Текст книги "Просто незабываемая"

Глава 7

Хотя за дверями школы царила ужасная неразбериха из-за Ханны Свон, стоявшей в холле вместе с обоими родителями, которые прощались с ней и давали дочери последние наставления, мистер Кибл, пожилой швейцар, нашел время поклоном приветствовать Фрэнсис и, подмигнув, сообщить ей по секрету, что некоторые учительницы готовы уехать бог знает куда, лишь бы не возвращаться в школу ни на минуту раньше, чем им положено. А Клодия Мартин, радушно похлопав Фрэнсис по руке, сказала, что рада видеть ее невредимой, и пообещала, что они поговорят позже.

Не успела Фрэнсис, поднявшись в свою комнату и закрыв за собой дверь, развязать ленты шляпы и, бросив ее на кровать, выпустить воздух из легких, как после короткого стука дверь снова распахнулась и Сюзанна Осборн, влетев в комнату, заключила Фрэнсис в объятия.

– Ох, негодница! – воскликнула она. – Ты доставила нам с Энн две бессонные ночи, и даже мисс Мартин беспокоилась, хотя и заявляла, что ты достаточно разумна, чтобы не рисковать и не подвергать себя опасности. Мы уже представляли себе, что ты превратилась в ледышку в каком-нибудь снежном сугробе. Как чудесно видеть, что с тобой все в порядке!

Сюзанна была самой младшей из постоянных учителей школы. Маленькая, темно-рыжая, зеленоглазая, чрезвычайно хорошенькая и всегда оживленная, она выглядела слишком юной для учительницы – на самом деле ее приняли всего лишь младшим учителем два года назад после того, как она шесть лет была ученицей в школе мисс Мартин. Но несмотря на хрупкое телосложение и молодость, ей удалось добиться уважения и послушания учениц, которые стали ее друзьями.

Рассмеявшись, Фрэнсис обняла ее в ответ, но не успела вымолвить и слова, как попала в объятия Энн Джуэлл, еще одной учительницы.

– Я, как и Клодия, уверяла Сюзанну, что у тебя хватит ума не уезжать из дома твоих двоюродных бабушек в такую ужасную погоду. Фрэнсис, я рада, что мы обе оказались правы, хотя, честно признаться, тоже беспокоилась.

Энн любили и сотрудники школы, и ученицы. Красавица со светлыми волосами и голубыми глазами, она к тому же обладала спокойным характером, была общительна и с симпатией относилась даже к самым скромным, наименее способным и наименее красивым ученицам – на самом деле особенно к таким. Если у нее были любимицы, то большей частью среди девочек, взятых на попечение и составлявших половину учениц. Но всегда находилось несколько девочек из более высоких социальных слоев, которые не упускали возможности отметить тот факт, что у мисс Джуэлл – они делали особое ударение на слове «мисс» – есть маленький сын, живущий с ней при школе.

Ни Фрэнсис, ни Сюзанна не знали всей истории появления Дэвида Джуэлла, хотя Клодии Мартин, несомненно, все было известно. Они все были хорошими друзьями, но даже у друзей есть право на некоторые секреты. А что касается Дэвида, то у него была своя няня и несколько неофициальных учителей. Девочки его обожали, а школьный персонал баловал, но тем не менее он не был испорченным ребенком и, как говорил мистер Аптон, преподаватель рисования, обладал большим артистическим талантом и художественными способностями.

– Ну вот, как видите, я в полном порядке, хотя и опоздала на два дня. Страшно подумать, сколько еще дел ждет меня этим вечером. Конечно же, я уехала от своих бабушек только сегодня рано утром, так что вам совсем не стоило беспокоиться. Они отправили меня сюда в своем экипаже.

И друзья иногда имеют право солгать друг другу.

Фрэнсис была не в состоянии рассказать им правду. Она не перенесла бы сочувственного выражения, которое, безусловно, увидела бы в их глазах, когда дошла бы до конца своей истории.

