Текст книги "Мелодия все звучит"

9

Утром в пятницу Лейн, как обычно, зашла в кабинет Глэди и с удивлением увидела, что та размышляет, глядя на образцы краски и лоскутки ткани.

Глэди начала разговор в своей обычной манере. Взяв одну из планок с образцами краски, она заявила:

– Ты была права. Этот глубокий синий цвет – слишком темный для спальни Энн Беннет. Но ты была неправа, предложив взять другой оттенок. Правильнее будет пустить по стенам белые деревянные панели, на высоту примерно в метр. Это подчеркнет синий цвет и будет смотреться весьма эффектно.

– И будет стоить дороже, – напомнила Лейн. – Вы собираетесь сделать это бесплатно?

– Конечно нет. Я подброшу эту сумму в счет, который выставлю нашей графине Ля-ля-ля. Она может себе позволить оплатить его. Я по-прежнему считаю, что этот ворюга намекнул ей изъять деньги из его фонда.

– Я займусь этим, – пообещала Лейн.

– Не спеши так. Это еще не всё.

– Извините.

Глэди взяла пять квадратиков ткани.

– Мне не нравится покрывало и занавеси, которые мы забрали из старой гостевой комнаты в особняке Беннетов. Я заказала вот это. Покрывало, подушки, кроватный подзор, подзор для трюмо, занавеси и кушетку-шезлонг. У этой несчастной женщины будет прекрасная спальня.

– И все это будет включено в счет, предъявленный графине?

– Конечно. Это будет считаться процентом от того, что она получила от Беннета.

Стараясь сдержаться и не покачать головой, Лейн направилась в свой кабинет. Сейчас Глэди примется звонить своим поставщикам и терзать их, дабы убедиться, что все работы будут выполнены вовремя, а заказы прибудут без единой задержки.

Лейн знала, что это хорошая возможность для короткого телефонного звонка матери. «Мама, наверное, сейчас уже в магазине», – подумала она. Мать Лейн владела антикварным магазином в Джорджтауне и постоянно пыталась убедить дочь переехать туда, обещая, что профинансирует ей открытие собственного дизайнерского бизнеса.

Но Лейн понимала, что еще не готова к этому. «Всего минуту назад я научилась от Глэди кое-чему новому, – размышляла она. – И, кроме того, меня не привлекает жизнь рядом с отчимом».

Мать ответила на звонок сразу.

– Лейн, я как раз собиралась звонить тебе. Как Кэти?

– Отлично. Она становится настоящей маленькой художницей.

– Неудивительно.

– И я тоже в полном порядке, – добавила Лейн.

Ее мать рассмеялась.

– Веришь ли, это было моим следующим вопросом, – произнесла Элис Хармон, словно бы защищаясь.

Лейн зримо представила себе мать. Элис Хармон-Кроули была энергичной женщиной, достигшей середины шестого десятка лет. Ее волосы, когда-то такие же золотисто-каштановые, как у Лейн, теперь полностью поседели, и Элис коротко стригла их «под каре». Она не любила возиться с прической и всегда утверждала: «Можно сделать что-то более полезное, чем стоять перед зеркалом и прихорашиваться». Высокая и стройная, Элис каждый день вставала в шесть часов утра и приступала к занятиям йогой. Она вышла замуж только десять лет спустя после того, как отец Лейн погиб в авиакатастрофе. Отчим Лейн, Дуайт Кроули, вел ежедневную колонку политических новостей в «Вашингтон пост» и считался важной фигурой на местной политической арене. Они с Элис поженились как раз тогда, когда Лейн поступила в колледж. Она была рада, что мать счастлива с Дуайтом, хотя самой Лейн он не нравился. Его представление о дискуссии сводилось к фразе «я говорю, а ты слушай». «Он совсем не похож на папу», – думала она.

Дуайт и Элис были довольно известной четой среди важных шишек в Вашингтоне. И сейчас Лейн спросила:

– Ты на этой неделе была в Белом доме?

– Нет, но нас пригласили туда на следующей неделе, на ужин с испанским послом. А какие у тебя новости?

