Текст книги "Просто волшебство"

– Ну что от тебя еще ждать, Эмброуз? – с досадой вклинился в разговор дедушка Осборн. – Я на своем веку мало видел людей, у которых судьба сложилась как надо, вокруг одни тернии да извилины. И если за это ответствен Всевышний, то я, встретившись с Ним в день Страшного суда, поспорю.

– Не знаю, готова была бы я изменить ход событий, – улыбнулась Сюзанна, понимая, что дедушки не всегда сходятся во мнениях. – Но я жалею, что не встретилась с вами раньше, и ту пару недель, что провела в Лондоне, вспоминаю с ужасом. Но за это я потом была вознаграждена шестью годами счастья в школе мисс Мартин, а последние пять лет имею любимую работу и горжусь тем, чего достигла в жизни.

Бабушка снова потрепала ее по руке.

– Работать учительницей хорошо женщине без семьи, – сказал дедушка Осборн, – или той, чья семья живет впроголодь. Я не богач, Сюзанна, но и не бедняк, а ты все, что у нас осталось. Пришло время нам воссоединиться. Надо найти тебе хорошего жениха, чтобы заботился о тебе, когда нас не станет.

Бабушка погладила Сюзанну по руке, и та ощутила тыльной стороной ладони распухшие суставы ее подагрических пальцев.

– Думаю, Кларенс, Сюзанна уже его нашла, – сказала она. – Виконт Уитлиф весьма красивый и обаятельный молодой человек. Мне вчера показалось, что он очень высокого мнения о нашей внучке. Он всех нас пригласил на завтрашний бал в Сидли-Парк, но у меня такое чувство, что его главный интерес – Сюзанна, с которой он хочет танцевать.

– Уж точно не со мной, Сэди! – рассмеялся лающим смехом дедушка Осборн. – Но он виконт. А это высокая планка, хотя, может быть, и не слишком. У нас достойная родословная. У Эмброуза тоже.

– Ведь ты полковник как-никак, – напомнила ему бабушка Осборн.

– Хм-м… – протянул дед. – Пожалуй, придется выяснить намерения этого молодого человека.

Сюзанна высвободила руку, которую сжимала бабушка, и прижала ладони к щекам.

– Дедушка! – воскликнула она. – Пожалуйста, ничего не говорите ему, ради Бога!

Она почувствовала, что краснеет, и рассмеялась. Не прошло и суток с момента их знакомства, как дед уже пытается взять ее под свою опеку.

Неужели не прошло и суток? А она уже любит их всех. Так не бывает!

Однако это чудесно!

Должно быть, они не знают, вдруг подумала Сюзанна, какую роль сыграла виконтесса Уитлиф в судьбе ее отца – имя Питера не произвело на них впечатления.

С момента появления в доме родных Сюзанны Маркемы, а также Эдит с мистером Морли были достаточно тактичны, чтобы не мешать их встрече, и умудрялись встречаться с ними лишь за обеденным столом. После обеда Сюзанна с бабушкой прошли за Эдит в детскую посмотреть на Джейми, выбрав время, когда малыш не спал и был особенно весел.

– Мне, конечно же, хочется, – сказала Эдит, – чтобы вы видели его в самом хорошем настроении.

Они пробыли в детской больше часа: восторгались ребенком, передавая его с рук на руки и заставляя его улыбаться. Бабушка Сюзанны, пока они разговаривали, держала мальчика на руках и, когда тот начинал требовать внимания, успокаивала его воркующим голосом.

Именно в это время, как потом выяснилось, на пороге дома в Финчеме появился виконт Уитлиф с двумя своими зятьями и юным Флинн-Поузи.

Во время визита Уитлифа оба деда Сюзанны уединились с виконтом в библиотеке, в то время как все остальные остались в гостиной. Кто стал инициатором встречи, Сюзанне так никто и не сказал, а сама она спрашивать не стала, чтобы никто, не дай Бог, не подумал, что она в нем заинтересована.

Когда Сюзанна спустилась вниз, Питера уже не было.

Но она увидит его завтра на балу, напомнила она себе. И от одной этой мысли ее сердце было готово то ли упасть, то ли воспарить, повергая Сюзанну в полное смятение и расстройство.

