Текст книги "Добывайки_в поле"

Глава третья

И в ямах бывают кочки.

Из дневника Арриэтты. 25 марта

– А это действительно нежилое жильё? – спросила миссис Мей, когда они ехали в машине. – Этого старика – я забыла его имя – там не будет?

– Старого Тома Доброу? О да, можете не волноваться. Мы устроили его в дом для престарелых. Хотя, – тут мистер Зловрединг издал короткий смешок, – он этого вовсе не заслужил.

– Почему? – спросила Кейт, как всегда, прямо.

Мистер Зловрединг озадаченно взглянул на неё с таким видом, словно на его глазах вдруг заговорил пёс.

– Потому, – сказал он, обращаясь к миссис Мей и не глядя на Кейт, – что он старый обманщик и пустозвон, который надоел тут всем хуже горькой редьки, вот почему. – Он снова издал самодовольный смешок. – Врёт как сивый мерин, как здесь у нас говорят.

Каменный домик с тростниковой крышей стоял на вершине холма. Кругом расстилались луга, позади был лес. «У него какой-то заброшенный вид», – подумала Кейт, в то время как они с трудом взбирались наверх. Возле входной двери была деревянная бочка с водой, немного рассохшаяся и позеленевшая от плесени. По вымощенной кирпичом дорожке текла узкая струйка, терявшаяся среди щавеля и репейника. В дальнем конце дома была деревянная пристройка, на стенах которой Кейт увидела звериные шкурки, прибитые для просушки.

Мистер Зловрединг громко постучал во входную дверь, с которой почти совсем слезла краска.

– Я не думала, что дом так далеко от дороги, – сказала миссис Мей, еле переводя дух, и добавила, указав концом трости вниз, на подножие заросшего травой холма: – Надо будет провести сюда тропинку.

Кейт услышала внутри дома шарканье. Мистер Зловрединг снова постучал в дверь и нетерпеливо крикнул:

– Пошевеливайся, Том! Долго нам тут ждать?

Шаги стали громче, дверь со скрипом приоткрылась, и Кейт увидела старика – высокого, худого, но на удивление широкоплечего. Голова у него была опущена на грудь и чуть повёрнута в сторону, и когда он улыбался (а он тут же ей улыбнулся), у него делался лукавый вид. Его тёмные глаза были ясные и необыкновенно блестящие, и устремил он их сразу же на Кейт.

– Ну, Том, – деловито сказал мистер Зловрединг, – как ты себя чувствуешь? Лучше, надеюсь? Это миссис Мей, новая хозяйка твоего дома. Можем мы зайти?

– Мне прятать нечего, – сказал старик, отступая, чтобы дать им пройти, но улыбаясь одной лишь Кейт.

Ей подумалось, что старик нарочно избегает смотреть на мистера Зловрединга.

Они прошли гуськом мимо него в комнату. Там было очень мало мебели, но она выглядела чистой и аккуратной, если не считать кучи стружек на каменном полу и груды чего-то, что Кейт сперва приняла за растопку. В почерневшем от сажи очаге, который, по-видимому, служил и для отапливания, и для готовки, тлел огонь.

– Я вижу, ты тут немного прибрал, – сказал мистер Зловрединг, оглядываясь по сторонам. – Впрочем, это не имеет значения. На вашем месте, – добавил он, обращаясь к миссис Мей и почти не понизив голос, – я бы здесь всё основательно вымыл и продезинфицировал до того, как начнут работать плотники.

– А по-моему, здесь чудесно! – с жаром воскликнула Кейт, возмущённая его неделикатностью, и миссис Мей, бросив на старика дружелюбный взгляд, поспешила присоединиться к ней.

Но старый Том словно ничего не заметил: всё так же глядя на Кейт, лишь загадочно улыбался.

– Лестница наверх вот здесь, – сказал мистер Зловрединг, направляясь к двери в глубине комнаты, – а здесь – посудомойня.

Миссис Мей двинулась следом за ним, но задержалась на пороге.

– А ты разве не пойдёшь со мной посмотреть дом, Кейт?

Девочка не тронулась с места: только кинула быстрый взгляд на старика, затем на миссис Мей и сказала:

– Нет, спасибо.

Миссис Мей, несколько удивившись, поспешила за мистером Зловредингом в посудомойню, а Кейт подошла к груде прутьев, очищенных от коры, и после недолгого молчания робко спросила:

– Что вы делаете?