– Глэди позвонил сын Паркера Беннета. Мы работаем над таунхаусом Энн Беннет в Нью-Джерси.

– Я знаю больше десятка человек, попавшихся на удочку Беннета, – сообщила мать. – Для них это было просто ужасно. Ты познакомилась с его сыном? Многие, особенно Дуайт, считают, что он тоже участвовал в этой афере.

Лейн как раз собиралась сказать, что вечером в субботу Эрик Беннет пригласил ее на ужин, но неожиданно холодный тон матери заставил ее передумать и не поднимать эту тему. Завершив разговор, она призналась себе, что сделала ошибку, приняв приглашение Эрика Беннета. Из-за того, что таунхаус в Нью-Джерси требует дополнительной работы, ей придется ездить туда намного чаще, чем она ожидала. Она знала, что Эрик негласно работает на некую брокерскую фирму и что у него есть квартира в Манхэттене. Но одну из комнат в таунхаусе Энн обставляли для него. По словам Глэди, Эрик сообщил ей, что намерен регулярно оставаться ночевать у матери.

«Пойти с ним на ужин – не очень хорошая идея, – с тревогой думала Лейн. – Почему я не сказала ему, что занята?»

Ей не нравился ответ на этот вопрос, однако так или иначе приходилось быть честной с собой. Эрик Беннет был очень привлекательным мужчиной, и ей хотелось еще раз встретиться с ним.

«Грехи отца не должны падать на сына», – твердо решила она, и затем сосредоточилась на образцах ткани, переданных ей Глэди. Эта ткань предназначалась для отделки спальни женщины, чей муж украл пять миллиардов долларов.

* * *

На заупокойной службе для Джуди, жены Рейнджера Коула, доктор Шон Каннингем сидел рядом со вдовцом. Служба проходила в часовне при крематории. Тело Джуди было кремировано, и урна с пеплом стояла в приделе, на столике, покрытом белой тканью. Рейнджер настоял на том, чтобы самому нести урну и поставить ее на столик.

Каннингему было понятно, что Рейнджер не слышит ни единого слова из всей службы. Взгляд его был неотрывно прикован к урне, и когда Рейнджер внезапно разразился рыданиями, его бессловесный плач был слышен даже за стенами часовни.

Здесь собралось человек сорок. Каннингем предполагал, что это коллеги и соседи Коулов, однако, когда служба окончилась и все вышли наружу, он опознал среди них нескольких человек, которые, как и Рейнджер, стали жертвами обмана Паркера Беннета.

Один из них, Чарльз Мэннинг, семидесятивосьмилетний адвокат на пенсии, подошел к Каннингему. Кивнув в сторону Рейнджера, крепко сжимавшего в руках урну, он сказал:

– Шон, мне кажется, Рейнджер может сотворить что-нибудь безумное. Вы что-нибудь можете сделать, чтобы помочь ему?

– Мне тоже так кажется, – согласился Каннингем. – Я намерен каждый день беседовать с ним и видеться так часто, как только смогу. Отрицание и гнев – первые стадии принятия горя. И сейчас он определенно находится на обеих стадиях.

– А какая стадия следующая?

– Подавленность. И, наконец, принятие.

Оба повернулись и прямо посмотрели на Рейнджера Коула. Лицо его теперь не выражало ничего. Он пошел прочь от друзей, которые пытались подбодрить его. Никто не пытался остановить его, сознавая, что это бесполезно, – все просто смотрели, как Рейнджер, прижимая урну к груди, сворачивает за угол и скрывается из вида.

Принятие? Шон Каннингем знал, что с Коулом этого не произойдет. Но на что – или на кого – он направит свой гнев?

Шон не знал, что Рейнджер тоже ищет ответ на этот вопрос. Слезы слепили его, он шел по улице, спотыкаясь. «Моя Джуди умерла слишком рано». Неожиданно в памяти его всплыла фраза из Библии. Око за око, зуб за зуб[5]5
  Лев. 24:20.


[Закрыть].

Теперь он знал, что собирается делать.