Ей нельзя начинать думать, что невозможное может стать возможным.

Правда была такова, что Питер попросил двух почтенных джентльменов, остановившихся в Финчеме, о приватной встрече. С разочарованием узнав, что Сюзанна с Эдит в детской, он в то же время обрадовался: это обстоятельство значительно облегчало его задачу. Он попросил у Тео позволения на несколько минут занять его библиотеку, чтобы кое-что обсудить с полковником Осборном и его преподобием Клэптоном. Тео – с понимающей улыбкой – согласился.

После нескольких обязательных учтивых приветствий Питер перешел к делу. Вернее, полковник, свирепо хмуря брови и угрожающе покашливая в усы, подвел его к самому главному.

– Вы, Уитлиф, как я понимаю, – проговорил он, – вчера днем катали мою внучку в своем экипаже, даже не позаботившись взять с собой хотя бы грума на запятках.

Питеру показалось, что в спину ему уткнулось дуло дробовика.

Второй почтенный джентльмен смотрел на него вполне добродушно, ну разве что с едва заметным стальным блеском в кротких глазах.

– Это так, – признался Питер: лгать, будто у него на запятках был не один, а целых шесть грумов с острым, как у орла, зрением, которые следили за тем, чтобы все было благопристойно, не было смысла. – Завтра на рождественском балу я собираюсь просить руки вашей внучки, господа. А нынче я пришел за вашим благословением.

Накануне вечером ему пришло в голову, что поступить следует именно так. Возможно, Сюзанна отнесется к нему более благосклонно, если он получит благословение ее родных.

Но еще он подумал о том, что имя Уитлиф может оказаться им знакомо, а потому, обращаясь к ним за благословением, он, возможно, обрекает свои надежды на провал.

Его преподобие Клэптон, сидевший в кресле у камина, просиял.

Полковник, стоявший у письменного стола, свирепо нахмурился.

– Почему? – пролаял он. – Почему вы хотите жениться на моей внучке?

– Видите ли, сэр, я питаю к вашей внучке глубокие чувства, – отвечал Питер.

– Несмотря на то что она, когда у вас эти чувства возникли, была бесприданницей? – спросил полковник, и Питеру стало жаль солдат, служивших под его началом: жизнь у них, надо думать, была не сахар.

– Да, сэр, – отрапортовал Питер.

– Ну, значит, вы дурак, Уитлиф, – сказал джентльмен.

Питер изумленно вскинул брови.

– Если вы считаете, что любовь к мисс Осборн делает меня дураком, сэр, – проговорил он, – пусть так.

– И это, Кларенс, нужно признать, – мягко вмешался священник, – в высшей степени достойный ответ. Я склонен дать свое благословение.

– Хм-м… – протянул полковник, и Питер понял, что он очень доволен. – Что ж, Уитлиф, она больше не бесприданница. За ней приличное состояние. Что вы на это скажете?

– С вашей стороны, сэр, это очень благородно по отношению к мисс Осборн, – ответил Питер, – но мои чувства от этого никак не меняются.

– А что вы, молодой человек, можете ей предложить, кроме своих чувств, которые, насколько мне известно, товар ненадежный? – спросил полковник.

И Питер понял, что раз их разговор превратился в брачные переговоры, ему дали добро.

Итак, он заручился поддержкой двух почтенных джентльменов.

Что было, по его понятию, самой простой частью задуманного.

Глава 25

Никто не помнил, когда в Сидли устраивался такой грандиозный праздник. Несколько дней по всей округе только и было разговоров что о нем. Намеченный на рождественский вечер, этот прием стал для всех дорогим подарком от молодого виконта.

Питер всегда пользовался расположением соседей, которые восхищались им издалека, считая его в отличие от матери-виконтессы человеком добрым и отзывчивым. Теперь они получили тому подтверждение: Питер каждому самолично доставил приглашение, сопроводив его убедительной просьбой непременно почтить своим присутствием бал, чтобы отпраздновать Рождество с его семейством и друзьями, будто это они оказывали ему любезность.

От такого приглашения никто из соседей не отказался бы, даже имея на то причины. В предвкушении той радостной минуты, когда они чинно-благородно отправятся в Сидли, даже утренняя служба в церкви и традиционный гусь казались не столь привлекательными, как прежде.

