– Эта девушка… Слышал, как она произнесла мое имя?

Он пожал плечами.

– Думаешь, она меня знает? – не унималась я. Вряд ли я смогла бы забыть девушку с такой характерной внешностью и кожей цвета высосанного досуха лимона.

– Почем я знаю, – угрюмо огрызнулся Нейт.

Я повернула зеркало, осмотрела губу и тихо выругалась. Губа распухла, как половинка абрикоса.

Остаток пути мы проехали в вязкой тишине. Когда Нейт остановился в конце дороги, ведущей к моему дому, я потянулась к пассажирской дверце. Она оказалась заперта.

Я резко обернулась к нему.

– В чем дело?

Он включил свет и ахнул.

– Ого, как сильно ты ударилась. Слушай, прости. Ты нормально себя чувствуешь?

– Отлично. Выпусти меня.

– Хорошо, но… – Он судорожно сглотнул. – Что скажешь маме?

Я вытаращилась на него. Сигарета за ухом, длинные ресницы – при виде этих ресниц женщины маминого возраста улыбались и говорили: надо было тебе девочкой родиться, с такими-то глазками. Я беспомощно рассмеялась.

Он напрягся.

– Что смешного?

– Ты. Ты что, боишься мою маму?

– И что такого? – выпалил он. – Ты тоже ее боишься.

Я вспыхнула и отвернулась. Разблокировала дверь, но он опять ее заблокировал.

– Нейт! Выпусти меня. Сейчас же.

В окно с его стороны забарабанили кулаком.

Нейт подскочил; глаза расширились от страха. Он, верно, думал, что это мама. Но стучал мой сосед, Билли Пэкстон.

Я вгляделась в его лицо. Он жил напротив, но мы никогда толком не разговаривали. Особенно после одного неприятного случая в начале старших классов, вспоминая о котором, я до сих пор немела от стыда и хотела провалиться сквозь землю. Билли тоже был сегодня на вечеринке, но я весь вечер притворялась, что не замечаю его.

Нейт опустил окно и коснулся уха проверить, не выпала ли сигарета.

– Что надо, чувак?

Билли проигнорировал вопрос.

– Айви, ты в порядке?

Я потянулась к водительскому окну.

– Да. Все хорошо.

Билли зажал рукой рот. Его предплечье было испачкано белой краской.

– Это он с тобой сделал?

– Шутишь, что ли? – проревел Нейт.

Мне вдруг показалось, что я сейчас заплачу. От боли, сказала я себе. И от испуга – адреналин выветрился, вот и слезы на глазах.

– Нет, нет. Это машина… резко повернула. Со мной все хорошо.

Билли пристально смотрел на меня. Он был высокого роста, и ему пришлось согнуться почти пополам, чтобы заглянуть в машину.

– Я здесь, если что. – Он показал на крыльцо. – На всякий случай.

– Спасибо за помощь, – саркастически процедил Нейт, но не раньше, чем Билли отошел.

Я резко открыла дверь, с треском захлопнула ее и обернулась.

– Между нами все кончено, – выпалила я.

– Да что ты говоришь, – ответил Нейт и втопил педаль газа.

Я осталась на тротуаре. Губа болела, от усталости меня трясло, но я чувствовала себя легкой, как перышко, и ощущала эйфорию свободы.

Билли кашлянул. Он ждал на крыльце в напряженной позе и по-прежнему смотрел на меня. Я смущенно помахала ему.

– Извини, – сказала я.

– За что?

Он так тихо это произнес, будто я и не должна была услышать. И я уже хотела не отвечать, но боль в губе – пронизывающая, назойливая – заставила меня повернуться.

– Извини, что ты решил, будто должен вмешаться. – Мои слова прозвучали резче, чем я хотела.

Билли сверлил меня взглядом. Потом встал и покачал головой.

– Больше не буду, – сказал он и скрылся в доме.

Я посмотрела на темные окна второго этажа. Через минуту в одном из них загорелся свет, и я отвернулась. В животе плескалась дешевая водка, а на сердце тяжелым грузом легли сожаления. Пора спать, решила я. Пока еще что-нибудь не случилось.