– Бог с ними, с делами, – решительно объявила Энн. – Ты, Фрэнсис, должна выпить с нами чаю и отдохнуть после, как я полагаю, утомительного дня. Не думаю, что дороги были в наилучшем состоянии, а у тебя не было компании, чтобы отвлечься от их созерцания. Впрочем, не важно. Теперь ты вне опасности, и Клодия велела через десять минут подать чай в своей гостиной. Мы с Сюзанной решили пойти на жертву и не сражаться с тобой за кресло у камина.

– Я определенно не стану против этого возражать, – весело улыбнулась Фрэнсис, а обе девушки рассмеялись. – И чай будет очень кстати. Дадите мне десять минут, чтобы причесаться и вымыть руки и лицо?

– Все девочки уже прибыли, – открыв дверь, сообщила Энн. – И последней, как всегда, Ханна Свон. Заведующая хозяйством надежно держит их под крылышком, так что мы можем расслабиться на целый час.

– Мы хотим узнать, как ты провела Рождество, – сказала Сюзанна. – Все до мельчайших подробностей, включая описание всех джентльменов, с которыми ты встречалась.

– Нет, Сюзанна, только красивых, – поправила подругу Энн. – И только неженатых. Другие нас не интересуют.

– О, в таком случае на это уйдет, вероятно, целый час, если я буду говорить быстро, – отозвалась Фрэнсис.

Девушки ушли, весело смеясь, а Фрэнсис резко села на кровать и крепко зажмурилась. Она не сомневалась, что если бы они задержались еще на минуту, то она не выдержала бы. Она была на грани истерики, хотя и понимала, что у нее слишком много гордости, чтобы позволить ее себе. Сейчас ей больше всего на свете хотелось забраться в кровать под одеяло и до конца жизни лежать там, свернувшись в клубочек.

Фрэнсис знала, что если выглянет в окно, то увидит внизу только пустую улицу.

Лусиус уехал.

Навсегда.

И это было ее решение.

Он мог бы взять ее с собой или мог бы остаться в Бате.

Зажав в коленях оба кулака, Фрэнсис боролась с безысходностью, с безумным желанием броситься вниз по лестнице и выбежать на улицу в надежде каким-то образом догнать его экипаж, пока он не скрылся навсегда.

Но это было невозможно – и недопустимо. Он был не просто джентльменом Лусиусом Маршаллом – он был еще виконтом Синклером и жил в Лондоне. Фрэнсис нельзя было туда возвращаться, и она не могла снова появиться в высшем обществе – даже если бы он ее об этом попросил. Но он, конечно, не стал бы этого делать. Он сделал бы ее своей любовницей на некоторое время, до тех пор, пока она ему не надоест – а этим все неизбежно кончилось бы. Ведь то, что произошло между ними, нельзя назвать романом...

Фрэнсис не сомневалась, что она поступила правильно, но никогда еще правильный поступок не доставлял столько боли.

«Тогда, Фрэнсис, прощайте».

Она сглотнула один раз, потом еще, а потом услышала эхо его последних слов: «Но если я вам понадоблюсь, вы найдете меня по моему лондонскому адресу, написанному на этой карточке. Я приеду немедленно».

Фрэнсис открыла глаза, осознав, что в правой руке она все еще сжимает карточку, которую он туда вложил. Разжав пальцы, Фрэнсис посмотрела на сложенный пополам кусок картона, лежавший в ее ладони.

Все кончено. Они попрощались. Он приедет, если ей понадобится его помощь, то есть если окажется, что она ждет ребенка.

Но все кончено.

Очень медленно Фрэнсис еще раз сложила карточку пополам и разорвала поперек раз, потом другой и так много-много раз, а потом бросила обрывки в камин. Она понимала, что поступила необдуманно, но она отвергла Лусиуса Маршалла и никогда не сможет обратиться к нему за помощью.

– Прощайте, Лусиус, – тихо сказала Фрэнсис и, решительно повернувшись к умывальнику, налила в миску холодной воды.

Десять минут, сказали Сюзанна и Энн, – что ж, к тому времени, когда Фрэнсис войдет в гостиную Клодии Мартин, она будет достойно выглядеть и улыбаться.

И она будет вооружена до зубов забавными рассказами о Рождестве.

Никто не узнает правды.

