Текст книги "Просто волшебство"

Глава 12

Питер вернулся в Сидли-Парк, лишь когда мог быть совершенно уверен, что гости матери разъехались, то есть в сентябре. Подъезжая в экипаже к дому, он с некоторым беспокойством подумал, легко ли им с матерью удастся – если вообще удастся – уживаться в одном доме теперь, когда он решил окончательно обосноваться в Сидли. Питер всем сердцем любил мать, но она распоряжалась имением как своим собственным, как своей единоличной вотчиной, точно высший судия, требуя от его обитателей безоговорочного подчинения. Правда, с детьми она была не только суровой властительницей, но и любящей матерью, и именно это обстоятельство обещало стать для Питера главным препятствием к проявлению своей воли, идущей вразрез с интересами матери.

Однако решать трудности следует по мере их поступления.

Экипаж остановился перед домом. Кучер открыл дверцу, и Питер, как измученный школой непоседливый мальчишка, вернувшийся домой на каникулы, не дожидаясь, когда откинут ступеньки, спрыгнул из коляски на мощенную камнем площадку.

В том, что трудности и в самом деле есть, ему пришлось убедиться очень скоро.

Желая скоротать скучные дни после отъезда гостей, мать занялась обновлением интерьера гостиной, оформив ее в розовых тонах с невероятным обилием повсюду всевозможных рюшей и оборок. Вошедшему в комнату тотчас бросались в глаза разбросанные по всей комнате розовые подушечки с оборками, но даже они не шли ни в какое сравнение с розовыми шторами с рюшами и фестонами. Их вид тотчас вызвал в Питере раздражение.

– Эта комната всегда выглядела такой скучной, сумрачной, безрадостной, – пояснила мать. Взяв сына под руку, она водила его по гостиной, демонстрируя плоды своих трудов. – А теперь погляди, как тут светло и радостно, не правда ли, душа моя? А уж когда старые портреты заменят на миленькие пейзажи, будет и вовсе чудно.

– А где повесят портреты? – вежливо поинтересовался Питер, стараясь не выдать охватившего его беспокойства. Речь шла о портретах предков. Они всегда завораживали Питера, внушая ему гордость и любовь. Фамильные портреты являлись той связующей нитью, которая соединяла Питера с отцом, не оставившим по себе воспоминаний, и родственниками со стороны отца, которые ни для кого, кроме Питера, никогда не представляли интереса.

– На мансардном этаже, – как ни в чем не бывало ответила мать. – Я всегда их терпеть не могла. К чему эти мрачные напоминания о прошлом, ты согласен?

Питер буркнул что-то неопределенное.

«Гостиная теперь, – думал он, хотя и не сказал ни слова вслух, – почти что огромный дамский будуар». А если еще сменить картины на стенах, превратится в него окончательно.

– Ну, что скажешь? – спросила мать, глядя на него с лучезарной улыбкой.

Наверное, Питеру пора было высказать свое мнение, показав себя полноправным хозяином дома, но у матери был такой счастливый вид и она была так уверена, что ему тоже все это нравится, что он промолчал. Что ж, подумал он, можно жить и с розовой комнатой… если это не библиотека и не его спальня.

– Гостиная очень… похожа на вас, мама, – наконец отозвался он. И правда, комната действительно как нельзя более ей подходила. Мать всегда была хороша собой, очень изысканна и женственна и свою красоту сохранила по сей день. А розовый был ее любимым цветом.

– Я знала, что тебе понравится! – воскликнула она, пожимая его руку. – Какое счастье, что ты снова дома! Но, милый мой, как это было некрасиво со стороны Рейкрофтов удерживать тебя в Сомерсете, когда они знали, что тебя ждут здесь. Услышав, что ты не приедешь, гости испытали огромное разочарование, в особенности леди Ларчуэлл. Она, как видно, тешила себя надеждой, что ты заметишь ее дочь. Тебе, право, следовало проявить твердость с Рейкрофтами. Твоя чрезмерная доброта вредит тебе.

– Признаюсь, матушка, мне очень понравилось в Харфорд-Хаусе, – сказал Питер.

– Разумеется, – кивнула мать и опустилась в кресло, чуть не утонув среди множества подушек. – Хотя общество там, на мой взгляд, не самое изысканное. Впрочем, здесь, когда мои гости разъехались, было то же самое. И как же я рада, дорогой, что теперь моим обществом будешь ты!