Сидли в день Рождества мало чем отличался от прочих домов. В гостиной для детей устроили особый праздник, которым руководил сам виконт. К детям присоединились и многие родители, в то время как остальные взрослые, рассредоточившись в других комнатах, готовились к вечернему веселью.

Весь дом был украшен сосновыми ветками, ветками падуба, лентами и колокольчиками. В гостиной своего часа ждало рождественское полено,[3]3
  Полено, традиционно сжигаемое в камине в сочельник.


[Закрыть] а в центре с потолка свисала большая, прихотливо сплетенная «ветка поцелуев»[4]4
  До появления рождественской елки в середине девятнадцатого столетия в Англии была так называемая ветка поцелуев. Она имела форму двойного кольца, украшенного гирляндами, зелеными ветвями, падубом, плющом, яблоками, грушами, зажженными свечами и омелой. Если девушка случайно оказывалась под этой веткой, ее позволялось поцеловать.


[Закрыть] – плод усилий трех сестер виконта. Ветка, лишь только ее в сочельник приладили к потолку, стала предметом живейшего интереса и поводом для многочисленных смешков.

Дом был полон соблазнительных рождественских запахов, даже в конце дня, когда остатки гуся и рождественского пудинга были давно унесены из столовой. Аромат сладких пирожков доминировал над остальными, хотя и не мог перебить отчетливого, пряного запаха уосселя,[5]5
  Подслащенный эль, подающийся, согласно древнему английскому обычаю, в объемистом сосуде в особо торжественных случаях, в частности в сочельник и под Новый год.


[Закрыть] которым вскоре, как только начнется бал, должны были наполнить огромный сосуд в буфетной.

Несмотря на непривычные Питеру многочисленные хлопоты, он с утра пребывал в прекрасном расположении духа. Он искренне радовался приезду своих сестер с их мужьями и детьми и общество всех без исключения гостей находил для себя весьма приятным. Особенное удовлетворение он испытал, заметив роман, завязавшийся между мисс Флинн-Поузи и одним из младших деверей Барбары. Вот только оставалось неясным, обрадовал ли он мать девушки, но Питера это уже не касалось.

Его собственная мать проявила редкую жизнестойкость. Ее лицо ничем не выдавало перенесенных два дня назад огорчений. Бал она упоминала с необычайным воодушевлением, словно всегда была идейной сообщницей Питера в его устройстве. Более того, последние два дня она даже стала открыто говорить о своем намерении до наступления весны, когда начнется светский сезон, переселиться в Лондон, где светская жизнь бьет ключом.

– Давно пора, – говорила она леди Флинн-Поузи, Барбаре и Белинде. – Питер уже достаточно взрослый человек, чтобы позаботиться о себе.

Так что день радовал Питера, но вечера он ждал со смешанным чувством – с нетерпением и тревогой одновременно.

Он ждал его с нетерпением, ибо этот вечер должен был стать вехой в его жизни – вступлением в совершеннолетие. Сегодня он явит себя полноправным хозяином Сидли-Парка, будет сам занимать гостей. И так будет всегда, независимо от того, удастся ли ему осуществить другой намеченный на этот вечер план. Последнее вызывало у Питера сомнения. Он вовсе не был уверен, что Сюзанна ответит согласием. Если она не захочет, никто, даже ее дедушки и бабушка, не сможет уговорить ее.

Сюзанна Осборн, как известно, обладала одним, иногда весьма досадным, свойством, а именно – жить своим умом, и все решала за себя сама.

Хотя он любил ее именно такой.

Поэтому его уверенность в себе и раз навсегда принятое решение жить независимо, по своему усмотрению и в соответствии со своим положением стать полноправным хозяином Сидли ответ Сюзанны поколебать не мог. Иначе грош им цена.

Ему было за что благодарить Сюзанну. Если б не их встреча, он скорее всего по-прежнему вел бы легкомысленный образ жизни. При этом в зависимость к ней он не попал, впрочем, как и она к нему. И эта мысль буквально опьяняла Питера, хотя нисколько не умаляла его все возрастающего беспокойства в преддверии вечера.