10

Агент ФБР Джонатан Пирс (оперативный псевдоним – Тони Руссо) – нанял автофургон, чтобы перевезти мебель, заказанную им для своего нового таунхауса. Он не хотел, чтобы новые соседи видели логотип компании, у которой он взял мебель напрокат. «Если им что-то и известно – я недавно разведен, детей нет, собираюсь открыть новый пивной ресторан здесь, в Монклере. Это послужит объяснением для моих регулярных отлучек. И даст возможность держать Энн и – в меньшей степени – Эрика Беннета под наблюдением».

Джон не сомневался, что Эрик Беннет участвовал в мошенничестве. Как иначе Паркер Беннет мог провернуть это и скрыться? Кто-то должен был пособничать ему.

В последней попытке раскрыть дело, пока оно окончательно не стало безнадежным, суд дал им ордер на прослушивание телефонов Эрика и Энн Беннет, а также на установку записывающих устройств в их жилье и около него.

Руди Шелл внедрил Джона Пирса в качества соседа Энн Беннет.

– Возможно, они скажут друг другу что-нибудь такое, что позволит нам понять, жив Паркер-старший или нет и связаны ли они как-то с этим делом. Я полагаю, что Эрик Беннет может оказаться достаточно хитер, чтобы проверить таунхаус своей матери на наличие «жучков» еще до того, как она въедет туда на следующей неделе. Выждите примерно неделю, а потом под каким-нибудь предлогом зайдите в гости и установите подслушивающие устройства.

11

Вечером в субботу Кэти сидела, скрестив ноги, на кровати Лейн, в то время как сама Лейн одевалась для ужина с Эриком.

– Ты такая красивая, мамочка, – заметила она. – Я люблю, когда ты надеваешь это платье.

Лейн собиралась надеть черный брючный костюм, но в последний момент сделала выбор в пользу темно-зеленого шерстяного платья, которое, как она хорошо знала, красиво оттеняло ее золотисто-каштановые волосы. Она купила это платье на распродаже в «Бергдорф Гудман», и даже по распродажной цене оно обошлось недешево, но Лейн подкупило неотразимое сочетание красивой ткани и изящного покроя.

Замечание Кэти застало ее врасплох – как раз в этот момент она вдевала в уши маленькие серьги с бриллиантами и изумрудами, которые достались ей в наследство от бабушки. «Почему я надела это платье? – спросила себя Лейн. – Это просто ничего не значащее приглашение на ужин».

Перед ее внутренним взором предстал образ Эрика Беннета. Ей нравился намек на седину в его волосах, намек на иронию в выражении его лица, намек на горечь в голосе, когда он говорил о своем отце…

Голос Кэти прервал ее размышления:

– И эти серьги мне тоже нравятся, мамочка.

Лейн засмеялась.

– Спасибо, Кэти.

«Когда я была в ее возрасте, папа покупал мне детскую бижутерию, – вспомнила она. – Я любила носить эти украшения и делиться ими со своими куклами. Он еще пел для меня ту песенку: “В ушах у ней серьги, на пальчиках кольца, на туфлях серебряные колокольца”».

Кэти росла, не имея возможности услышать, как папа поет ей песни.

Жужжание домофона известило, что Эрик Беннет вошел в подъезд.

– Пропустите его наверх, пожалуйста, – ответила Лейн консьержу.

– Кто это? – спросила Кэти, слезая с кровати.

– Мамин друг. Его зовут мистер Беннет.

Восьмидесятилетняя Вильма Поттерс, живущая в этом же доме, была любимой приходящей няней Кэти – ее активности и проворству могла бы позавидовать женщина вдвое младше нее. Они с Кэти собирались испечь печенье с шоколадной крошкой и почитать книгу, пока девочке не настанет время спать. Вильма встала было, чтобы открыть дверь квартиры, когда Лейн вышла в гостиную и сказала:

– Я сама открою, Вильма.

Лифт располагался прямо напротив ее квартиры. Она слышала, как он остановился, но отворила дверь только тогда, когда звякнул звонок.

С первого взгляда Лейн осознала, что Эрик Беннет выше, чем ей казалось. Ненамного, но выше. И тут же припомнила, что в день их первой встречи на ней были туфли с более высокими каблуками, чем она обычно носила. Лейн купила их почти случайно, в минутном порыве.