– Ну, есть же еще Маркемы, – сказал Питер. – Я рад буду повидаться с Тео. И потом, Харрисы, Маммерты и Поулы.

Но мать, ничего не ответив, лишь состроила недовольную гримасу.

Она всегда относилась к соседям благосклонно, но снисходительно, памятуя о разнице в их положении, которую всегда чувствовала. Впрочем, семейство Маркемов тоже было не из последних. Они всегда играли заметную роль в политической жизни страны: отец Тео, к примеру, уже не один год занимал пост министра в правительстве. В былые времена мать частенько наведывалась в Финчем-Мэнор, иногда привозя с собой Питера с сестрами, но ее отношения с Маркемами, увы, давно разладились. А жаль: ведь мать Тео до сих пор зимой жила в Финчеме, и они с матерью Питера, будучи почти ровесницами, могли бы дружить.

– А кстати, раз уж мы заговорили о Маркемах, – сказал Питер, словно бы вдруг вспомнив что-то, – вы, случайно, не помните мистера Осборна?

Пальцы матери, теребившие кружевную оборку на одной из думок, внезапно замерли, и она с равнодушным выражением лица уставилась на Питера.

– Не могу сказать, – ответила она.

– Он какое-то время служил секретарем у покойного сэра Чарлза Маркема, – пояснил Питер.

– Вот как? – Подумав, мать пожала плечами и отрицательно покачала головой: – Но тогда я и не могла его знать.

– Помните, вы однажды выбранили меня, – продолжал расспросы Питер, – когда он у себя в кабинете учил нас с Тео какому-то особенному витиеватому почерку. Вы тогда еще, страшно обеспокоенная, влетели в кабинет: ведь мы, вместо того чтобы сидеть в комнате Тео, в это время находились внизу и, по вашим словам, дышали чернильными испарениями, а от этого могла разболеться голова.

– У тебя было очень слабое здоровье, мой милый, – сказала мать. – Я всегда опасалась за тебя, тем более не зная, где ты. Однако того случая, о котором ты мне толкуешь, я не помню.

– А однажды, – не успокаивался Питер, – я как-то приехал на неделю из школы домой, и мы с вами отправились в Финчем – без девочек. Там мы узнали, что Тео остался в школе, а Эдит уехала к кому-то на день рождения. Тогда я взял из конюшни лошадь и поехал с мистером Осборном – ему нужно было куда-то по делам. Не помню, то ли я сказал ему, что вы мне позволили с ним ехать, то ли он решил, что мне в моем возрасте не требуется разрешения. Словом, когда мы вернулись, вы были в таком расстройстве, что, кажется, даже захворали. Это последний раз, когда я его видел.

– Право? – удивилась мать. – Что, его уволили? И было за что, скажу я тебе.

– Он умер, – ответил Питер. – Скоропостижно. От сердечного приступа.

– Право? – повторила мать. – Вот беда. Но что, ради всего святого, заставило тебя вспомнить какого-то секретаря через столько-то лет после его смерти? Будь любезен, друг мой, позвони, пожалуйста, чтобы принесли чаю.

Питер исполнил просьбу, не ответив на вопрос. Ничего удивительного, что она не помнит какого-то там слугу. Еще меньше надежды, что она вспомнит Сюзанну Осборн… хотя упоминать матери ее имя Питер не собирался.

Он всеми силами пытался забыть Сюзанну… или по крайней мере заглушить в себе чувство вины, которое он испытывал всякий раз, когда вспоминал ее имя.

В следующие несколько недель он объехал с визитами всех соседей. Харрисы рассказали ему о своей недавней поездке в Танбридж-Уэллс, Маммерты дотошно расспрашивали о том, что носят в Лондоне, ибо намеревались весной провести там несколько недель, а Поулы потчевали его историями о бесчисленных подвигах своих внуков. Все они были чрезвычайно любезны, однако никто из них не пригласил Питера отобедать с ними, перекинуться в карты или еще как-то вместе скоротать досуг. Такого никогда не бывало: куда им до него – ведь он виконт Уитлиф, а выше – только звезды. Все в поведении соседей во время визитов Питера говорило об их благоговейном к нему отношении. Все они в один голос уверяли, что он своим визитом, право, оказал им честь. Впрочем, и Питер никого не приглашал: вторжение в ее дом менее знатных, чем Уитлифы, людей доставило бы матери массу неудобств и даже напрочь испортило бы ей настроение.

