Текст книги "Другая миссис"

– Перестаньте, профессор. Я сейчас умру от смеха.

Она хохотала без передышки. Уилл не сводил с нее взгляда. Этот смех не был отвратительным, как у большинства, – с широко открытыми ртами и раздутыми ноздрями. Нет, в нем было нечто деликатное. Изящное, красивое.

Уилл наклонился поближе и что-то прошептал ей на ухо. Меня захлестнула ревность.

Как говорится, друзей держи близко, а врагов – еще ближе. Поэтому я нашла время навести справки. Кэрри Леммер, второй курс юридического факультета, будущая юрист по защите окружающей среды. Студентка Уилла. Сидела в первом ряду и поднимала руку всякий раз, когда он задавал вопрос. Задерживалась после занятий, чтобы обсудить браконьерство и посягательства на права человека – как будто эти темы достойны обсуждения. Вставала слишком близко к Уиллу, когда думала, что их никто не видит. Прижималась к нему, сетуя на печальную участь горных горилл, чтобы профессор ее утешил.

Как-то днем я перехватила ее на выходе из аудитории и, притормозив рядом, пожаловалась:

– Ну и предмет… У меня мозги закипают.

В руках я держала учебник – не пожалела сорок баксов, чтобы Кэрри поверила, что я тоже хожу на курс глобальной системы здравоохранения профессора Фоуста.

– Похоже, я замахнулась на то, что мне не по силам, – продолжала я. – Волей-неволей отстаю. Чего не скажешь про вас…

И стала нахваливать Кэрри. Мол, какая она умница, знает все на свете и так далее.

– Как у вас получается? – спросила я. – Наверное, все время сидите за учебниками?

– Вообще-то нет, – Кэрри буквально засияла и пожала плечами. – Сама не знаю. Просто мне все легко дается. Некоторые говорят, что у меня фотографическая память.

– Вы ведь Кэрри, верно? Кэрри Леммер?

Я хотела, чтобы у нее закружилась голова. Чтобы она возомнила себя особенной. Известной.

Кэрри протянула мне руку. Я пожала ее и сказала, что мне очень не помешала бы помощь… если у нее найдется время. Она согласилась помогать мне за плату. Мы встречались дважды, в каком-то маленьком чайном магазинчике неподалеку от кампуса, за чашкой травяного чая. Я узнала, что она родом из пригорода Бостона. Кэрри описала мне место, где выросла: узкие улочки, вид на океан, красивые домики. Рассказала о своей семье. О старших братьях – оба отличные пловцы и учились в каком-то престижном колледже, хотя сама Кэрри, как ни странно, плавать не умела. Зато умела многое другое. Она охотно перечислила свои умения. Занималась бегом, альпинизмом, горными лыжами. Владела тремя языками и обладала жутковатой способностью дотягиваться языком до кончика носа – что и продемонстрировала.

Кэрри говорила с типичным бостонским акцентом. Людям он очень нравился; при звуке ее голоса они поворачивали головы и тянулись к ней. И неважно, о чем она говорила: им нравился именно акцент.

Такая популярность вскружила девушке голову. Впрочем, ей многое кружило голову.

Любимым цветом Кэрри был красный. Она сама связала свою шапочку. Рисовала пейзажи, писала стихи. Хотела бы иметь другое имя: скажем, Рен, Мидоу или Кловер. В общем, типичная идеалистка, выдающая желаемое за действительное. Как и другие люди, у которых доминирует правое полушарие мозга.

После этого я много раз видела ее в компании Уилла. Шансы случайно столкнуться с кем-то в таком большом кампусе невелики. Я поняла, что она специально искала его. Знала, когда и где он будет. Приходила туда, делая вид, что они продолжают сталкиваться друг с другом по прихоти судьбы. На самом деле никакая это не судьба, а ловушка.

Я не страдаю от неуверенности в себе. У меня нет комплекса неполноценности. Кэрри не симпатичнее меня и ничуть не лучше. Дело в банальной ревности.

Все ревнуют, даже младенцы и собаки. Собаки территориальны: охраняют свои игрушки, свои лежанки, своих хозяев. Они никому не позволяют прикасаться к своей собственности, а при таких попытках злятся и проявляют агрессию. Рычат и кусаются. Готовы загрызть любого. Всё ради защиты своей собственности.

Что касается дальнейшего, я не могла поступить иначе. Я была обязана защитить то, что принадлежит мне.