Старик очнулся от забытья и сказал мягким голосом:

– Это? Это держалки… для крыш.

Он взял нож, попробовал лезвие на ороговевшей коже большого пальца и, подвинув низкую табуретку, сел.

– Иди сюда, ко мне. Я тебе покажу.

Кейт пододвинула к нему стул и молча стала смотреть, как он разрезает на несколько частей ветку лещины, которую она сперва приняла за растопку. Через минуту он сказал негромко, не поднимая головы:

– А он пусть себе говорит что хочет. Ты не слушай.

– Кто – мистер Зловрединг? – уточнила Кейт. – А я и не слушаю. Зловрединг! Ну и противное имя. – И добавила горячо: – По сравнению с вашим, я хочу сказать. Вы что ни сделаете – будет хорошо. Вы – Доброу.

Старик предостерегающе повернул голову к посудомойне, прислушался, затем сказал:

– Пошли наверх.

И Кейт тоже уловила звук тяжёлых шагов по деревянным ступеням.

– Знаешь, сколько я прожил в этом доме? – спросил старик, всё ещё склоняя голову набок, словно считал шаги над головой, которые мерили во всех направлениях комнату, видимо его спальню. – Почти восемьдесят лет.

Немного помолчав, он взял ободранный прут и крепко зажал концы в руках.

– А теперь вам надо уезжать отсюда? – спросила Кейт, глядя на его руки, ещё крепче сжавшие прут.

Старик рассмеялся, словно её слова были шуткой. Кейт заметила, что смеётся он совсем беззвучно, но трясёт головой.

– Так они говорят, – кивнул Доброу, не прекращая смеяться, и одним движением рук перекрутил упругий прут так, как выкручивают мокрую тряпку, и одновременно сложил пополам. – Но я никуда не уеду.

Согнутый прут полетел в кучу, а Кейт добавила:

– Кто же станет вас выгонять? Разве только вы сами захотите уехать. Не думаю, чтобы миссис Мей настаивала на этом.

– Она-то? – хмыкнул старик, глядя на потолок. – Да она с ним заодно.

– Она приезжала сюда, когда была девочкой, – сказала Кейт. – Жила в том большом доме. Как он назывался – Фэрбанкс, да?

– Ага.

– Вы её знали? – с любопытством спросила Кейт. – Её тогда звали мисс Эйда.

– Ещё бы мне не знать мисс Эйды! И её знал, и её тётушку, и её брата. – Он снова засмеялся. – Всю их семейку знал.

И тут у Кейт возникло странное чувство: показалось, будто она уже слышала эти слова раньше, и произносил их точно такой же старик, и сидела она в точно такой же комнате возле освещённого солнцем окна в ясный, хотя и холодный, весенний день. Кейт озадаченно оглядела побелённые извёсткой, потрескавшиеся стены – и ей почудилось, что она узнаёт образованный трещинами узор. Даже выбоины и щели на вытертом полу были ей знакомы. Удивительно, если учесть, что ей никогда раньше не доводилось здесь бывать (в этом не могло быть сомнений). Кейт взглянула на старика, набираясь смелости для следующего вопроса.

– А Крампфирла вы тоже знали?

И ещё прежде, чем он раскрыл рот, Кейт догадалась, какой будет ответ.

– Ещё бы мне его не знать! – сказал старик и снова рассмеялся, покачивая головой, словно радовался какой-то неведомой ей шутке.

– И миссис Драйвер, кухарку?

Тут веселье старого Тома достигло своего предела.

– Миссис Драйвер! Ещё бы! – И он вытер глаза рукавом, чуть не задохнувшись от безмолвного смеха.

– А Розу Пикхетчет? – продолжила перечислять Кейт. – Служанку, которая подняла тогда жуткий визг.

– Нет, – сказал старый Том, всё ещё смеясь и качая головой. – Но я слышал о ней. Визжала, говорят, на весь дом.

– А вы знаете почему? – взволнованно спросила Кейт.

Он покачал головой:

– Без всяких на то причин, на мой взгляд.

– Но разве вам не рассказывали, что она увидела на каминной полке в гостиной человечка ростом с фарфорового купидона? Подумав, что это статуэтка, она принялась смахивать с него пыль метёлочкой из перьев… и вдруг он чихнул. На её месте всякий бы завизжал, – закончила свой рассказ Кейт и только тут перевела дух.