Никто ничего даже не заподозрит.

Следующую неделю Лусиус провел в Клив-Эбби и вернулся в Лондон раньше, чем планировал, не в силах оставаться в имении наедине со своими мыслями – или, более точно, со своими эмоциями, в коих большей частью преобладал гнев, проявлявшийся в постоянной раздражительности. В отношениях с женщинами Лусиусу еще не приходилось бывать отвергнутым – только отвергавшим. И тем не менее он полагал, что это унижение полезно для души. Но черт бы побрал эту душу! Сама мысль о том, что это может привести к чему-либо хорошему, только ухудшала его и без того дурное настроение.

То, что Фрэнсис Аллард была совершенно права, положив конец их многообещающей связи, нисколько не уменьшало его раздражения. Когда он предложил ей поехать вместе с ним в Лондон, Лусиус не удосужился задуматься над тем, в каком качестве привезет ее туда. Но ведь не в качестве жены? Проклятие, он действительно пообещал до конца лета жениться на достойной девушке, но вряд ли его дедушка или его мать сочли бы учительницу из Бата в какой-то степени подходящей ему невестой.

Лусиус всегда был импульсивным, даже безрассудным, но на этот раз он понимал, что если бы Фрэнсис приняла какое-либо из его предложений, он оказался бы в щекотливом положении. Он не только пообещал дедушке жениться, но и поклялся себе начать новую страницу жизни, стать степенным, здравомыслящим человеком – убийственная мысль. Он собирался выбрать себе жену, а не потворствовать своему желанию обзавестись новой любовницей.

А Фрэнсис, если бы поехала с ним, неизбежно стала бы его любовницей, и нет никакого смысла отрицать это. Но Лусиус не смог бы долго держать ее в любовницах. Открыть новую страницу жизни означало также на всю жизнь посвятить себя одной женщине – той женщине, на которой он женится.

«Пришло время попрощаться, – сказала ему Фрэнсис. – Последние дни были приятными, но пора возвращаться к обычной жизни».

Приятными!

Это слово продолжало выводить Лусиуса из себя даже после того, как он вернулся в Лондон и окунулся в привычную ежедневную череду посещений клубов и дружеских вечеринок.

Их ночь любви оказалась для нее «приятной». Этого могло быть вполне достаточно, чтобы мужчина рыдал, рвал на себе волосы и потерял всякую уверенность в себе как в любовнике.

Но она, говоря так, выражала свое одобрение. Это действительно так было, и из-за этого плохое настроение не покидало Лусиуса, как назойливая головная боль. Однако не в его характере было бесконечно предаваться неприятным размышлениям, тем более что ему нашлось чем занять свои мысли вдобавок к привычным удовольствиям городской жизни.

Например, тем, что он сейчас жил в Маршалл-Хаусе на Кавендиш-сквер и что скоро сюда приедут его мать и сестры. Для него было непривычно на продолжительное время вновь стать частью семьи и делить с нею надежды, опасения и тревоги в предстоящий сезон, в котором ему в этом году предстояло играть важную роль. Эмили ожидал выход в свет, и ее требовалось достойно подготовить к этому, а самому Лусиусу необходимо было выбрать себе невесту.

Сразу после Пасхи в Лондон должна была приехать Порция Хант, и однажды за завтраком, прочитав письмо от леди Балдерстон, мать напомнила об этом Лусиусу – как будто он мог забыть.

– Сегодня утром я напишу ей ответ, – сообщила ему мать, – и скажу, что ты уже вернулся в город, что в этом году ты живешь в Маршалл-Хаусе и собираешься сопровождать сестер на великосветские приемы.

По существу, его мать собиралась сообщить матери Порции, что Лусиус наконец-то готов выбрать себе невесту. Зачем бы иначе кто-то с репутацией виконта Синклера собирался посещать балы, рауты, завтраки и прочие подобные мероприятия, если бы всерьез не искал себе кандалы?

Значит, Балдерстоны и Порция, также как маркиз Годсуорти, ее дедушка, прибудут в Лондон в полной уверенности, что помолвка обязательно состоится, – в этом у Лусиуса не было никаких сомнений, так было заведено в обществе.