Ее дом! Подумать только!

Это его дом!

Черт побери! Изменить образ мыслей на деле оказалось гораздо сложнее, чем он полагал. Сидли находился в полноправном распоряжении матери с того самого времени, как она вышла замуж. И хоть Сидли вот уже двадцать три года как его собственность, восемнадцать из них, пока он был несовершеннолетним, имением занималась мать, а посему она, само собой, и впредь должна пользоваться всеми на него правами.

Ну почему, почему, когда ему исполнился двадцать один год, он не заявил своим дядьям и матери, что слишком молод для брака, но вполне созрел, чтобы взять на себя ответственность за свою жизнь и собственность? Тогда все было бы гораздо проще. Это было бы естественно. Ведь именно к этому стремится каждый.

И почему он, отказавшись жениться, не потребовал от матери переехать куда-нибудь из главного дома Сидли?

Но он, разумеется, был слишком молод, чтобы все предусмотреть. За него все решали в течение двадцати одного года. Возможно ли после этого за один день набраться мудрости, чтобы поступить должным образом?

Как-то, приехав в Финчем, Питер, к своей несказанной радости, застал там Тео. Эдит два года назад вышла замуж за Лоренса Морли и теперь жила с мужем в Глостершире. Леди Маркем в настоящее время гостила у дочери, которой после рождения первенца требовалась ее поддержка.

После этого Питер еще не раз приезжал повидаться со своим старым другом и покататься с ним верхом. В один из таких дней он обратился к нему с тем же вопросом, что и к матери:

– Ты помнишь Осборна?

– Уильяма Осборна? – уточнил Тео. – Ты имеешь в виду секретаря моего отца?

– Я очень любил его, – сказал Питер. – Помнишь, он всегда находил для нас время. Как жаль, что его не стало.

Тео наклонился вперед в седле, чтобы открыть ворота, ведущие в поле. Вместо того чтобы поднимать пыль по деревенским дорогам, друзья решили проехаться по полю.

– Да, то была настоящая трагедия, – согласился Тео, – которой, как и все подобные трагедии, можно было избежать. Хотя он сам, как видно, так не считал, бедолага.

– Как? Он мог избежать смерти? – удивился Питер.

– Запросто, – сухо подтвердил Тео, закрывая за собой ворота. – Не пустив себе пулю в висок.

– Так он покончил с собой? – Питер так резко натянул поводья, что лошадь под ним попятилась и ему стоило немалого труда совладать с ней и удержаться в седле.

– Ты что, не знал?

Питер посмотрел на нахмурившегося Тео.

– Тебе не говорили?

– Только то, что он умер, – ответил Питер.

– Хм… – Тео, тронув лошадь, направил ее в поле. – Понимаю. Тебя всегда оберегали от всего неприятного, не так ли? А что это ты вдруг о нем вспомнил?

– Этим летом я случайно познакомился с его дочерью, – пояснил Питер.

– С Сюзанной? – переспросил Тео. – Я думал, она где-то сгинула, бедная девочка… теперь она уж, верно, взрослая женщина. Когда она сбежала, Эдит не находила себе места, а моя мать была просто в отчаянии. К счастью, я тогда не застал эту драму – находился в школе. Осборна, однако, было очень жаль. Славный был малый.

– Но почему он покончил с собой? – спросил Питер.

– Поинтересовавшись этим, я услышал самые разные и неправдоподобные версии, – ответил Тео. – То ли никто не знал толком, что его толкнуло на это, то ли все что-то скрывали. Его следовало хоронить на неосвященной земле, что для него, вероятно, не имело большого значения, но для Сюзанны, останься она на похороны, это явилось бы настоящим горем. Вот она и не осталась. Послушай, давай сменим тему?

Ни в этот день, ни после они больше не заговаривали об этом. Однако Питера не переставал мучить вопрос: что же такое, черт побери, стряслось у Осборна, почему он, имея на руках малолетнюю дочь, решил свести счеты с жизнью? Бегство Сюзанны тем не менее теперь стало ему понятно: ее отец – самоубийца, что, согласно церковным канонам, смертельный грех. Бедное дитя – добралась как-то до Лондона, пыталась там найти место. Если леди Холлмер в самом деле помогла устроить ее в школу мисс Мартин в Бате, то он будет благодарен ей по гроб жизни.