– Почему? – удивился старый Том, ловко снимая кору с ветки, словно это была перчатка. – От них никому худа нет, от добываек-то. И беспорядка не устраивают. Не то что полевые мыши. Не могу понять и никогда не мог, почему люди поднимают такой шум, стоит им увидеть хоть одного добывайку. Вопят, визжат и чего только не делают! – Он провёл пальцем по голому дереву, проверяя, хорошо ли снята кора. – Выкуривают, травят, словно диких зверей. А к чему? Добывайки и сами уйдут, дайте срок, если узнают, что их видели. Теперь возьмём полевых мышей…

– Ой, не надо их брать! – испугалась Кейт. – Пожалуйста! Лучше расскажите ещё про добы-ваек.

– А что о них рассказывать? – сказал старик, бросая очередной согнутый прут в кучу и выбирая новый. – Добывайки как две капли воды похожи на людей, а что можно рассказать о людях? Полевые мыши – другое дело: стоит одной из них забраться в дом, и ваша песенка спета, коли можно так сказать. Уйди хоть на час, и они все до единой налетят, точно стая скворцов. Всё загадят. Всё разбросают. И без толку их выгонять – сегодня они здесь, завтра их нет, а послезавтра снова здесь. Понимаешь, что я хочу сказать? Уж коли они повадились – пиши пропало, хуже саранчи. Да, тут и спору нет – в таком доме, как этот, от полевых мышей куда больше вреда, чем от добываек. В таком доме, как этот, что стоит в стороне от жилья, чуть не у самого леса, добывайки могут составить компанию. – Он взглянул на потолок, откуда всё ещё слышались шаги. – Что они там делают, а?

– Меряют, – предположила Кейт. – Миссис Мей захватила с собой складной метр. Они скоро спустятся, а я хочу кое о чём вас… попросить, важном. Если меня завтра отправят гулять – одну, я хочу сказать, – пока они будут говорить о делах, можно мне прийти сюда, к вам?

– Почему бы и нет, – пожал плечами старик, принимаясь за следующий прут. – И коли ты принесёшь острый нож, я научу тебя снимать кору.

– Знаете, – с выражением начала Кейт, но, взглянув на потолок, понизила голос. – Её брат, брат миссис Мей… ну, мисс Эйды, или как вам больше нравится… своими глазами видел добываек в большом доме!

Она замолчала для пущего эффекта и впилась взглядом ему в лицо.

– Ну и что с того? – безмятежно сказал старик. – Надо только глядеть в оба. Мне довелось видеть куда более диковинные вещи, чем эти человечки… Возьмём, к примеру, барсуков. Вот придёшь завтра сюда, я тебе такое о них порасскажу, ушам не поверишь, а я видел всё это своими глазами.

– А добываек-то вы видели или нет? – нетерпеливо воскликнула Кейт. – Вы видели хоть одного добывайку из большого дома?

– Тех, что жили в конюшне?

– Нет, тех, что жили под кухней.

– А, этих! Их выкурили оттуда. Но люди зря болтают…

Кейт вдруг заметила, что, когда старый Том перестаёт улыбаться, лицо его делается очень печальным.

– Что болтают?

– Да что я напустил на них хорька. В жизни бы такого не сделал, раз знал, что там добывайки.

– Ax! – воскликнула Кейт и от волнения забралась с ногами на стул. – Так значит, вы тот самый мальчик с хорьком!

Старый Том искоса посмотрел на неё и сдержанно сказал:

– Я был мальчиком, и у меня жил хорёк.

– Но ведь они спаслись, правда? – совсем разволновалась Кейт. – Миссис Мей говорила, что они убежали через решётку.

– Верно, – согласился старый Том, – перебрались через дорожку и поднялись на холм.

– Но вы же не знаете этого наверняка, – возразила Кейт, – потому что не видели… Или всё же видели? Из окна?

– Не волнуйся, я знаю это наверняка. Оно верно: я видел их в окно, – но узнал всё иначе…

Старый Том посмотрел на собеседницу насторожённо, хотя и с улыбкой на лице.

– Пожалуйста, расскажите. Пожалуйста, – взмолилась Кейт.