Сначала его лицо показалось ей мрачным, но потом теплая улыбка рассеяла это впечатление. Их приветствия «здравствуйте, Эрик» и «здравствуйте, Лейн» были произнесены одновременно, когда он переступил порог квартиры.

Кэти подбежала и встала рядом с Лейн.

– Я Кэти Кёрнер, – представилась она.

– А я Эрик Беннет.

– Здравствуйте, Эрик. Рада знакомству, – начала девочка.

– Кэти, что я тебе говорила? – укорила ее Лейн.

– Что я должна называть взрослых по фамилии. Я забыла. – Она повернулась и указала на Вильму Поттерс. – А это моя няня, миссис Поттерс. Мы собираемся печь печенье.

– Ты оставишь для меня одно, когда я привезу твою маму домой после ужина?

– Я оставлю вам два, – пообещала Кэти.

Поцеловав Кэти и напомнив, что девочке надо лечь спать в половине девятого, Лейн в сопровождении Эрика покинула квартиру. Три минуты спустя они уже оказались на улице, и Эрик принялся ловить такси. Через пять минут возле них остановилась свободная машина.

– В прежние дни нас ждал бы автомобиль у подъезда, – сказал Эрик, открывая дверцу перед Лейн.

– Могу вас заверить, что у меня нет привычки к автомобилям с шофером.

«Но у тебя такая привычка есть», – думала она, пока Эрик называл водителю адрес на 56-й улице.

– Вы когда-нибудь бывали в «Иль тинелло»? – спросил он.

– Да, – негромко ответила Лейн.

– Тогда вы знаете, что там тихо, а североитальянская кухня прекрасна.

– Да, знаю.

«Почему это место?» – гадала Лейн. Именно туда они с Кеном постоянно ходили в то время, когда он ухаживал за ней – как и после их свадьбы, в тот короткий год.

– Ваша Кэти очаровательна, – говорил между тем Эрик, – и она очень милая девочка.

Эта тема показалась ей более безопасной.

– Конечно же, для меня она самый прекрасный ребенок в мире.

Эрик помолчал.

– Насколько я понимаю, отец Кэти погиб еще до ее рождения.

– Да, именно так.

«Конечно же, Эрик “гуглил” сведения обо мне, – думала Лейн. – Я же искала в Интернете все, что касается его и его семьи. Особенно его папочки».

Она знала, что отец Эрика от рождения звался Джозефом Беннетом, но в двадцать один год легально сменил имя на «Паркер». Она знала, что он два года учился в Городском колледже Нью-Йорка, получил от колледжа стипендию в Гарварде и заработал степень магистра делового администрирования в Йельском университете. Она знала, что его карьерный рост в брокерской фирме на Уолл-стрит был стабильным и быстрым. К тому времени, как Паркер женился на Энн Нельсон, двадцатидвухлетней секретарше из той же фирмы, он – в свои двадцать семь лет – довольно высоко поднялся по карьерной лестнице.

Когда Лейн и Эрик вошли в ресторан, владелец заведения, Марио, произнес:

– Добро пожаловать домой. – Это было его обычное приветствие давним посетителям. Но потом, улыбаясь Лейн, он добавил: – Миссис Кёрнер, вы давно у нас не были.

– Знаю, Марио, – отозвалась Лейн, – и я рада вновь прийти сюда.

Марио проводил их до столика. Когда они уселись, Эрик заметил:

– Он назвал вас миссис Кёрнер. Полагаю, вы когда-то приходили сюда вместе с мужем?

– Да. Но это было более пяти лет назад. Хармон – моя девичья фамилия. Я оставила ее для бизнеса.

К столу приблизился официант.

– Вам заказать коктейль или вы предпочитаете вино? – спросил Эрик у Лейн.

– Вино.

– Белое или красное?

– Красное, если вы не против.

– Совершенно не против.

Лейн смотрела, как Эрик изучает винную карту. Когда он сделал заказ, она знала, что им было выбрано одно из самых дорогих выдержанных вин в перечне. Ее отчим был знатоком вин, и когда в Вашингтоне она ходила в ресторан с матерью и Дуайтом, он всегда заказывал лучшие напитки.