Тем не менее Питер заставлял себя не думать о Сюзанне Осборн… как и о том, что сделал с ней перед ее отъездом из Баркли-Корта.

Некоторое время он работал на ферме, хотя и не так долго, как хотелось бы: урожай был почти уже убран, а потому чрезмерное рвение Питера сейчас, когда страда почти закончилась, выглядело бы довольно нелепо.

Вместе с управляющим Питер проверил бумаги, хотя и прежде тщательно изучал каждый присылаемый ему ежемесячно отчет. Опекуны Питера назначили Миллингсуорта управляющим, когда Питер был еще ребенком. Человек организованный, расторопный, Миллингсуорт знал свое дело, обладал опытом и смотрел на Питера – или тому это только казалось – как на несмышленое дитя или досадную, но неизбежную помеху, которую нужно пережить, ибо он, Питер, – его хозяин по праву.

Когда Питер бывал дома, мать постоянно суетилась вокруг, волнуясь, что он плохо питается, не по погоде одевается или недостаточно серьезно задумывается о своем будущем, а именно – о выгодной партии и устройстве детской. Она неусыпно следила, чтобы прислуга без промедления исполняла все его прихоти, за столом самые лучшие куски доставались ему, даже если эти самые куски уже лежали у нее на тарелке. Если Питеру приходило в голову выйти из дома в дождь, сырость или ветер, который дул чуть сильнее бриза, она чуть ли не ударялась в слезы. А как-то раз далеко за полночь даже возникла на пороге библиотеки, где Питер засиделся за книгой, посоветовала скорее лечь в постель, иначе наутро он может проснуться с головной болью.

Все это страшно досаждало Питеру. Но он, возможно, стерпел бы и это, если б не навалившаяся на него хандра. Несмотря на душевный подъем, с которым он, вернувшись домой, выпрыгнул из экипажа, Питер никак не мог избавиться от уныния, шлейфом тянувшегося за ним из Харфорд-Хауса.

Ему казалось, что все рухнуло.

В конце концов по прошествии нескольких недель Питер рассудил – и его рассуждения казались весьма здравыми, – что можно, пожалуй, снова уехать, а вернуться только к началу следующего года, когда уже придет черед весенних хлопот. Начало года более удачное время – даже идеальное! – для начала новой жизни. Впрочем, вернуться домой можно и на Рождество. Тогда здесь непременно будет кто-то из обожаемых сестер и многочисленных племянников и племянниц.

И Питер снова отбыл в Лондон, сославшись на необходимость наведаться к портному и сапожнику. В Лондоне, в постоянном поиске развлечений, он вернулся к существованию, с каждым днем становившемуся все более праздным. Удивительно, как много удовольствий можно найти даже в такое время абсолютного затишья светской жизни, как октябрь.

Эта жизнь означала для Питера привычное удобство.

Вот только развлечения не всегда его развлекали.

То, что прежде его забавляло, теперь вдруг перестало отвлекать от явного недовольства собственной жизнью.

Из писем матери Питер узнал, что в гостиной повесили новые картины. Комната теперь выглядит гораздо живее, чем все остальные в доме, и мать подумывает о переменах в столовой.

Боже правый, нужно как-то остановить ее.

Барбара, старшая сестра Питера, осенью приехавшая с мужем на несколько дней в Лондон, заговорила о Рождестве.

– Надеюсь, на Рождество увидеть тебя в Сидли, – сказала она. – Мы с Кларенсом тоже собираемся туда с детьми, и если ты, Питер, не приедешь, там будет очень, очень тоскливо. Кроме того, матушка опять созывает гостей, а посему тебе сам Бог велел присутствовать на правах хозяина.

– Гостей? – Питер поморщился. – Кого на этот раз?

Барбара щелкнула языком, а Кларенс, глядя на шурина, молча повел бровями.

– Не имею представления, – ответила сестра. – Но уж кто-нибудь да будет. Маменька о тебе заботится, Питер. Она желает видеть тебя остепенившимся. Как глупо с твоей стороны упрямиться лишь потому, что пять лет назад Берта Грантем пришлась тебе не по вкусу и ты молчал об этом до самого последнего момента!