Медленно, стараясь унять дрожь, я отперла входную дверь, чуть-чуть приоткрыла ее и, затаив дыхание, протиснулась внутрь. И тут же, забыв об осторожности, сдавленно вскрикнула – на лестнице сидела мама.

– Мам! – Я опустила голову и прикрыла рукой распухшую губу. – Ты почему не спишь?

Она наклонилась, и лунный свет, проникавший в окно над дверью, осветил ее лицо. Огненно-рыжие волосы стянуты в узел, взгляд острый, как булавка.

– Плохой сон, – ответила она и вскочила, увидев мою губу. – Что случилось? Авария?

Губа пульсировала, как второе сердце.

– Нет. Все в порядке. Аварии не было…

Я физически ощущала на себе ее взгляд.

– Расскажи. Расскажи, как все было.

– Нейт… слишком резко повернул, – ответила я. – Машина съехала на обочину.

– А потом?

Я подумала о незнакомке в лесу, вспомнила, как та похлопывала себя по бокам, белым, как мел.

– А потом ничего. Домой поехали.

– И все? Больше ничего не было?

Я коротко кивнула.

– Ну ладно. – Ее расспросы меня нервировали. Вдруг уголки ее губ поползли вверх. Она заговорщически улыбнулась. – Нейт был пьян?

Меня качнуло, я задумалась. Сейчас она пугала меня куда больше, чем минуту назад, когда была недовольна.

– Угу.

Она коротко кивнула: мол, так я и знала.

– Иди к себе. Ступай.

Я прошла мимо нее, поднялась по лестнице и вошла в свою комнату. Не стала включать свет, рухнула на кровать и закрыла глаза. А когда открыла, мама стояла у кровати и держала пакет со льдом в левой руке, той, что была покрыта шрамами. Она приложила его к моей губе.

– Головой не ударилась? – К ней вернулось самообладание, она словно спрашивала, который час. – Сотрясения мозга точно нет? Только не ври.

Я прижалась к холодному пакету. Когда она в последний раз так за мной ухаживала? Я попыталась вспомнить, но тьма в голове бушевала, как океан.

– Голова в порядке, – пробормотала я. Я находилась в том ужасном пограничном состоянии, когда человек еще пьян, но уже страдает от похмелья. – Говорю же, ничего страшного. Нейт даже не ударился.

– Он-то не ударился, – ее тихий голос дрожал от ярости, – а вот моя дочь похожа на боксера.

– Дана. – Отец вдруг возник на пороге, закрыв собой свет из коридора, положил руку ей на плечо. Я пыталась не щуриться, когда он подошел, а мама отступила в тень. – Чему мы тебя учили? – сказал он. – Ты зачем села с пьяным в машину?

– Не знаю.

Он тяжело, по-родительски вздохнул.

– Надоели твои отговорки. Ты хоть понимаешь, чем это могло кончиться?

Мой взгляд цеплялся за потолочный вентилятор, вращавшийся над его плечом. Я сонно пыталась сосчитать лопасти.

– Не знаю, – повторила я. – Чем-то плохим?

Я не хотела дерзить, но он так не думал. Терпеливым и недовольным тоном он продолжал свою тираду. И когда закончил объяснять, какой я была дурой, я уже почти спала. Я провалилась в темноту и оставалась там до утра, а в первый день летних каникул встала с похмельем и разбитой губой.

В глубине моей памяти зрела тайна. Но девушку из воды я вновь увидела лишь через несколько дней.

Глава вторая
Пригород
Сейчас

Зазвонил телефон. Звук проник в мои сны, смешавшись со скрипом тормозов машины Нейта, с криком, по-прежнему звеневшим в моих ушах, с кличем ночной птицы, что парила в вышине и преследовала меня, пока я бежала по черному лесу за девушкой, бледной, как упавшая звезда. Наконец звонок вернул меня в реальность, и сон отступил, как соленое море.

