Текст книги "Индийская принцесса"

37

– Можно подумать, в Бхитхоре не достать яиц, – фыркнул Гул Баз, глядя вслед уезжающему слуге хакима. – А с этого дурака, наверное, содрали втридорога за кур.

Гул Баз радовался отъезду Манилала и опасался, как бы его визит не оказал на сахиба такое же гнетущее действие, какое оказал визит хакима. Но он напрасно беспокоился. Принесенные Манилалом новости избавили Аша от тяжкого бремени тревоги и привели в прекрасное настроение. Джули жива и здорова – и она «не снискала благосклонности раны».

Услышав эти несколько слов, он испытал такое огромное облегчение, что у него закружилась голова. Все невыносимые муки Джули, которые он рисовал в своем воображении, мысли о возможных унижениях, какие ей приходится терпеть, безобразные картины, встававшие перед его внутренним взором всякий раз, когда он не мог уснуть, – все это не соответствовало истине. Рана не посягает на нее, и, возможно, Гобинд прав: как только родится ребенок, Шу-шу перестанет цепляться за сестру, рана разведется с Джули и отправит ее обратно в Каридкот. Она будет свободна. И вольна снова выйти замуж…

Лежа без сна в темноте после поездки за голубями, Аш знал, что теперь он сможет ждать, и ждать спокойно, потому что будущее, казавшееся таким безрадостным и бессмысленным, внезапно озарилось светом надежды и у него снова появилось желание жить.

– У Панди в последние дни отличное настроение, – заметил старший субалтерн неделю спустя, глядя из окна офицерского собрания на Аша, который сбежал по ступенькам, вскочил в седло и поскакал прочь, распевая «Славный Джонни был уланом». – Как по-вашему, что с ним стряслось?

– Что бы там с ним ни стряслось, это положительно на него повлияло, – промолвил адъютант командира, поднимая глаза от потрепанного номера «Бенгал газетт». – До сих пор он был отнюдь не солнечным человеком. Может, он получил большое наследство?

– Да он не нуждается в деньгах, – слегка раздраженно буркнул женатый капитан.

– Нет, дело не в наследстве. Правду сказать, я спрашивал Панди об этом, – признался субалтерн.

– И что он ответил? – с интересом спросил адъютант.

– Обрезал меня. Сказал, что получил нечто гораздо лучшее – будущее. Видимо, тем самым он хотел сказать: «Если задаешь глупый вопрос – услышишь глупый ответ». Иными словами, «не лезь не в свое дело».

– Вот как? – изумился адъютант. – Но мне кажется, вы не правы. Я думаю, он узнал одну новость, хотя провалиться мне на месте, если я знаю, каким образом. Мы сами получили приказ всего час назад, и командующий еще не утвердил его.

– Какой такой приказ?

– Не вижу причин скрывать от вас то, что самому Панди уже известно. Он возвращается в свой полк. Приказ пришел сегодня с утренней почтой. Но наверное, какой-нибудь служащий равалпиндского штаба проболтался и один из друзей Панди сообщил ему добрую весть неделю назад, чем и объясняется столь неожиданный подъем духа.

Адъютант ошибался. Напротив, к тому времени, когда Аш узнал о своем скором отъезде, все офицеры и большинство рядовых Роуперовской конницы уже знали новость, так что в действительности он услышал ее одним из последних. С точки зрения Аша, она пришла в самое удачное время. Две недели назад она повергла бы его в смятение, но теперь у него не было веских причин задерживаться здесь, и новость, пришедшая именно сейчас, показалась Ашу предзнаменованием долгожданной удачи.

Словно подтверждая это, приказ об отзыве заканчивался следующим приятным сообщением: лейтенант Пелам-Мартин вправе взять любой полагающийся ему отпуск до возвращения в полк, а не после. Это означало, что при желании он мог взять по меньшей мере три месяца, поскольку, если не считать выходных дней и короткого визита в Кач, он не уходил в отпуск с лета 1876 года, когда совершил поход в Кашмир на пару с Уолли, – они двое решили не брать отпусков до возвращения Аша на границу, чтобы снова отправиться в путешествие вместе, на сей раз в Спити, а потом в Тибет через высокие перевалы.