«Не дорого ли для того, у кого отобрали все?» – подумала она.

Словно прочитав ее мысли, Эрик произнес:

– Учитывая ситуацию, в которой я оказался, я хотел бы кое-что прояснить. Я никогда не работал на своего отца или вместе с ним. Он хотел, чтобы я справлялся сам, так же, как он когда-то. Может быть, он намеренно держал меня подальше от своей фирмы, понимая, чем все может закончиться. Если отец действительно похитил эти деньги, то он, скорее всего, не хотел, чтобы кто-то предположил, что я в это замешан. – Он посмотрел прямо в глаза Лейн и добавил: – И я не был замешан. Надеюсь, вы поверите в это.

– Если б я считала, что вы во что-то замешаны, меня бы здесь не было, – ответила Лейн.

За ужином они вели разговор, обычный для людей, желающих познакомиться поближе. Лейн рассказала, что училась в Академии Святейшего Сердца[6]6
  Академия Святейшего Сердца Иисуса – независимая школа для девочек, основанная римско-католической церковью и имеющая отделения в нескольких городах Америки.


[Закрыть] с детского сада и до колледжа, потом поступила в Нью-Йоркский университет.

– Едва поселившись в Нью-Йорке, я поняла, что хочу здесь жить, – объяснила она. – Но после выпуска осознала, что не хочу быть учителем.

– И пошли в Институт моды и технологии, – закончил за нее Эрик.

– Вы многое «нагуглили» про меня.

– Да. Надеюсь, вы не возражаете против этого. Я хотел узнать о вас побольше.

Лейн со смехом отвергла скрытый комплимент.

– К счастью, мне нечего скрывать. – Осознав, как можно воспринять ее слова, она пожалела, что не придержала язык.

– И к счастью, несмотря на общественное мнение, мне тоже, – с улыбкой ответил Эрик и сменил тему: – Каково это – работать у Глэди? Когда она работала над домом в Гринвиче, мне показалось, что она самая невыносимая грубиянка, какую я встречал в жизни. Бедные рабочие съеживались, когда эта женщина входила в комнату.

«Она невыносимая грубиянка, – подумала Лейн, – но я не собираюсь признаваться тебе в этом».

– Мне нравится работать у Глэди, – честно ответила она. – Я знаю, что вы имели в виду, но, верите вы или нет, у нее золотое сердце.

– Знаю… по крайней мере, в некоторых отношениях. Она ведь заново отделывает таунхаус моей матери в Монклере совершенно бесплатно.

– Видите, что я хотела сказать?

За десертом Эрик снова заговорил о своем отце.

– Трудно было бы вообразить отца лучшего, чем мой. Он постоянно был занят, но я и моя мать всегда были для него на первом месте. Когда я вступил в отряд бойскаутов, то вбил себе в голову, что хочу отправиться в поход. Отец сказал мне, что пойдет со мной. Он купил все снаряжение, научился ставить палатку и нашел место для лагеря в Адирондакских горах. Мы разожгли костер и готовили на нем еду. Все, что мы готовили, сгорело. Когда мы улеглись спать, нам обоим было холодно, и мы не смогли уснуть. Наконец часов в одиннадцать он сказал: «Эрик, ты тоже, как и я, считаешь, что мы оказались в нелепом положении?» Я горячо с ним согласился, и он сказал: «Тогда давай собираться. Мы просто оставим все это барахло здесь. Я позвоню местным властям и скажу, что все это теперь принадлежит им. Они могут выкинуть его, отдать, разыграть в лотерею, все, что угодно».

– Полагаю, вы так и не получили скаутское звание «орла», – улыбнулась Лейн.

– На самом деле получил. Я не хотел быть проигравшим. – Он глотнул кофе. – Лейн, хотя из-за своего отца я потерял множество клиентов, я все еще хороший трейдер и восстанавливаю свое дело. Но я до единого цента отдал все деньги, которые скопил или вложил в правительственные акции, чтобы помочь расплатиться с людьми, потерявшими свои вклады.

– А люди об этом знают?