Я лежала и моргала, прогоняя образы из сна. Сны я всегда забывала. Всегда. Никто мне не верил, но я не лгала. Прежде чем ответить, я одним глазом взглянула на экран.

– Смотри-ка, да ты жива. – В трубке раздался едкий и звонкий голос Амины. – Пятнадцати сообщений мало? Надо было двадцать прислать?

– Не кричи, – поморщившись, проговорила я. Во рту все болело. Мир спросонья казался подернутым вазелиновой пленкой. – Я вчера поздно легла.

Я залпом выпила стоявший у кровати стакан воды, потом рассказала лучшей подруге обо всем, что случилось вчера. Вечеринка, ссора, девушка на дороге. Неудачная попытка проскользнуть в дом незамеченной. Я рассказывала ей про Нейта и чувствовала, как она закипает.

– Я его прикончу! – выпалила она, когда я договорила. – Видела, что он вчера пил? Абсент, – с притворным ужасом сказала Амина. Ее хлебом не корми, дай посплетничать. – Хотя, возможно, это была водка с зеленым красителем, но все же. С тобой точно все в порядке?

– Все нормально. Правда.

– Ну да. У тебя и голос такой. Как будто все нормально.

Я не поняла, к чему она клонит.

– И что? Что-то не так?

– Нет, но… я думала, ты разозлишься. Я бы на твоем месте разозлилась. Он мог тебя угробить.

– Я злюсь, – ответила я.

Я ведь злилась? Осторожно, словно ковыряя больной зуб, я сверилась со своими чувствами. Амина вздохнула.

– Ну да ладно. Все равно Нейт козел. Говоришь, мама ждала тебя на лестнице? Ругалась?

Я потерла глаза.

– Да не особо. Почему вы все ее боитесь?

Амина замолчала, и я сначала решила, что она сейчас отшутится, возразит. Но когда она заговорила снова, ее голос был мрачным. И серьезным.

– Ты же знаешь, что всегда можешь прийти ко мне и переночевать? Если вдруг понадобится.

Я и так практически жила у нее. Раньше по субботам мы по очереди ночевали друг у друга, но пару лет назад она стала придумывать отговорки, чтобы не оставаться у меня. Амина во всем любила порядок – у нее была особая система многоступенчатого ухода за кожей, от которой она не отклонялась ни на шаг, она пила только один сорт чая, который умел заваривать только ее отец, и засыпала исключительно на своих двух подушках, которые приносила с собой. Так что я настаивать не стала. Но сейчас, услышав ее слова, нахмурилась.

– Да, знаю. Но с чего мне это вдруг может понадобиться?

Она снова замолчала, а потом произнесла:

– А девушка, которую ты видела – она правда была голая? То есть, совсем?

Я подозрительно прищурилась: с чего это она так резко сменила тему? Но допытываться не стала.

– Ну да, – ответила я.

– И стояла посреди дороги?

– Наверно. На дорогу я не смотрела, слишком волновалась, что мы умрем.

– Я его прикончу, – ледяным голосом повторила она.

– Вставай в очередь. Мой папа тоже хочет.

– И мама. Она и труп поможет спрятать при случае.

– Сначала сама убьет, потом поможет спрятать.

– А знаешь, что мне больше всего понравилось? – хитро произнесла Амина. – Когда твой красавчик-сосед явился тебе на подмогу.

– Амина, – предупреждающе проговорила я.

– Что?

– Не беги впереди поезда.

– Я никогда не бегу впереди поезда.

Я рассмеялась.

– Пожалуй, я еще посплю. Люблю тебя.

– И я тебя, – ответила она.

Не успела я отложить телефон, как на экране появилось сообщение от Нейта.

Зачем я трачу

Драгоценные минуты

На тех, кому совсем нет дела

До меня

Хайку из Инстаграма или текст грустной песни? Я не стала гуглить – он небось только этого и ждал, – но разозлилась и уснуть уже не смогла. Изменила его имя в списке контактов на «НЕТ» и пошла в ванную посмотреть на губу. Мой братец Хэнк зашел, почесывая голую грудь, а увидев меня, остановился и замер.