Конечно, сознавать, что его богатство и знатность не имеют для нее никакой ценности, было даже унизительно. Стало быть, завоевать ее он сможет только своими личными качествами. И возможно, впервые за пять лет Питер почувствовал, что о некоторых из них он может думать без стыда. Однако главным камнем преткновения являлось его имя. Он Уитлиф.

– Довольно, – остановил он своего камердинера, который, отвергнув уже три идеально завязанных шейных платка, ибо счел их недостойным доказательством своего мастерства, приступил к четвертому.

Камердинер – еще одна самостоятельная личность, черт бы их всех побрал! – склонил набок голову и хмуро уставился на дело своих рук.

– Пожалуй, милорд, – согласился он. – Только сюда просится бриллиантовая булавка… вот такая… вот сюда. Отлично смотрится, милорд.

Питер оделся рановато, однако спустился вниз и принялся бродить по бальному залу. Украшенный зелеными ветками, пропитанный запахами хвои, зал выглядел по-праздничному нарядно. В люстрах над головой и в настенных подсвечниках горели свечи. В огромных каминах в противоположных концах зала пылал огонь. Тепла от него было недостаточно, чтобы прогреть такое пространство с высоким потолком, но и продрогнуть тоже было невозможно. А уж после нескольких контрдансов в полном людей зале станет совсем тепло.

Прибыл оркестр. На небольшом возвышении в углу зала уже были разложены инструменты. Сами музыканты в это время, верно, лакомились фаршированным гусем.

В буфетной напротив бального зала хлопотали несколько слуг. Питер пошел перекинуться с ними парой слов. С самого начала его по-настоящему волновало одно – что такая прорва работы окажется не по силам домашним слугам, и он собрался было нанять им помощников.

Но, потолковав с ними, он обнаружил в них необыкновенное рвение – работа на большом балу в Сидли вызывала у домашних слуг восторг, хотя никто из них еще не знал, что их жалованье за сегодня и за завтрашний день удвоено, а ожидавшие в честь Рождества подарки щедрее обычного.

Вскоре Питер уловил движение в бальном зале – очевидно, кто-то из присутствующих в доме гостей уже перешел туда. Ожидая прибытия остальных, Питер вернулся в зал. Он встретит их у входа с матерью, Барбарой и Кларенс.

Через четверть часа он уже обменивался рукопожатием с мистером Маммертом и кланялся миссис и мисс Маммерт, осыпая обеих комплиментами и благодаря всех троих за то, что почтили его праздник своим присутствием. Это был первый грандиозный прием в Сидли, где Питер сам, в качестве хозяина, принимал гостей.

И праздник этот, ей-богу, не последний.

Компания из Финчема прибыла в последних рядах. Сердечно поприветствовав леди Маркем, которая шла в паре с Тео, Питер заметил, что мать с леди Маркем лишь учтиво кивнули друг другу. За леди Маркем с Тео шли Эдит с Морли, а за ними – полковник и миссис Осборн. Сюзанна с дедом по материнской линии замыкали шествие.

Сердце у Питера так бешено колотилось, что его стук, казалось, был слышен всем.

На Сюзанне было все то же зеленое платье, в котором она появлялась на провинциальной ассамблее в Сомерсете и на концерте в Батском аббатстве. Ее волосы были уложены мягкими локонами, которые держала маленькая жемчужная диадема. На шее красовалось жемчужное ожерелье. Глянцевый жемчуг переливался и казался новым, и можно было побиться об заклад, что это рождественский подарок одного или сразу всех ее родственников. Возможно, и тонкий веер слоновой кости, который она сжимала в обтянутой перчаткой руке, тоже подарок.

Ее щеки горели румянцем, но глаза были потуплены. И ни тени улыбки на лице. Питер подумал, что она, верно, согласилась бы оказаться где угодно, только не здесь. Наверное, она никогда его не простит за этот бал и этот праздник запомнится ей как самый худший из вечеров.

– Рад снова видеть вас, сэр, – приветствовал Питер его преподобие Клэптона, отдавая ему поклон. Священник в ответ улыбнулся. – И вас тоже, мисс Осборн.

Она, подняв глаза, бросила на него быстрый взгляд.

– Благодарю, милорд.

За ними уже никого не было. И Питер, поспешив воспользоваться удобным случаем, заговорил.

– Не согласитесь ли вы танцевать со мной второй танец? – спросил он. – И первый вальс?