Сэйди

Позже, той же ночью, я просыпаюсь. Медленно прихожу в себя и обнаруживаю Уилла в зачехленном кресле в углу комнаты. В сумраке с трудом различаю фигуру – черный контур силуэта и слабое свечение белков глаз. Он сидит, наблюдая за мной. Некоторое время я лежу, еще слишком сонная и растерянная, чтобы спросить, чем это он занят, и предложить ему вернуться в постель. Растягиваюсь на кровати, перекатываюсь на другой бок, увлекая за собой одеяло, и поворачиваюсь спиной к сидящему в кресле Уиллу.

Он сам вернется, когда сочтет нужным.

Сворачиваюсь в позу эмбриона: подтягиваю колени и прижимаю к животу. И задеваю что-то на кровати. Сначала мне кажется, что это плотная подушка Уилла с пенным наполнителем, но вскоре я ощущаю выпуклость позвонков и лопатки. Муж лежит рядом со мной. Без рубашки. Его кожа липкая и теплая на ощупь. Волосы откинуты набок и спадают на шею и на матрас.

Уилл со мной в постели, а не в углу в кресле.

В комнате есть кто-то еще.

И этот кто-то наблюдает за нами – спящими.

Резко сажусь и вглядываюсь в темноту. В горле комок.

– Кто здесь? – пытаюсь спросить я, но удается выдавить только «ах».

Тянусь к прикроватному столику, чтобы повернуть выключатель лампы. Но, прежде чем я успеваю это сделать, до меня доносится тихий размеренный голос. Ее слова тщательно взвешены:

– На твоем месте я бы этого не делала.

Имоджен встает с кресла, подходит и осторожно присаживается на край кровати.

– Что ты здесь делаешь? Тебе что-то нужно? – Стараюсь не выказать тревогу, но притворяться не так-то просто – я в панике. Мне следует почувствовать облегчение, что это Имоджен, а не кто-то чужой, но я не чувствую. Ей нечего делать поздно ночью в моей спальне.

Я уставилась на девушку, пытаясь понять, почему она здесь. Ищу взглядом какое-нибудь оружие… хотя мне тошно от одной мысли, что Имоджен могла прокрасться в нашу спальню, чтобы причинить вред.

– Что-то не так? Хочешь о чем-то поговорить?

Уилл даже не шелохнулся. Спит крепко, как и всегда.

– Ты не имела права, – шипит Имоджен, тихо закипая, – залезать в мою комнату.

Сердце сжимается в груди. Первое, что приходит мне в голову, – соврать.

– Я не заходила к тебе. – Теперь мне стоит вести себя как можно тише. Не хочется, чтобы Уилл знал, куда я ходила. Что вместо того, чтобы принимать ванну, я обшаривала ящики и карманы его племянницы. Уилл назвал бы это вторжением в личную жизнь. Он не одобрит подобный обыск.

– Врунья, – цедит Имоджен сквозь зубы.

– Да нет же! Честное слово, я не заходила к тебе.

Ее следующая фраза – как удар под дых.

– Тогда что там забыло твое вино?

Мое лицо вытягивается. Да, меня поймали на горячем. В памяти всплывает четкая картинка: я ставлю бокал на стол, чтобы без помех обыскать комнату. А потом, убегая второпях, забываю его на столе. Как можно было сделать такую глупость?

– Ой…

Я пытаюсь придумать оправдание, но ничего убедительного не приходит на ум, и я молчу. Никогда не умела хорошо врать.

– Если ты когда-нибудь… – начинает Имоджен. И резко замолкает, оставляя меня теряться в догадках.

Встает с кровати. Теперь она выглядит еще выше, что дает ей преимущество. Она возвышается надо мной, и у меня перехватывает дыхание. Имоджен не слишком крупная девушка; наоборот, худенькая. Но высокая – видимо, гены по отцу: Элис была миниатюрной. Теперь Имоджен совсем близко. Она никогда раньше не казалась такой высоченной. Наклоняется и выдыхает мне в ухо:

– Держись подальше от моей комнаты. – И слегка толкает меня локтем для пущей убедительности.

А потом исчезает. Выходит из спальни, бесшумно скользя по деревянному полу. Значит, и вошла она так же бесшумно.

Я лежу, взволнованная, не в силах заснуть, внимательно прислушиваясь, не вернется ли она.