Ни одна из сестер Питера не знала, что именно произошло пять лет назад, и посвящать их в подробности он не собирался.

Питер снова встретился глазами с зятем, и тот подмигнул ему.

– Я сам в свое время найду себе невесту, Барб, – проговорил Питер. – А о Рождестве я подумаю.

Однако мысли о новой невесте, которую присмотрела для него мать, лишь усугубили его отчаяние. Прошло почти два месяца с тех пор, как он покинул Сомерсет, но подавить в себе ужасное чувство вины ему так и не удалось.

Господи, да он же соблазнил невинную девушку!

Этому нет оправданий. Никаких.

Всякий раз, как Питер вспоминал тот злосчастный день и место, где все произошло, к горлу подступала дурнота. И не думать об этом раз двадцать на дню он не мог.

Теперь, узнав о самоубийстве отца Сюзанны, он стал мучиться еще больше. Он не был причастен – даже косвенно – к этой трагедии. И трагедия эта вовсе не была связана с тем, что случилось этим летом. Просто… Осборн ему нравился. И ему нравилась его дочь.

Каждый раз, когда голова Питера готова была лопнуть от подобных мыслей, он, чтобы отвлечься, бросался на поиски очередного развлечения.

В конце концов на исходе октября Питер решил, что перемена обстановки может его взбодрить, и отправился на недельку-другую погостить к своей кузине Лорен, виконтессе Равенсберг, в Элвесли-Парк, что в Уилтшире. Там она жила со своим мужем, Китом, тремя детьми и родителями Кита, графом и графиней Редфилд. Они всегда были рады видеть у себя Питера, и он, приезжая к ним погостить, всегда там отдыхал душой.

Они с Лорен любили друг друга, возможно, потому что росли порознь и увиделись впервые, лишь когда Питер, достигший совершеннолетия, обнаружил однажды по возвращении из своего очередного похода в ворохе почты приглашение на ее свадьбу. Пока ему не исполнился двадцать один год, его почта никогда не попадала к нему непосредственно в руки, и он не только никогда не видел Лорен, но почти ничего о ней не слышал, кроме того, что, не исключено, ее распущенная мать, вдова старшего брата его отца, покойного виконта Уитлифа, с кем-то прижила дочь. Вернувшийся домой только накануне, Питер тем не менее поехал на свадьбу и обнаружил, что Лорен мила, очаровательна и явно из породы Уитлифов, ибо глаза у нее того же редкого оттенка, что и у него.

Итак, Питер отправился в Элвесли, где замечательно провел время. Он часами просиживал с Лорен и графиней Редфилд, играл с детьми, катался верхом и вел с Китом и графом дискуссии на темы политики и сельского хозяйства, ездил с визитами к соседям, в том числе к герцогу и герцогине Бьюкасл, где забавлялся уже с их младенцем, чем немало позабавил герцогиню и ее сестру, мисс Томпсон, которая со смехом заметила, что ребенок обычно никого к себе не подпускает, кроме мамы с папой. «И бабушки», – присовокупила миссис Томпсон с укоризной.

Впрочем, сказать «замечательно провел время» в те дни можно было лишь с натяжкой. Питеру никак не удавалось справиться с разъедавшим его изнутри чувством беспокойства и недовольства собой.

Именно тогда в его судьбу самым невероятным образом вмешалось провидение.

Впрочем, в том, что произошло, возможно, и не было ничего такого уж поразительного. Вскоре по прибытии в Элвесли Питер узнал, что немного разминулся с Сиднемом Батлером, деверем Лорен, который приезжал домой со своей молодой женой, в девичестве мисс Анной Джуэлл и – какое невероятное совпадение! – учительницей в батской школе для девочек мисс Мартин… а также одной из близких подруг Сюзанны. А находясь в гостях у Бьюкаслов, Питер вспомнил, что леди Холлмер, сестра Бьюкасла, по мнению Сюзанны, имела какое-то отношение к их школе.