– Когда вы собираетесь покинуть нас, Панди? – спросил адъютант у Аша, который проходил через приемную после разговора с полковником.

– Как только позволят обстоятельства, – коротко ответил Аш.

– О, сейчас вполне подходящее время. Работы у нас мало, так что вам решать. И нет необходимости ходить с таким чертовски довольным видом!

– У меня довольный вид? – рассмеялся Аш. – Прошу прощения. Не могу сказать, что я рад убраться отсюда, – я неплохо провел здесь время, но… все-таки последние четыре года я отбывал наказание, «тянул срок». Теперь все закончилось, я возвращаюсь в свой полк, к старым друзьям и в свой мир – и не могу не радоваться этому. Я ничего не имею против Роуперовской конницы. Вы отличные ребята.

– Да ладно, мы не в обиде, – любезно сказал адъютант. – Хотя, насколько я понимаю, мы не идем ни в какое сравнение с разведчиками. Впрочем, наверное, на вашем месте я бы испытывал такие же чувства. Удивительное дело, как человек привязывается к своей собственной компании. Полагаю, вы не станете продавать коня?

– Дагобаза? Нет, это вряд ли!

– Я так и думал. Даже если мы не станем особо убиваться из-за вашего отъезда, Панди, мы будем скучать по вашему черному дьяволу. Он бы пришел первым во всех заездах в следующем сезоне, и мы бы обобрали дочиста всех букмекеров в провинции. Как вы собираетесь доставить Дагобаза в Мардан?

– Поездом. Ему это не понравится, но при необходимости я буду ночевать рядом с ним. В любом случае у него будет свой собственный саис.

– Я бы советовал вам, – сказал адъютант, – сегодня же вечером поговорить с начальником станции. Заказать грузовой вагон не так просто, и, если вы планируете уехать скоро, вам лучше позаботиться о этом заранее. Иначе вы задержитесь здесь гораздо дольше, чем рассчитываете.

– Спасибо за совет, – поблагодарил Аш.

Он безотлагательно отправился на железнодорожную станцию, где обнаружил, что адъютант был прав. Если он собирается ехать тем же поездом, что и Дагобаз, то едва ли сумеет покинуть Ахмадабад в ближайшие десять-пятнадцать дней. И даже такой вариант предполагает необходимость умеренных взяток и подкупа.

– Организовать перевозку четвероногого – дело весьма трудное и долгое, поскольку надо сделать много предварительных заказов, – пояснил начальник станции, евразиец. – Видите ли, мистер Мартин, составов очень много, и все они рассчитаны на разную ширину колеи. Если я достану для вас грузовой вагон на Бомбейско-Бародской железнодорожной линии, – отлично. Но ведь это лишь малая часть вашего пути, и что, спрашивается, вы станете делать, когда прибудете на Центральный Бомбейский вокзал и обнаружите, что на Центральной Индийской железной дороге, куда вы будете пересаживаться, нет ни одного свободного грузового вагона? Или когда в Алигархе вы будете пересаживаться на Восточно-Индийскую линию и там снова не найдется грузового вагона? Боюсь, сэр, вы не избежите многочисленных досадных задержек в пути, коли сейчас поторопитесь с отъездом, не сделав предварительных заказов.

Аш рассчитывал уехать через день-два, но охотно согласился с доводами начальника станции. Никакой нужды в безумной спешке нет, решил он. А значит, он получит больше времени, чтобы избавиться от остальных лошадей, да и Уолли успеет уладить все свои дела в Мардане. Торопить события не имело смысла, да и вообще лишняя неделя-другая в Ахмадабаде не особо тяжкое испытание для него.

Он вернулся в бунгало в прекрасном расположении духа и перед сном написал несколько писем. Длинное письмо, полное планов на совместный отпуск, предназначалось Уолли; короткое было адресовано Зарину – в нем он передавал привет Кода Даду и выражал надежду, что скоро с ним увидится; третье письмо было для Махду – он сообщал старику добрые новости и настоятельно просил оставаться на месте до дальнейшего уведомления и приготовиться к возвращению в Мардан через два-три месяца: Гул Баз возьмет отпуск и приедет за ним, когда наступит время.