Не знаю, сколько это продолжается, но в конце концов я уступаю дреме и снова погружаюсь в сон.

Сэйди

Во время обеденного перерыва я выхожу из клиники. Стараюсь незаметно прокрасться за дверь, пока никто не видит, но Джойс все равно замечает:

– Опять уходишь?

Судя по тону, она совсем не одобряет меня.

– Только быстренько перекушу, – зачем-то вру я, хотя лучше было бы сказать правду.

– И когда нам ждать твоего возвращения?

– В течение часа.

Джойс хмыкает.

– Часа? Поверю, когда увижу своими глазами.

Несправедливый намек на то, что в обед я отсутствую дольше положенного. Но спорить нет смысла. Я ухожу. На душе по-прежнему тревожно из-за вчерашнего появления Имоджен в спальне. Видимо, она поняла, что я побывала в комнате, как только увидела бокал вина. Она могла бы поговорить со мной сразу. Но вместо этого дождалась, пока я буду сонная. Ей хотелось напугать меня. Она сделала это нарочно.

Имоджен не какое-то наивное дитя. Она достаточно хитра.

Нахожу свою машину на стоянке, сажусь и трогаюсь с места. Я пыталась отговорить себя от панихиды. Сначала мне казалось, что ехать туда незачем, если не считать желания увидеть Джеффри Бейнса. Мы уже не первый день на острове, а я так и не рассмотрела этого человека как следует. Никак не могу отделаться от мысли, что он убил жену. Ради своей безопасности и безопасности моих родных мне нужно знать, кто он такой. Мне нужно знать, кто мои соседи. Мне нужно знать, можем ли мы чувствовать себя спокойно, когда через дорогу от нас живет такой человек.

Методистская церковь – белое здание с высоким шпилем. По четыре неброских витража с каждой стороны. Типичная провинциальная церквушка. Украшенные красными бантами вечнозеленые венки свисают с гвоздиков на двойных дверях. Прелестная картина. Небольшая стоянка забита машинами. Паркуюсь на улице и захожу в церковь вслед за остальными.

Панихида проходит в зале для встреч[19]19
  Помещение в церковном здании, где проходят собрания, семейные и другие мероприятия.


[Закрыть]. Там расставлены штук десять-пятнадцать круглых столов, покрытых белыми скатертями. Ближе к входу – банкетный стол, на нем – блюда с пирожными.

Я пришла не просто так. У меня такое же право быть здесь, как и у всех, что бы там ни говорил Уилл. Когда я вхожу, незнакомая женщина тянется ко мне для рукопожатия и благодарит, что я пришла. В руке у нее скомканный носовой платок. Она плакала. Женщина представляется матерью Морган и спрашивает, кто я.

– Сэйди, – отвечаю я, – соседка. – И почтительно добавляю: – Я так сожалею о вашей утрате…

Женщина старше меня лет на двадцать-тридцать. У нее седые волосы, морщинистая кожа. Черное платье чуть выше колен. Ее ладонь холодна. Когда она пожимает мне руку, я ощущаю зажатый между нашими ладонями платок.

– Очень мило с вашей стороны приехать, – говорит она. – Я так рада слышать, что у моей Морган были подруги…

Я бледнею. Разумеется, мы не были никакими подругами, но скорбящей матери это знать необязательно.

– Она была такой милой, – не нахожу я ответить ничего лучшего.

Джеффри Бейнс стоит позади футах в пяти, беседуя с пожилой парой. Если честно, он выглядит скучающим. Ни капли горя, которое открыто демонстрирует мать Морган. Да, понятно, что плакать – это не по-мужски. Но горе может проявляться по-разному, не только слезами. Гнев, неверие в случившееся… Однако я не замечаю у Джеффри ничего подобного: он похлопывает старика по спине и смеется.

Раньше я никогда не оказывалась так близко и не могла разглядеть его как следует. Джеффри – лощеный, высокий, изысканный, с зачесанной вверх и откинутой назад копной темных волос. Смуглолицый, глаза скрыты за очками в толстой оправе. Черный костюм, явно сшитый на заказ. Довольно красивый мужчина.

Пожилая пара отходит. Я еще раз заверяю мать Морган, как мне жаль, и перехожу к Джеффри. Он крепко сжимает мою ладонь. Его рука теплая.

– Джеффри Бейнс, – представляется он, выдержав мой пристальный взгляд.