Многое может быть сказано и устроено – особенно женщинами, – хотя напрямик не будет произнесено ни слова. Определенное слово должно исходить от Лусиуса, когда он наконец нанесет визит Балдерстонам, чтобы поговорить о свадьбе, а потом сделать формальное предложение самой Порции.

Одной мысли о том, что его ожидает, было достаточно, чтобы Лусиуса бросило в холодный пот.

Однако он, возможно, будет приятно удивлен, снова увидев Порцию. Лусиус поразился, когда понял, что прошло почти два года с тех пор, как он вообще разговаривал с Порцией. Быть может, когда он снова увидит ее, ему будет легче сосредоточиться на своем долге и неминуемо ожидающем его будущем. Кроме всего прочего, мужчина должен в конце концов жениться. А раз уж он должен жениться и если сейчас пришло для этого время, он мог бы жениться на ком-то в высшей степени достойном, на ком-то, кого он знает большую часть своей жизни. Лучше черт, которого знаешь...

Нет, Лусиус вовсе не сравнивал Порцию с чертом. Ей-богу, она будет превосходной женой, и ему не найти лучшей, даже если он за следующие пять лет объездит всю страну вдоль и поперек.

Но было и еще кое-что. Его очень тревожило здоровье дедушки, и Лусиус набрасывался на каждое письмо, приходившее из Барклай-Корта. И в одном из таких писем, доставленных примерно за неделю до ожидаемого приезда Балдерстонов, сообщалось, что граф готовится к поездке в Бат на пару недель, чтобы пройти курс лечения минеральными водами. Как объяснил граф, в прошлом они всегда приносили пользу его здоровью, и он хочет проверить, окажут ли они и теперь подобное действие. Дедушка написал Лусиусу, что решил не останавливаться в отеле, а снял дом на Брок-стрит.

Леди Синклер, хотя и была искренне обеспокоена здоровьем своего свекра, никак не могла сейчас покинуть Лондон. Эмили вот-вот должны были представить ко двору, и существовало тысяча и одно дело, которым требовалось заняться до наступления знаменательного дня. Кэролайн, бывшая двумя годами старше Эмили, не могла уехать из Лондона, потому что это был ее третий сезон, а она еще не вышла замуж, хотя было вполне очевидно, что сэр Генри Кобем в течение месяца решится попросить ее руки. А Эйми была слишком маленькой, чтобы одной отправиться в Бат заботиться о дедушке, хотя она и заявила о своем желании это сделать.

Оставался Лусиус. Конечно, хотелось бы, чтобы он тоже никуда не уезжал, но он беспокоился о дедушке и чувствовал потребность лично убедиться, что после Рождества здоровье графа серьезно не ухудшилось. Во всяком случае, решил Лусиус, ничего плохого не случится, если он на пару недель покинет Лондон, ведь к тому моменту, когда сезон будет в полном разгаре, он уже вернется, и после возвращения у него останется достаточно времени на ухаживания.

К этому времени прошло уже около трех месяцев после Рождества, и Лусиус почти забыл о Фрэнсис Аллард, если не считать редких ностальгических воспоминаний об их единственной ночи, проведенной вместе. Но даже при этом он был не совсем равнодушен к тому, что, поехав в Бат, окажется совсем близко от Фрэнсис, хотя и не задерживался на этой мысли. Маловероятно, что он встретит Фрэнсис Аллард, и он, разумеется, не станет ее разыскивать. Она занимает самый крошечный уголок в его прошлом и там и останется.

Однако когда дорога, ведущая из Лондона, спустилась в долину, где лежал Бат, белоснежный и сияющий в лучах весеннего солнца, Лусиус почувствовал некоторое замешательство от нахлынувших на него ярких воспоминаний. Он так ясно вспомнил боль, которую чувствовал, когда последний раз ехал по этой дороге – правда, в противоположном направлении, – что сейчас снова ощутил ее. Он вспомнил, что чувствовал тогда почти непреодолимое желание вернуться и умолять Фрэнсис – если нужно, даже на коленях – уехать с ним.