Старик бросил взгляд на потолок и спросил, наклоняя голову:

– Ты знаешь, кто он?

– Мистер Зловрединг? Поверенный.

Старик кивнул.

– Верно. И нам ни к чему, чтобы всё это было на бумаге.

– Не понимаю…

Старик вздохнул и взял в руки нож.

– То, что я расскажу тебе, ты расскажешь ей, а он запишет всё это на бумаге.

– Миссис Мей ничего ему не расскажет. Она…

– Она с ним заодно, вот как я это мыслю. И понапрасну спорить со мной. Видно, теперь человек не может умереть там, где рассчитывал. И знаешь почему? – спросил он, свирепо уставившись на Кейт. – Из-за того, что написано на бумаге.

Яростно перекрутив прут, старый Том сложил его пополам, а Кейт, в полном недоумении уставившись на него, робко спросила:

– А если я пообещаю никому не говорить?

– Пообещаешь?! – воскликнул старик и, глядя на Кейт, указал пальцем наверх: – Её двоюродный дедушка, старый сэр Монтегю, обещал этот дом мне. Так и сказал: «Он твой, Том, до конца жизни». Обещания! – сердито буркнул старик, словно выплюнул это слово. – Обещания что корка от пирога: их на то и дают, чтобы нарушать.

Глаза Кейт налились слезами.

– Ладно! И не надо… не рассказывайте!

Лицо Тома изменилось почти так же внезапно, как у Кейт.

– Ну полно, маленькая, не плачь, – сказал он, удивлённый и огорчённый её слезами.

Но Кейт, к своему стыду, не могла остановиться. Слёзы градом катились по щекам, кончик носа, как всегда, когда она плакала, пылал огнём.

– Я только хотела узнать, – всхлипывала Кейт, нашаривая платок, – всё ли у них в порядке… и как им удалось устроиться… и нашли ли они барсучью нору…

– Уж её-то они нашли, можешь не волноваться. Ну перестань же плакать, маленькая. Полно тебе.

– Я перестану… через минутку, – сказала Кейт приглушённым голосом и высморкалась.

– Послушай-ка меня, – продолжил старик, совершенно расстроенный, – уйми слёзы, утри глаза, и старый Том тебе что-то покажет… – Он неуклюже встал с табурета и склонился над ней, опустив плечи, как птица крылья, словно желая её защитить. – Это тебе понравится. Ладно?

– Всё, – сказала Кейт, в последний раз насухо вытерев глаза и нос, убрала платок и улыбнулась старику. – Вот и перестала.

Старый Том опустил руку в карман, но затем, кинув осторожный взгляд на потолок, казалось, передумал: было слышно, что шаги наверху направляются к лестнице.

– Всё в порядке, – сказала Кейт, тоже прислушиваясь.

Тогда он вновь пошарил в кармане и вытащил мятую жестяную коробочку вроде тех, в которых курильщики трубок держат табак, и принялся неловко открывать крышку узловатыми пальцами. Наконец она открылась. Тяжело дыша, старый Том перевернул коробочку и что-то оттуда вытряхнул.

– Вот…

Кейт увидела на его мозолистой ладони крошечную книжечку и, не веря своим глазам, воскликнула:

– О!

– Бери, бери, она не кусается. – И в то время как Кейт робко протянула к нему руку, добавил с улыбкой: – Это дневник Арриэтты.

Но Кейт и так знала это; знала ещё до того, как увидела потускневшие золотые буквы: «Записная книжка-календарь с пословицами и поговорками». Книжечка была выцветшая от солнца, с потёками и пятнами от дождя и такая ветхая, что, когда Кейт раскрыла её, все страницы целиком выскользнули из переплёта. Чернила или карандаш, а может быть, сок каких-то растений – чем там пользовалась Арриэтта, когда писала, – потеряли свой цвет и стали где коричневыми, где жёлтыми, а где блёкло-лимонными. Книжка раскрылась на 31 августа, и Кейт прочитала вверху страницы изречение: «Небесный свод – наш лучший кров», – а под ним неумелой рукой Арриэтты было нацарапано три фразы: «В кладовой пауки», «Миссис Д. уронила кастрюлю. С потолка течёт суп» и «Разговаривала со Спиллером».