Я представляюсь и рассказываю, что наша семья живет совсем рядом – через дорогу от него.

– Конечно, припоминаю вас, – отвечает он. Но сомневаюсь, что Бейнс хоть раз обращал внимание, что происходит на другой стороне улицы. Он производит впечатление одного из тех толковых бизнесменов, которые знают, как обхаживать клиентов, и владеют тонким искусством пудрить людям мозги. С виду просто очаровашка. Но под этой маской кроется нечто невидимое мне.

– Морган пришла в восторг, что на нашей улице появилась «свежая кровь». Она бы обрадовалась, что вы здесь, Сэнди.

– Сэйди, – поправляю я.

– Да, точно, Сэйди, – повторяет Джеффри и подсмеивается над собой, как бы извиняясь. – У меня всегда была плохая память на имена.

Он выпускает мою ладонь. Я тут же убираю ее и скрещиваю руки на груди.

– Да, такое часто бывает. Наверное, сейчас вам очень тяжело… – Я решила не говорить стандартное «соболезную вашей утрате» – банальность, которую сегодня повторяли слишком много раз. – Должно быть, ваша дочь вне себя от горя.

Пытаюсь выразить свое сочувствие языком жестов – склоняю голову, хмурю брови.

– Не представляю, каково ей сейчас, – добавляю я.

Однако Джеффри выдает неожиданный ответ:

– Увы, они с Морган никогда не были близки. Видимо, последствия развода, – добавляет он небрежно, не подчеркивая тот факт, что его дочь и жена не ладили. – Никакая другая женщина никогда не заменит мать.

– А… – даже и не знаю, что ответить. Если б мы с Уиллом когда-нибудь развелись и он женился бы снова, то, хочется надеяться, мальчики любили бы меня больше, чем мачеху.

Но Морган убили. Она погибла, и маленькая девочка нашла ее тело. Такая беззаботность Джеффри меня удивляет.

– Она здесь? – спрашиваю я. – Ваша дочь.

Бейнс отвечает, что нет. Сейчас она в школе. Странно, что девочка на уроках, пока оплакивают ее мачеху.

Я не могу скрыть удивления.

– В этом году она болела, – объясняет Джеффри. – Попала в больницу с пневмонией, ей ставили антибиотики. Ни я, ни ее мать не хотели бы, чтобы она и дальше пропускала школу.

По-моему, не лучшее оправдание.

– Да, наверстывать упущенное непросто, – это все, что приходит мне в голову.

Джеффри благодарит меня за приход, советует угоститься печеньем и переключается на следующего в череде соболезнующих.

Подхожу к столу, беру печенье и нахожу свободный столик. Неловко сидеть одной, когда у всех своя компания. Каждый пришел с кем-то еще. Кроме меня. Жаль, Уилл не приехал. Ему стоило бы.

Многие из собравшихся тихо всхлипывают. Только мать Морган не сдерживает горя.

В этот момент сзади подходят две женщины и интересуются, не заняты ли места за столиком.

– Нет, здесь свободно, – отвечаю я. – Садитесь, пожалуйста.

Они так и делают.

– Вы были подругой Морган? – спрашивает одна из них. Ей приходится близко наклониться, поскольку кругом шумно.

Мне становится легче: теперь я не одна.

– Соседкой. А вы? – интересуюсь в ответ и придвигаю складной стульчик поближе. Женщины сели не слишком близко, соблюдая принятую социальную дистанцию, но из-за этого их плохо слышно. Одна отвечает, что они старые подруги Пэтти, матери Морган. И представляются: Карен и Сьюзен. Я тоже.

– Бедняжка Пэтти совсем превратилась в развалину. Оно и неудивительно, – сетует Карен.

Я отвечаю, что случившееся просто непостижимо. Мы вздыхаем и обсуждаем, что дети должны хоронить родителей, а не наоборот. Что смерть Морган противоречит естественному ходу вещей. Я думаю об Отто и Тейте: вдруг с ними когда-нибудь случится что-нибудь плохое? Не могу себе представить мир, в котором мы с Уиллом переживем своих детей. Не хочу даже думать об этом: что они могут умереть, а я – остаться жить дальше.