Одной мысли о том, что он мог совершить такой дурацкий и унизительный поступок, было достаточно, чтобы заставить его содрогнуться. Безусловно, он не хотел снова увидеть женщину, которая довела его до такого унижения.

С Лусиусом ехала его самая младшая сестра Эйми, находившаяся в переходном семнадцатилетнем возрасте. После Рождества ее освободили от занятий, чтобы она могла в начале весны вместе с семьей поехать в Лондон, но восторженное предвкушение первого сезона вскоре растаяло без следа. Мать была непреклонна и отказалась от ее выхода в этом году, так как была очередь Эмили и, кроме того, Кэролайн еще не вышла замуж. Бедняжке Эйми доставляла мало радости перспектива оставаться в стороне от почти всех головокружительных событий, которыми вскоре будут наслаждаться ее сестры, и она ухватилась за возможность сопровождать брата в Бат.

Слушая радостные восклицания сестры, любовавшейся открывающимися перед ней видами, и указывая ей на некоторые из наиболее известных достопримечательностей Бата, Лусиус отвлекся от своих мыслей. На самом деле ее присутствие скрасило ему путешествие. Честно говоря, ему было приятно снова восстановить тесные отношения с семьей, и он начал удивляться, почему он так долго старался избегать своих близких.

Неожиданно, совершенно непроизвольно Лусиус снова подумал о Фрэнсис. Она никогда не писала ему, хотя он до самой середины февраля ожидал от нее письма.

Маловероятно, что он хотя бы случайно увидит ее. Она живет в школе за рекой почти у самого Сидней-Гарденс и занята своими учительскими обязанностями, а он остановится на великосветской Брок-стрит и смешается с другими высокородными гостями и постоянными жителями города. Вряд ли их дороги пересекутся.

Прибыв на Брок-стрит, Лусиус совершенно перестал думать о Фрэнсис, чтобы все внимание уделить дедушке. Граф выглядел болезненным, но сохранял свою обычную веселость и уверял, что воздух и минеральные воды Бата уже принесли ему некоторую пользу. Он сидел, с блеском в глазах слушая восторженный рассказ Эйми об их путешествии, и смеялся над ее забавной историей о том, как ее по ошибке приняли за жену Лусиуса, когда они остановились в почтовой гостинице, и, обращаясь к ней, называли «миледи».

После чая, пока дедушка отдыхал, Лусиус повел Эйми на короткую прогулку, чтобы показать ей Королевскую арку в другом конце Брок-стрит. Он с мягкой снисходительностью слушал ее восторженные восклицания и уверения, что арка – это самое замечательное архитектурное сооружение из всех, которые она видела.

Позже, в тот же вечер после обеда, когда дедушка читал, сидя у камина, а Эйми за маленьким секретером писала письмо матери и сестрам, Лусиус стоял у окна гостиной и смотрел на Серкус-стрит. И вдруг он понял, что думает о том, что если Фрэнсис еще преподает в школе мисс Мартин, то, по всей вероятности, находится не более чем в миле от него. Эта мысль раздосадовала его – не столько потому, что Фрэнсис находилась на расстоянии мили, сколько потому, что он вообще подумал об этом – и о ней. Он резко отвернулся от окна.

– Скучаешь, Лусиус? – спросил дедушка, опустив книгу на колени.

– Я, сэр? – Лусиус осторожно положил руку на плечо писавшей письмо Эйми. – Совсем нет. Мне нравится быть здесь, с вами. Мне приятно видеть, что вы хорошо пообедали и пришли сюда провести час со мной и Эйми.

– Я подумал, – сказал граф, лукаво взглянув на него из-под густых белых бровей, – что ты, быть может, тоскуешь по паре прекрасных глаз.

Черных как ночь, огромных выразительных глаз, которые могли то вспыхнуть гневом, то заискриться весельем, то потемнеть от страсти.

– Тоскую, сэр? – Лусиус поднял брови. – Я?