Последний, надеялся Питер, он тоже будет танцевать с ней.

Дедушка Сюзанны снова просиял. Она медлила лишь долю секунды.

– Благодарю вас, – ответила она. – С удовольствием.

Он немедля пригласил бы ее и на самый первый танец, однако боялся смутить в присутствии окружающих, отдав ей столь явное предпочтение перед другими. Он откроет бал, встав в пару с Барбарой.

Его преподобие Клэптон раскланивался с матерью Питера, с улыбкой обмениваясь с ней любезностями. Питер окончательно уверился, что имя Уитлиф этому джентльмену, как и Осборнам, ничего не говорит.

Сюзанна, присев в реверансе перед леди Уитлиф, снова потупила взор, а его мать – Питер это почувствовал – застыла в напряженном ожидании.

– Здравствуйте, мисс Осборн, – проговорила она, – как чудесно, что вы гостите в Финчеме в это время! Милости просим к нам на бал.

– Благодарю вас, мэм, – ответила Сюзанна, не глядя на нее.

Эта минута, наверное, стала для них обеих мучительным испытанием. Неужели, думал Питер, он настолько безумен, что поверил в возможность соединения с Сюзанной и дальнейшей с ней счастливой жизни? Но нет, он уже знает, что жизнь не сказка со счастливым концом, а потому будет бороться за свое счастье.

Щекотливый момент прошел, обе дамы по-прежнему находились в бальном зале и по-прежнему улыбались.

– Питер! – Барбара взяла его под руку. – Пора начинать. Я не склонна тянуть, раз уж мне предстоит открывать бал с моим братом-красавцем. Все дамы будут мне завидовать.

Питер со смехом вывел ее в центр зала, возглавив выстроившиеся пары, замершие в ожидании первого контрданса. И все его тревоги как рукой сняло, ему вдруг стало весело, а душа исполнилась надеждой. Ведь это все же Рождество – праздник, когда рождаются надежды и любовь и исполняются мечты.

– Как удивительно видеть здесь Сюзанну Осборн! – сказала Барбара. – Ты ее помнишь? Ее отец – тот самый злосчастный секретарь, что служил у сэра Чарлза. Он застрелился. Нам всегда запрещали водиться с ней, потому что ее отец всего лишь слуга. Правда, Эдит все равно с ней играла. Хотя, по-моему, между маменькой и мистером Осборном существовало нечто вроде дружбы.

– В детстве я видел Сюзанну только раз, – сказал Питер. – Но этим летом мы снова встретились, когда я гостил у Джона Рейкрофта, а потом еще раз осенью на свадебном завтраке в Бате, куда я ездил с Лорен и Китом.

– Вот как? – заинтересовалась Барбара.

Она бросила взгляд на Сюзанну, которая шла в паре с Тео, затем вновь зорко посмотрела на Питера.

– Неужели?! – воскликнула она.

Сюзанна с удивленным восхищением думала о том, что до того самого публичного бала в Сомерсете, в конце августа, она ни разу не бывала ни на балу, ни на ассамблее, а сейчас у нее позади целых два бала. Она вальсировала даже в Верхних залах Бата.

Сегодня же она явилась на бал не одна, ее, как и положено, сопровождала пожилая леди, ее бабушка. Один из ее дедушек, следовавших за ними, любезно улыбался всем молодым людям подряд, видя в каждом кавалера для внучки, а другой, глядя на них, подозрительно хмурился.

Хотя добрая половина приглашенных были явно людьми светскими и еще пару месяцев назад Сюзанна среди них растерялась бы, оробев, сегодня все они были настроены от души веселиться. Остальные гости, как показалось Сюзанне, очень напоминали соседей Френсис – простых провинциалов, которые всегда были ей симпатичны.

Бальный зал, щедро украшенный к Рождеству, смотрелся потрясающе, хотя и без украшений выглядел бы не хуже. Как удивительно: она двенадцать лет жила в двух шагах от Сидли и ни разу за это время даже не видела этого дома.

Она получила бы ни с чем не сравнимое удовольствие, думала Сюзанна после четвертого танца, когда очень юный и очень пылкий мистер Флинн-Поузи вел ее к бабушке, если бы…

Ах, эти «если бы»! Начиная с лета, ее жизнь просто переполнена этими «если бы».