– Ведь это уже не в первый раз, – говорит Сьюзен. Ее спутница мрачно кивает. Я тоже поддакиваю, хотя не знаю, о чем они. Да и не особо прислушиваюсь к их болтовне, сосредоточив внимание на Джеффри Бейнсе и на том, как он приветствует соболезнующих – одного за другим. Тот улыбается им и протягивает теплую ладонь для рукопожатия. Его улыбка совершенно неуместна. Только что убили его жену. Муж должен не улыбаться, а выглядеть скорбящим. Я задумываюсь, ссорились ли Джеффри с Морган или их отношения погубило безразличие. Безразличие страшнее ненависти. Интересно, Морган чем-то его расстроила или он просто хотел ее смерти, чтобы разорвать брачные узы без неприятной процедуры развода? А может, все дело в деньгах? Должны последовать выплаты по страховке…

– После этого Пэтти изменилась навсегда, – продолжает Сьюзен.

Я переключаюсь на нее как раз в тот момент, когда Карен отвечает:

– Не знаю, что ей теперь делать. Как пережить такое. Лишиться одного из детей – уже тяжелый удар, но двоих?

– Просто немыслимо… – Сьюзен лезет в сумочку за платком и начинает плакать. Она вспоминает, как горевала Пэтти, когда это случилось в первый раз. Как неделями не вставала с постели. Как похудела – слишком сильно для женщины, не страдающей лишним весом. Я смотрю на Пэтти, принимающую очередь из соболезнующих. У нее изможденный вид.

– Это разрушит… – начинает Карен.

Но тут в зал врывается женщина и быстрым шагом идет к Джеффри. Улыбка тут же исчезает с его лица.

– Ого, – бормочет Карен. – Боже мой… Сьюзен, глянь-ка, кто пожаловал.

Мы смотрим на новоприбывшую. Высокая, ростом с Джеффри. Худощавая. Бесстыдно вырядилась в красное, в отличие от остальных – все в черном или хотя бы в темном. Длинные темные волосы спадают ей на спину поверх украшенного цветочными рисунками красного топа с вырезом, открывающим подобие декольте. На ней узкие брюки. С руки свисает зимняя куртка. Она останавливается прямо перед Джеффри и что-то говорит ему. Тот пытается взять ее за руку и вывести из зала, но она отказывается и резко отстраняется. Джеффри наклоняется к ней и что-то тихо говорит. Она упирает руки в бока, встает в оборонительную позу и надувает губы.

– Кто это?

Я не могу отвести от нее глаз. Мои соседки объясняют: это Кортни, первая жена Джеффри.

– Поверить не могу, что она заявилась сюда, – говорит Сьюзен.

– Может, просто хочет выразить соболезнование, – предполагает Карен.

Сьюзен хмыкает.

– Это вряд ли…

– Как я понимаю, после развода они были в не лучших отношениях, – замечаю я, хотя это и так ясно. Разве кто-то расторгает брак полюбовно?

Соседки переглядываются.

– Я думала, все знают, – произносит Сьюзен.

– Знают о чем?

Они пересаживаются – раньше между нами находился пустой стул – и рассказывают, что Джеффри познакомился с Морган, еще будучи женатым на Кортни. Все началось с интрижки. Морган стала его любовницей (женщины шепчут слово «любовница», словно оно грязное, ругательное). Джеффри и Морган работали вместе, она была его административной помощницей. Его секретаршей, как бы банально это ни звучало.

– Они встретились и влюбились, – говорит Сьюзен.

Как рассказала им мать Морган, Джеффри и его тогдашняя жена Кортни давно уже были на ножах. Их семью разрушила не Морган – все рухнуло до нее. Этот брак с самого начала был обречен: двое людей с похожими темпераментами, которые постоянно конфликтовали. Еще в первые дни романа Морган рассказала матери, что и Джеффри и Кортни оба упрямы и вспыльчивы. В общем, тип А[20]20
  Тип поведения, для которого характерны соперничество, раздражительность, повышенная ответственность, агрессивность.


[Закрыть]. Морган подходила Джеффри гораздо больше.

Переключаюсь на Джеффри и его бывшую. Между ними происходит короткий, жаркий обмен репликами. Она говорит что-то отрывистое, разворачивается и уходит.

Я решаю, что на этом всё. Смотрю, как Бейнс поворачивается к следующему в очереди, выдавливает из себя улыбку и протягивает руку.