– Вы, дедушка, говорите о мисс Хант, да? – спросила Эйми, окуная перо в серебряную чернильницу. – У нее такие голубые глаза, каких я больше ни у кого не видела. Некоторые могут назвать их красивыми, но лично я предпочитаю глаза, которые умеют смеяться, даже если они какого-нибудь неописуемого серого оттенка. А мисс Хант никогда не смеется – это ведь неприлично и не подобает леди, полагаю. Я очень надеюсь, что Лус на ней не женится.

– Я уверен, что когда придет время, Лусиус сделает правильный выбор, – сказал дедушка. – Но на самом деле было бы странно, Эйми, если бы он не восхищался голубыми глазами мисс Хант, ее светлыми волосами и безупречным цветом лица. И она благородная леди. Я с гордостью назвал бы ее своей внучкой.

Лусиус стиснул плечо сестры, а потом занял кресло по другую сторону камина. Его дедушка был совершенно прав. Порция была красавицей, утонченной, благородной и безукоризненной. Ходили слухи – другими словами, мать довела до его сведения, – что за последние несколько лет Порция отказала многим достойным женихам.

Она ждала Лусиуса.

Он сосредоточился на мысли о неповторимом обаянии Порции и снова почувствовал, как на его шее затягивается петля.

Глава 8

Следующий день был холодным и ветреным, не располагавшим к длительным прогулкам, зато после него наступил один из тех чудесных весенних дней, которые напоминали, что в не столь отдаленном будущем наступит лето. С безоблачного неба сияло солнце, воздух был чистым и по-настоящему теплым.

Заглянув ранним утром в павильон для питья минеральных вод и затем отдохнув дома с утренними газетами, граф Эджком был полностью готов для дневной прогулки с внуками к Королевской арке. Светские люди приходили туда каждый день, когда позволяла погода, чтобы обменяться сплетнями, собранными в течение утра, на других посмотреть и себя показать. Это место во многом служило для тех же целей, что Гайд-парк в Лондоне, хотя и заметно уступало ему по масштабу.

Прогулка по мощеной улице вдоль плавно изогнутой арки и затем спуск на лужайку были не слишком увлекательные, и Лусиус скучал по своим клубам, занятиям и знакомым в Лондоне, но, несмотря на это, был решительно настроен провести здесь неделю или около того. Ему было приятно видеть дедушку в хорошем настроении и немного окрепшим по сравнению с тем, каким Лусиус застал его на Рождество. И Эйми, опиравшаяся сейчас на руку Лусиуса, просто искрилась радостью от перемены обстановки, освободившись от строгих ограничений, которые накладывает лондонское общество на молодую леди, еще не вышедшую в свет.

Они беседовали с миссис Рейнолдс и миссис Абботсфорд, когда Лусиус, изрядно утомившись от разговора, но продолжая вежливо улыбаться, взглянул вверх в сторону арки и мимоходом отметил змейку школьниц, которые были одеты в одинаковые синие платья и держали путь вдоль Брок-стрит. По-видимому, уже насмотревшись на архитектуру Серкус-стрит, они теперь собирались полюбоваться Королевской аркой в противоположном конце улицы. В голове змейки быстрым шагом шла леди, вероятно, учительница, очень похожая на утку, рассекающую воду для своих утят, выстроившихся в две прямые линии и следующих позади нее.

Вероятно, учительница.

Лусиус прищурился, чтобы лучше разглядеть женщину, но группа была еще слишком далеко от него, чтобы можно было четко различить чьи-либо черты. А кроме того, это было бы слишком редким стечением обстоятельств...

– И мистер Рейнолдс согласился снять здесь дом на лето, – говорила миссис Рейнолдс. – И конечно, наша дорогая Бетси тоже будет с нами. Месяц у моря в июле – как раз то, что нам нужно.

– Говорят, морские купания чрезвычайно полезны для здоровья, мадам, – заметил граф.

– Морские купания, милорд? – воскликнула миссис Рейнолдс, издав звук, похожий на тихий смех. – О, никогда не говорите этого. Нельзя представить себе ничего более оскорбительного для благородных чувств. Я буду тщательно следить за тем, чтобы Бетси не приближалась к кабинке для переодевания ближе чем на полмили.