Но она забудет о них на сегодня и станет просто наслаждаться вечером. Она танцевала четыре танца подряд, причем один из этих бодрых контрдансов – с Питером. Следующим танцем будет вальс.

И не стоит думать о нем как о последнем вальсе.

– Как хорошо ты танцуешь, Сюзанна! – похвалила бабушка, за руку усаживая ее рядом с собой. – И какая же ты хорошенькая! Я горжусь тобой и счастлива, что дожила до нашей встречи.

И тут же рядом с ними вновь оказался Питер. С обаятельной улыбкой он учтиво поклонился бабушке и, обратившись к Сюзанне, протянул руку. – Вальс, как помнится, за мной, мисс Осборн, – сказал он.

И вот она снова вальсирует с Питером. Однако на сей раз танец не захватил ее полностью, хотя она улыбалась, глядя Питеру прямо в глаза, вдыхала аромат его одеколона и получала невыразимое удовольствие от каждого танцевального па. Сейчас она помнила, что они в его доме, в окружении его многочисленных родственников и соседей. Что рядом ее родные, при мысли о которых глаза Сюзанны наполнялись влагой, а также ее друзья – ведь и Маркемы, и Морли в самом деле были ей друзьями. Ей так и осталось неясно, что значило услышанное ею случайно от леди Маркем в свой адрес слово «обуза». Но как бы то ни было, сейчас леди Маркем была к ней добра и продолжала бы заботиться впредь. Должно быть, оставшаяся у тебя на руках сирота, с которой не знаешь, что делать, действительно может показаться обузой.

И конечно же, Сюзанна помнила, что сейчас Рождество – время любви, праздник семейных радостей, мира и добра.

И это чудесно, подумала она.

– О чем задумалась? – спросил Питер, кружа Сюзанну в вальсе. Опять тот же вопрос. Он задавал его ей после прогулки к водопаду. Тогда она грустила.

– Глядя на тебя, понимаешь, что твое место в самом деле здесь, – сказала она. – Я рада видеть тебя в привычном окружении. Думаю, исполнение твоей мечты не за горами.

Улыбнувшись в ответ, он закружил ее в танце, и как-то так вышло, что они оказались за пределами бального зала. Питер взял Сюзанну за руку и, потянув за собой, целеустремленно зашагал к передней. Но они не дошли до нее, остановившись перед запертой дверью. Питер открыл комнату, провел туда Сюзанну и плотно затворил за собой дверь.

Сюзанна поняла, что это библиотека. Красивое, уютное помещение тускло освещалось огнем в камине да свечами, зажженными лишь на одном рожке каминного канделябра.

– Питер… – растерялась Сюзанна. – А как же вальс? Мои дедушки и бабушка…

– …знают, что я привел тебя сюда, – перебил ее Питер. – По крайней мере дедушки. Хотя бабушка, полагаю, тоже – очень уж благосклонно она мне улыбалась при встрече.

Выпустив руку Сюзанны, Питер широким шагом приблизился к камину и принялся ворошить угли: он явно тянул время.

Сюзанна подошла поближе и присела на край стула.

Как? Дедушки и бабушка знают?

Но они не знают, что…

Питер выпрямился и встал спиной к ней, уставившись на огонь. Сюзанна ждала, что будет дальше. А ее сердце в это время изнывало от любви к нему. Потому что она знала, какой он добрый, нежный, страстный, знала, какой он на самом деле.

– Моя мать виновата в смерти твоего отца, – заговорил Питер.

Стало быть, ему все известно? Хотя два дня назад он ничего не знал.

– Он покончил с собой, – сказала Сюзанна. – Это был его выбор.

– Она раскаивается, – сказал Питер, – хотя это, безусловно, не умаляет ее вины. Я все равно люблю ее, Сюзанна. Так было и так будет. А любовь, как я понял, не судит. Любовь ни от чего не зависит.

– Мои родители совершили ужасное преступление, – произнесла Сюзанна. – По их вине погиб мой дядя. И это разбило сердца моих дедушек и бабушки. Но я всегда любила отца и мать, которую, правда, не знала.