– Старик будет рад, – с довольной улыбкой сказал Гул Баз, забирая законченные письма. – Я велю Гокалу немедленно отнести их в дак-кхану (почтовую контору), чтобы они ушли с утренней почтой, без задержки.

Ответная телеграмма от Уолли пришла через несколько дней. Она гласила: «Связи непредвиденными обстоятельствами не могу взять отпуск раньше конца мая тчк могу встретить тебя лахоре тридцатого тчк молодец что написал».

Ввиду мрачного прогноза начальника станции относительно времени, необходимого на организацию перевозки Дагобаза по железной дороге, это известие не особо расстроило Аша. В худшем случае оно означало, что ему придется отложить отъезд еще на несколько недель – разве что он уедет при первой же возможности, направится прямиком в Мардан, оттуда за день доберется до деревни Кода Дада и проведет там свободное время, пока Уолли не выйдет в отпуск.

Перспектива была заманчивой, но по здравом размышлении Аш от нее отказался, сообразив, что поступит весьма недипломатично, если, возвратившись на северо-западную границу после четырехлетней ссылки, проведет первые несколько дней отпуска по другую ее сторону. Вдобавок подобное путешествие изрядно затянулось бы, поскольку ехать пришлось бы через Лахор.

С учетом двух этих обстоятельств Аш принял разумное решение, и оно оказалось жизненно важным, хотя тогда он этого не знал. Только спустя долгое время, оглядываясь в прошлое, Аш осознал, сколь многое от него зависело. Если бы он уехал в Пенджаб при первой же возможности, то не получил бы послания Гобинда, а тогда… Но в конечном счете он предпочел остаться и, взяв месячный отпуск «перед отъездом» в дополнение к трем месяцам, уже испрошенным, отправился охотиться на львицу в лес Гир вместе с Сарджи и его мудрым, высохшим от старости шикари Буктой, предоставив Гул Базу упаковывать вещи.

Львица эта была печально известным людоедом: она уже два года терроризировала район, превосходивший размерами остров Уайт, и, по слухам, убила свыше пятидесяти человек. За голову зверя назначили награду, и два десятка охотников и шикари ходили на него, но людоед был слишком хитер, и к настоящему времени единственный охотник, видевший львицу, умер и ничего не мог рассказать.

Тот факт, что Аш преуспел там, где столь многие потерпели неудачу, объяснялся отчасти везением новичка, но главным образом талантом Букты, у которого, по утверждению Сарджи, в кончике мизинца содержалось больше знаний о шикаре, чем в головах любых десяти шикари между заливами Кач и Камбейский. В знак признания и памятуя об услуге, оказанной им Гобинду и Манилалу, Аш подарил старику винтовку «ли-энфилд» – Букта никогда прежде такой не видел и все время с завистью на нее поглядывал.

Восторг Букты от винтовки и ее качеств даже превосходил удовольствие Аша от убийства людоеда, хотя он радовался бы своему успеху больше, если бы накануне дня, когда они отправились на охоту в лес, не вернулся один из голубей, увезенных Манилалом в Бхитхор.

Сарджи увидел птицу, прилетевшую в голубятню над конюшней, и прислал в бунгало Аша слугу с запечатанным пакетом, в котором содержался клочок бумаги, что был привязан к ноге голубя.

Записка была короткой: Шушила родила дочь, мать и ребенок чувствуют себя хорошо. Вот и все. Но у Аша внезапно упало сердце. Дочь… дочь вместо долгожданного сына… Сможет ли девочка завладеть мыслями и сердцем Шу-шу в той же мере, в какой завладел бы мальчик? Настолько, чтобы она избавилась от своей зависимости от Джули и позволила ей покинуть Бхитхор?