– Не могу не согласиться с вами, лорд Эджком, – сказала миссис Абботсфорд. – Когда два года назад мы провели несколько дней в Лайм-Реджис и Роуз и Элджернон – мои дочь и сын, как вы догадываетесь, – купались в море, они никогда не были здоровее, чем в те каникулы. Леди и джентльмены держались отдельно друг от друга, Барбара, так что ничего непристойного не было.

Лусиус обменялся иронической улыбкой со своим дедушкой.

– Да, пока я не забыла, лорд Эджком, – сказала миссис Рейнолдс, – хочу просить вас...

Змейка достигла угла Брок-стрит и арки, и учительница остановилась, чтобы указать на открывшееся перед девочками величественное архитектурное сооружение.

Женщина стояла спиной к Лусиусу и изящными жестами тонкой руки указывала на арку. Поверх желтовато-коричневого платья на ней был короткий коричневый жакет, и шляпа ее тоже была коричневой. Оттуда, где он стоял, Лусиус не мог видеть ни ее лица, ни волос, но тем не менее во рту у него мгновенно пересохло.

У него не было никаких сомнений в том, что он знает эту женщину.

Редкие стечения обстоятельств, очевидно, все же бывают.

– Уверена, и вы тоже придете, лорд Синклер? – спросила миссис Рейнолдс.

– О, скажи «да», скажи «да», Лус! – Эйми стиснула его руку и с мольбой взглянула вверх, на брата. – Тогда я тоже смогу пойти.

– Прошу прощения? – переспросил Лусиус и озадаченно посмотрел сначала на одну даму, потом на другую, не понимая, о чем они говорят. – Прошу прощения, мадам, боюсь, я витал в облаках.

– Лорд Эджком благосклонно согласился завтра посетить мой небольшой званый вечер, – объяснила миссис Рейнолдс. – Вечер, конечно, не идет ни в какое сравнение с лондонскими приемами, к которым вы привыкли, но общество будет избранное. В гостиной состоится музыкальный концерт лучших исполнителей, а в распоряжении тех, кто не ценит музыку, будет комната для игры в карты – мистер Рейнолдс всегда на этом настаивает. Очень надеюсь, что вы согласитесь присоединиться к нам и возьмете с собой мисс Эйми Маршалл.

– Почту за честь, мадам, – поклонившись, ответил Лусиус. – И Эйми, безусловно, тоже.

Боже правый! Званый вечер – в Бате! Во что превращается жизнь?

Его сестра чуть не запрыгала рядом с ним. Званый вечер в Бате, возможно, не слишком высоко стоял в списке многих светских львов – и определенно занимал самую последнюю строчку в списке самого Лусиуса, – но этот вечер был чрезвычайно заманчивым для девушки, лишенной права присутствовать почти на всех светских приемах, которые ее мать и сестры намеревались посещать в Лондоне этой весной.

Лусиус, вероятно, нежно и снисходительно улыбнулся бы сестре, если бы по меньшей мере половина его внимания не была прикована к арке и если бы его сердце не начало биться в груди так, словно кто-то стучал по нему молотком.

Проклятие, Лусиус совсем не хотел, чтобы это случилось, он не хотел, чтобы она снова попалась ему на глаза. Тем не менее он опять взглянул вверх, чтобы еще раз увидеть женщину, которая три месяца назад непростительно резко отвергла его, а потом еще долго продолжала занимать место в его памяти и отказывалась уходить оттуда.

Дисциплинированная колонна девочек продолжала путь вдоль арки и, не дойдя до ее конца, остановилась. Учительница, повернувшись лицом к постройке, снова заговорила, описывая обеими руками четкие окружности и что-то объясняя своим явно внимательным ученицам. Она ни разу не обернулась к лужайке, но ей и не нужно было этого делать – Лусиус уже все знал. Некоторые вещи не нуждаются в том, чтобы их ясно видели.

– Среди ваших гостей два титулованных джентльмена, – говорила миссис Абботсфорд. – Вам, Барбара, будут завидовать все хозяйки салонов в Бате, и вашему вечеру обеспечен успех, но это, конечно, не означает, что в другом случае он провалился бы.