– Нет. Я потребовал, чтобы это делалось втайне. Я знал, как на это отреагируют: мол, я пытаюсь казаться лучше, чем есть.

– Хоть делай, хоть не делай, все равно проклянут, – задумчиво произнесла Лейн.

– Я тоже так считаю.

На этот раз они поймали такси сразу же, выйдя из ресторана. У подъезда Лейн начала было прощаться с Эриком, но тот сказал:

– Я провожу вас до квартиры.

Когда они поднимались на лифте, он попросил:

– Я обещаю, что не задержу вас, но можно посмотреть, оставила ли мне Кэти те два печенья?

– Я знаю, что она их оставила. Входите.

Печенье лежало на бумажной тарелке, стоящей на кофейном столике. На тарелке Кэти нарисовала смайлик.

Эрик взял одно печенье, откусил и сказал:

– Очень вкусно. Поблагодарите Кэти от моего имени. Скажите ей, что я люблю именно такое печенье, как она испекла, – где много шоколадной крошки. – Он взял тарелку и добавил: – Съем их, когда буду спускаться на лифте. Лейн, этот вечер был для меня очень приятным. А теперь, как и обещал, я ухожу.

Менее чем через минуту Лейн услышала гудение лифта, спускающегося вниз. В коридор вышла Вильма Поттерс. Уложив Кэти спать, она чаще всего сидела в маленькой комнатке в конце коридора и смотрела телевизор.

– Кэти легла спать ровно в половине девятого, – сообщила она. – Вы хорошо провели время?

Лейн поколебалась, потом ответила:

– Да, очень хорошо, миссис Поттерс. Славный вечер.

12

Мардж О’Брайан сидела в приемной, ожидая, пока ее вызовут в кабинет Руди Шелла. «Что я сделала не так? – нервно спрашивала она себя. – Почему ФБР хочет побеседовать со мной?» Только вчера она съездила в Нью-Джерси, сопровождая автофургон, который увозил из особняка Беннетов вещи, отобранные для нового дома Энн Беннет в Монклере. С помощью Лейн Хармон и двух рабочих, которых Лейн привезла с собой, Мардж распаковала коробки с фарфором, книгами и одеждой, чтобы к следующему дню, когда приедет миссис Беннет, в таунхаусе уже был порядок. Лейн сказала, что покрывало, занавеси и подзоры привезут на следующей неделе, и она приедет присмотреть, чтобы все было сделано правильно.

«Она такая милая женщина, – думала Мардж, – и таунхаус очень красивый. Мебель как будто специально сделана для этих комнат. И в нем очень уютно. Когда мистер Беннет еще не пропал, его присутствие словно бы наполняло особняк жизнью. Но бедная миссис Беннет, оставшись одна в огромном доме, кажется потерянной и жалкой».

Зачем фэбээровцы снова позвонили Мардж вчера вечером? Она уже говорила с ними два года назад. Что они имели в виду, когда сказали, что хотят просто задать ей несколько вопросов? Не думают ли они, что она причастна к исчезновению денег? «Нет, конечно, нет, – подумала она. – Пусть убедятся, взглянув на мой банковский счет».

«Я буду скучать по миссис Беннет и Эрику, – размышляла Мардж – Они всегда были так добры ко мне. Мистер Беннет тоже, – добавила она, мысленно защищая его, – но я его побаивалась. Когда он злился – ух, только держись! И гнев охватывал его неожиданно. Как в то утро, когда на обивке переднего сиденья его нового “Бентли” обнаружилось пятно, потому что шофер пролил кофе, пока ждал хозяина перед домом. Мистер Беннет уволил шофера на месте, а потом вернулся в дом и стал кричать на Роджера, дворецкого, который и порекомендовал этого шофера. “В следующий раз, если я найму одного из твоих тупых дружков и получу из-за этого проблемы, ты тоже вылетишь с работы”, – сказал он. Когда миссис Беннет напомнила: “Паркер, Роджер всего лишь позвонил в агентство, и они рекомендовали этого водителя”, – он накричал и на нее тоже. “Энн, ты когда-нибудь прекратишь относиться к прислуге как к своим друзьям? – рявкнул он. – Жаль, ты никак не можешь понять, что ты больше не девочка на побегушках в колбасном магазине своего отца!” Однако на следующий день он взял того же шофера на работу, извинился перед дворецким и купил миссис Беннет красивую булавку с бриллиантом. Я видела записку, которую он наколол на эту булавку. Там было написано: “Моей многострадальной возлюбленной”».