«Кто такой Спиллер? – спросила себя Кейт. – Тридцать первое августа? К этому времени они уже покинули большой дом. Значит, Спиллер появился в новой жизни Арриэтты тогда, когда они очутились под открытым небом». Кейт наугад перевернула назад несколько страниц.

«Мама сердится».

«Нанизывала зелёные бусы».

«Лазала на живую изгородь. Яйца тухлые».

«Лазала на живую изгородь? Видно, Арриэтта занялась охотой за птичьими гнёздами… а яйца оказались плохими, ведь был уже… – Кейт посмотрела на число. – Да, тот же август, и девиз этого дня был: „За двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь“».

– Откуда она у вас? – спросила Кейт изумлённо.

– Нашёл.

– Где?

– Здесь. – Том устремил взгляд к очагу.

– В этом доме?! – удивлённо воскликнула Кейт, и в то время как смотрела на его непроницаемое морщинистое лицо, ей внезапно припомнились недобрые слова мистера Зловрединга: «Самый большой лжец в округе».

Но ведь вот на её ладони лежит настоящий дневник Арриэтты. Кейт уставилась на него, пытаясь разобраться в собственных мыслях.

– Хочешь, я тебе ещё что-то покажу? – предложил вдруг старый Том. – Иди-ка сюда.

Кейт стало даже жаль его: казалось, он догадался о её тайных сомнениях, и, поднявшись со стула, она медленно, словно во сне, направилась следом за ним к очагу.

Старик наклонился и, тяжело дыша от напряжения, принялся отодвигать от стены тяжёлый дровяной ларь. Только он оттащил его в сторону, как на пол с тихим стуком упала дощечка, и Том испуганно взглянул на потолок. Наклонившись вперёд, Кейт увидела, что дощечка прикрывала довольно большое отверстие со стрельчатым верхом, выдолбленное в плинтусе.

– Видишь? – сказал, немного запыхавшись, старый Том и прислушался, всё ли в порядке. – Этот ход идёт до самой кухни. Здесь к их услугам был огонь, там – вода. Они жили здесь много лет.

Кейт опустилась на колени и заглянула в дыру.

– Здесь? В вашем доме? – В её голосе явно звучало недоверие, чуть ли не испуг. – Вы говорите про… Пода? И Хомили?… И маленькую Арриэтту?

– Да, и они тоже. К концу, так сказать.

– Но разве они не жили под открытым небом? Арриэтта так об этом мечтала…

– Ну, под открытым небом они пожили предостаточно, – коротко усмехнулся старый Том. – Если только это можно было назвать жизнью. Или, коли на то пошло, если это можно было назвать открытым небом. Но ты только посмотри: тут, за стеной между дранкой и штукатуркой, у них была лестница! Настоящий многоквартирный дом в шесть этажей, и на каждом – вода. Видишь вот это? – Он положил ладонь на ржавую трубу. – Она спускается от бака на крыше и идёт в кухню. Они сделали в трубе шесть кранов – и никогда ни одной протечки!

Старый Том замолчал, погрузившись в воспоминания, затем поднял дощечку, закрыл дыру и подвинул на место ларь.

– Они жили тут много-много лет, – сказал он с неприкрытой гордостью и нежностью в голосе и, вздохнув, выпрямился и отряхнул с рук пыль.

– Они? Но кто именно? – торопливо прошептала Кейт. (Шаги наверху были уже на лестничной площадке.) – Вы говорите про других добываек, не про моих, да? Вы же сказали, что мои нашли барсучью нору, верно?

– Нору-то они нашли, не волнуйся, – сказал старый Том и, хмыкнув, направился, чуть прихрамывая, к своему табурету.

– Но откуда вы это знаете? Кто вам рассказал? – не отставала Кейт, и от волнения её слова обгоняли друг друга.

Старый Том сел, выбрал прут и неторопливо – можно было с ума сойти от нетерпения – проверил пальцем остриё ножа.

– Она, – сказал он наконец и разрезал прут на три части.

– Вы разговаривали с Арриэттой?

Он предостерегающе поднял брови и дёрнул головой, чтобы говорила тише. Кейт услышала тяжёлые шаги на деревянных ступенях лестницы.

– Не говори ничего этой, – шепнул старый Том. – Не то станет языком болтать.

Кейт продолжала смотреть на него во все глаза: если бы он ударил её по голове поленом из дровяного ларя, её бы это ошеломило меньше, – и наконец, задыхаясь от волнения, прошептала:

– И она всё-всё вам рассказала?