Мои соседки продолжают сплетничать. Я слушаю краем уха, но не свожу взгляда с Джеффри. Сьюзен с Карен судачат про отношения Морган и Джеффри. Про их брак. Про «настоящую любовь», хотя я не замечаю ничего подобного, судя по бесстрастному, отстраненному выражению лица вдовца. Хотя, возможно, это своего рода защитная реакция и он поплачет позже, в одиночестве, когда все разойдутся.

– Ничто не остановит настоящую любовь, – произносит Карен.

Тут мне приходит мысль, что один способ остановить ее все-таки существует.

Сьюзен спрашивает, не хочет ли кто-нибудь еще печенья. Карен говорит «да». Сьюзен уходит и возвращается с полной тарелкой, чтобы хватило нам всем. Они снова болтают о Пэтти и решают сами готовить ей обеды, чтобы быть уверенными: она не голодает. Если никто не будет для нее готовить, то Пэтти с горя может вообще перестать есть. Их беспокоит такая перспектива. Карен размышляет вслух, что же именно приготовить. У нее есть рецепт пирога, который она давно хотела испытать, но в то же время Карен помнит, что Пэтти очень любит лазанью…

И только я замечаю, как через минуту Джеффри извиняется и выходит.

Отодвигаюсь и встаю. Ножки стула скрежещут по полу. Обе дамы пристально смотрят на меня, удивленные внезапным движением.

– Не знаете, где туалет? Мне нужно выйти.

Карен сообщает где.

В коридоре довольно тихо. Хотя церковь совсем небольшая, в ней есть несколько коридоров, и чем дальше я продвигаюсь, тем меньше народу. Поворачиваю налево, направо… Коридоры пустеют. Упираюсь в тупик и возвращаюсь назад.

Наконец добираюсь до вестибюля. Там пусто – все в зале для встреч.

Передо мной две двери. Одна ведет в святилище, другая – наружу.

Приоткрываю дверь в святилище на дюйм-два – ровно настолько, чтобы украдкой заглянуть внутрь. Святилище маленькое, погруженное в полумрак. Единственный источник света – четыре витражных окна. Над кафедрой висит крест, взирая на ряды жестких скамеек.

Сначала кажется, что в святилище пусто. Я замечаю их не сразу и уже собираюсь уйти, решив, что они где-нибудь на улице. Или что Джеффри пошел не вслед за Кортни, а в туалет, а она уже уехала.

Но тут я замечаю движение: Кортни резко поднимает руку и толкает бывшего мужа.

Они прячутся в дальнем углу. Кортни прижимает Джеффри к стене. Он тянется погладить ее волосы, но женщина снова отталкивает его – достаточно сильно, чтобы на этот раз он отдернул руку, будто его ранили.

И тут бывшая жена отвешивает ему пощечину. Я вздрагиваю и отхожу от двери, как будто ударили меня. Голова Джеффри резко дергается вправо и встает на место. Хоть я и затаила дыхание, все равно расслышать слова Кортни удается только потому, что она повышает голос.

– Я не жалею о том, что сделала. Джефф, она отняла у меня все. Все, черт побери. Оставила меня ни с чем. Я не виновата – только пыталась вернуть то, что принадлежит мне.

Немного подождав, Кортни добавляет:

– И мне не жаль, что она мертва.

Джеффри хватает ее за запястье. Они впиваются друг в друга взглядами, но теперь говорят совсем тихо. Мне не слышно, но я живо представляю их колкие, полные ненависти слова.

Осторожно прокрадываюсь в святилище, задерживаю дыхание и сосредоточенно пытаюсь расслышать разговор. Сначала до меня доносятся только обрывки фраз вроде «не скажу» и «никогда не узнает». В помещении включается вентилятор, его шум заглушает голоса, и я пропускаю секунд тридцать беседы. Но потом вентилятор смолкает, голоса становятся громче, и опять можно разобрать слова.

– Что ты натворила… – выдыхает он, качая головой.

– Я действовала необдуманно, – признается Кортни. – Это все моя вспыльчивость. Я была так рассержена… Я не виновата, что разозлилась.

Она начинает плакать – точнее, поскуливать: тихий плач без слез. Манипуляторша. Пытается вызвать сочувствие к себе.

Я не свожу с них глаз.

Джеффри молчит минуту. Она – тоже.

Затем Бейнс тихо, мягким, как перышко, тоном произносит:

– Я никогда не мог видеть тебя плачущей.

Он меняет гнев на милость. Она – тоже.