Позже, почти спустя неделю своего пребывания, Питер узнал, что Лорен с герцогиней Бьюкасл готовят свадебный завтрак-сюрприз для новобрачных, которые тихо обвенчались в Бате по особому разрешению. Лорен взялась за это дело, поскольку Сиднем приходился ей деверем, а герцогиня – потому, что он являлся управляющим имением Бьюкаслов в Уэльсе.

Дамы уговорились созвать в Бат как можно больше родственников и друзей – всех, кого только удастся собрать за столь короткий срок, потом заманить туда под благовидным предлогом новобрачных и удивить их пышным торжеством по случаю их бракосочетания в Верхних залах.

– Мы все едем в Бат, – как-то раз за чаем объявила Питеру Лорен. – И хотели бы, чтобы ты поехал с нами, Питер. Правда, Кит? Но я предвижу, что поездка в Бат и свадебный завтрак тебя вряд ли прельщают. Скорее всего ты предпочел бы вернуться домой, но если так, мне, право, будет казаться, будто я тебя выгнала. – Она рассмеялась. – Поэтому поехали с нами. Сделай мне приятное.

Питер не ожидал, что ее слова могут вызвать в его душе такой переполох.

Его звали – причем настойчиво – в Бат. Мало того – если он туда поедет, то наверняка увидит Сюзанну. Ведь она, вне всяких сомнений, будет присутствовать на свадебном завтраке на правах подруги невесты и ее бывшей коллеги.

Он сможет встретиться с ней.

Хотя она, подумал Питер, наверное, его видеть не хочет. К настоящему времени она, должно быть, уже возненавидела его лютой ненавистью, как самого отъявленного злодея. И разве можно ее за это упрекать? Ведь кто, как не он, обольстил ее, сделал самое что ни на есть непристойное предложение, а потом как ни в чем не бывало проводил в Баркли-Корт, весело откланялся в присутствии Эджкомов – и прости-прощай: уехал, даже не оглянувшись.

Тогда он утешал себя тем, что она сама все это находила естественным.

Что касается новобрачных, то тут у Питера закрались кое-какие подозрения, хотя ни Лорен, ни герцогиня ни словом, ни намеком не дали этого понять. Новоиспеченная миссис Батлер, по-видимому, ждала ребенка – обстоятельство, объяснявшее и поспешность, с которой был заключен брак, и тайное венчание. Питер припоминал, что Анна Джуэлл провела летом месяц в Уэльсе – об этом упоминала Сюзанна – и, без сомнения, в том самом имении, где служил управляющим Сиднем. И ездила она туда, кажется, с Холлмерами.

Эти рассуждения вдруг навели Питера на мысль, что, возможно, и Сюзанна…

От одного этого предположения по спине у него пробежала дрожь, накатила дурнота.

Но тогда она дала бы ему знать. Написала бы.

Написала?

Питер прекрасно знал, что она ничего не стала бы предпринимать.

Господи Боже! Ему стоило об этом подумать раньше и раньше попытаться узнать правду. Ведь именно так подобает поступать истинному джентльмену… если в таком положении вообще возможно оставаться джентльменом. А может, он просто до сих пор не хотел об этом думать, гнал от себя эту ужасную мысль? Ведь не болван же он в самом деле. Ему ли не знать, к каким последствиям может привести женщину связь с мужчиной?

Возможно, он предположил, что если заглушить в себе эту мысль, то ничего не случится.

Все это в беспорядке промелькнуло в голове Питера за какие-то секунды, в то время как он сидел, с радостной улыбкой глядя на Лорен.

– У меня нет никаких планов, – проговорил он, – и я с радостью поеду повидаться с Сиднемом и пожелать ему счастья. Да, я буду счастлив поехать с вами.

А он-то думал, что никогда больше не увидит Сюзанну Осборн.

И даже полагал, что недели через две забудет, как подло с ней поступил. Возможно, то, что он постоянно возвращался к этому, говорит о его совести, однако и в заслугу себе это обстоятельство ставить нечего.

Но сейчас он едет в Бат. И почти наверняка увидит ее еще раз.

Питер убедил себя, что ему необходимо ее увидеть. Хотя, будь его воля, поехал бы куда-нибудь еще. Но ему действительно нужно было выяснить, не стал ли он причиной более серьезных нежелательных последствий. И с его стороны было очень неблагородно не сделать этого раньше.

Ах чтоб тебя! Вдруг?.. Да, в самом деле.

Вдруг?