– Ш-ш-ш, – шепнул старик, глядя на дверь.

Миссис Мей и мистер Зловрединг уже сошли с лестницы и, судя по звуку их голосов, снова завернули в кухню, чтобы кинуть последний взгляд.

– По крайней мере две раковины, – деловито проговорила миссис Мей.

– Ну, не всё, так почти всё, – еле слышно сказал старый Том. – Она прокрадывалась сюда ко мне чуть не каждый вечер, редко когда пропускала.

Он улыбался, глядя в очаг, и Кейт внезапно увидела картину: освещённая огнём очага комната, мальчик – один во всём доме – с ножом и прутом в руках и еле видимая в тени крошечная фигурка, сидящая, возможно, на спичечном коробке. Тонкий монотонный голос… Постепенно мальчик почти переставал его слышать, голос сливался с живой тишиной комнаты, с пением чайника на огне, с тиканьем часов. Вечер за вечером, неделя за неделей, месяц за месяцем, быть может – год за годом… «Да, так оно и есть, – подумала Кейт, всё ещё изумлённо глядя на старого Тома, хотя в этот момент в комнату вошли миссис Мей и мистер Зловрединг, громко толкуя об умывальниках. – Должно быть, Арриэтта действительно рассказала Тому всё-превсё…»

Глава четвертая

Хороший рассказ повторяй хоть десять раз.

Из дневника Арриэтты. 26 марта

«И теперь нужно лишь одно, – думала Кейт, лёжа в тот вечер в постели и слушая бульканье то холодной, то горячей воды в трубах. – Нужно, чтобы старый Том рассказал мне всё в таких же мельчайших подробностях, в каких, без сомнения, рассказала всё ему самому Арриэтта».

Кейт чувствовала, что он согласится на это, несмотря на свой страх перед тем, что записано на бумаге, раз уж он так далеко зашёл. «От меня-то никто ничего не узнает, – твёрдо решила Кейт, – во всяком случае, при его жизни». (Хотя почему его это так волнует, ведь всё равно все считают, что он врёт как сивый мерин?) Особенно большие надежды Кейт возлагала на дневник Арриэтты. Старый Том не забрал его обратно; маленькая книжечка лежала сейчас у неё под подушкой, и уж в ней-то, во всяком случае, было полно того, что «записано на бумаге». Правда, Кейт далеко не всё могла тут понять. Записи были слишком краткие и беглые, похожие на заголовки: видно, Арриэтта делала их только для того, чтобы они вызвали в её уме то или иное событие. Некоторые были особенно таинственными и непонятными… Да, внезапно решила Кейт, так вот и надо сделать: уговорить старого Тома объяснить ей эти записи… Что Арриэтта имела в виду, спросит она его, когда, например, пи-сала: «Чёрные люди. Мама спасена»?

И её желание сбылось. Пока миссис Мей говорила о делах с поверенным или спорила с плотниками и водопроводчиками, Кейт уходила одна через луга в маленький домик к старому Тому.

Случались дни (как через много лет объясняла Кейт своим детям), когда старый Том не проявлял ни к чему интереса и из него было трудно вытащить хоть словечко, но бывало и так, что какая-нибудь запись в дневнике подстёгивала его память и из её глубин, словно чудом, всплывали такие воспоминания (не вернее ли будет сказать: он так высоко взлетал на крыльях фантазии?), что Кейт порой спрашивала себя, уж не был ли он сам когда-нибудь добывайкой… То же самое миссис Мей говорила о своём брате, том самом, которого знал Том Доброу (он в этом признался). Хоть тот и был на три года его младше, они вполне могли быть друзьями, и даже – кто знает! – закадычными. Одно бесспорно – они два сапога пара. Один, как известно, любил рассказывать небылицы, чтобы подразнить сестёр, про другого попросту говорили, что он врёт как сивый мерин. Но так или иначе, много лет спустя, когда стала совсем взрослой, Кейт решила рассказать всем на свете, что, по словам Тома, случилось с Подом, Хомили и маленькой Арриэттой после того ужасного дня, когда их выкурили из их дома под кухней и они были вынуждены искать убежище в чистом поле.

Вот её рассказ – «записанный на бумаге». Просеять факты, отделить правду от вымысла вы можете сами.