Джеффри снова пытается погладить ее по волосам. На этот раз Кортни подается навстречу его прикосновениям, не отталкивает. Подходит ближе. Джеффри обнимает ее за талию и притягивает к себе. Кортни обвивает руками его шею, кладет голову ему на плечо. В этот момент она выглядит даже какой-то робкой, застенчивой. Они почти одного роста. Я не могу оторвать от них взгляда. Несколько секунд назад тут разыгралась свирепая ссора, а теперь – какая-то удивительно милая сцена…

Писк моего телефона пугает меня. Резко попятившись, отпускаю дверь, которая с грохотом захлопывается. Колени пробирает дрожь. Я словно ослепленный фарами олень.

Слышу движение внутри святилища. Они идут к выходу!

Собираюсь с духом и выскакиваю через двойные церковные двери наружу, в суровый декабрьский день. Спустившись с крыльца, перехожу на бег.

Нельзя, чтобы Джеффри или его бывшая жена узнали, что я шпионила за ними.

Бросаюсь к машине, открываю дверцу и быстро залезаю внутрь, не сводя глаз с церкви, чтобы видеть: не заметили ли меня. Запираю дверцы и с удовольствием слышу механический щелчок: я под надежной защитой.

И только после этого смотрю на телефонный экран.

Эсэмэска от Джойс. Вижу время отправки: прошло уже больше часа. Шестьдесят четыре минуты, если точнее. Джойс прилежно их сосчитала.

«Опаздываешь, – пишет она. – Пациенты ждут».

Снова смотрю на церковные двери. Не проходит и двадцати секунд, как бывшая жена Джеффри Бейнса осторожно выскальзывает наружу, оглядывается по сторонам и сбегает по ступенькам, кутаясь в черно-белую куртку.

Я провожаю ее взглядом до машины – красного «Джипа», припаркованного чуть дальше по улице. Кортни распахивает дверцу и залезает внутрь.

Снова смотрю на церковь. Джеффри стоит в дверях и глядит Кортни вслед.

Сэйди

Когда я возвращаюсь вечером домой, на подъездной дорожке стоит фургон. Я останавливаюсь и паркуюсь за машиной Уилла. Читаю надпись на фургоне и испытываю облегчение: муж просто меняет котел.

Подхожу к двери. В доме тихо. Котел находится в темном подвале. Рабочие там, внизу.

Пока я вижу только Тейта, сидящего за кофейным столиком со своим лего. Он машет мне. Разуваюсь в прихожей, подхожу к сыну и целую в макушку.

– Как прошел…

Снизу, через доски пола, доносятся сердитые голоса. Не могу разобрать слова.

Мы переглядываемся.

– Сейчас вернусь, – обещаю я. Когда Тейт пытается увязаться следом, твердым голосом приказываю остаться здесь. Не уверена, что именно ждет меня в подвале.

Осторожно спускаюсь по шероховатым деревянным ступенькам, чтобы разобраться, в чем дело. Думаю о том, что в нашем доме чужак, которого ни знаем ни я, ни Уилл.

Откуда нам знать, что этот механик не убийца? Не такое уж нелепое предположение, учитывая то, что случилось с Морган.

Подвал тесен. Там бетонные стены и пол, и плохое освещение – всего несколько голых лампочек.

Спускаясь на последнюю ступеньку, начинаю бояться того, что увижу там. Что этот механик сделал Уиллу больно. Сердце колотится все сильнее. Ругаю себя, что не догадалась прихватить что-нибудь для самозащиты. Для защиты Уилла. Но со мной моя сумочка, а в ней – телефон. Лучше, чем ничего. Если понадобится, позову на помощь. Лезу в сумочку и достаю мобильник.

Последняя ступенька. Осторожно поворачиваюсь. Все совсем не так, как я ожидала.

Уилл прижимает рабочего к стене. Стоит в нескольких дюймах от него в угрожающей позе, не удерживая его, – до драки дело не дошло… пока не дошло, – но рабочему явно некуда деться. Он покорно стоит, пока его обзывают паразитом и оппортунистом. Муж раскраснелся, вены на шее пульсируют.

Каким-то образом он умудряется подступить еще ближе к механику. Тот вздрагивает. Уилл тычет пальцем ему в грудь, а через секунду хватает за ворот и рычит:

– Мой долг – позвонить в BBB[21]21
  Better Business Bureau – частная организация в США, которая занимается аккредитацией бизнеса и жалобами на него.