Он пытался утешиться мыслью, что ребенок – неважно, сын или дочь – является первенцем Шушилы и, если девочка пошла в мать, она прехорошенькая, а следовательно, как только Шушила оправится от разочарования, вызванного полом младенца, она непременно горячо его полюбит. Тем не менее сомнение осталось – маленькая тень, притаившаяся в глубине души и несколько омрачившая удовольствие от последующих дней и ночей в лесу Гир, проведенных в нервном напряжении, возбуждении, пьянящем сознании близкой опасности.

С триумфом возвратившись в Ахмадабад с выскобленной и засоленной шкурой людоеда, Аш встретил на улице икку, с грохотом катящуюся в противоположном направлении, и уже почти проехал мимо, как вдруг узнал одного из седоков и резко осадил лошадь.

– Рыжий! – гаркнул Аш. – Здорово, капитан Рыжий!.. А ну, завернуть!

Икка остановилась, и Аш встал с ней бок о бок, чтобы осведомиться, что здесь делает капитан Стиггинз, куда направляется и почему не предупредил о своем визите в Ахмадабад.

– Виделся с агентом. Возвращаюсь в Малиа. До последней минуты не знал, что поеду сюда, – сказал капитан Стиггинз, отвечая на вопросы в порядке поступления.

Он добавил, что накануне заглядывал в бунгало Аша и Гул Баз сообщил ему, что сахиб взял отпуск перед возвращением на северо-западную границу и отправился в лес Гир.

– Так почему же ты не подождал? – возмутился Аш. – Он наверняка сказал тебе, что я должен вернуться сегодня, и ты прекрасно знаешь, что в моем бунгало всегда найдется для тебя кровать в любое угодное тебе время.

– Никак не мог, сынок. Мне надо спешно вернуться к моей старушке «Морале». Завтра мы везем груз хлопка в Кач. Но я страшно расстроился, узнав, что ты отбываешь на границу, а я не успел попрощаться с тобой и пожелать тебе удачи.

– Давай со мной, Рыжий, – настойчиво попросил Аш. – Хлопок может подождать, верно? В конце концов, будь на море шторм, или туман, или что-нибудь вроде, ему пришлось бы подождать. Черт возьми, ведь нам с тобой, возможно, никогда больше не доведется увидеться!

– Не удивлюсь, коли так, – кивнул капитан. – Но такова жизнь. Сегодня ты здесь, завтра – там. «Человек убегает, как тень, и не останавливается». Нет, сынок, не могу, никак не могу. Но у меня есть идея получше. Раз уж ты сейчас в отпуске, почему бы тебе не прокатиться со мной? Доставлю тебя обратно в следующий вторник, вот те крест!

Аш охотно принял приглашение и следующие несколько дней провел на борту «Моралы» в качестве гостя капитана, нежась на палубе в тени парусов, ловя акул и барракуд или слушая истории о старой Ост-Индской эскадре времен расцвета «компании Джона»[11]11
  Разговорное название Ост-Индской компании.


[Закрыть].

То были мирные и спокойные дни, и, когда Стиггинз сообщил, что через несколько недель «Морала» отправится к побережью Белуджистана, и предложил Ашу вместе с Гул Базом проделать половину пути морем и высадиться в Кати на Инде, откуда они смогут на лодке подняться по реке до Аттока, Аш почувствовал искушение согласиться. Но следовало подумать об Уолли – и о Дагобазе тоже. «Морала» неподходящее место для лошади, и на открытой палубе Дагобазу придется худо даже при самой легкой качке. Пришлось отклонить предложение, хотя Аш сделал это с сожалением, тем более что понимал, что едва ли еще увидится с Рыжим Стиггинзом, в знакомстве с которым находил подлинное удовольствие.

Вот чем было плохо заводить друзей вроде Рыжего и Сарджи, людей, не являвшихся «членами клуба» – закрытого общества англичан, которые разъезжали по всей Индии, перебираясь из одного военного городка в другой по приказу из Симлы, Калькутты или какого-нибудь другого оплота власти, так что со временем большинство из них узнавали друг друга понаслышке, если не лично.