– Что случилось? – Он встал рядом и стал разглядывать мою губу в зеркале. – Погоди, так вот почему папа орал на тебя посреди ночи?

Я, прищурившись, взглянула на него в зеркало.

– Спасибо, что поинтересовался, все ли у меня в порядке.

– Вообще-то, я пришел тебя поздравить. Наконец ты навлекла на себя гнев родителей! Но я-то думал, ты хоть повеселилась вчера. – Он уставился на мое отражение. – Знаешь, на кого ты похожа? На ту смешную собачку наших соседей, когда она съела пчелу и у нее раздулась морда. Ты хоть не пострадала? Что с тобой случилось?

Я отпихнула его от раковины.

– Пчелу съела. Хватит вонять на меня своим дыханием, а то мне голову мыть придется.

Хэнк выдохнул мне прямо в макушку, загоготал и ушел. Меньше недели назад он вернулся домой из колледжа, закончив первый курс, а я уже была сыта по горло. Он съедал всю еду из холодильника, а если его просили что-то сделать – убрать ботинки, помыть тарелку, – ныл, что у него каникулы. Мне бы никто никогда не позволил так себя вести.

– Айви, ты спишь? – позвал папа с первого этажа. – Спустись на секунду.

Он стоял, опершись о столешницу, в своих ужасных велосипедных шортах из спандекса, и ел мюсли. Когда я вошла, он улыбнулся и тут же поморщился.

– Ох, милая, твоя губа! Вот мелкий ублюдок.

Я пожала плечами. Нейт и впрямь был мелким ублюдком, тут не поспоришь. Например, он не вносил неправильных ударений в словах, и стоило ошибиться, накидывался на тебя, как кот на таракана. В середине разговора мог вытянуть палец вверх, достать блокнот и начать записывать, а я стояла рядом, как дурочка. «Прости, – с притворно виноватой улыбкой говорил он. – Возникла идея для рассказа.» Однажды я заглянула в его блокнот и прочла одну из таких «идей». «Волшебный остров, где умирают все мужчины, кроме одного. Становится объектом сексуального поклонения/богом?».

Но в нашей школе в него были влюблены все девчонки. И когда он пригласил меня пойти с ним куда-нибудь, я, естественно, согласилась. У него заранее сложился мой выдуманный образ – не так уж хорошо быть тихоней, люди думают, что все о тебе знают. Но мне это нравилось, хотя я не признавалась в этом даже Амине. Мне нравился этот выдуманный образ. Нейт думал, что я на самом деле крутая, а я лишь притворялась; думал, я молчаливая, а я на самом деле просто боялась ляпнуть что-нибудь не то.

Папа, должно быть, принял мою гримасу за похмелье, потому что вручил мне свою чашку кофе.

– Давай обсудим то, что случилось вчера.

– Я была неправа, – с ходу выпалила я. С папой было легко, он просто хотел, чтобы мы брали на себя ответственность за свои действия. Хэнк готов был оправдываться до посинения, но я научилась папе подыгрывать. – Но я не знала, что Нейт выпил. Мы договорились, что он будет трезвым водителем.

Папа кивнул.

– Для начала неплохо, но ты все равно должна держать ухо востро. Ты сама должна за всем следить, никто за тебя это не сделает. И то, что случилось вчера… – он покачал головой. – Милая, на тебя это совсем не похоже.

Я могла бы согласиться и уйти. Но мне почему-то стало обидно. Может, потому что я только что думала о Нейте и его выдуманном представлении обо мне. Неверном представлении.

– Не похоже на меня? – спросила я. – А что, по-твоему, на меня похоже?

– Я просто хочу сказать, что нам повезло. Девочка нам досталась умная. Переживать за тебя не стоит. В отличие от твоего братца. – Он наклонил голову и скорчил смешную гримасу, видимо, подразумевая, что, когда мальчики попадают в беду, это весело. То ли дело девочки.

– Не перехвали ее, Роб. Она еще доведет тебя до инфаркта. Раз двадцать.