[Закрыть] и доложить о тебе, черт побери! То, что ты один механик на всю округу, не дает тебе права…

– Уилл! – восклицаю я строгим тоном. Действовать сгоряча – это так непохоже на Уилла. Проявлять агрессию – тоже на него непохоже. Никогда не видела его таким. – Уилл, прекрати. Что на тебя нашло?

Муж отступает – только потому, что я здесь, – и утыкается взглядом в пол. Ему незачем рассказывать, что тут произошло, – я и так догадываюсь. Этот человек – единственный специалист по котлам на острове, а потому задирает цены на свои услуги. Что не понравилось Уиллу. Но это не оправдание.

Как только Уилл делает шаг назад, механик поспешно собирает инструменты и ретируется.

Мы не обсуждаем этот инцидент и больше не вспоминаем о нем.

* * *

На следующее утро я выхожу из душа, завернувшись в полотенце. Уилл стоит, уставившись в свое отражение в запотевшем зеркале над раковиной. Серебристая рама потускнела от времени. Ванная, как и все остальное в доме, душная и маленькая.

Смотрю на разглядывающего свое отражение Уилла. Он замечает меня. Наши взгляды скрещиваются.

– И долго ты собираешься меня игнорировать? – спрашивает муж, имея в виду молчание, возникшее между нами после его ссоры с механиком. Тот ушел, так ничего и не сделав, и в доме по-прежнему неуютно. Котел начал дребезжать; скоро окончательно сломается.

Все это время я ждала, что Уилл извинится или, по крайней мере, признает свою неправоту. Я понимаю причину его негодования, но не понимаю причину столь острой реакции. Он отреагировал слишком бурно, слишком необдуманно и совершенно не по-уилловски. А сейчас, скорее всего, ждет, что я выброшу все из головы и буду вести себя как прежде.

– Никогда не видела тебя таким. И все из-за такой ерунды, как цена ремонта котла…

– Сэйди, ты знаешь, сколько сил я трачу, заботясь о нашей семье, – отвечает он уязвленно, набрав в грудь побольше воздуха. Мои слова явно его расстроили. – Семья для меня – всё. Я никому не позволю наживаться на нас.

После таких слов я начинаю смотреть на его поступок совсем по-другому. И вскоре уже извиняюсь перед ним.

Уилл столько делает, заботясь о нас… Мне стоит быть благодарной за то, что он навел справки и не пожелал уступить взвинтившему цену механику наши деньги, которые можно потратить на продукты, на обучение детей в колледже… Я так признательна, что у него хватило и осведомленности, и смелости! На его месте я выбросила бы на ветер сотни долларов, ни о чем не подозревая.

– Да, ты прав, – соглашаюсь. – Ты совершенно прав. Мне очень жаль.

– Ничего страшного. – Судя по всему, меня простили. – Забудем.

Уилл по-прежнему не знает, что вчера я ездила на панихиду. Не могу найти силы рассказать ему: ведь он не хотел, чтобы мы были там. А я не хочу его сердить.

Но из головы никак не выходит странная сцена между Джеффри и его бывшей. Жаль, нельзя поговорить об этом с мужем, рассказать ему все…

Когда бывшая жена Джеффри уехала, я последовала за ней. Развернулась на улице и держалась за ее красным «Джипом» футах в тридцати. Если Кортни и знала, что я следила за ней, то никак не отреагировала. После этого я простояла минут десять, пока она сидела в машине, все это время разговаривая по телефону.

Когда прибыл паром, Кортни заехала туда на автомобиле и вскоре скрылась из виду. Однако из моей памяти она никуда не делась. Я не могу не думать о ней, о Джеффри, об их ссоре, об их объятиях…

И об Имоджен. Об ее силуэте в углу моей спальни ночью.

Уилл запускает в волосы пятерню – он их так расчесывает. Слышу его голос сквозь шум фена в ванной. Муж сообщает, что сегодня вечером поведет Тейта в библиотеку – на какое-то мероприятие на тему лего. Они отправятся туда в компании одноклассника Тейта – его приятеля по играм. Одноклассника и его матери. Уилл вскользь упоминает, что ее зовут Джессика. Именно этот небрежный тон и некая фамильярность сбивают меня с толку, заставляя ненадолго позабыть и о Джеффри, и о его бывшей, и об Имоджен.