Всегда существовала вероятность, что в ходе военной службы он снова встретится с миссис Виккари или с кем-нибудь из офицеров Роуперовской конницы. Но вряд ли ему доведется когда-нибудь свидеться с Сарджи или Рыжим, и эта мысль угнетала Аша, ведь оба они, каждый на свой лад, сделали его пребывание в Гуджарате гораздо более приятным, чем оно могло бы оказаться. Причем Сарджи в большей степени, чем Рыжий: если капитан Стиггинз был чем-то вроде кометы, внезапно прилетающей невесть откуда и стремительно исчезающей, то Сарджи был постоянным и ценным спутником и собеседником. Веселый и словоохотливый или благодушно молчаливый в зависимости от ситуации, редко теряющий (если вообще когда-нибудь теряющий) самообладание, он был незаменимым союзником во дни тревог и отчаяния и помогал бежать от скуки строго упорядоченной гарнизонной жизни.

«Я буду скучать по Сарджи, – подумал Аш. – И по Рыжему тоже». Но в Лахоре его будет ждать Уолли, а в Мардане – Зарин, и всего в нескольких часах пути оттуда – Кода Дад. И старый Махду будет с нетерпением ждать его на квартире в Мардане, довольный, что снова оказался на знакомой территории. Это была приятная перспектива, и внезапно Ашу безумно захотелось поскорее уехать.

Однако ему было не суждено снова увидеть Махду. Письмо, в котором он сообщал старику о том, что скоро вернется в Мардан, опоздало: Махду умер во сне всего за сутки до того, как должен был получить его, и, когда оно пришло, уже лежал в могиле. Родственники Махду, не понимавшие принципа действия телеграфа, прислали печальную новость почтой молодому Кадере, помощнику старика, и Аш узнал о случившемся от Гул База по возвращении в Ахмадабад.

– Это большая потеря для всех нас, – сказал Гул Баз. – Он был хорошим человеком. Но срок его жизни истек, и он вознагражден в полной мере, ибо в суре о Милостивом говорится: «Награда за добро не добро ли?» Так что не горюйте о нем, сахиб.

Но Аш глубоко горевал, скорбя об утрате человека, который стал частью его жизни с того далекого дня, когда его передали на попечение полковника Андерсона и отправили в долгое путешествие в Бомбей и Англию – оно обернулось бы для него сущим кошмаром, если бы не присутствие Махду и Ала Яра, разговаривавших с ним на родном языке. В последующие годы Махду не раз помогал советом, утешал и поддерживал в трудную минуту. Они оба вернулись вместе с ним в Индию, а когда Ала Яр умер, Махду остался на своем посту. Теперь он тоже умер, и Аш испытывал невыносимую боль при мысли, что больше не увидит этого доброго морщинистого лица и не услышит бульканья кальяна в сумерках.

Удар стал тем страшнее, что обрушился на него тогда, когда будущее начало рисоваться в розовых красках, и сразу после восхитительных дней в лесу Гир и мирного путешествия на «Морале». Аш очень тяжело переживал и пытался найти забвение в долгих одиноких верховых прогулках; он пускал Дагобаза во весь опор, с лету перемахивал через насыпи, ирригационные каналы, терновые кусты, вымоины на дорогах и несся с такой безрассудной скоростью, словно пытался убежать от мыслей и воспоминаний. Но ни те ни другие не отпускали, и тревога и беспокойство, на время оставившие Аша, снова вернулись.

Однако, сколь бы далеко он ни уезжал и сколь бы усталым ни возвращался, он все равно не спал по ночам. Гул Баз, приходивший будить своего хозяина с утренней кружкой чая, обычно заставал его на веранде – тот стоял и глядел неподвижным взором вдаль, за акр деревьев и пыльной травы, сходивший здесь за сад, и по изможденному лицу и кругам под глазами сразу было понятно, что сахиб опять провел бессонную ночь.

– Негоже так убиваться, – укоризненно проворчал однажды Гул Баз, – ибо в Священной Книге написано: «Всем, живущим на земле, суждено умереть». А потому горевать столь сильно – значит сомневаться в мудрости Бога, который по доброте своей позволил Махду-джи дожить до мирной и почтенной старости и предопределил час и образ его смерти. Прогоните прочь печаль и возрадуйтесь, что столь много лет достойной жизни на земле было даровано человеку, который нынче пребывает в раю. К тому же скоро вы вернетесь в Мардан, к старым друзьям, и это все останется в прошлом. Я сейчас еще раз наведаюсь на станцию и узнаю, заказаны ли вагоны. Все вещи уже упакованы, и мы можем ехать хоть завтра.