– Полностью согласен с вами, мадам, – отозвался граф. – Миссис Рейнолдс уже пользуется репутацией великолепной хозяйки. Всегда, когда я бываю в Бате, я с нетерпением жду получения одного из ее приглашений.

Учительница повернулась, а вслед за ней и все ее ученицы, и она широким жестом руки снова указала на изумительный вид внизу и на дальние холмы.

Фрэнсис!

Он был еще слишком далеко, чтобы отчетливо видеть ее лицо, но достаточно близко, чтобы знать, что оно исполнено вдохновения.

Лусиус отметил, что она не выглядела ни осунувшейся, ни убитой горем.

Черт побери, неужели он ожидал, что она превратится в тень себя прежней – несомненно, из-за разрыва с ним?

К тому же она, казалось, совершенно не чувствовала неловкости от присутствия поблизости других людей и не смотрела ни на кого из знатной публики, прогуливающейся у арки и на лужайке внизу. И все же после долгого взгляда Лусиус опустил ниже поля шляпы, словно для того, чтобы спрятаться от ярких солнечных лучей, и повернулся вполоборота, сделав вид, что любуется пейзажем у себя за спиной.

– Бат никогда не перестает удивлять меня своей красотой, – изрек он банальность.

Миссис Рейнолдс и миссис Абботсфорд, постоянные жительницы города, были просто счастливы предложенной теме и с энтузиазмом поддержали ее. А когда Эйми сказала им, как ей понравились магазины на Милсон-стрит, где накануне днем брат купил ей шляпку, обе леди рассыпались в восторженных комплиментах.

Когда Лусиус снова повернул голову, ученицы уже миновали арку и бодрым шагом направлялись вниз с холма мимо Малборо-билдинг.

«Проклятие!» – с досадой подумал Лусиус. Неужели он в самом деле прячется от нее? От обыкновенной школьной учительницы, которая сначала мечтала сварить его в масле, потом разделила с ним постель, после назвав проведенную вместе ночь «приятной», в финале твердо и окончательно сказала ему «прощайте»?

Неужели он и вправду прячется под шляпой, как какой-то жалкий трус? Он чувствовал бы себя совершенно уничтоженным, если бы признался себе в этом.

Лусиус попытался представить, как все было бы, если бы они встретились на улице лицом к лицу. Он не знал, как поступил бы – пробормотал бы что-нибудь, запинаясь и заикаясь, или, наоборот, выставил бы себя классическим идиотом, или холодно посмотрел бы на нее, подняв брови, и сделал вид, что старается выудить из памяти ее имя.

Господи, он надеялся, что сделал бы именно последнее.

А потом, когда школьницы исчезли на Малборо-лейн, Лусиус вдруг понял, что его интересует, как повела бы себя Фрэнсис. Покраснела бы и пришла в замешательство? Тоже подняла бы брови и сделала вид, что почти не помнит его?

Проклятие! Возможно, она действительно забыла его.

Очень хорошо, что они не встретились лицом к лицу. Его самолюбию мог быть нанесен удар, от которого Лусиус никогда бы не оправился. Его дедушка, Эйми и эти две леди стали бы свидетелями его унижения, как и змейка школьниц, жадно впитывавших бы глазами сцену, чтобы в своем дортуаре можно было обсуждать ее и смеяться над ней всю следующую неделю, месяц, а то и больше.

Ему ничего не оставалось бы делать, кроме как раздобыть где-нибудь пистолет и вышибить себе мозги.

Внезапно Лусиус снова почувствовал раздражение и страшно разозлился на мисс Фрэнсис Аллард, словно она в самом деле увидела его и не узнала.

Стиснув зубы, Лусиус решил, что, быть может, эта школьная учительница, которая предпочла ему свою преподавательскую работу, появилась в его жизни по велению злой судьбы, чтобы его унизить.

Миссис Рейнолдс и миссис Абботсфорд собрались уходить, и Лусиус попрощался с ними, коснувшись полей шляпы, а потом внимательно посмотрел на дедушку.

– Думаю, сэр, для одного дня вполне достаточно, – сказал Лусиус. – Пора возвращаться домой к чаю.

– Может быть, Эйми захочет остаться еще ненадолго, – предложил граф.