– Должен сказать, – Питер, упершись рукой в каминную полку, наклонил голову вперед, – что никогда не отрекусь от матери, Сюзанна. Никогда ее не оставлю и всегда буду рад принять ее здесь, хотя Сидли уже не будет ее домом. Я подыщу ей дом в Лондоне. Если б мне предстояло выбирать между матерью и тобой, я бы отказался от выбора. Я не смог бы его сделать. Любовь есть любовь, тут не может быть выбора. Ведь выбрав одно, считаешь его лучше другого.

Сюзанна сглотнула комок в горле.

– Тебе не нужно выбирать, Питер, – сказала она. – Через несколько дней я возвращаюсь в школу. Дедушка с бабушкой хотели, чтобы я жила с ними, но я отказалась. Я с удовольствием буду навешать их во время каникул, буду постоянно писать им, но жить с ними не стану. И с тобой тоже.

Питер еще ниже склонил голову. Повисло долгое молчание. Сюзанна прислушивалась к звукам вальса, доносившимся из бального зала. Питер, распрямившись, повернулся к ней лицом.

– Скажи, что не любишь меня, – обратился он к Сюзанне.

Она в немом отрицании медленно покачала головой.

– Скажи!

– Любовь тут ни при чем, – сказала Сюзанна.

– Позволю себе не согласиться, – сказал Питер. – Любовь всегда при чем. Скажи, что не любишь меня, тогда я отведу тебя в зал, и мы после этого вечера больше никогда не увидимся. Так скажи, Сюзанна. Но только правду.

Сюзанна никогда еще не видела Питера таким серьезным. Лицо его вдруг осунулось и в отблесках свечей казалось особенно бледным. Глаза, не отрываясь, пронзительно смотрели на нее.

– Питер… – Сюзанна разглядывала свои руки. – То была, наверное, неприятная и даже постыдная история, когда твоя мать и мой отец…

– …были любовниками, – закончил за нее Питер. – По-твоему, то, что произошло между нами в Баркли-Корте и во вдовьем домике два дня назад, тоже было постыдным? В отношениях наших родителей действительно есть что-то грязное, и это действительно некоторым образом бросает тень и на наши с тобой отношения. Но прошлое не воротишь. Что было, то было. Неужели мы должны отказаться от настоящего и от счастья из-за того, что было в прошлом? Жизнь несовершенна, Сюзанна. Приходится принимать ее такой, какая она есть. И жизнь невозможна без любви. Наверное, я буду банален, заявив, что любовь делает возможным даже невозможное, но я в это свято верю. Любовь, конечно, не волшебная палочка, одним взмахом которой можно сделать жизнь сладкой, приятной и беспечальной, но она в самом деле великий вдохновитель для борьбы и победы.

Сюзанна подняла глаза.

– И любовь – как раз то, что у нас есть в изобилии, – произнес Питер. – Скажи, что я не прав.

Сюзанна молчала.

– Любовь не просто сентиментальное и слащавое, романтическое чувство, – продолжал Питер, – хотя и это тоже. Твоя любовь, Сюзанна, самоотверженна. Ради нее ты готова пожертвовать собственным счастьем, ни о чем потом не жалея. Я узнал, как ты можешь любить. Я люблю своих близких и свой дом. И я люблю тебя, Сюзанна.

– Питер, – начала было Сюзанна, но, помотав головой, умолкла и закусила губу.

– Ты хочешь разрушить нашу любовь, – сказал Питер, – только оттого, что я богат и знатен, а ты простая школьная учительница. Хотя, как я вчера узнал, ты теперь не бесприданница. Ты хочешь разрушить нашу любовь только оттого, что я Уитлиф? Я всегда буду уважать свою мать, которую одиночество заставило искать утешения в объятиях такого же одинокого человека, как и она, – твоего отца.

Сюзанна закрыла глаза.

– Или ты все-таки согласишься стать моей женой? – спросил Питер. – Быть может, ты осчастливишь трех почтенных господ, которые дожидаются твоего решения в бальном зале, позволив мне нынче вечером объявить нашу помолвку?

– О, Питер! – Сюзанна пронзительно на него посмотрела. – Ты несправедлив!

Он мрачно взглянул на нее. Затем его лицо озарилось улыбкой, которая становилась все шире и шире.