– Я сам наведаюсь, – сказал Аш.

Он отправился верхом на станцию и там получил долгожданное известие, что все места для него наконец забронированы, но только на следующий четверг, а это означало, что ему придется провести в Мардане еще почти неделю.

Перспектива сидеть без дела в бунгало среди груд собранного и перевязанного багажа повергала в уныние, и Аш решил съездить к Сарджи и спросить, нельзя ли немного погостить у него. Но ему не пришлось никуда ехать. Вернувшись в бунгало, он застал там Сарджи, который поджидал его на веранде, удобно устроившись в плетеном кресле.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказал Сарджи, лениво поднимая руку. – Сегодня утром вернулся второй голубь, а так как у меня были дела в городе, я решил выступить в роли чупрасси (гонца) и самолично доставить тебе послание.

Аш выхватил у него клочок бумаги, торопливо развернул и прочитал первые строки с радостным замиранием сердца. «Рана неизлечимо болен, и дни его сочтены, – писал Гобинд. – Теперь это ясно всем…»

«Умирает! – подумал Аш и невольно улыбнулся широкой мрачной улыбкой, оскалив крепко стиснутые зубы. – Возможно, уже умер. Она станет вдовой… она будет свободна». Он не испытывал жалости к ране и не сочувствовал Шу-шу, по слухам полюбившей этого человека. Он мог думать лишь о том, что означает смерть раны для Джули и для него самого: Джули овдовеет и получит свободу…

Справившись с волнением, он стал читать дальше, и в следующий миг внутри у него все похолодело, свет дня померк перед глазами и сердце мучительно сжалось.

«…И я узнал, что, когда он умрет, его жены станут сати и сгорят вместе с ним на погребальном костре в согласии с обычаем. Об этом уже говорят, ибо подданные раны следуют древним законам и ни во что не ставят законы раджа, и вдов точно сожгут, если только вам не удастся предотвратить это. Я изо всех сил постараюсь поддерживать в нем жизнь. Но долго он все равно не протянет. Предупредите представителей власти, что действовать нужно быстро. Манилал через час отправится в Ахмадабад. Пришлите с ним еще пару голубей и…»

Написанные мелким почерком строчки расплылись и запрыгали у него перед глазами, и он больше не мог разобрать ни слова. Аш машинально повернулся, нашарил дрожащей рукой спинку ближайшего кресла и крепко схватился за нее, чтобы не упасть.

– Нет… это невозможно! – задыхаясь, прошептал он. – Они не могут сделать этого!

Слова прозвучали чуть слышно, но ужас в голосе Аша угадывался безошибочно, и лениво развалившийся в кресле Сарджи вздрогнул и рывком подался вперед.

– Так значит, новости скверные? В чем дело? Что невозможно?

– Саха-гамана, – прошептал Аш, не оборачиваясь. – Сати… Рана при смерти, и, когда он умрет, они собираются сжечь с ним его жен. Я должен срочно увидеться с комиссаром… с полковником… я должен…

– А, ерунда! – нетерпеливо бросил Сарджи. – Не расстраивайся, дружище. Они этого не сделают. Это противозаконно.

Аш резко повернулся и яростно уставился на него.

– Ты не знаешь Бхитхора! – Голос его возвысился до крика, и Гул Баз, появившийся в дверном проеме с подносом, застыл на месте, услышав ненавистное слово. – Ты не знаешь рану! Не знаешь…

Он осекся, круто развернулся и слетел по ступенькам веранды, во все горло крича Кулу Раму привести Дагобаза обратно.

Мгновение спустя Аш вскочил в седло и, как сумасшедший, помчался галопом по подъездной дороге, взвихряя облака пыли и сажи, а Сарджи, Гул Баз и Кулу Рам смотрели ему вслед, охваченные смятением.