– Миссис О’Брайан, мистер Шелл просит вас пройти к нему.

Неспешной походкой Мардж проследовала за мужчиной в строгий кабинет Руди Шелла. Но, войдя в дверь, она с облегчением отметила, что сидевший за столом человек поднялся и с доброжелательной улыбкой приветствовал ее и пригласил присесть. «Он не собирается арестовывать меня», – подумала Мардж. Она быстро поняла, что арест – это последнее, что было на уме у агента Шелла.

– Миссис О’Брайан, прошло почти два года с тех пор, как вы беседовали с нашими агентами. Теперь, когда миссис Беннет переезжает в Нью-Джерси, собираетесь ли вы продолжать работать у нее?

– С сожалением должна сказать, что нет, – ответила Мардж. – Я всегда ухожу домой по вечерам. Но я не смогу ездить из Коннектикута в Нью-Джерси пять дней в неделю, и даже если б она захотела, чтобы я работала на нее с проживанием, я ни за что не согласна жить так далеко от моих внуков. Они – то, что держит меня дома.

Руди Шелл кивнул.

– Могу понять. Пожалуйста, не сочтите, будто я прошу вас проявить нелояльность, но, как вы, должно быть, знаете, Паркер Беннет разрушил множество жизней. Люди, которые доверились ему, потеряли свои дома, пенсионные накопления, возможность помогать родным. Но я прошу вас подумать. Не довелось ли вам услышать, как миссис Беннет или ее сын упомянули, что им известно, жив Паркер Беннет или нет?

Мардж сидела молча. Один такой случай точно был. Всего две недели назад. В тот вечер миссис Беннет кричала на Эрика. Но было бы нечестно рассказать об этом. Если только эти слова не были вызваны стрессом, в котором проходила теперь жизнь миссис Беннет, это означало, что несчастная женщина погружается в пучины раннего маразма. Энн Беннет много раз повторяла одно и то же, и это звучало просто безумно.

– Миссис О’Брайан, – голос Руди Шелла звучал ободряюще, – по вашему лицу я вижу, что вы пытаетесь решить, говорить мне что-то или нет. Пожалуйста, помните, что если Эрик Беннет и его мать не ведали о преступлении Паркера Беннета и никак к нему не причастны, мы готовы публично очистить их имена от сплетен. Ведь очень многие считают, что они оба были замешаны в этих махинациях. Но если вы слышали что-то, что может помочь нам вернуть украденные деньги, вы просто должны поделиться с нами этими сведениями.

Мардж нерешительно начала:

– Меньше недели назад после ужина я слышала, как миссис Беннет кричит на Эрика. Я не хотела подслушивать, но она кричала очень громко.

Ни в глазах, ни в выражении лица Руди Шелла не проявилось ни намека на эмоции.

– И что же она кричала ему?

– Я не могу точно передать ее слова, но там было что-то вроде того: «Эрик, я знаю, что твой отец жив, и ты это тоже знаешь! Передай ему, чтобы позвонил мне. Передай, что мне все равно, что он сделал. Скажи ему, чтобы позвонил мне!» – Мардж сделала глубокий вдох. – Но, понимаете, мне кажется, что миссис Беннет могла впасть в маразм, и возможно, она все это просто придумала себе.

– Может быть, – успокаивающим тоном промолвил Руди Шелл, – однако вы правильно сделали, что поделились этим со мной. Теперь я должен вас попросить: если вы будете беседовать с кем-либо из Беннетов, не рассказывайте им, что мы с вами встречались.

Когда за Мардж О’Брайан закрылась дверь, Руди откинулся на спинку своего кресла. «Я всегда считал, что этот парень замешан в деле, – подумал он. – Даже его мать так полагает. Но как нам теперь это доказать?»