– Скорее да, чем нет, я правильно понял? – пытал ее он. – Но я хочу слышать – ты выйдешь за меня? Согласна ли ты осчастливить своих родных?

Сюзанна презирала всех девушек в Сомерсете, которые так и таяли от улыбок виконта Уитлифа, но теперь в полной мере почувствовала силу обаяния Питера на себе. Но даже если…

Неужели и она стала одной из них?

– А что на это скажет твоя мать? – спросила она. – Ты ей сказал?

– Сказал, – кивнул Питер. – Моя мать всегда была довольно деспотичной и даже, надо признаться, эгоистичной собственницей по отношению ко мне. Но при этом она безмерно любит меня и моих сестер. А значит, полюбит и мою жену – из страха потерять меня. Простых и легких отношений с ней я тебе не обещаю, но, думаю, их можно наладить… если ты сама не решишь иначе.

Сюзанна в изумлении смотрела на него. Неужели это действительно возможно? Или она слушает его сердцем, отключив разум?

А уж так ли нужно слушать?

Впрочем, иного все равно не дано: Питер лишил ее иной способности слушать. Он подошел к ней и взял за руку, затянутую в перчатку, затем, сжав ее в ладонях, опустился перед ней на колено.

– Еще одна ужасная банальность, – улыбнулся он, но почти тотчас же посерьезнел. – Будь моей женой, Сюзанна. Если не можешь твердо заявить, что не любишь меня, скажи, что станешь моей женой.

И единственное возражение, которое могло прийти в голову Сюзанне, показалось ей сущей нелепицей.

– Питер, – сказала она, чуть ближе наклоняясь к нему, – я ведь еще и учительница. У меня есть обязанности по отношению к моим девочкам и Клаудии Мартин. Я не могу бросить школу посреди учебного года.

– А когда он кончается? – спросил Питер.

– В июле, – ответила Сюзанна.

– Значит, обвенчаемся в августе, – сказал Питер. – В месяце нашего знакомства. Этот дракон, как видишь, оказался таким ничтожным, что был недостоин своего названия – не дракон, а так, червяк какой-то. У тебя есть еще возражения?

– О! – беспомощно вздохнула Сюзанна. – И не одно, а десяток.

– Тогда перечисли их поскорее, – отозвался Питер, – а то у нас мало времени. Я собираюсь весьма основательно поцеловать тебя, а потом, победно торжествуя, войти с тобой в бальный зал. После вальса – ужин: самое подходящее время для оглашения помолвки. Так задумано.

– Вы слишком самоуверенны, лорд Уитлиф, – сказала Сюзанна.

– Отнюдь, – возразил Питер. – Боже упаси! Так положи конец моим страданиям, скажи наконец, что любишь меня… или что не любишь. Скажи, что выйдешь за меня… или не выйдешь. Прошу тебя, любовь моя! Я отнюдь не так уверен в себе.

Сюзанна знала, что еще до наступления утра она сможет найти десятки причин сказать ему «нет». Но на каждую из них у нее будет готово опровержение. Стоит ей вспомнить Питера в эту минуту – встревоженного, с полными сомнения и любви глазами, стоящего перед ней, преклонив колено. И ту всепоглощающую любовь, которая при этом охватила ее.

Сюзанна высвободила руку, взяла его лицо обеими ладонями и, наклонившись, нежно поцеловала в губы.

– Да, – тихо сказала она, – я выйду за тебя замуж.

– Я так и думал, – отозвался Питер, – что это следовало сделать в гостиной, а не здесь. Ведь в гостиной «ветка поцелуев». А впрочем, Бог с ней, с веткой, мы прекрасно обойдемся и без нее.

К удивлению Сюзанны, этот поцелуй был не то, что раньше, – он был лишен страсти, зато сулил радость, преданность и любовь.

Правда, остается еще тот самый пресловутый десяток причин… Пожалуй, она не станет о них даже думать.

– Любовь моя, – прошептал Питер, почти прижимаясь к ее губам. – Любовь моя…

– Питер, – молвила Сюзанна.

Они снова поцеловались, после чего Сюзанна чинно, в соответствии с приличиями, положила ему руку на локоть, и он повел ее обратно в бальный дал.

Музыка смолкла.

Все сели за столы.

Приближалось оглашение помолвки. Ее помолвки.