У входа в подвал стояла мама. Мы с папой вздрогнули – не слышали, как она вошла. Ее волосы были распущены, а белок левого глаза покрыт тонкими красными сосудиками, словно кто-то прошил его красной нитью.

– Дана, – отец шагнул ей навстречу, – что ты делала в подвале?

Она проигнорировала его вопрос.

– Айви, как губа?

Обезболивающее пока не подействовало. Губа сильно болела.

– Нормально, – соврала я.

Мать подошла ближе и осмотрела мой ушиб. Она стояла слишком близко. От нее странно пахло. Резко и пряно, какой-то травой. Но в сад она пока не выходила – в такую-то рань.

Она сверлила меня взглядом.

– Сегодня никуда не пойдешь.

– Что? Почему?

– Ты наказана, – она испытующе взглянула на меня и перевела взгляд на отца. В вопросах воспитания она всегда ему уступала, но вела себя при этом насмешливо, иронично, будто мы – детишки из песочницы, которых нельзя принимать всерьез.

– Я наказана? – Я повернулась к папе.

Он неуверенно взглянул на меня.

– Если мама сказала…

– Но ведь каникулы! Я ничего не сделала!

– Ну… ты села в машину с пьяным водителем.

– Я не знала, что он пьян!

– В следующий раз будешь внимательнее, – сказала мама и выпятила губы. – Надеюсь, ты бросила этого тупицу.

Я покраснела, испытывая и досаду, и самую малость торжества.

– Ага. Бросила.

– Вот и молодец, – пробормотала она и направилась к выходу.

– Эй, – папа ласково положил ей руку на плечо и развернул к себе лицом. – У тебя что, мигрень начинается?

В его голосе звучало обвинение. И он был прав; теперь и я заметила. Мигреней у мамы не было уже давно. И я уже забыла, как обвисал ее рот и дергался глаз, когда у нее болела голова.

– Все у меня в порядке, – ответила она. – Правда. Я уже позвонила Фи.

Фи была маминой лучшей подругой. Они были близки, как сестры. И когда у мамы начиналась мигрень – а это бывало не так уж часто, – тетя Фи приносила настой из корешков с уксусом, который они с мамой пили вместо лекарств.

– Я не то хотел… – Папа осекся и отошел назад. – А знаешь, неважно. Поступай как хочешь.

Он чмокнул меня в висок.

– Попозже поговорим. Я еду кататься.

Когда за ним закрылась дверь, я взглянула на маму.

– Папа на тебя злится?

– Не переживай, – коротко ответила она. – Я пошла наверх.

– Мам. Подожди.

Я жаждала ее внимания. Мне было мало того, что она вчера меня дожидалась, потом запретила выходить, то есть показала, что ей не плевать на меня и не плевать на то, с кем я встречаюсь. Мне хотелось, чтобы она задержалась, поговорила со мной еще. Вот только о чем?

– Вчера, когда я пришла, ты сказала, что тебе приснился плохой сон.

Она чуть опустила подбородок. Это был даже не кивок.

– Сон был обо мне? – выдохнула я.

– Айви, – ее голос был мягким. Непривычно мягким. – Зря я тебе… это был просто сон.

Но я вспомнила, что вчера она совсем не выглядела сонной, а была взбудоражена и напугана, причем еще до того, как увидела мою разбитую губу.

– А что тебе приснилось?

Она ущипнула себя за переносицу и зажмурилась.

– Темная вода… Бегущая темная вода. И…

– И что? – мой голос прозвучал как издалека.

Ее глаза резко распахнулись.

– Ничего. – Она попыталась улыбнуться. – Фи сказала бы, что вода снится к переменам. Но у нее все сны к переменам.

Я не улыбнулась в ответ. Перед глазами возникла девушка из леса, она стояла на коленях в ручье с черной водой.

– Мам, – робко начала я, – я…

Она нажала пальцем на глазницу.

– Не сейчас. Правда. Мне нужно прилечь.

И я позволила ей уйти, а сама, как всегда, стала думать, что сказала не так и что надо было сказать, чтобы она осталась.